Текст книги "Призраки дома на Горького"

Снова в отъезде

В середине февраля, прямо накануне Аллусиного дня рождения, Алена с Робертом улетели в далекую командировку по Азии, в Сингапур и еще в какую-то удивительную соседнюю с ним страну, не то Малайзию, не то Индонезию, Лидка в голове не удержала, но точно помнила, что буква «з» в этом названии была. Ну, в том районе все страны были сказочными и удивительными, отчего ж не посмотреть. Уехали дети, Алена с Робочкой, надолго, недели на четыре, почти на месяц, чтобы поучаствовать с советской писательской делегацией в международной литературной конференции. Съезды эти последнее время стали в Азии очень популярными, страны вроде как приоткрылись и им вдруг стало интересно, что в мире творится, рассказывала Лидка Принцу и подругам. Ну еще и поднабраться впечатлений поехали, а как без этого стихи писать? А из этой азиатской страны с буквой «з» полетят аж в Австралию недельки на две, там от Сингапура на самолете не так уж и далеко, чуть больше шести часов, как, скажем, от Москвы до Якутска, не страшно. Надо же воспользоваться такой прекрасной возможностью – побывать в Австралии, правда? Экономия опять же Союзу писателей на билетах выйдет. Лидка объясняла это долгое отсутствие детей, хотя на самом деле пыталась убедить в этом именно себя, что это намного проще и дешевле, чем возвращаться в Москву и снова лететь черт-те куда на край света.

Накануне поездки Алена договорилась с Тонькой, секретаршей Всея Руси, что при верховных писателях сидела неустанно, что если случится оказия в ту далекую сторону, где им предстояло находиться, чтоб непременно звонить Лидке и посылать весточку из дома, как там что, как Катерина, как мелкая, шутка ли, в таком положении семью на месяц оставлять! Ну а с другой стороны, как Робочку отправлять одного с этой его двенадцатиперстной язвой, ему уход нужен, особенно в этой Азии с острой непривычной едой! Взяла с собой геркулеса, макарон, гречки, сухариков из бубликов насушила, сгущенное молоко, баранок для перекуса и привычный чай – «со слоником». По-хорошему, конечно, надо было в санаторий ехать, полежать там в тишине и покое, полечиться, на настоящей диете посидеть, анализы сдать, но нет – попросили, надо ехать, делегацию возглавлять. Кто, как не вы, Роберт Иванович, когда, как не сейчас, Роберт Иванович… Вот собрались и поехали, оставив своих девочек на попечение совсем неопытного Дементия.

Ну да опыт дело наживное.

Тонька функции свои исполняла исправно, напоминая Лидии Яковлевне, кто когда отправится в ту далекую сторону, чтобы успеть написать весточку или вдруг отправить лекарства или посылочку. Лидка сразу и садились писать:

«Аллуся!

Так рада, что могу написать с оказией, глядишь, и через пару деньков письмо может быть уже у тебя. День рождения твой решила особо не справлять, как без вас, тем более только отболела, но ты обо всем уже знаешь. Я всем отвечала, что у меня еще нет сил что-то устраивать. И все-таки пришли Светлана Г., Феликс с Таней, Принц, Оля, Надька, Веточка, Володя Р. с Наташей. А часов в 10 Ларошели. Оба усталые. Светка была буйная, но ушла рано, в 12 часов. Сготовила я им кабанчика, замариновала как следует, очень вкусно получилось, все были в восторге! Напекла лепешек, картошку запекла в духовке с сыром (не пожалела), пирожков в масле. Катюля свой знаменитый курник сделала, но на него столько добра уходит, очень расточительное блюдо! Но безумно вкусно, конечно. Ну и еще пришлось наготовить закусок и салатов, одним кабаном, как хотела, не отделалась! Посидели очень хорошо и разошлись под утро. Толя остался ночевать, уж не знаю, на сколько дней его хватит.

