Текст книги "История рыцарства. Самые знаменитые битвы"

Битва Тридцати
Пей свою кровь – и жажда пройдет!

«… Случилось так, что и в войске римлян, и в войске альбанцев находилось по три брата, которые к тому же еще были близнецами. Римские близнецы были из семьи Горациев, альбанские – из дома Куриациев. Вожди подозвали юношей к себе и спросили, согласны ли они сразиться за свободу и честь своих родных городов. Кто одержит победу, тот и принесет родине славу и господство над городом противника. Когда римские и альбанские юноши выразили свою готовность, было условлено между предводителями, что тот народ, воины которого выйдут победителями в этом сражении, будет повелевать другим народом с его полного согласия. Обеими сторонами была принесена в этом торжественная клятва, скрепленная обращением к Юпитеру с мольбой покарать ударом молнии того, кто осмелится ее нарушить. Сопровождаемые одобряющими возгласами своих товарищей по оружию, напутствиями вождей, напоминавших юношам о том, что на их военную доблесть взирают отчие боги, родители и сограждане, шестеро молодых воинов стали друг против друга посередине между армиями римлян и альбанцев. Трое Горациев против троих Куриациев, охваченные жаждой победить во что бы то ни стало в этой беспощадной битве, исход которой решал участь их родного города и народа.

Мужественные и прекрасные в своей готовности пожертвовать жизнью, чтобы сохранить военную мощь своих сограждан, стояли юноши, словно два первых строя враждебных войск, ожидая условного знака, чтобы кинуться в бой. Лишь только сверкнули обнаженные мечи и началось сражение, всех зрителей охватил трепет – так свирепо и искусно бились юные воины. А ведь смотрели на эту битву опытные и бывалые бойцы, и военачальники. И у каждого из них захватывало дыхание, и прерывался от волнения голос. Воины обеих армий невольно сжимали рукоятки мечей и древки копий, но никто не смел ни прийти на помощь, ни двинуться с места. Уже стала ослабевать сила ударов, наносимых друг другу сражающимися, уже заструилась кровь по их телам. Все три Куриация получили раны, но, к ужасу римлян, двое из Горациев один за другим пали мертвыми. Из трех братьев Горациев остался один против трех Куриациев. Альбанские воины испустили радостный клич, считая, что победа у них в руках. Однако все братья Куриации были ранены, а последнему Горацию удалось остаться невредимым…

Понимая, что троих противников сразу ему не одолеть, он решил сразиться с ними поочередно. Для этого последний из Горациев обратился в притворное бегство. Куриации бросились вслед за ним, но догнал Горация первым тот, кто получил наиболее легкую рану. Обернувшись, Гораций напал на подбежавшего к нему противника и сильным ударом меча сразил его насмерть. Затем, как вихрь, Гораций налетел на второго Куриация и, не дожидаясь, пока подоспеет третий на помощь брату, нанес ему смертельную рану. Одушевленный этой двойной победой Гораций бросился навстречу третьему Куриацию. Но тот, потрясенный столь молниеносной смертью двух братьев, обессиленный ранами и погоней за врагом, уже не мог дать достойный отпор Горацию.

Его меч скользнул по щиту врага, Гораций же, опьяненный кровью, охваченный жаждой убийства, рассек ему голову мечом и воскликнул: „Двух братьев я предал подземным богам! Третьего же я приношу в жертву, чтобы римляне повелевали альбанцами!“ Ликующие римляне окружили покрытого вражеской кровью юного героя, который в качестве трофея взял доспехи последнего сраженного им Куриация…»

