Текст книги "История рыцарства. Самые знаменитые битвы"

Грюнвальдская битва
«Неся в руках два обнаженных меча…»

«… Вбольшом светлом зале одного из крупных зданий Люблина лежит огромный кусок холста, подернутый плесенью. Под плесенью едва проступают неясные очертания фигур. Это – знаменитая картина художника Яна Матейко „Грюнвальдская битва“. В 1939 году, когда немцы ворвались в Варшаву, картина исчезла. Многие думали, что она погибла. „Грюнвальдская битва“ находилась в Национальном музее в Варшаве. В последние дни обороны города группа польских патриотов проникла в здание, упаковала картину и вывезла. Три года о картине ничего не знали, и вдруг прошел слух, что она цела. Немцы переполошились. Они обещали 10 млн марок тому, кто укажет место ее хранения. Много раз картину перевозили, за это время двое из хранивших ее людей были замучены немцами, но последние по-прежнему не могли найти картину. Когда Красная Армия освободила Люблин, оставшиеся в живых четыре патриота, знавшие, где хранится картина, сообщили об этом Польскому Комитету Национального Освобождения. Ее нашли в одном из сараев с цементированным полом, глубоко под землей. От долгого пребывания в земле картина попортилась, имеются большие разрывы, лак потрескался и потерял прозрачность, краски поблекли. Недавно в Люблин прибыл научный руководитель реставрационной мастерской Третьяковской галереи профессор А. А. Рыбников. Тов. Рыбников сообщил следующее: „Общее состояние картины – очень тяжелое. Несмотря на тщательную и умелую упаковку, холст весь распался. Однако я убежден, что при надлежащем реставрационном вмешательстве картина будет восстановлена. Уже сейчас удалось восстановить отдельные фрагменты“».

Эту почти детективную историю хранят пожелтевшие страницы послевоенных «Известий». Когда она отправлялась в набор, еще никто не знал, что какие-то четыре года спустя отреставрированное полотно вновь займет свое место в Национальном музее. За судьбу изуродованной картины переживала вся страна. Ведь для поляков «Грюнвальдская битва» – почти национальная святыня. Когда художник в 1878 году впервые выставил ее в Кракове, домой его несли на руках. Ликующая толпа до глубокой ночи вызывала Матейко на крыльцо – как прославленного актера в театре на поклон. И дело тут вовсе не в размере полотна – почти десять метров на четыре с лишним…

^{Грюнвальдская битва}

Между прочим, весит шедевр без малого полторы тонны. Именно поэтому действия сотрудников музея вполне можно считать подвигом. Запросто картину не «упакуешь», не спрячешь. Сняв с подрамника, ее намотали на специально выточенный вал, уложили в пятиметровый узкий ящик – и увезли под видом хозяйственной утвари. По дорогам, забитым беженцами, конная платформа продвигалась с трудом. Добраться удалось лишь до Люблина. В местном музее ящик погребли под полом библиотеки. А когда в 1941-м немцы решили забрать здание под собственные нужды, музейщики отыскали подходящий сарай за городом. Всю ночь рыли яму, выстилали ее толем, отводили грунтовые воды… За сведения о картине немцы действительно обещали богатый выкуп – это не миф. Но никто из посвященных не выдал тайны. Да и могло ли быть иначе, если речь шла о судьбе полотна, на котором сражались и гибли их предки. Гибли – и побеждали, навсегда прославляя величие Польской земли…

…В ночь на пятнадцатое июля грянула буря. К утру ветер стих, но моросящий дождь продолжал идти. Ягайло стоял на холме. Где-то за спиной дотлевали вражеские селения. Впереди, в мокро посверкивающей летней зеленью роще, пряталось его войско. Серое небо, стесненное тучами, отражалось в водах озера Любен… Здесь, на высоком холме над озером, он повелел раскинуть шатер часовни. Только что закончилось утреннее богослужение. Он еще раз вознес молитву за успешный исход сражения с ненавистным врагом. Что ж – откладывать начало битвы более не имело смысла…