Числа 13 февраля Кутя мне принесла кусочек материала (образчик шлю) и умоляла сшить ей модное платье на беременность, чтобы не ходить, как она сказала, «деревенской бабой». И я таки сшила, но подлиннее, правда, чем на рисунке, не отходила от машинки 2 дня. Ей очень идет, правда, ходить пока некуда. Фасончик рисую. Кутенька очень похорошела, положение ей к лицу. Красотка! Демочка от нее не отходит, приятно за ними наблюдать, все время воркуют.

Вещички вы прислали чудесные! Все ушло к Катюле. Ей все идет. Мое платье – не снимаю. Только подкоротила. Катюля просит еще что-нибудь на ноги, все жалуется, что ей приходится носить не свое, а мое разнашивать. Ну у меня ж все новое, красивое, просто ноги больные и новую обувь не любят.

Лиска в восторге от этих резиночек для волос.

Купи мне еще, пожалуйста, туфли мягкие, можно на полразмера больше, но на среднем каблуке, можно даже чуть выше, цвета беж или серого, в общем, светленькие. Сейчас на платформе модно, хоть таким обманным путем стану казаться молодой высокой красавицей! Для подарков купи, пожалуйста, моим девкам бигуди, несколько комплектов. И какие-нибудь мелочи. Оля не хочет ночную рубашку и туфли тоже не хочет. И сама не знает, чего она хочет. Если помады недорогие, купи ей, как у меня, – номер 06, ей понравилась. А Толе пошли несколько открыток из разных интересных стран, авось какая-нибудь и дойдет, он будет счастлив.

Роберт и Алёна. Конец 70-х

С замечательным композитором Никитой Богословским. Рояль застелен скатерочкой, водка с закуской, все как у людей. И никто из великих не считал это кощунством – край скатерти откидывался, крышка поднималась и начинала звучать музыка

С прекрасным художником Саввой Бродским

И снова гости. Мест за столом не осталось, вот Катя с женой Феликса Таней и пошли на кухню, ближе к еде

За нас не волнуйся, мы в порядке, дети смотрят за мной, я за ними, все под контролем. Были на днях на даче, Севочка приболел, возили ему с Толей лекарства, поправляется.

У нас во дворе повесили наконец два фонаря, дошло, наверное, мое письмо до начальства. Светло как днем, висят высоко, больше не выкрутят! А то, сама знаешь, невозможно вечером возвращаться, на ощупь шли! Но еще, говорят, это к Олимпиаде готовятся, все подчищают, облагораживают, подкрашивают, очень, надо сказать, заметно. Ходить уже не так страшно, ни тебе пьяных, ни бомжей, ни цыган, гуляй – не хочу! Так что приезжайте скорей понаслаждаться красотой и покоем! За эти две недели, что вы в отъезде, было затишье, никто не заявлялся, всего лишь один раз какой-то графоман принес письмо, Нина не пропустила, молодец все-таки, стоит насмерть. Так что до квартиры не доходят. А может, даже и электрички пореже стали пускать, вот и лень ехать людям лишний раз, кто его знает.

Да, ходили мы тут недавно с Толей в Колонный зал, у Оскарчика был концерт, чуть не забыла тебе рассказать! Весь бомонд, сама понимаешь, от мала до велика. Песни у него прекрасные, мы с Принцем подпевали! Робочкиных много исполнили, принимали замечательно! В антракте даже вышли в буфет пропустить по рюмочке коньячка! Все спрашивали, почему вас нет, сказала, важная командировка на другой конец света.

Ждем вас не дождемся, возвращайтесь скорей, приедем в аэропорт встречать!

Крепко вас целую, получайте удовольствие!

За нас не волнуйтесь!

Ваша Лидка!»

Грибной супчик

Где-то за недельку до приезда Алены с Робертом вдруг как снег на голову объявилась Ирка, причем на этот раз позвонив, а не просто откуда-то заскочив по дороге.