История человечества – во многом история войн. Бряцание мечей и громыхание боевых колесниц – вот колыбельная, без которой наши предки не могли спать спокойно. Страшная бухгалтерия не повергает в ужас и не режет слуха. Между тем ученые подсчитали, что за минувшие пятьдесят веков только 300 лет были стопроцентно мирными. Сметающие все на своем пути походы восточных деспотов, тонко продуманные удары талантливых полководцев, убийственные пожарища гражданских междуусобиц, борьба народов против порабощения – все это не стереть из памяти земли. Но были в этой огненной круговерти битвы особого рода. Являя миру образцы мужества и таланта, по числу участников они больше напоминали дуэли. Однако их причиной было вовсе не желание отстоять честь Прекрасной Дамы или собственное достоинство. За независимость отчего края сошлись в смертельном поединке Горации и Куриации, имена которых сохранила римская история. За нее бились Ахилл и Гектор, Пересвет и Челубей. И в благородные рыцарские времена подобные сражения «грудь с грудью» были не редкостью. Не всегда помериться силами удавалось в схватке; и, воспользовавшись перемирием, один рыцарь предлагал другому особенный бой. Не было случая, чтобы подобный вызов остался без ответа. Военные историки даже придумали для него специальное название – «частный». В отличие от дуэлей, частные баталии происходили при полном одобрении командиров. Почти не преследовало их и духовенство – ведь бойцов вела не гордыня, а любовь к отечеству. Кроме общих правил ведения боя, с детства известных каждому рыцарю, стороны всякий раз оговаривали особые условия, которым строго подчинялись. Поединки не всегда проходили «один на один» – случалось, в них принимали участие по несколько человек с каждой стороны. Все как в обычном турнире – впереди рыцари, за ними – оруженосцы, готовые подать запасной меч или поднять господина с земли; вокруг нередко исполненные азарта зрители. Разумеется, они не сидели в обитых алым бархатом ложах, а полем боя служило не обнесенное деревянной оградой ристалище. И судили схватки не прекрасные дамы. Для рыцарей, сошедшихся в смертном бою, был один высший судия – Господь…

«Пять рыцарей-зачинщиков вызывают на бой всех желающих. Каждый рыцарь, участвующий в турнире, имеет право выбрать себе противника из числа пяти зачинщиков. Для этого он должен только прикоснуться копьем к его щиту. Прикосновение тупым концом означает, что рыцарь желает состязаться тупым оружием, то есть копьями с плоскими деревянными наконечниками или „оружием вежливости“, – в таком случае единственной опасностью являлось столкновение всадников. Но если бы рыцарь прикоснулся к щиту острием копья, это значило бы, что он желает биться насмерть, как в настоящих сражениях…»

Будем откровенны – блестящий знаток рыцарства сэр Вальтер Скотт, написав эти слова, слегка лукавил. Как правило, на ристалище состязались в искусстве владеть оружием, а не убивали. Нечто подобное демонстрируют сейчас туристам многочисленные рыцарские шоу в Каталонии и Андалусии. Впрочем, от настоящих турниров эти бутафорские состязания отличаются как пресловутый фастфуд от настоящей кухни…

Разумеется «…случалось, несмотря на все меры предосторожности, турнирные состязания и в самом деле переходили границы дозволенного, – пишет в своей книге „Рыцари“ Владимир Малов. – На них прорывалась иногда национальная рознь, брало свое, бывало, уязвленное самолюбие рыцаря, отвергнутого прекрасной дамой ради другого, более счастливого соперника. Известно, что на турнире в Нейссе близ Кельна, происходившем в 1240 году, были убиты более 60 рыцарей….

Чтобы избежать кровопролития, в конце концов, от рыцарей, помимо соблюдения всех прочих формальностей, стали требовать и особую клятву, что явились они на турнир с единственной целью совершенствования в военном искусстве, а не для сведения счетов с кем-нибудь из соперников.

