Текст книги "Призраки дома на Горького"

Картофельные бабы

Бонька резко залаял у двери, отозвавшись на звук громыхнувшей двери лифта, который был слышен даже на кухне. Раздался требовательный звонок, и Лида, тяжело встав – ноги болели уже постоянно, – поковыляла открывать, первые несколько шагов давались очень уж тяжело. Завела Боньку в комнату и закрыла дверь, чтоб он не мешался под ногами.

– Здравствуйте, Лидия Яковлевна! Картошечка сегодня рязанская. – У двери стояли две мощные бабы с такими же мощными, как и они сами, бугристыми мешками. – Вам сколько?

Картофельные бабы знали в доме всех и ходили по подъездам раз в две недели, строго по часам, – с лифтерами была договоренность, мзду им платили четко и в срок, поэтому пускали их безоговорочно. Поднимались на верхний этаж и обходили сверху до низу все до единой квартиры, топчась со своими мешками, ведром и безменом у каждой двери и жадно заглядывая в прихожую в ожидании, что хозяйка откроет и пойдет за тарой на кухню, а они пока смогут получше рассмотреть барское жилье. Лида однажды впустила их внутрь – неудобно, мол, держать людей у порога, – так мало того, что они щедро насыпали грязь с картошки и пришлось мыть пол, так еще и колечко изумрудное с зеркала исчезло. Лида его не сразу хватилась, а как хватилась, так и вспомнила, как баб впустила, и связала с пропажей именно их, а кого ж еще? Но домашним ничего не сказала, затаилась, хотя никогда с бабами этими больше не сердобольничала и внутрь не пускала.

– Вот, письмо вам снизу просили передать, все равно идете, говорит, возьмите для Крещенских, – постаралась улыбнуться та, что помоложе, и протянула конверт. Другая, в цветастом цыганистом палатке, зачем-то привстала на цыпочки, словно ожидала за Лидой увидеть кого-то еще.

– Картошечку сегодня берем? Крупная, разваристая. – Молодая встряханула мешок и сразу же оказалась в облаке пыли.

– Почем она у вас? – строго спросила Лида.

– Да, как обычно, пятнадцать копеек за килограмм, – хохотнув, басом ответила цветастая.

– Вот интересно, на рынке десять, а у вас пятнадцать! Чем это, интересно, ваша так отличилась? – еще строже сказала Лида, гордо встав перед ними руки в боки.

– Так вам же ее прям с куста до кухни доносят, чуть ли не в рот кладут! Вот и считайте, значится, лишние копейки за доставку! – слегка нахамив, баба картинно вытерла рукой совершенно сухой лоб, чтобы как-то подприукрасить свой немногословный рассказ.

Лида фыркнула и пожала плечами, в душе с этим доводом, конечно, соглашаясь, потом захлопнула дверь и пошла на кухню, чтобы добыть тару и деньги. Только она отошла, звонок снова ожил. Лида недовольно развернулась и с недоуменным выражением лица снова открыла дверь. Рядом с улыбающимися картофельными бабами и сильно над ними возвышаясь стоял Роберт.

– Робочка! – расцвела Лида, мгновенно осветившись внутренним огнем. – Как ты вовремя! Пойдем, обед готов. – И, впустив зятя, снова закрыла перед наглыми бабами дверь. Но, как ни крути, было, конечно, удобно, когда всякие тяжести тебе доносят прямо до двери, разве где-то такое еще было?

Автобиография

– Лидия Яковлевна, я чуть позже, десять минут – и приду. – Роберт скинул в шкаф плащ и пошел к себе. Алена поспешила за ним.

– Что-то срочное?

– Будешь смеяться – уговорили меня годик-другой попреподавать в Литинституте.

– В смысле? – удивилась Алена. – У тебя мало других нагрузок?

– Да я всячески отнекивался, сказал, что работы завал, что только вот секретарем Союза писателей стал, много езжу, времени, чтобы свои стихи писать, совсем не остается, так они мне припомнили, что у нашего с тобой преподавателя тоже было туго со временем, а это был, на минуточку, сам Михаил Светлов! – Роберт улыбнулся и нежно дотронулся до Алениного плеча. – Как тут было отказать?