…Между тем, когда король уже хотел надеть шлем на голову и ринуться в битву, вдруг возвещают о прибытии двух герольдов… Герольды выступили из вражеского войска, неся в руках два обнаженных меча без ножен, требуя, чтобы их отвели к королю, и были приведены к нему под охраной польских рыцарей во избежание оскорблений. Магистр Пруссии Ульрих послал их к королю Владиславу, чтобы побудить его немедленно завязать битву и сразиться в строю, прибавив к тому же еще дерзостные поручения… Оказав королю подобающее уважение, послы изложили на немецком языке цель своего посольства, причем переводил Ян Менжик таким образом: «Светлейший король! Великий магистр Пруссии Ульрих шлет тебе и твоему брату два меча как поощрение к предстоящей битве, чтобы ты с ними и со своим войском незамедлительно и с большей отвагой, чем ты выказываешь, вступил в бой и не таился дальше, затягивая сражение и отсиживаясь среди лесов и рощ. Если же ты считаешь поле тесным и узким для развертывания твоих отрядов, то магистр Пруссии Ульрих, чтобы выманить тебя в бой, готов отступить, на сколько ты хочешь, от ровного поля, занятого его войском; или выбери любое марсово поле, чтобы дольше не уклоняться от битвы…»

Владислав Ягайло, молча выслушав столь заносчивую речь, принял мечи из рук герольдов… И съехал вниз. Тысяча шляхтичей ожидала его, чтобы перед битвой пройти обряд посвящения… Обет давали один – победить или умереть. Прозвучал короткий приказ войску привязать к правой и левой руке по пучку соломы.

Знаете ли вы о Варфоломеевской ночи?

Ну разумеется, знаете.

И наверняка помните о том, что в Париже, в 1572-м, чтобы отличаться от французов-протестантов, французы-католики будут привязывать к шляпам клочки сена – подобно тому, как делали это на Грюнвальдском поле польские рыцари. На средневековых картах нет четкой границы между орденскими землями и соседними Польшей и Литвой. Тевтонские и польские замки расположены вперемешку. Так и на поле брани – различить своих и чужих было невозможно. Среди захваченных орденских знамен немецкие составят абсолютное меньшинство – остальные окажутся бело-красными, польскими. Славянская речь звучала на поле боя с обеих сторон. Во времена, когда у пушек дальность стрельбы не превышала четырехсот метров, а основным видом оружия были мечи и копья, противники прекрасно слышали друг друга. Потому-то и требовались дополнительные знаки различия.

Тем временем небо прояснилось. Зазвучали трубы, воинский хор стройно затянул старую боевую песню. Крестоносцы дали залп из бомбард, но каменные ядра, перелетев через ряды поляков, не причинили им вреда. Начинался бой…

…Более всего на свете литовский князь Олгерд любил родную землю. А еще своего сына – Владислава Ягайло, рожденного от тверской княжны Ульяны Александровны. Умирая, он взял со своего брата, жмудского князя Кейстута, слово: престол достанется только Ягайло. У самого Кейстута было шесть сыновей. Отец мечтал о том, что один из них, Витаутас, станет великом князем. Но – не решился нарушить слова, данного брату в присутствии литовских панов и русских бояр. Он своими руками надел на голову Ягайло великокняжескую шапку и набросил на его плечи горностаевую мантию… Несколько лет спустя Ягайло сполна отблагодарит своего дядю, захватив его в плен вместе с женой и сыном. В Кревском замке Кейстут то ли сам наложит на себя руки в припадке отчаяния, то ли будет задушен по приказу племянника… Рассказывали, что Ягайло приказал утопить и Бируту – лишь Витаутасу удалось спастись. Он бежал к великому магистру Тевтонского ордена, чтобы не на жизнь, а на смерть начать борьбу с проклятым братом…