– Ты дома? Я могу заехать? – голос ее звучал тускло, от былой звонкости не осталось и следа. Договорились прямо сразу, откладывать такую редкую гостью Катя не хотела, тем более что ни слуху ни духу о ней не было вот уже как месяца три, Катя со счета сбилась. Да и о беременности Ирка вряд ли знала.

Примчалась она почти через полчаса, ворвалась, почти вломилась в дверь, разгоряченная, с пылающими от мороза щеками и заиндевевшими белыми ресницами. Но пальтишко на ней было старенькое, потертое, еще школьное, на рыбьем меху. Катя узнала его, скривилась, посмотрела на замерзшую Ирку и не сразу поняла, что с ней не так. А Ирка с порога бросилась обниматься. Видно было, что очень соскучилась.

– О, Крещенская, да ты раздалась как будто, объемная такая… – Она отошла на два шага и оглядела подругу с ног до головы. – Слушай, все понятно! Как я рада, тебе идет!

Тут из кухни на звонок вышла Лидка, выпустив в коридор восхитительный запах жарящегося лука с чесночком, и поспешила вразвалочку к Ирке.

– Девочка моя, ну наконец-то! Какое счастье, что пришла! Пойдем, ты как раз к обеду! – Она взяла Иркину руку и шумно задышала на нее, согревая. – Как замерзла-то! У меня грибной супчик с перловкой, как раз зимний, сразу и согреешься! И сметанка есть! А знаешь, что на второе? – Ирка постаралась сделать заинтересованное лицо, но получилось у нее это плохо. – Голубчики! Ты любишь голубчики?

Ирка, рассеянно оглядевшись, сделала ручкой копошащейся в дальнем углу кухни Нюрке и села, освободив перед собой стол от Лидкиного шитья. Лидка с Нюркой, отгораживая себя серьезной шумовой завесой, с удвоенной силой завозились на кухне и загремели кастрюлями. Да и радио «Маяк» орало вовсю.

– Ну рассказывай, что у тебя хорошего! – Катя прибиралась на столе, чтобы расставить тарелки.

– Сядь на минутку, я совсем ненадолго. – Ирка вдруг схватила Катю за руку и насильно усадила рядом с собой. Румянец ее не прошел, мороз, видимо, тут был совсем ни при чем, что-то ее жгло изнутри. Иней на густых черных ресницах уже растаял, и Ирка стала выглядеть не настолько беспомощной, чем когда вошла.

– Ну как ты, Королева?

Ирка усмехнулась, но получилось это горько, коряво, совсем не весело. Она посмотрела в сторону кухни, но Лидка была вся в делах и на девчонок не обращала никакого внимания, а Нюрка вообще ушла собирать Лиску на прогулку.

– Короче, все вышло так, как я и предполагала… – Она нервно сглотнула, подыскивая правильные слова. – Думаю, Гелий мне изменяет. Причем это не просто какой-то один случай, а стойкое ощущение… И вроде опыта женского совсем нет, да и жизненного тоже, зато проснулось какое-то звериное чутье. И ничего, казалось бы, конкретного, но вот чую… Так еще, как назло, и месячные пропали давным-давно. Но, думаю, опять гормональный сбой, у меня такое бывает… – Ирка вдруг резко заморгала левым глазом, и через секунду тик, как обычно, задергал половину ее лица. Она осеклась, пытаясь справиться с этим очагом мелких конвульсий, начала гримасничать и открывать рот, чтобы попытаться остановить их, отвлечь, а потом просто схватилась за лицо и отчаянно стала его растирать. – Так усилилось за последнее время, ужас, надоело…

– Тебе к неврологу надо сходить, с тиками ведь можно как-то справляться, таблетками там или еще чем, – попыталась приободрить Катя подругу.

– Думаю, мне не к неврологу, а уже к психиатру пора, совсем не справляюсь, какую ночь не сплю. В общем, «все хорошо, прекрасная маркиза»! Слушай… – Видно было, что Ирка искала подходящие слова чтобы сказать о чем-то очень для нее важном. Пальцы ее нервно застучали по столу, совсем не попадая в такт песне, которая, казалось, на всю мощь неслась из радиоточки:

 
Вместе весело шагать по просторам,
По просторам, по просторам
И, конечно, припевать лучше хором,
Лучше хором, лучше хором.
 