– Ты совсем о себе не думаешь, ешь последнее время не по часам, как ни следи за тобой! Одну язву залечиваем, другая появляется! Это ж не только от питания, а от нервов и недосыпа тоже зависит. Зачем столько на себя навьючивать? Понимаю, секретарь Союза писателей – почетно, достойно, нужно для работы, не откажешься. А учителем зачем? Думаешь, без тебя не научат? Если есть талант, пробьются сами! Подумай хорошенько, Робочка, я за тебя волнуюсь. – Алена действительно выглядела растерянной и слегка расстроенной. Она взяла со стола пепельницу, достала свой модный мундштук и села на диван, глубоко затянувшись сигаретой. Модные ментоловые «Салем» она не любила, предпочитала мужские «Мальборо». Как начала курить в четырнадцать лет, так с тех пор и дымила как паровоз, мужу под стать.

– Надо хотя бы попробовать. Если совсем не буду ничего успевать, в следующем семестре откажусь, не волнуйся, пожалуйста. Это же должно быть интересно.

– Тебе все интересно, а мне интересно твое здоровье, – не унималась Алена.

– Ластынька моя, обещаю, что буду есть всегда вовремя. – Роберт улыбнулся и приложил руку к сердцу, словно произносил торжественную клятву.

– И что будешь меньше курить! – добавила Алена.

– Ну кто бы говорил… – Роберт покачал головой.

– Ладно, пойдем обедать, мама заждалась уже.

– Сейчас, пару минут, просили документы сделать, а то водителя сюда уже отправили. Садитесь пока без меня, начинайте, дай мне пару минут.

Он взял листок бумаги, сел за стол и не задумываясь стал писать:

«Автобиография.

Я, Крещенский Роберт Иванович, родился в 1932 году 20 июня в селе Косиха на Алтае.

Отец – военный, мать – врач. После войны в 1949 году я окончил школу в г. Ленинграде. Один год учился в университете, г. Петрозаводск, после – в Литературном институте им. Горького. В 1956 году этот институт окончил.

С 1954 года – член Союза писателей. Много езжу по нашей стране. Много бываю за рубежом. Выпустил около 30 книг на русском языке. Примерно столько же вышло на языках народов СССР и за рубежом.

В основном пишу стихи. Кроме этого, пишу очерки. Являюсь спец. корреспондентом газеты “Известия”.

С 1959 года являюсь членом Правления Московской писательский организации. С 1961 г. – членом Правления СП РСФСР, с 1963 г. – член Правления СП СССР. В 1971 г. был избран секретарем СП СССР.

Женат. Жена – Киреева А.Б. – литературный критик. Есть две дочери».

И размашисто подписался.

– Робочка! Так нечестно! Ты же обещал. – С кухни появилась Алена с полотенцем на плече. – Второй раз уже все подогреваю!

Роберт улыбнулся и дал жене прочитать свою, как он считал, довольно скудную и особо ничем не примечательную биографию.

– Что еще надо указать? Я в этих чиновничьих делах совсем не силен.

Алена быстрым взглядом пробежала по тексту, одобрительно кивнула и предложила:

– Напиши, чтоб они тебя в училку не превращали, чтоб не занимали в институте пять раз в неделю, иначе я взбунтуюсь и мало им не покажется! – Алена вскинула брови, как она умела, но при этом хоть улыбнулась. – Пойдем уже.

– Погоди, мне еще документы для выезда надо обновить, скоро в Австралию летим, хочу одним махом управиться. Много всего потребуется, главное, успеть это сделать как можно быстрее: две анкеты, две автобиографии от руки, характеристика от Союза писателей, заверенная в райкоме КПСС, две рекомендации от членов партии, двенадцать фотографий. Из всего этого есть только фотографии.

Роберт недоуменно вертел еще один список в руках, словно впервые видел этот набор слов.

– Анкету я и на тебя и на себя взял, это мы заполним, автобиографию спишем с этой, характеристики Тонька обещала устроить и заверить, это важно. Теперь надо понять, кто может дать рекомендации.

– Ну, знаешь, тебе-то и не дать, любого попроси, никто не откажет. Можно ту же Тоньку напрячь. – Алла всегда советовала правильно. Тонька, Антонина, была секретарем секретариата правления Союза писателей СССР, самая что ни на есть важная должность, третья, можно сказать, после самого Маркина и Верченкова. Теневая фигура, хоть и бой-баба, она рулила всеми писательскими делами, открыто принимая подарки и приглашения в соседний ресторан, вовремя потом подкладывая одни, важные ей, бумажки на подпись, а другие подзапрятывая, превращаясь для одних просителей в цербера, а другим становясь ангелом-хранителем. У Крещенских с Тоней были чудесные отношения, уж кто-кто, а Алена с Робертом так к себе располагали, что трудно было не попасть под их обаяние.