В Англии к концу XIII века был издан специальный королевский указ, дозволяющий употреблять на турнирах лишь уширенный тупой меч и запрещающий применение острого меча, кинжала, боевой булавы. Зрителям же, наблюдающим за состязаниями, вовсе запрещалось иметь при себе какое-либо оружие, чтобы излишние эмоции не могли выплеснуться через край. Так что буйный темперамент английских футбольных болельщиков, ставший притчей во языцех для всей Европы, родился, оказывается, не на пустом месте…»

Разумеется, британские средневековые «фанаты» не обошли своим вниманием одно из знаменитейших сражений Столетней войны – «Битву Тридцати». Она тоже очень напоминала турнир. Но, как свидетельствовал французский поэт и хронист Жан Фруассар, видевший одного из участников сражения, «его лицо было столь изрублено, что трудно даже представить, сколь тяжела была эта битва…»

…Изнурительная война опустошала Францию. Наконец, в 1347 году Филипп VI заключил с Эдуардом III постыдное перемирие. Увы, французы утратили не только Кале, но и контроль почти над всей Бретанью, герцог которой Карл де Блуа томился в плену у англичан…

Гарнизоном замка Плоермель командовал некий капитан сэр Ричард Бемборо. Неподалеку возвышался другой замок – Жослен. Его гарнизон возглавлял Жан де Бомануар, боевой товарищ самого Бертрана Дюгеклена – прославленного рыцаря, коему будет оказана высшая посмертная почесть: обрести покой в усыпальнице французских королей в церкви Сен-Дени в ногах Карла V…

Как и Бертран, молодой комендант готов был отдать жизнь за Карла Блуа и честь Бретани! Мог ли он смотреть равнодушно на то, как английский гарнизон, несмотря на заключенное перемирие, бесчинствует в окрестных землях? И Бомануар, отправившись к Ричарду Бемборо, упрекнул его в бесчестье. Англичанин не остался в долгу. Вспыхнула ссора. И покидая Плоермель, Жан уносил с собой копию рукописного соглашения о предстоящем сражении – в ближайшую субботу, 26 марта 1354 года, у Срединного дуба на полпути между замками.

Основные пункты этого документа хорошо известны.

…В битве должно участвовать по тридцать человек с каждой стороны, сражаться они должны были в пешем строю, вооружение каждый выбирал для себя сам… Битва будет происходить на виду у отрядов из Плоермеля и Жослена, но те ни под каким видом не должны вмешиваться в ход сражения… Битва должна продолжаться до тех пор, пока все участники одной из сторон не будут убиты или взяты в плен… Рыцарь, взятый в плен, не может продолжить участие в битве. Он должен выйти из боя и под честное слово находиться в стороне. Его возвращение возможно только в случае, если погибнет рыцарь, взявший его в плен.

Заканчивалось все возвышенными словами: «и содеем сие таким образом, что в последующие времена говорить об этом будут и в залах, и во дворцах, на рыночных площадях и в прочих местах по всему свету».

Рассказывая товарищам об итогах своего визита, Бомануар даже не скрывал эмоций: «Пора прекратить мучения народа… Да будет Бог судьей между нами! Поддержим правое дело и посмотрим, на чьей стороне будет правда…»

Бретонские дворяне как один пожелали принять участие в этом богоугодном предприятии. Но численность «войска» была озвучена заранее, и Жан выбрал девять рыцарей и двадцать оруженосцев. Гюи Рошфор, Ив Шаррюель, Жоффруа Буа, Гильом Монтабань, Ален Тентеньяк, Тристан Пестивьен, Жоффруа Рош, Меллон, Пулляр, Руссле, Бодга – все с утра до вечера готовились к предстоящему сражению.

А вот Бемборо не сумел отыскать трех десятков соотечественников, на которых можно было бы положиться в столь ответственной битве. И к двадцати англичанам примкнули немцы и бретонцы из враждебной «блуанцам» партии графа Монфора. Имена самых важных английских рыцарей тоже известны: Роберт Кноль, Kpoкар, Генрих Лескюален, Бильфор и Гюштон.

С самого утра поле, на котором рос старый раскидистый дуб, было окружено толпой зевак. Еще бы – подобного развлечения давно не видели эти места! Сражение обещало быть на славу, не зря же все его участники вооружились с головы до ног. Оружие каждый выбирал себе сам, и «войско» выглядело весьма разношерстным. Вот-вот должна была прозвучать команда к бою… но вдруг слово взял Бемборо. Он колебался: а законно ли сражение, ведь разрешения от английского наместника Бретани он так и не получил. Бомануар презрительно ответил: «Слишком поздно расстраивать партию, столь удачно составленную, и стоит ли терять прекрасный случай доказать, у кого красавица лучше!»