– Лучше хо-о-ором, лучше хо-о-ором, – слышался с кухни Лидкин голос под аккомпанемент детского крика.

 
Спой-ка с нами, перепелка, перепелочка,
Раз иголка, два иголка – будет елочка.
Раз дощечка, два дощечка – будет лесенка,
Раз словечко, два словечко – будет песенка.
 

Ирка, не ожидая такого активного пения с кухни, взглянула на пританцовывающую среди кастрюль Лидию Яковлевну и тихо сказала Кате почти на ушко:

– Застукала я тут, короче, своего Гелия… Всего и надо, что не вовремя зайти к нему домой… Мне его соседка открыла, он у нее комнату снимает недалеко от «Ударника», наискосок, в самом начале Полянки. Сказал, что дипломную будет писать, что никто не мешает, родители не зудят, красота! Я и решила завезти ему котлеток из кулинарии. Завезла… Подробностей никаких нет, рассказывать нечего, но уж поверь, так мерзко и гадко мне все равно еще никогда не было. – Она посмотрела на подругу темными тревожными глазами. – Даже на секунду показалось, что я исчезаю, расплавляюсь… До сих пор в голове постоянно жжет… Понимаешь, он мне просто не открыл. Но я же слышала там возню, понимала, что не один. Стояла под дверью и слушала как оплеванная. Не думала, что так тошно станет… А как же я, спрашивается? Сейчас-то понимаю, что увидела в нем больше, чем в нем было. По молодости и дурости своей. Намного больше. Ты себе даже не представляешь, сколько красивых слов было сказано за эти несколько лет. И куда вот мне теперь?

Она замолчала, отрешенно глядя перед собой застывшим взглядом, чужим, нутряным. Это была уже не та Ирка Королева, знакомая Кате с детства, и даже не просто двадцатилетняя беспечная девчонка – перед ней сидела пожившая снулая баба, которой уже успело все отчаянно надоесть. Катя застыла, совершенно не понимая, что в этом случае можно ответить, в семье такое если и обсуждалось, то речь шла в основном о поживших товарищах, которые, как говорила Лидка, «сходили налево», загуляли немного для того, чтобы, так сказать, освежить семейные отношения, такое сплошь и рядом! И жены, кстати, если умные, прекрасно это понимали. Репутация у большинства из тех, кто приходил в дом к Крещенским, была, мягко говоря, подмочена, но в обществе относились к этому если не с одобрением, то с пониманием, мол, люди творческие, эмоциональные, ищущие, им для вдохновения необходимо! А иначе как муза придет, ее ж чем-то приманить надо. Вот и приманивали кто как может. Но тут был другой случай – чистой воды предательство, предательство первой любви, такое трудно простить, казалось Ирке. Катя задумалась, а Лидка уже спешила с кухни с тарелкой пахучего дымящегося супа, который аккуратно, чтобы никого не обжечь, поставила перед Иркой.

– Сейчас сметанки принесу. Катюль, а ты пока хлебушка нарежь.

Вот бы рассказать бабушке, подумала Катя, вот бы посоветоваться, уж она бы точно научила, что делать… Но, поймав немигающий Иркин взгляд с припущенными веками, поняла, что этот номер точно не пройдет.

– Давайте, девочки, начинайте, пока не остыло! И Боньке со стола ничего не давать! Он в последнее время так обнаглел, все время клянчит, словно из голодного края!

Бонька радостно оглянулся, услышав свое имя, и пошел прямиком под стол, на свою исходную попрошайничью позицию. На Катю у него надежды было мало, ни кусочка не даст, проверено, а Ирка могла расщедриться, тихонько так, незаметненько что-то и подкинуть исподтишка. Если, конечно, ей морду на колени положить и тяжело вздыхать, тогда точно должна дать.