– Ну что, вопрос решен быстрее, чем ты рассчитывал? – Алена улыбнулась, сняла с мужа тяжелый твидовый пиджак и поцеловала в небритую щеку. – Пойдем уже наконец обедать.

Ира с Катей ушли в комнату слушать музыку – кто-то подарил Крещенским кассету с новой рок-оперой «Иисус Христос – суперзвезда» – и тотчас зависли, категорически отказавшись обедать, а Лида суматошно накрывала на стол, только что успев убрать пустые бутылки водки.

– Как вкусно пахнет… Пополнили запасы крещенки? – Роберт сел на свое законное место у балкона и подвинул к себе тарелку с бульоном.

– Да, а то совсем поизносились, спаивать гостей нечем, – улыбнулась Алена. – Письмо тебе прислали очередное, в кабинет на стол положить?

– Да прочитай сейчас, если не жалко.

Алена взяла конверт и оторвала уголок.

Очередное письмо

– Так. «Уважаемый гражданин Рождественский! Право обращаться к Вам таким образом я приписываю положению, так как в настоящее время нахожусь в местах довольно-таки отдаленных от Москвы. Очень бы хотелось, конечно, обратиться к Вам по-другому. Но! Этика Закона не допускает этого. Дело в том, что, несмотря на удаленность от Москвы, мы живем делами страны, работаем сами и интересуемся трудовыми и культурными достижениями народа. У нас в лагере ведется большая культурно-массовая работа, есть клуб, библиотека, молодежь учится в школе. Доучивается, так сказать. Отбыв тут уже семь лет, я понял, что зря теряю время как личность, и решил совершенствоваться. Я уже совершил то, что совершил, и нет мне за это прощения. Но! Надо приносить пользу обществу, надо задать себе жизневдохновляющий темп и спешить приносить добро! Год назад я совершенно изменился. Помню час, когда это случилось. Мы были в душе, все шло своим чередом, стояли, мылились, шел пар, я напевал себе под нос очередную песенку, казалось бы, все как всегда. Но! Вдруг вместо теплой воды полилась ледяная! Меня как ошпарило! И сразу что-то во мне щелкнуло! Я вдруг увидел себя со стороны, словно я умер и покинул тело, летая духом над голыми мужским телами…» Бред какой-то, зачем писать такие подробности совершенно незнакомому человеку? Дочитать или оставить тебе на после обеда? Еще аппетит себе испортишь. – Алена недоуменно посмотрела на мужа.

– Да ладно, первый раз, что ли? Относись к этому проще. – Роберт отодвинул тарелку из-под супа, и Лида тотчас принесла ему второе. – Спасибо, Лидия Яковлевна, очень вкусный бульон. Я ж вроде отдушины у них, выговорятся, напишут целый роман – и, глядишь, полегчает.

– Ну смотри, читаю дальше: «И тут меня осенило, вот что я придумал. Поскольку я люблю музыку и петь, я решил придумать, как увеличить количество композиторов, создающих ласкающую слух музыку. Моя идея заключается в том, что любой обученный нотной грамоте человек сможет стать великим композитором…» – Алена недоуменно опустила письмо и развела руками. – Ты все еще уверен, что надо продолжать?

– Да мне даже стало интересно, как он собирается увеличить поголовье великих композиторов! – усмехнулся Роберт.