И вот бойцы построены в две линии: каждый лицом к лицу со своим противником. Сигнал… И все смешалось. Рыцари схватились столь свирепо, что зрителями овладел настоящий ужас. Нет, это будет не турнир… Бильфор размахивает молотом в двадцать пять фунтов, Гюштон орудует дьявольским когтем – кривым обоюдоострым ножом. И вот уже французы Меллон и Пульяр корчатся в крови. Пестивьена настиг удар молота, Русле и Бодга сбиты мушкелем и пленены… Раздосадованный Бомануар приказал удвоить силу ударов – драться «один на один» – значит погибнуть, надо, сжавшись «в один громящий кулак», обрушиться на англичан несокрушимой массой… Однако противники сумели выстоять перед таким напором.

Бой длился уже долго, и, по взаимному согласию, решили сделать передышку. Немного еды да глоток вина поддержат силы усталых рыцарей. Бомануар подбадривал своих бойцов: «Да, мы потеряли пятерых, но нам же будет больше славы, когда мы победим…»

Оруженосец Де ла Рош заметил в ответ, что будь он рыцарем – это прибавило бы ему мужества. Бомануар обнял товарища и клятвенно пообещал исполнить его желание: «Ибо поистине велики были деяния твоих предков на Востоке, а ты не уступаешь им в храбрости и силе…»

Короткий отдых окончен – и противники вновь бросаются друг на друга. И вдруг – о, ужас! – Бемборо ловким движением обхватывает Бомануара и требует, чтобы тот сдался. Но подскочивший Ален де Карвале бьет командира англичан копьем в лицо и опрокидывает навзничь… А доблестный Жофруа дю Буа, заметив щель в сияющих латах Бемборо, вонзает в нее меч. Вождь убит. Его рыцарей охватывает ужас, они готовы бежать… Но на его место встает Крокар, оруженосец. «Друзья, призовите ваше мужество, и победа будет за нами! Сплотите ряды, за мною, вперед!.. Сразим врага!»

Бог свидетель – он не только словами призывал соратников к мужеству. Крокар и сам сражался как лев – за что после сражения и был признан лучшим среди англичан…

Меж тем трое пленных бретонцев, воспользовавшись замешательством противника, убегают из плена и присоединяются к своим. Они ранены, но готовы разить врага… Кажется, кровавой сече не будет конца – ни одна из сторон не может одолеть другую. Большинство воинов ранены, не избежал этой участи и Бомануар. Задыхаясь, он хрипло просит пить… Услышав это, Жоффруа дю Буа кричит: «Пей свою кровь, Бомануар, и жажда пройдет!»

Как ни странно, эти слова оживляют отважного рыцаря. Он снова в гуще сражения, он рубит направо и налево, стараясь одолеть врага… Все тщетно! А тут еще его соратник Гильом де Монтабань вскакивает на коня и скачет прочь с поля боя… Бомануар в гневе кричит: «Лукавый и злой оруженосец, куда ты? Зачем покидаешь товарищей своих? Опозоришь себя и потомство свое навсегда!»

Монтабань отвечает на скаку: «Делай свое дело, Бомануар, – а я уж сделаю свое…»

И вот он, как стрела, мчится сзади на англичан. Его конь подобен тарану; он разбрасывает врага и, отступая, врезается снова. Восемь англичан остаются лежать недвижимы… А бретонцы, видя их испуг, врубаются в ряды противника: вскоре большинство врагов убито; другие, среди которых Кноллс, Каверли, Вильфор и Крокар, захвачены в плен. Всех их доставят в замок Жослен и потребуют за них выкуп. А старики – потомки тех мальчишек, которые, затаив дыхание наблюдали с ветвей окрестных деревьев кровавую драму, – еще долго будут рассказывать вечерами о мужестве бретонцев… Что в их историях правда, а что ложь – трудно установить. Тем более что о «Битве тридцати» нам известно только из французских источников – английские о ней умалчивают. Лишь в одной из старых хроник упоминается о поединке двадцати англичан с двадцатью гасконцами, произошедшем примерно в это же время. Есть и еще краткое свидетельство – о стычке четырех французов и четырех англичан. Между прочим, одним из ее участников был некий Бомануар…