А честолюбивый Ягайло обратит взор к западу. Без тени сомнения примет он крещение. И – 18 февраля 1386 новоиспеченный католик, король Владислав II вступит в законный брак с польской королевой Ядвигой I. Отныне Польша и Литва – единое государство. Правда, вопрос о том, был ли Ягайло польским королем – или только венценосным супругом, – обсуждался учеными еще в XIX веке. Но факт остается фактом – двести лет на польском троне восседали представители династии Ягеллонов…

Обретя истинную веру, Ягайло взялся за массовое крещение соотечественников. Одновременно он помирился со своим многострадальным кузеном, и Витаутас в итоге сел на княжеский престол. Казалось бы, после крещения Литвы у ордена тевтонцев больше нет повода для агрессии. Наконец-то длившаяся уже несколько веков кровавая экспансия немцев на балтийские земли будет прекращена! И вот польский король Ягайло, литовский князь Витаутас и немецкий гроссмейстер Конрад фон Юнгинген заключили новый мирный договор, по которому орден отказывался от всех претензий на захваченные прежде земли. Единственной областью, которой он управлял вместе с Литвой и Польшей, была Жемайтия.

«Призрак» христианства больше не бродил по Европе. Он основательно поселился в ней, обрастя плотью и кровью. Само существование Тевтонского ордена, казалось, теряло смысл – ведь обращать в веру Христову было больше некого. Конечно, орден был еще силен. Но рядом была куда более могущественная Польша – и это не давало великим магистрам покоя. Необходимо было искать союзника – и вскоре таковой был найден. Им стал венгерский король Сигизмунд Люксембургский. В 1392 году между ним и Тевтонским орденом был заключен договор о совместном ведении войны против Польши и Великого княжества Литовского. Предполагалось, что после победы – а в ней «псы-рыцари» ни на минуту не сомневались – орден получит Жемайтию, Белую и Литовскую Русь, Полесье, Мазовецкое княжество, псковские и новгородские земли. Сигизмунд обретал южную Польшу, Волынь и Подолье.

Говорят, хочешь мира – готовься к войне. Похоже, воинственные тевтонцы никогда не искали мира, втягивая в огненную круговерть вооруженных конфликтов всех, кто вольно или невольно оказывался на их пути… А тут еще в 1409-м восстали жемайтийцы. По приказу Витаутаса напали они на рыцарские земли, жестоко расправляясь с крестоносцами. Тевтонские послы, как сообщает хроника, тотчас обратились к Ягайле: «Отчего, мол, твой литовский брат, отнял у нас землю Жемайтийскую, хотя открытой грамотой сам записал ее в вечный дар ордену? А наместников перебил или захватил в плен с позором и срамом?..» Поляки лишь усмехнулись: «Перестань, магистр, страшить нас, что пойдешь войной на Литву, так как, если ты решишь это сделать, то не сомневайся, что, лишь только ты нападешь на Литву, наш король вторгнется в Пруссию».

Арбитром в споре Польши и ордена взялся выступить чешский король Вацлав. Его решение должно было быть оглашено в Праге 9 февраля 1410 года. Ни Ягайло, ни Витаутас не сомневались, что оно окажется в пользу ордена. Пороховая бочка на северо-востоке Европы готова была вспыхнуть в любой момент…

Еще полгода назад, в декабре, Витаутас и Ягайло встретились в Бресте. Прежние обиды были окончательно забыты – голос крови и общие политические интересы взяли верх. План летнего похода на крестоносцев обсудили в деталях. На совет был приглашен и хан Джелаледдин, сын Тохтамыша, которому подчинялось немалое золотоордынское войско. За участие его конницы в битве Витаутас обещал после войны помочь хану вернуть отцовский престол, захваченный одноглазым Тимуром.

И вот в последних числах мая в Гродно стали стягиваться литовские полки. Отсюда тронутся они к истокам Нарева, чтобы, пройдя сквозь мазовецкие земли, встретиться на Висле с польскими отрядами. Каждый город, каждая деревня снарядили воинов на смертный бой.