– «Все просто. Чтобы написать новое произведение, нужно в нотной тетради в ХАОТИЧНОМ ПОРЯДКЕ записывать разные ноты. Исписав несколько десятков страниц, нужно начать наигрывать то, что скопилось. Среди полнейшего хаоса точно найдутся мелодии, которые будут приятны уху, таким манером и станут появляться удивительные композиторы, все больше, больше, рангом не ниже Моцарта, Мусоргского, Римского-Корсакова и даже Бетховена. Возможности моего мозга не знают границ! Роберт Иванович! Несмотря на то что вы уже многого добились на поэтическом поприще и стали известным человеком Советского Союза, который выражает свои мысли в необычной форме (стихи, рифмы), я могу помочь вам пойти дальше и стать самым известным поэтом во всем мире, ваши стихи будут читать и в монгольском чуме, и в африканской мазанке, и в папуасской деревне. Дело в том, что я могу придумать принципиально новые схемы, благодаря которым вы сможете писать стихи на совершенно другом уровне! Очень скоро у меня освобождение и я проездом окажусь в славном городе Москва. Обязательно найду время, чтобы заехать к вам и лично все обсудить, надеюсь, вам будет интересно со мной встретиться и я вдохну новую струю в ваше творчество». Господи, бедняга, его лечить надо было, а не в тюрьму сажать! – Алена взяла со стола пачку сигарет и закурила. – За что это такое наказание? Почему теперь почти каждое утро начинается с какого-то идиотского письма? Интересно, за что он сидит. Думаешь, что-то серьезное?

– Семь лет достаточно серьезно…

– И что, нам теперь гостей ждать? – Вид у Алены был немного испуганный.

– Да забудь, написал и написал, смотри, сколько записок приходит! За все не поволнуешься! – Роберт выглядел спокойным, хотя было заметно, что и его это тоже немного задело. Но тут в комнату вбежала Лиска с книжкой, мелко затопала, крикнула: «Папка!» – и бросилась к нему на шею. И все, и про письмо было забыто.

Потихоньку прошли майские, жаркие, как никогда, пышущие солнцем и ошарашивающие своим напором. За праздники все умудрилось распуститься и заколоситься, какие-то десять дней четко отделили весну от лета. Земля аж шевелилась, выпуская всевозможные побеги, которые были в нее заложены еще с осени, не подавали никаких признаков жизни полгода холодов и вдруг все разом, как сговорившись, решили вылезти наружу. Праздники, как водится, провели на даче в Переделкино, убрались на участке после зимы, собрали всю эту осеннюю ветхость, отскребли землю от опрелых листьев, вволю пожгли костры и даже устроили шашлыки. Да и ритуал соблюли – каждые майские собирали молодые закругленные росточки папоротника-орляка и жарили, всякий раз удивляя гостей.

– Лисички?

– Нет.

– Мороженые подосиновики?

– Нет.

– Баклажаны?

– Не-а.

– А что же тогда?

– Папоротник.

– Что-о-о-о-о?

Да, в мае часто подавали на стол именно папоротник, салат из молодых одуванчиков и суп из крапивы – «подножный корм», как называла это Лидка. Катино дело было собрать, а Лидкино – приготовить. Готовился папоротник легче легкого, сначала минут десять отваривался, потом жарился лук с чесноком, куда папоротник, собственно, и добавлялся, перемешивался, чуток пришпаривался и приправлялся специями с майонезом. Все!

«Кишка» и переехавший дом

Праздники закончились как-то уж очень быстро, раз – и пора было в Москву. Денек – очистка участка от слипшихся за зиму старинных листьев, денек – уборка самого уставшего за зиму старенького дома, а оставшиеся дни до конца недели – гости нон-стоп, гулянье по аллеям Переделкино, походы на соседние дачи к друзьям и знакомым, в общем, пыль столбом и дым коромыслом. За майские после такого отдыха Крещенские вконец выдохлись и засобирались в Москву. Оставаться на даче пусть еще даже пару дней никак уже не получалось, да и дел невпроворот, в первую очередь пора было подумать о закупках к надвигающемуся дню рождения Робочки. Для начала требовалось прошерстить соседние продуктовые в поисках консервов: майонез, скажем, красная фасоль для лобио, зеленый горошек и какие-нибудь приличные рыбные типа печени трески (хотя вряд ли, печень бралась только по блату) – это все никому не помешало бы. Основная нагрузка ложилась на Принца с Лидкой, но и Катя не отставала, и вероятность того, что хоть какие-то из этих консервов найдутся, была вполне высока. Одновременно можно было бы поискать и мороженые продукты – какой-нибудь минтай или треску для заливного, ничего, полежит рыбка до дня рождения, подождет, что ей будет! Ну а ближе к делу – на рынок, без зелени и овощей никуда, опять же мясо на шашлык и всякое такое. Это уже Робочкино дело, любил он это занятие, рынок. В общем, одним днем, даже одной неделей на накопление продуктов никак не отделаться – месяц, не меньше!