Катерина потянула носом и на минуту отвлеклась. Бабушкин грибной суп пах почему-то не супом, а летом. Ведь запахи – это воспоминания. Во всяком случае, Кате так казалось. Она водила ложкой по тарелке, вылавливая плотные кусочки грибов, спрятавшихся в перловке, а сама вспоминала духмяную, распаренную солнцем поляну, куда они однажды вышли с папой, когда поехали за черникой в сосновые латвийские леса. Травы почти не было, только мягкий мох и высокие мачтовые сосны, светящиеся почти оранжевым, даже, скорее, янтарным цветом. И запах, этот маслянистый запах был воистину чудесным: откуда-то тянуло дымом, который, смешавшись с ароматом сосновой хвои, забродившего меда, летней листвы и трухлявых древесных веток, превратился в настоящий бальзам. Ноги утопали во мху, земля под ним была сырая и тоже восхитительно пахла крепким духом грибницы. Грибов, казалось, тут-то и быть не могло – как им пробиться сквозь плотную шубу из мха? Но нет, пролезли, продрались, просунулись, чтобы показать свои карие шляпки, молодые и упругие, пока еще нетронутые улитками. Вскрикнув по-детски, Катя стала яростно и азартно собирать их в корзинки, предназначенные для черники, совсем не для грибов. И даже Роберт, не замеченный раньше в грибной охоте, изумленно вынимал крепенькие белые из мха, улыбаясь тому, как легко, без единого усилия они отходят от гнезда, совсем без упрямства и капризов, так, словно кто-то только что понатыкал их под соснами и спрятался в кустах, радуясь удачной шутке. Запах этот грибного леса глубоко засел тогда в девичьих мозгах, хоть с тех пор почти и не встречался, а теперь этим восхитительным супом приятно напомнил о себе. Даже Ирка, уж на что не любила в принципе есть, с удовольствием добирала последние ложки Лидкиного особого супа. И несмотря на то, что Бонька тяжело вздыхал из-под стола, давать ему особо было пока нечего.

– Голубчики! – торжественно объявила, как конферансье, Лидка, ставя на подставку утятницу с плотными рядами голубцов, утонувших в томатно-сметанном соусе.

– Спасибо, Лидия Яковлевна, я больше не могу. А суп был и правда очень вкусный! – поблагодарила Ирка.

– Один! Всего один за мое здоровье! – нашлась Лидка, и сопротивляться тут уже стало бессмысленно.

Лидка снова ушла на кухню и запела что-то про глаза чайного цвета, вторя Ободзинскому из радио:

 
Пусть я впадаю, пусть
В сентиментальность и грусть
Воли моей супротив,
Эти глаза напротив.
 
 
Вот и свела судьба, вот и свела судьба,
Вот и свела судьба нас.
Только не подведи, только не подведи,
Только не отведи глаз.
 

Слова «супроти́́́в» и «напроти́в» звучали смешно, даже по-дурацки, когда пелись с ударением на последнем слоге. Но Лидка тщательно их выговаривала, именно так, как было задумано авторами. Катя улыбнулась, а Ободзинскому было все равно – он и не догадывался, что поет в дуэте с Лидкой.

– В общем, такие дела. А я с этими мыслями уже который день ложусь и встаю, никак не могу перестать об этом думать. Клялся-божился потом, конечно, что просто из любопытства решил попробовать и понял, что лучше меня нет. А дверь не открыл, потому что стыдно было. А мне и посоветоваться не с кем, понять не могу, что теперь делать-то? – с тихой надеждой спросила Ирка.

Катя замялась, не очень понимая, что ответить.

– Давай я с Демкой посоветуюсь, может, предложит что-то дельное.