Великое княжество Литовское выставило сорок хоругвей: воинских соединений, над каждым из которых развевалось собственное знамя. Их численность была разной – от шестидесяти до шестисот копий. Копье – боевая единица из трех воинов: рыцарь, оруженосец и лучник. Случалось боярам победнее сражаться и в одиночку – но всякий стремился окружить себя верными людьми, поскольку именно от них зависела безопасность в бою…

С Витаутасом пришла и отчаянная конница хана Джелаледдина. Татарские предания гласят, что было в ней сорок тысяч всадников. Мнения исследователей расходятся: одни считают, что в походе участвовало около тридцати тысяч татар, другие – что не более пятнадцати. Третьи и вовсе называют цифру в одну-две тысячи. Опираясь на косвенные свидетельства, будем считать, что все же их было не менее пяти.

Полтора века минуло с тех пор, как татары огнем и мечом прошлись по Европе, – но воспоминания об этом еще не изгладились из людских сердец. Во всех городах Европы служились тогда молебны об отвращении страшной опасности. В 1245 году папа Иннокентий IV даже устроил в Лионе специальный собор, на котором было решено послать к монгольскому императору посольство во главе с 65-летним монахом Плано Карпини. Величайшие европейские монархи ожидали нашествия с поистине христианской покорностью, как наказания свыше, – настолько неотвратимым казалось это бедствие.

«Когда сей ужасный поток Гнева Господня царил над нами, – пишет Мэтью Парижский, – королева Бланш (мать короля Франции) вскричала: „Король Людовик, сын мой, где вы?“ Он, подойдя, спросил: „Мать моя, что вам угодно?“ Тогда она, испуская глубокие вздохи и разражаясь потоками слез, сказала ему с решительностью незаурядной дамы: „Что же делать, сын мой, при сем ужасном обстоятельстве, невыносимый шум от которого доносится до нас? Мы все, как и святая блаженная Церковь, осуждены на общую погибель от сих татар!“ На эти слова король ответил печально, но не без божественного вдохновения: „Небесное утешение поддерживает нас! Ибо если эти татары, как они себя именуют, дойдут до нас или мы пойдем за ними в те места, где они живут, то все равно – мы пойдем на небеса“. Таким образом, он сказал: побьем ли мы их, или сами будем побиты ими – „мы все равно пойдем к Богу как верующие ли, как мученики ли. И замечательное слово это ободрило и воодушевило не только дворян Франции, но и простых горожан всех городов…“»

Как темная лавина, пронеслись тогда наследники Чингисхана по городам Европы. Умирая, он разделил свое огромное государство между сыновьями. Улус (владение) старшего, Джучи, начинался в Сибири, а заканчивался там, «куда смогут дойти копыта лошадей». Бату, внук Чингисхана, в 1237 году решил, что монгольским коням вполне по силам обскакать весь континент. Разгромив Русь, он отправился дальше – в Польшу и Венгрию.

За месяц пали крупнейшие польские города – Люблин, Сандомир, Краков. Силезский князь Генрих, собрав весь цвет польского и немецкого рыцарства, пытался преградить путь Орде под Легницей – но победа оказалась благосклонней к захватчикам. Правда, был момент, когда она едва не склонилась в сторону рыцарей, – но тут монголы применили прием, о котором с изумлением писали позже все европейские хронисты. Он заключался в том, чтобы, заманив противника притворным бегством, внезапно напасть на него и разбить по частям, – именно так были повержены и русские князья на реке Калке. Так была разгромлена и Польша, а вместе с ней и Тевтонский орден, поддерживающий ее.

Разорив окрестности Легницы, монголы, отутюжив Моравию, проникли дальше – в самое сердце Венгрии. Их путь лежал через Карпаты, по заснеженному перевалу. Но и горы не остановили степных сыновей. Они легко преодолели засеки, которые приказал устроить на перевале Бела IV, король Венгрии, и разбили ожидающий в засаде отряд. Во все концы страны разослал Бела гонцов с окровавленными шашками наголо, призывая к мобилизации. А потом с войсками заперся за крепостной стеной в городе Буде.