Что касается неукротимого Крокара, за свою доблесть он получил в награду 60 000 крон и конюшню с тридцатью лошадьми. Это от своих. А что касаемо врагов, то французский король Иоанн II Добрый пообещал ему рыцарство и невесту знатного рода, если он перейдет на его сторону. Но Крокар предпочел вернуться на родину – в Голландию. Благодаря нежданному богатству, он занял вполне приличное положение – но рыцарем, увы, так и не стал… Что ж, как заметил Фруассар, описывая в своих рыцарских «Хрониках» прославившую Крокара битву: «Одни в этом узрели доблесть, другие – лишь дерзости и оскорбления». Между прочим, многим сегодняшним исследователям победа французов в маленькой частной битве не представляется столь уж блестящей. Мол, на поле боя они вели нечестную игру. И пленники возвратились в бой, едва пал предводитель англичан, – а ведь пленил их отнюдь не он. И Монтабань напал с тыла, применив несвойственную честным поединкам хитрость… Что ж, возможно, они и правы – но, как говорится, победителей не судят. Вот что гласит по этому поводу древнеримская легенда, с которой мы начали свой рассказ.

«…Похоронив убитых на тех местах, где они пали, войска разошлись по домам. Впереди римского войска шел Гораций, неся доспехи трех поверженных Куриациев. На его плечах развевался роскошный плащ, снятый с последнего врага. У ворот города героя ожидала толпа, приветствовавшая мужественного воина, спасшего Рим от господства альбанцев. Но сестра Горация, Камилла, узнав на плечах брата плащ своего жениха Куриация, вытканный ею самой, разразилась душераздирающими рыданиями. Распустив в знак отчаяния волосы, она стала призывать погибшего жениха, оплакивая его цветущую юность, сраженную безжалостной рукой ее брата. Гораций, все еще не остывший от ярости сражения, возмущенный этими скорбными воплями среди всеобщего ликования, в негодовании выхватил меч, еще не просохший от крови Куриациев, и вонзил в грудь своей сестры. При виде такой жестокости по отношению к несчастной девушке народ ужаснулся. Гораций же воскликнул: „Иди за своим женихом, ты, забывшая о павших братьях и отечестве. Так погибнет всякая римлянка, которая станет оплакивать врага!“

Хотя только что совершенный подвиг и смягчал вину Горация, тем не менее, его схватили и привели к царю, чтобы предать суду. Тулл Гостилий предоставил народу решение о казни или помиловании Горация. Перед народом выступил отец трех братьев Горациев, который заявил, что, по его мнению, дочь заслужила свою смерть. И если бы он счел поступок сына неправым, то сам и наказал бы виновного. И затем, обняв сына за плечи, Гораций-отец стал просить народ не лишать его последнего из оставшихся детей. Ведь его сын теми руками, которые должен связать ликтор, чтобы предать позорной казни (по римским законам его должны были с закрытой головой повесить на дереве, посвященном подземным богам, и бить палками), только что завоевал свободу Риму. Ведь двое братьев Горация только что отдали свою жизнь за родной город. Народ был тронут слезами и просьбами отца и спокойствием доблестного юноши. Младший Гораций был оправдан и искупил убийство, принеся очистительные жертвы. Сестра Горация была погребена там, где ее настиг беспощадный меч родного брата…»

Так что, если победителей и судят – то не слишком строго.