Катя предпочитала за консервами ходить в продуктовый напротив, в «кишку», еще и по другой, а не только по консервной причине – ее, как и бабушку, тянуло на красивое. Поначалу она просто заскакивала в этот магазин по дороге из школы, чтобы купить необходимое, ну то, что там на этот раз «выбросили». Но однажды, укрывшись в арке дома, где находился магазин, чтобы переждать внезапно налетевший шквал с ливнем, она заприметила во дворе спрятавшийся от глаз дом небывалый красоты, роскошный, весь в изразцах и фасетных стеклах, причудливых башенках и живописи, и с тех пор с большей охотой ходила в «кишку» – можно было лишний раз навестить красавца. Потом и разузнала о нем подробности у того же Володи Ревзина – уж он-то знал практически все, что касалось его любимого города. И в библиотеку не надо было обращаться, а просто позвонить Володе – и на тебе, пожалуйста, мало того что биография дома, так еще и интересные истории, с ним связанные! Заслушаешься! Вова рассказывать по телефону об этом доме решительно отказался. «Не тот случай, – ответил, – приду специально и пойдем на место». Через день явился, воодушевленный тем, что Катя задала вопрос, связанный с архитектурой.

Лидка попыталась было усадить его отобедать – только что рыбных котлет накрутила и пюре натолкла, а борщ уже доедали, три дня ему исполнилось, – но Вова категорически отказался:

– Нет уж, дорогая Лидия Яковлевна, если я с такой унизительной поспешностью сяду за стол, то перестану себя уважать! Надо пользоваться интересом, который проявился у ребенка! Она меня ждала, готова к путешествию, а я тут рассядусь на два часа, расхоложу ее, нет, ни в коем случае! Сначала дело! Потом борщ!

– Вовочка, только обещай, что обязательно зайдешь, прошу тебя, мне надо с тобой пошептаться об одном очень важном для меня деле… – Лида красноречиво на него посмотрела, закрепив просьбу взглядом.

– Что беспокоит, Лидия Яковлевна? Чем, так сказать, могу? – Володя откладывать разговор не стал, участливо отозвался.

Лидка посмотрела ему в глаза, продумывая еще раз, стоит или нет спрашивать про народные суеверия, а потом, махнув рукой, бросилась как в омут головой:

– Вот ты образованный и начитанный человек, скажи мне, существуют ли на самом деле привидения или призраки? – Она на секунду замялась и, смутившись, затеребила лямку фартука, но сразу продолжила: – Вот что надо делать, если вдруг что-то подобное увижу?

– Где это вы собираетесь встречаться с привидениями, Лидия Яковлевна? – Володя заговорщицки посмотрел на нее лукавыми глазами. – Что за рандеву у вас намечается, в каком таком старинном замке?

– Просто интересно с научной точки зрения, мы с девочками поспорили. – Лидка в последний момент решила не раскрывать все свои секреты и не рассказывать про призрака, который, по ее наблюдениям, живет у Робочки в чуланчике, а задать общие вопросы. – Если, скажем, вещи в комнате часто падают, сами по себе, никто их не трогает. Или теряются… Или вдруг что-то постукивает, а что – не видно. Ну, всякое такое. Дверь открывается… Или ветерок при закрытой форточке…

– Лидия Яковлевна, эти явления, оказывается, существуют не только у вас! – Володя сразу понял, что к чему. – У меня дома та же история! И стучит, и валится, и открывается-закрывается, а уж как теряется, вы себе представить не можете! И знаете что? Я махнул на всех этих призраков рукой, у нас с ними заключен мирный договор – они меня не трогают, я их не замечаю! И прекрасно, надо сказать, уживаемся! Это лучший выход из положения!