Хронист описывает, что, увидев с горки расположение неприятеля, Бату радостно воскликнул: «Эти не уйдут из моих рук, так как они сгруппировались в одну кучку, как в овчарне!» Но на то, чтобы взять крепость, могло уйти несколько месяцев – и татары решили выманить защитников на равнину. Они начали медленный отход. Венгерский король, как и его предшественники, поддался на удочку: и в начале апреля 1241 года две армии встретились на реке Шайо, разлившейся от весеннего половодья. То, что случилось дальше, и заставило всю Европу трепетать перед названием «татары». Незадолго до рассвета на рыцарей, защищавших мост, обрушился ливень стрел и камней, «сопровождаемый громоподобным шумом и огненными вспышками». Сопротивляться этому натиску было невозможно, и монголы ворвались на западный берег. Завязалось жестокое сражение – но оказалось, что это был лишь отвлекающий маневр. Нежданно-негаданно тридцать тысяч человек, форсировав реку, ударили венграм в тыл, в считаные минуты разрубив кольцо из скованных вместе фургонов.

По свидетельству Фомы Сплитского, «во втором часу дня все многочисленное татарское полчище словно в хороводе окружило весь лагерь венгров. Одни, натянув луки, стали со всех сторон пускать стрелы, другие спешили поджечь лагерь по кругу. А венгры, видя, что они отовсюду окружены вражескими отрядами, лишились рассудка и благоразумия и уже совершенно не понимали ни как развернуть свои порядки, ни как поднять всех на сражение, но, оглушенные столь великим несчастьем, метались по кругу, как овцы в загоне… Несчастная толпа венгров, отчаявшись найти спасительное решение, не представляла, что делать… король и князья, бросив знамена, обращаются в бегство… по всему пути валялись тела несчастных… жалкие остатки войска, которыми еще не насытился татарский меч, были прижаты к какому-то болоту, и другой дороги для выхода не оказалось; под напором татар туда попало множество венгров, и почти все они были поглощены водой и илом и погибли».

^{Татары в Европе}

Через несколько часов огромная венгерская армия фактически перестала существовать. Семьдесят тысяч человек навсегда остались лежать на берегах холодной Шайо… За какие-то четыре месяца монголы одержали верх над христианским миром, армии которого многократно превосходили их числом! Вскоре они выйдут к берегам Адриатики – и лишь известие о смерти великого хана Угэдэя спасет Европу от дальнейшего варварского нашествия. Монголы уйдут за Волгу, оставив о себе зловещее воспоминание:

«Те люди малого роста, но груди у них широкие. Внешность их ужасная: лицо без бороды и плоское, нос тупой, а маленькие глаза далеко друг от друга отстоят. Одежда их, непроницаемая для холода и влаги, составлена из сложенных двух кож (шерстью наружу), так что похожа на чешую; шлемы из кожи или железа. Оружие их – кривая сабля, колчаны, лук и стрела с острым наконечником из железа или кости, которая на 4 пальца длиннее нашей. На черных или белых знаменах своих имеют пучки из конских волос. Их кони, на которых ездят без седла, малы, но крепки, привычны к усиленным переходам и голоду; кони, хотя не подкованные, взбираются и скачут по горам, как дикие козы, и после трехдневной усиленной скачки они довольствуются коротким отдыхом и малым фуражом. И люди много не заботятся о своем продовольствии, как будто живут от самой суровости воспитания: не едят хлеба, пища их – мясо и питье – кобылье молоко и кровь. С собой ведут много пленных… гонят их перед собой в бой и убивают, как только видят, что они не идут слепо в бой. Сами монголы неохотно идут в бой. Если же кто из них будет убит, тут же его без гроба закапывают. Почти нет реки, которую они не переплыли бы на своих конях. Через большие реки все-таки приходится им переплывать на своих меховых бурдюках и лодках. Шатры их из полотна или из кожи. Хотя их огромное полчище, но нет в их таборе ни ропота, ни раздоров, они стойко переносят страдания и упорно воюют…»