Сражение при реке Нахере
Как был побежден Педро Жестокий

Карла V все-таки недаром назвали Мудрым. Не такое уж частое для монархов определение этот болезненный, изможденный юноша из династии Валуа заслужил, еще даже не став королем Франции. Его отец Иоанн II Добрый, видимо по чрезмерной своей доброте, благополучно находился в английском плену. А молодой регент ухитрился создать мирный перерыв в бесконечном военно-политическом конфликте с Англией, известном в истории, как Столетняя война. Он так умело повел переговоры и затянул время на сбор денег для выкупа отца, что сумел максимально уменьшить катастрофический урон, который понесла Франция за первые десятилетия войны. 8 мая 1360 года дофин Карл и Эдуард Черный Принц, старший и любимый сын короля Англии Эдуарда III, во французской деревушке Бретиньи, близ города Шартра, подписали условия мира. На юго-западе Франции образовывалось и отходило англичанам государство, названное Великой Аквитанией. Французы теряли Кале, Понтье, Гин, Сентонж и другие территории, фактически уже захваченные неприятелем. Зато Эдуард III навсегда отказывался от претензий на французскую корону, выкуп за Иоанна II сокращался с четырех до трех миллионов золотых экю, а, главное, Франция получала такую желанную мирную передышку. Но в результате мирного соглашения в Бретиньи возникло еще одно неприятное обстоятельство – «без работы» остались тысячи рыцарей и солдат, в одночасье превратившиеся в бриганды – мародеров и бандитов с большой дороги. Почти ежедневно они рыскали в поисках поживы, не гнушаясь этим грязным промыслом в провинциях и без того разоренной собственной страны. Нужно было срочно найти им применение. И вступивший на престол Карл Мудрый решил поправить с их помощью подорванные позиции Франции на Пиренейском полуострове. Он поддержал претензии Энрике Трастамарского на престол Кастилии и Леона, где царствовал его сводный брат, жестокий и самолюбивый король Педро I. Карл V, как известно, отменным здоровьем не отличался. Поэтому лично в войнах участия не принимал, возложив командование на профессиональных военных. Одним из таких был довольно известный полководец Бертран Дюгеклен.

^{Карл V}

^{Король Педро I}

Он то и проводил в 1365 году набор наемников среди французских рыцарей, солдат и лучников для вторжения в Кастилию. Сам изрядный авантюрист, Дюгеклен знал, чем привлечь жадных до чужого добра вооруженных искателей приключений. – Вы ведете жизнь грабителей, – обратился командующий к своим отрядам. – Каждый день вы рискуете своими жизнями в набегах, которые приносят больше неприятностей, чем добычи. Я предлагаю дело, достойное благородных рыцарей. Слава и добыча ждут вас в Испании. Вы там найдете богатого и жадного короля, который обладает большими сокровищами, кроме того, он – союзник сарацин, можно считать, наполовину язычник. Я предлагаю завоевать его королевство и отдать графу Трастамара, старому нашему товарищу, славному воину. Все вы знаете его как благородного и щедрого рыцаря. Он разделит с вами землю, которую вы добудете для него у евреев и мусульман, которыми правит злой король дон Педро… Давайте же, к вящей славе Божьей, ударим по слугам дьявола! – Мессир Бертран, – услышал он в ответ, – ты – наш отец, мы всегда с тобой!

Впрочем, иной реакции Дюгеклен и не ожидал. Распоясавшиеся бриганды последуют куда угодно и за кем угодно, лишь бы они знали, что их ждут возможности «хороших» грабежей и надругательств. Правда, находилось в оставшихся без дела войсках немало и благородных рыцарей, для которых добро и слава ставились выше наживы. А низложить Педро I, о зверских деяниях которого было известно далеко за пределами Кастилии, предприятие более чем достойное.