Лидка благодарно на него посмотрела и удовлетворенно кивнула, ответ ей понравился, хотя все эти явления на самом деле происходили в их квартире постоянно. А несколько дней назад произошел совсем уже странный случай – она нашла лампочку на полу в гостиной, прямо под люстрой. Люстра эта была антикварной, купленная давным-давно аж в самом Ленинграде, и не в магазине, а у кого-то с рук, на профессорской квартире. Красавица писаная, с двенадцатью рожками-свечками, раньше не доставляющая никаких хлопот, она была объектом зависти и восторгов всех гостей. Снизу по темно-синей чаше две изящные, но изрядно затертые бронзовые колесницы мчались по кругу друг за другом в никуда. Проводка в резных, гордо торчащих свечах, некогда переделанных под электричество, была неоднократно проверена, но именно эта старинная люстра стала здесь, в этой квартире, довольно часто капризничать. Все эти капризы – мигание, жужжание, выключение по ее собственному желанию – можно было, конечно, списать на работу самого электричества, но последний выкидон, как назвала его Лидка, – ну никак! Люстра просто выбросила лампочку! Все они исправно горели, а тут как-то утром Лидка увидела, что одна из двенадцати аккуратно лежит, не разбившись, на полу! Хотя упасть с такой высоты – метра три с половиной – означало разбиться в пыль, но нет, ничего с лампочкой не произошло, она просто лениво валялась посреди комнаты. Лидке от удивления даже показалось, что она еще слегка движется, словно только что откуда-то прикатилась. Она сразу позвонила Принцу, и тот, как пришел, тщательно проверил, не засорился ли патрон. Но нет, все было в ажуре, и лампочка эта, водруженная на прежнее место, снова с радостью загорелась. Про этот случай Лидка Володе, конечно же, не сказала, но еще больше утвердилась в своем подозрении – чуланный призрак активизировался, покинул свой чулан и разгуливает теперь по всей квартире.

Вова тем временем помог Кате надеть легкое пальтишко, и они сразу отчалили. Рассказывать Вова начал прямо в лифте, заходя издалека, не только про заинтересовавший Катю дом, а объемно, обо всей улице в целом. «Живешь здесь, надо знать!»

Он махал руками, красноречиво объясняя, что это сегодня улица Горького такая красивая и просторная, а раньше вообще была шириной всего в двадцать метров. И не Горького, а Тверская, по названию направления и началу главного пути из Москвы – сначала в Тверь, а оттуда уже в новую столицу – Петербург. А в 1932-м ее переименовали, и не только ее, а вообще все вокруг перекорежили, сломали, уничтожили целые районы, хотели даже поднять руку на Красную площадь – задумали план реконструкции Москвы. Ну и стали улицу расширять, в основном за счет правой стороны, решили, что здания там уже ветхие, малоэтажные, особенной исторической ценности не имеющие. Левую целиком под снос отдавать было жалко, одумались, оставили «Националь» и Центральный телеграф. Вова поднял на него благодарный взгляд и посмотрел на яркий глобус над входом.

– А ты знаешь, что он должен был довольно быстро вращаться? Но не очень-то и получилось. Еле двигается.

– Да и так хорошо. А то крутился бы со страшной силой, скрипел бы всю ночь, спать не давал.

Катя с Вовой скрылись в подземном переходе и пошли себе под ручку, продолжая ворковать об архитектуре и историях, с нею связанных. В конце перехода Вову вдруг осенило, и вместо того, чтобы пойти налево, к проезду Художественного театра, он потащил Катю вверх по лестнице направо.

– Вот, обрати внимание – часы наверху! – Они встали напротив улицы Белинского и посмотрели на верхний угол здания, где на крыше красовались не самые, честно говоря, изящные часы, довольно скучноватые, с римскими цифрами на витражном циферблате. – Автор часов, кстати, неизвестен. Где сделано, тоже точно не ясно. Когда – тем более. Можно только догадываться по некоторым признакам. Предположительно, в Германии, где-то в конце девятнадцатого – начале двадцатого века. Но не это самое интересное! – Вова поднял палец вверх и собрал бровки домиком. – Именно эти часы считались в Москве самыми точными тогда, время по ним сверяли все телеграфы страны, Московский университет и даже Кремль! Они до сих пор прекрасно идут. Раз в неделю их заводят вручную.

Теперь им ничего не мешало пойти чуть выше по улице, туда, в заветную арку, в которой Катя заприметила роскошный дом. Они стали хороводить вокруг дома, заходить в его внутренние дворики и арки, разглядывать выпуклые фасетные стекла и высокие разнокалиберные окошки. А Вова, не переставая, рассказывал.

Оказывается, это было Саввинское подворье, построенное в начале двадцатого века архитектором Кузнецовым. Вова сам был прекрасным архитектором, поэтому имена зодчих всегда обязательно называл, тщательно сохраняя авторство зданий. Так вот, Звенигородскому монастырю понадобился доходный дом, и он был отстроен в псевдорусском, модном тогда, стиле. Так и простоял на первой линии Тверской – тогда это была еще именно Тверская – до конца тридцатых годов, радуя прохожих своим великолепием и основательностью. Было это до всемирно-всеобщей московской реконструкции, когда всю четную сторону улицы Горького решили перенести дальше к северу, то есть назад от улицы, на пару десятков метров.