Так описал татар Фома из Сплита. С той поры прошло немало лет – но они были столь же воинственны, как и прежде. Смуглоликий хан жаждал победы. О его возвращении на трон Золотой Орды почти столь же сильно мечтал и Витаутас. Мирные границы с татарской империей, в случае прихода туда Джелаледдина, превращали Великое княжество в сильнейшую державу. Только для этого вначале необходимо было разгромить орден. И Витаутас кинул в битву все свои полки: двадцать тысяч конных, несколько тысяч пеших, тысячи три обозных и коноводов. В литовском войске было и тридцать шесть русских хоругвей. Примерно такое же войско привел его брат Ягайло.

Кроме поляков, литовцев, русских и татар в состав союзного войска входили жемайтийцы, армяне, волохи и наемники из чехов, моравов, венгров. Отрядом чехов командовал Ян Жижка – позже он станет в своей стране национальным героем. Разноплеменная армия, вооружение и выучка которой по все статьям проигрывали громящему совершенству тевтонцев. Их войско, несомненно, было одним из сильнейших в Европе. Точная численность самих членов ордена на Грюнвальдском поле, к сожалению, неизвестна.

^{Владислав Ягайло}

Обычно говорят о восьмистах братьях-рыцарях и шести с половиной тысячах кнехтов. Их поддерживали ополченцы – поляки и пруссы, проживавшие на захваченных землях. Удивительно, но во время сражения последние бились со своими братьями по крови не на жизнь, а на смерть. И неудивительно – многим знатным пруссам было за что благодарить своих немецких покровителей. Еще Петр из Дусбурга писал об этом так:

«Кто бы (из пруссов) ни обратился к вере Христа, оставив идолопоклонство, братья милостиво обращаются с ним, и вот как. Если он происходит из рода нобилей, то ему даются земли в свободное владение и в таком количестве, что он может жить приличествующе положению своему…»

Именно представители прусских «вольных» обязаны были служить ордену – и надо сказать, делали это с честью.

Кроме светских дворян, воинскую повинность в ордене несли четыре прусские епископства. Со школьной скамьи памятная скороговорка – «Вассал моего вассала – не мой вассал» – именно здесь превращалась в руководство к действию. Те, кто проживал на землях епископов, не считались орденскими вассалами. В случае войны каждый из них должен был двинуть в бой собственную хоругвь. Та же почетная обязанность была возложена и на каждый прусский город. Начальная военная подготовка была едва ли не любимейшим занятием бюргеров. Все представители сильного пола, способные носить оружие, стремились попасть в так называемые стрелковые сообщества – что-то вроде элитных клубов боевых искусств. Феерические праздники, которые они проводили, напоминали турниры лучников из фильмов о Робин Гуде. Судя по всему, не прочь они были при случае подраться и всерьез. Во главе таких отрядов стояли ратманы – чиновники городской администрации.

Плечом к плечу с ними сражались наемники – те, кто профессионально ставил против звонкой монеты собственную жизнь. Они готовы были воевать столь долго, сколько им платили. На каких полях обнажать клинки – им было, по большому счету, все равно. Сколько окажется в армии нанятых воинов – зависело исключительно от состояния кошелька сюзерена. У Тевтонского ордена проблем с деньгами не было. Собственно, это и спасет орден после грюнвальдского разгрома – крестоносцам не составит труда увеличить плату своим наемникам, дабы они не разбежались. А вскоре наемные отряды и вообще потеснят привычные рыцарские войска. Увы, в Тринадцатилетней войне с Польшей (1454–1466) это сыграет с тевтонцами злую шутку – наемные гарнизоны с легкостью сдавали крепости врагу…

Впрочем, на Грюнвальдском поле германские и чешские конные арбалетчики покажут себя вполне достойно. Как и «корабельные парни» – балтийские корсары. Балуясь в северных морях, захватывая острова и корабельные конвои, они замахнулись было и на орденские земли, проникнув по рекам в сердце Ливонского ордена и напав на Дерпт… Тевтонцам удалось пресечь амбициозные планы пиратов – и получить в их лице сотни отменных воинов. Кстати, численность наемников известна нам доподлинно – братья вели образцовые бухгалтерские книги. В начале лета 1410-го в рядах немецкой армии числилось 3712 наемников. Всего в бою при Грюнвальде над войском крестоносцев развевалась пятьдесят одна хоругвь.