– Ты что, дура, что ли? Что ты ему скажешь? Что меня на кого-то там променяли? Ты в своем уме? Как я буду ему потом в глаза смотреть? И вообще всем… Состояние такое мерзкое, хоть в петлю… – Голос Ирки сник и потускнел. Она отодвинула тарелку с недоеденным голубцом и снова глубоко вздохнула. – Видимо, это единственный выход… – Глаза ее забегали туда-сюда, она горько усмехнулась и дунула на челку так, что та на мгновение вздыбилась. Потом вновь посмотрела на подругу, теперь уже безо всякой надежды.

– Не будь дурой. На нем свет клином не сошелся. Можно не говорить никому, не вопрос, тогда просто уйди от него и никогда не возвращайся. – Катя больше ничего и придумать не могла, а что, это ей казалось самым правильным решением.

Ирка взглянула на нее исподлобья и, снова заковыряв вилкой в голубцовой начинке, только и сказала зыбким голосом:

– Да, просто уйду… Это легче всего. Ты права.

Потом к ним подсела Лидка со своими шутками и прибаутками, Ирка вроде как оживилась, положила себе еще голубчик и после чая в спокойном, даже, можно сказать, благостном настроении ушла, обещав почаще заглядывать при условии, что ее накормят таким вкусным грибным супом, теперь уже ее любимым.

Лидкины советы

– Ну и что с ней снова приключилось? Сидела нахохлившись, как вошь на гребне, я за ней приглядывала. Совсем квелая. Я уж ее не стала расспросами мучить, и так видно – тусклая вся стала. Не дело это, в ее-то возрасте! Я себя помню! Эх-х-х, – выдохнула Лидка и если б умела, то на этом месте обязательно бы присвистнула, чтобы показать, какой лихой, веселой и разухабистой была ее жизнь в двадцать-то лет! Она любила приводить цитату из Островского, это было как раз ее («Прямо моими словами сказал!» – восхищалась она, хоть за точность и не ручалась): жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы! В этом она была с классиком абсолютно согласна! В ее двадцать лет первая саратовская любовь была уже далеко позади, на горизонте маячила Москва со всеми ее возможностями, искушениями и приключениями. А уж без приключений Лидка никак не могла! «Ну в кого ты такая беспутная?» – удивлялась ее мама, Поля, когда ее старшенькая приходила домой под утро вся в слезах и рыдала, что замуж уже точно никогда не выйдет, что все мужчины олухи и разгильдяи, что она все время ищет чистую любовь, а ее все нет и нет… Как ярко фонтанировала ее жизнь, какими долгими и прекрасными казались ее насыщенные молодые дни и особенно ночи, как она тогда всего этого не ценила, а пролетала словно на крыльях – постоянные репетиции, выступления, походы в кино и в Парк имени Горького, танцы под патефон у кого-то в гостях, встречи и расставания, романы и романчики, мелкие и крупные, – как она все это тогда успевала, объяснить не могла ни себе, ни людям, и уж особенно маме, которая очень за нее, непутевую, переживала. Потом первое замужество – проба пера, но перо через пару лет затупилось, а потом и вовсе сломалось. Зато какая дочь умница и красавица выросла, стоило терпеть! Что тут скажешь – счастье и вечный оптимизм быстренько заживили сердце, и жизнь продолжилась с новой силой, заструилась, побежала по свежему руслу, устаканилась и расцвела совершенно другими красками!

Лидкин юбилей – 75 лет, в связи с чем ей подарили такой вот старый номерной знак для дома. С Лёнечкой Рошалем, который сначала был педиатром сестры, а потом стал большим другом семьи. 1978 год

Лидка с любовью взглянула на внучку, которая тоже была обеспокоена состоянием подруги, сидела, зачем-то обхватив живот, который только-только стал проявляться.

– Она тебе хоть сказала, из-за чего такая смурная?

Катя встрепенулась и, конечно же, замотала головой, причем слишком активно. На Лидку даже не посмотрела, та усмехнулась и сразу поняла, что да, конечно, сказала.

– Не хочешь – не говори, я понимаю, но Ирка-то вся в мучениях, это ж невооруженным глазом видно. Пусть с мамой, что ли, посоветуется, нельзя проблемы в себе закапывать, им выход нужен. Родители снова в отъезде?