Наши предки в Средние века не мудрствовали лукаво при выборе наименований, характеризующих их правителей. И король Кастилии и Леона получил абсолютно точную приставку к титулу – Педро I Жестокий. Он твердой рукой держал власть в своем государстве и, утверждая ее, безжалостно расправлялся с недругами. Нравы среди сильных мира сего царили еще те. Есть абсолютно точные сведения, что родился будущий король 30 августа 1334 года в Бургосе. Но его отец Альфонсо XI Кастильский к сыну оказался абсолютно равнодушен, как и к собственной жене Марии Португальской. Единственным и страстным его увлечением являлась любовница Элеонора Нуньес де Гусман, с которой неутомимый властитель прижил немало бастардов – шестерых сыновей и дочь. Законная королева – мать юного Педро, впрочем, тоже не терялась и воспитывала сына вместе со своим фаворитом Хуаном Альфонсо де Альбукерке, с которым, не стесняясь, жила в крепости Севильи.

Вот так они, наверное, могли бы сосуществовать довольно долго – «Альфонс – Альфонсу», очевидно, глаз не выколет. Но вмешалась вездесущая чума, и Альфонсо XI безвременно скончался от нее в 1350 году во время осады Гибралтара. К вящей радости законного наследника, тот оказался на троне в возрасте шестнадцати лет. Оставшийся в живых знатный португалец Хуан Альфонсо Альбукерке, стал фаворитом не только матери, но и сына, а также его личным советником. Семейные советы не заставили себя долго ждать, и через год после вступления на престол Педро по просьбе матери арестовал бывшую любовницу отца Элеонору де Гусман, а затем хладнокровно казнил ее в Талавера де ла Рейне. Так молодой король начал быстрое восхождение к своему историческому определению – жестокий.

Сыновья Элеоноры нашли убежище в крепости Альхесирасе в Андалусии. Но коронованный тиран нашел их и окружил город. Братья вновь решили бежать. Дон Энрике направился к графу Хуану де Молину. Вскоре тот выдает за опального принца свою старшую дочь и в качестве приданого – Трастамарское графство. Так Энрике и стал графом Трастамара. (Для него полководец Бертран Дюгеклен и предлагал своим мародерствующим воинам завоевать кастильские земли.) Педро Жестокий был в ярости и потребовал от графа Хуана передать ему сводного брата вместе с женой. Чтобы спасти тестя от бесноватого короля, Энрике укрылся в горах Астурии…

Несмотря на былое безразличие к себе покойного отца, Педро I получил от него в наследство любвеобильные гены и, став монархом, тут же увлекся шестнадцатилетней дочерью кастильского гранда Марией де Падильей. Она была не только хороша собой, с прекрасными манерами, но и наделена незаурядным умом. Альфонсо номер два – Хуан Альбукерке всячески помогал влюбленным. У него был свой стратегический расчет – повысить свое влияние на короля. Но королева-мать приструнила любовника, и уже вместе они убедили сына в необходимости политического брака. Педро I был вынужден жениться на Бланке Бурбонской, дочери французского герцога Пьера де Бурбона. Таким образом он породнился с французским королевским домом.

Однако король Кастилии и Леона не был бы достойным сыном своих родителей, если бы тут же не стал выказывать явной антипатии к своей ни в чем не повинной молодой жене. Уже через три дня после свадьбы он засадил бедную Бланку в крепость Аревало, где и оставил под надзором многочисленной стражи. Сам же со спокойным сердцем покинул дворец в Вальядолиде и уединился со своей любимой Марией в замке Монтальван.

Открытый любовный демарш короля вызвал большую смуту не только при дворе. Проклиная его жестокосердие, роптала вся Кастилия, но делала это тайно, так как любое проявление недовольства могло привести к смерти. Альфонсо де Альбукерке пришлось уступить свое место фаворита дяде королевской любовницы Фернандо де Гинестросу. Разозленный Альфонсо вступил в сговор с магистром ордена Калатравы Хуаном Нуньеса де Прадо и другими аристократами. Они хотели восстановить королеву Бланку в законных правах. Но заговор был раскрыт, и Альбукерке, опасаясь необузданного гнева короля, бежал в Карвахалес – селение близ португальской границы. Скрылся за пределы страны и магистр. Многие дворяне тоже демонстративно удалились от двора в свои владения.