…Грюнвальд, Танненберг, Жальгирис… В общем – Зеленый Лес, в котором так замечательно удалось укрыться союзным войскам. До сих пор не утихают споры о том, почему многоопытные в военных науках тевтонцы решили дать бой на собственной территории. Ударь они по войскам Польши и Великого княжества еще на Висле – и наверняка победа была бы за ними. Тем более что воинами рыцари были отменными. Готовые по первому сигналу обнажить мечи, они служили пожизненно. Универсальные солдаты, чем-то напоминающие роботов-андроидов из современных голливудских блокбастеров, они могли равно драться конными и пешими, штурмовать и обороняться. В перерывах между походами постоянно оттачивали мастерство. Прибавим к этому жесточайшую дисциплину – и вот вам секрет их головокружительных успехов на Балтике. Единственное, во что они по-настоящему верили, – исключительность орденской миссии. Без покорения ненавистных язычников само их существование теряло смысл. Они воевали не в силу обязательств и не за деньги – за идею. На подвиги тевтонцев благословлял сам Господь, и за такого сюзерена они готовы были драться до конца. Вечная война, в которой все средства хороши, а злодеяние, совершенное во имя исполнения «миссии», вполне может быть оправданно. Впрочем, в этом тевтонцев вряд ли можно назвать оригинальными – ведь о том, что никакое дело, совершенное во имя ордена, не является грехом, сказал еще незабвенный Бернар Клервосский, создавший знаменитый Устав тамплиеров …

Итак, тевтонцы позволили противнику пересечь границу. Принимая это решение, великий магистр еще не знал, пойдут ли Ягайло и Витаутас общим фронтом. Вполне возможно, он рассчитывал истребить их поодиночке. А когда осознал, сколь велика опасность, оказалось, что неприятель уже движется к бродам на Дрвенце. За ними открывался прямой путь вглубь орденских земель… Ульрих фон Юнгинген решил, что решающее сражение будет здесь, – и опять промахнулся. Броды, ощетинившись частоколами и арбалетами, ждали врага – а враг, хорошо понимая, что поражение в этом месте неминуемо, просто свернул, решив обойти Дрвенцу у истоков…

Неслыханная дерзость! Надо во что бы то ни стало остановить «братьев-разбойников» – теперь это дело чести. Путь, по которому двигались польско-литовские войска, должен пройти через деревню Грюнвальд. Здесь и будет бой – тот самый, «последний и решительный»…

Немцы оказались в этих местах на день раньше. Их обоз расположился подле селения, а отряды заняли боевые позиции между соседними Танненбергом и Людвиково. Поле, которому суждено обагриться кровью одной из величайших битв в истории Средневековья, лежало к югу. Обычная равнина с грядами невысоких холмов да узкими оврагами… На рассвете за лощиной показался враг. Поляки зашли с левой стороны озера, литовцы – с правой. Несколько дней тому назад король Владислав Ягайло произвел смотр войск – и остался доволен. Сразу после смотра был взят и первый немецкий замок Лаутенбург. На следующий день его судьбу разделил Гильбенбург. Разграбив город, войско союзников двинулось дальше к озеру Любен… Зындрам, командовавший поляками, выслал несколько разъездов в сторону деревни. Выбравшись на опушку, разведчики замерли: всего в полуверсте стояли закованные в железо немецкие рыцари.