Катя говоряще пожала плечами и кивнула, что да, мол, конечно, в экспедиции, очередные богатства для страны ищут. Лидка глубоко вздохнула, села напротив внучки, источая запах хорошо прогнившего мяса, и стала растирать опухшие колени, сняв с них компресс с каким-то новым чудодейственным модным средством от всего на свете. Катя не сдержалась, поморщилась. Запах был неистребимым, въедался в ноздри, и открытая форточка уже не помогала.

– Н-да, вонища страшная, знаю, – стыдливо улыбнулась бабушка. – Но поймешь меня, когда будешь в моем возрасте. Я ж еще побегать хочу, а колени не дают… Принц по большому блату достал; говорит, специально для космонавтов изобрели. Хотя название у этой жижи какое-то несолидное, из трех букв… И, честно говоря, не думаю, что они там в космосе могут этим пользоваться, помрут от вони да вдобавок всех инопланетян распугают!

Лидка стоически терпела и вонь, и боль в ожидании результатов, обещания от этого телячьего экстракта были грандиозными, практически панацея. Уж если все органы лечит, то коленкам уж точно поможет, надеялась Лидка.

– В общем, подумай, как ее разговорить, а выговориться ей точно нужно, вижу. Родители ее, конечно, совсем забросили. Взрослая она, все понимаю, но как же без опоры все время девку оставлять?.. Неужели не чувствуют? Сама себе хозяйка – это хорошо, но что-то с ней все-таки не так. Стала какая-то забитая, пугливая, тревожная и все копит и копит в себе страхи, первой даже заговорить боится. А раньше как пела звонким голосочком, как звенела, сколько радости излучала! Двадцать лет – и на тебе, глаза как у мороженой трески, мятые какие-то… Начинается самое интересное, все впереди, а настроя уже нет, что бы там ни случилось, удар-то надо держать. В общем, надо ей как-то помочь, проблемы-то, скорей всего, на любовном фронте, иначе никак… Гелий, что ли, чудит? – Лидка пристально посмотрела на Катю взглядом, требующим ответа.

– Наверное, даже скорей всего… Короче, да… Я ей посоветовала его бросить, – выдохнула Катя с привкусом какой-то детской беззащитности, тем самым нарушив свою клятву никому ничего не говорить.

– Ясно. Завел новую… Да таких Гелиев как говна за баней! У моего возраста есть все-таки свои плюсы – пусть я вблизи стала хуже видеть, зато козлов чую на расстоянии, – со знанием дела сказала Лидка, но Катя отвела глаза и пошла от греха подальше заваривать чай. Включила радио погромче, чтобы постараться отвлечь бабушку от темы, – артист Юрий Каюров громко и с явным напором и выражением читал брежневскую «Целину».

«Если вернуться к бытовым неурядицам, – читал он, подбавляя в голос металл, – какие встречались на целине в пору ее освоения, то уж они действительно были временными. Не понимали этого только себялюбцы, – на этом слове он сделал ударение, а после – говорящую паузу, – не желавшие пальцем шевельнуть для общего дела. Про таких метко говорят в народе, что они – ни папе, ни маме, ни нам с вами».

«Ни себе ни людям, говорят», – мысленно поправила Каюрова Катя, а заодно и дорогого Леонида Ильича Брежнева.

– Да выключи ты дребедень эту, иди сядь… Или ты совсем не хочешь об этом разговаривать? – позвала Лидка.

Да, тема Иркиных открытий, потрясений и любовных проблем совершенно не радовала Катю. Признаваться в том, что произошло между ними на самом деле, Ирке абсолютно не хотелось, да что там – не хотелось, она бы просто постеснялась откровенно все рассказать. А Кате было непонятно: предположим, даже если Гелий ей изменил – и что теперь? Ложиться умирать? Глупость какая-то. Да плюнуть и растереть! Сколько еще таких Гелиев у нее в жизни будет! Нельзя же так по-детски к этому относиться! Может, это Ирке просто почудилось или вообще было враньем, чтобы потом посмеяться.