Между тем сводные братья сквозь пальцы смотрели на вызывающее поведение Педро. Ведь они сами желали падения всесильного интригана Альбукерке. А король, науськиваемый любовницей и ее родственниками, не на шутку разбушевался. Узнав о покинувших его дворянах и бегстве экс-фаворита, Педро пришел в такую ярость, что приказал умертвить многих бывших соратников и приближенных. Магистра ордена Калатравы, успокоенного обещаниями неприкосновенности, убедили вернуться в Кастилию и заманили в замок Альмагро. Там его пытали до тех пор, пока он не согласился сложить с себя высокий сан, а затем убили. Новым магистром ордена стал брат королевской подруги Диего Гарсия де Падилья, который собственноручно убивал противников Педро I. Второго брата Марии, несмотря на его незаконное происхождение, произвели в магистры ордена Святого Иакова, лишив этого звания сводного брата монарха Фадрике. Король с лихвой оправдывал укрепившееся за ним прозвище Жестокий.

В эту кастильскую чехарду пришлось вмешаться даже папе Иннокентию VI. Он пригрозил Педро I и Марии де Падилья отлучением от церкви, если они не прекратят свое шокирующее свет и духовенство сожительство. Королю же предписывалось вернуться к законной супруге.

На девушку угрозы самого понтифика так подействовали, что она, бросив царственного любовника, удалилась в монастырь. Однако сумасбродному Педро и наставления папы были нипочем.

Он недолго горевал по поводу потери возлюбленной и вскоре «положил глаз» на одну из красивейших женщин Кастилии Хуаниту де Кастро, молодую вдову владетеля Бискайи Диего де Гаро. Но знатная сеньора отнюдь не желала повторять путь предшественницы, ее не устраивала роль фаворитки. В страстном нетерпении король предложил даме стать его супругой. Он добился от епископов городов Авилы и Саламанки признания его брака с Бланкой недействительным и обвенчался с прекрасной вдовой. Проведя с новой женой вожделенную ночь, Педро уже на другой день ее бросил. Несчастная Хуанита де Кастро окончила свои дни в одиночестве в маленьком захолустном городке…

Возмущенные вседозволенностью и разнузданным поведением короля, кастильские гранды объединились под руководством Альбукерке и начали восстание. К ним незамедлительно примкнули сыновья Элеоноры де Гусман – сводные братья монарха Энрике и Фадрике, а также один из могущественнейших вельмож Галисии, брат несостоявшейся последней королевы – Перес Кастро. Еще два королевских брата по отцу, Хуан и Фернандо, привели с собой шеститысячный воинский отряд, готовый выступить против жестокого правителя. Кастильцы требовали восстановления Бланки де Бурбон в правах законной супруги и удаления родни Марии Падильи со двора. Мятежников поддержали римский папа и французский король. Вскоре восстанием была охвачена вся Северная Кастилия.

Однако Педро был невозмутим. Одним росчерком пера он лишил графа Тастамары с братьями всех титулов и привилегий. Опасаясь, что инсургенты (участники бунта, не принадлежащие к армии) могут освободить Бланку де Бурбон, он отправил злополучную королеву в Толедо, где ее заточили в замке Алькасар. Но жители города помогли бедняге бежать и укрыться возле городской церкви, которую ей было дозволено посещать.

Бунтующие кастильцы вместе с союзниками из соседнего Арагона сумели одержать несколько побед над королевскими приспешниками и осадили жестокого Педро во дворце-крепости Тордесильясе. Но в самый разгар осады в 1354 году неожиданно умирает Хуан Альфонсо Альбукерке. Есть весьма вероятная версия, что его отравил подкупленный Педро врач-итальянец. Во главе восстания встали Энрике и Фадрике де Гусман. Мятежникам удается взять в плен дядю королевской фаворитки Фернандо де Гинестросу. Положение осажденного Педро I становится безвыходным, и он соглашается приехать в Торо на переговоры. Там его, однако, берут под стражу и вынуждают принять все требования повстанцев. Братья Марии, возведенные в магистры орденов Калатравы и Святого Иакова, попадают на эшафот.