Крестоносцы тоже видели противника. Вопреки всем законам, он расположился в лесу и как будто не собирался покидать укрытия. Ульрих срочно собрал совет. И вот уже Владислав Ягайло принимает из рук герольдов два меча. Начинается боевое перестроение войск…

Поляки и литовцы вытянулись на два километра тремя линиями. Правый фланг – русские, литовцы и татары. Левый – поляки. Рядом с новогрудцами стала волынь, а за ней – волковысцы. Они прямо-таки рвались в бой, памятуя о том, как однажды треклятые немцы напали на их город в Вербное воскресенье… Крестоносцы тоже вначале построились в три линии. Но после, дабы удлинить свой фронт, встали в две. Впереди, под прикрытием арбалетчиков – окованные железом бомбарды. На правом фланге находилось двадцать хоругвей под командованием Лихтенштейна, на левом – пятнадцать знамен Генриха Валленрода.

«Силен и славен» был могущественный клан Валленродов! Сколько существовал орден – столько и воевали его представители на прибалтийских землях. Долгое время брат Генриха Конрад был советником великих магистров. Говорят, получив приглашение на свадьбу Ягайло с принцессой Ядвигой, он пришел в неописуемую ярость: спустился в подземелье Мариенбурга и собственноручно перебил несколько десятков пленных литовцев… Любые преступления блекли перед его жестокостью. Однажды, разгромив ополчение маленького городка Вентспилс, Конрад на коне, закованном в броню, ворвался в толпу безоружных жителей. А устав избивать беззащитных, приказал женщин предать поруганию, а затем повесить рядом с детьми и стариками…

В 1390 году Валленрод сам был избран великим магистром. Первым же распоряжением он покарал одного епископа, который не раз возмущался зверствами его людей. Отдав приказ отрубить правые руки всем епископским крестьянам, он первым приступил к его исполнению. Его жертвами стали личные слуги святого отца…

Вскоре до гроссмейстера-палача дошел слух о том, что Ягайло признал за Витаутасом право владеть Литвой. О, с каким наслаждением повелел он расправиться с оставшимися в Мальброке женой и сыновьями нового князя! Дикие оргии творили его рыцари: мужчин предавали мучительным казням, женщин насиловали, а после сжигали заживо. Сам папа римский высказал свое возмущение подобной жестокостью. Неизвестно, сколько человек пало бы еще от безжалостной руки – но, к счастью для литовцев, в одной из стычек Конрад был ранен ржавым серпом и вскоре скончался от заражения крови. Как повествует хроника, «он умер в помешательстве, без последнего миропомазания, без пасторского благословения». А перед смертью отдал приказ своему брату Генриху перебить всех томившихся в подземелье Мальброка литовцев. Сделать это лично ему недостало сил…

…Пара мгновений – затишье перед бурей. Спустя несколько часов братья-рыцари будут торжествовать победу. В клочья разорвать разнуздавшегося врага, могучим «девятым валом» прокатиться по полю битвы, сметая все на своем пути… Первыми дрогнули татары. Их сабли без смысла чиркали о доспехи, стрелы отскакивали, не причиняя вреда. А от длинных рыцарских мечей не было спасения…

«Поднялся такой шум и грохот от ломающихся копий и ударов о доспехи, как будто рушилось какое-то огромное строение, и такой резкий лязг мечей, что его отчетливо слышали люди на расстоянии даже нескольких миль… Было даже невозможно ни переменить места, ни продвинуться на шаг, пока победитель, сбросив с коня или убив противника, не занимал место побежденного. Наконец, когда копья были переломаны, доспехи с доспехами настолько сомкнулись, что издавали под ударами мечей и секир, насаженных на древки, страшный грохот, какой производят молоты о наковальни, и люди бились, давимые конями…»

В бой пошли вторая, и третья линии литовско-русского войска – на помощь отступавшим татарам. Но и они были смяты железной волною. Только три смоленских полка Юрия Мстиславского оставались на поле боя, но их теснили шесть хоругвей Валленрода… Целый полк полег на сырую землю, а два других с яростью пробились к правому флангу поляков и прикрыли его.