– Поесть мне захотелось, у нас что-нибудь осталось? – спросила Катя, пытаясь окончательно сменить тему разговора и выманить Лидку с насиженного места.

– Ты ж только что пообедала! – удивилась Лидка и на поводу у внучки не пошла. – Зачем так разжираться, мать моя! Положение положением, но будь добра следить за собой! Вон яблочко поди помой – и хватит пока с тебя! А то после родов не соберешься.

На следующий день вдруг из Канберры, из самой Австралии, позвонила Алена, все недели их отсутствия с международной связью было совсем плохо, вернее, ее не было вовсе. А тут на тебе, раздался вполне человеческий звонок, не тренькающий или заикающийся какой-нибудь, а вполне нормальный, будто звонили с соседней улицы. Лидка подняла трубку и сначала даже застыла от удивления, услышав далекий голос дочери:

– Мамуля, але, ты меня слышишь? Але! Але! – Голос то приближался, то затихал, почти исчезая, то начинал слегка побулькивать, то становился слишком громким и угрожающе шипящим. – Как вы там? Здравствуй! Заволновалась что-то, давно вас не слышала, не видела. У вас все хорошо? Как Катюля? Как Лиска? Ты сама как? – она задавала вопросы, даже не думая дождаться ответа.

– Откуда ты звонишь, Аллуся? Как неожиданно! Какое счастье! – И хоть Лидка постоянно находила счастье буквально во всем, в любой малости и милом пустячке, на этот раз это нечаянное счастье было самым что ни на есть настоящим и реальным: через моря и океаны она услышала голос своей девочки!

– Мы в Канберре, в Австралии! Пусть Катюля покажет тебе потом на карте, где это! Разрешили из посольства позвонить, ну а ты ж меня знаешь, я сразу ноги в руки и бежать, тут уже поздний вечер, ну и вот! Рассказывай давай, пока не прервалось!

– За нас не волнуйся, у нас все нормально! Все, слава богу, целы и здоровы! Принц два дня как уехал, до этого целых пять дней ночевал! Не знаю, что с ним делать, опять покрасился. Ходит какой-то глупый, с какими-то невнятными тремя волосинами, но иссиня-черными! Представляешь, как это смотрится? Жуть! Приедешь, поговори с ним! Было бы смешно, если б не было так грустно. Заказ к 23 Февраля взяли, Демочка съездил, привез, так там с сервелатом, со всеми делами и знаешь, с чем еще? С какими-то невиданными пакетиками морса и маленькими, почти игрушечными упаковочками джема! Катюля, помнишь, недавно от Володи Бока пустой пакетик принесла, мы все ахали, а сейчас у нас пачек десять! Просто чудо! Невозможное удовольствие! Мы, правда, с девочками одну попробовали, а остальные я до вашего приезда оставила. А пустую коробочку Оля даже забрала домой своим показать. Это, говорят, специально к Олимпиаде такое завезли. То ли еще будет! Об этом все только и говорят!

Лидка тараторила и тараторила, изредка проверяя, слушает ли ее Аллуся. А та расслабилась, наслаждаясь родным материнским голосом, разговором особо и ни о чем, о будничных домашних мелочах, которые прекрасно согревали в такой дали и совершенно успокаивали. Она иногда улыбалась, представляя крашеного Принца, кивала, радуясь всеобщему семейному здоровью, и мягчела, внимательно вслушиваясь в счастливый голос матери.

– Ну хорошо, дай мне девочек на секундочку, голосочки их услышать, и все, ждите нас, мы совсем скоро!

Девчонки заворковали и класть трубку все отказывались и отказывались, пока Лидка не прикрикнула на них, что, мол, все эти разговоры через моря-окияны денег стоят, и немалых, отстаньте, говорю, вешайте трубку!