– Ведь коммунистический город должен быть светлым, просторным, современным, с широкими проспектами, огромными площадями и новой пролетарской эстетикой, – сказал Володя и хохотнул, явно с чем-то из перечисленного не соглашаясь. – Ну вот, и на чертежах кто-то твердой рукой, а мы прекрасно понимаем, кто именно, – подмигнул Вова Кате, – прочертил прямую линию, из-за которой многие старинные и очень красивые строения были снесены, а какие-то по необъяснимой причине остались стоять на разрушенной улице. Среди них был этот дом номер шесть и типография Сытина на Пушкинской площади, которые из всех признали вдруг памятниками архитектуры и решили сохранить. Но сохранить так, чтоб не мешали надвигающемуся сталинскому ампиру. То есть передвинуть. – И Володя снова поднял вверх свой говорящий палец. – Двигали дом весом двадцать три тысячи тонн, Саввинское подворье, тихонечко, одной ночью, никого не отселив. – Вова выпучил глаза и понизил голос, дальше почти шепча, видимо, чтобы не разбудить тех, кто спал в ту далекую ночь. – Да так плавно получилось, что, по слухам, не развалилась даже игрушечная башня из кубиков, которую построила маленькая девочка в одной из квартир! Двигали одну ночь, а подготовка шла целых четыре месяца, представляешь? И перенесли-таки, на пятьдесят метров от дороги.

– Подожди, но жители же должны были быть в курсе, они же видели все эти подготовительные работы, лебедку, рельсы, которые подкладывали под дом? Когда у нас ремонт делали, то рабочие постоянно везде мельтешили. А тут, небось, и подавно. – Катя довольно близко к сердцу приняла эту ситуацию. – Жильцы же волновались, как оно все пройдет, просили, наверное, предупредить, чтобы вовремя успеть съехать к родственникам на время движения дома, чтоб, не дай бог, не завалило. Как такое вообще возможно?

– Не волнуйся. Предупредили, – сказал Володя. – За пару часов. Никто никуда не успел уехать. Но могу себе представить, каково было жильцам, когда им вдруг сообщили, что ночью дом начнут передвигать и все люди останутся в нем… С женами, родителями, детьми, кошками и фикусами, со всем нажитым добром. Как они тогда заснули? Крепко ли спали? Хотя если бы дом рухнул, то об этом вряд ли кто узнал бы: нет дома – нет проблемы, человеком больше, человеком меньше – не беда, советские женщины нарожают еще. В газетах не напечатают, телевидения еще не было. А к людям в то время относились просто как к мясу, – снова зашептал Вова. – Шел 1939-й. Страшное время. Да и бояться было нечего, заверяло местное начальство. Специально для всех этих «манипуляций» с передвижкой зданий была создана метростроевская контора, которая чуть ли не играючи выполняла перенос небольших домов, изначально мешавших строительству метро, а потом перешла на разработку более крупных проектов, как Саввинское подворье с рекордом веса в двадцать три тысячи тонн. Вся Москва вообще после 1935 года была перерыта: где-то сносили здания и церкви, где-то дома убирали под нож целыми переулками, освобождаясь от шикарного царского наследия, где-то строили метро, глубоко и опасно, где-то расширяли магистрали, ну а на улице Горького передвигали дома, – подытожил Вова. – Пройти без галош в любое время года было тогда невозможно, – сказал он и зачем-то посмотрел на лужу, в которой стоял.

Такими мелкими перебежками с архитектором Владимиром Ревзиным Катя многое узнала о новом для нее месте, об улице, которая раньше была для нее просто змейкой на карте Москвы, а сейчас стала родным домом. И теперь раз, ну не каждый, конечно, но почти, когда Катя заскакивала в «кишку», обязательно заходила в арку проведать спрятавшегося от суеты каменного красавца, и он всегда радовал ее чем-то новым: то необычным оранжевым светом от закатного солнца, то длиннющими сосульками, свесившимися с закругленных карнизов, то сочным цветом бирюзовой облицовки, неприметной в другую погоду, а то и словоохотливой жиличкой дома, влюбленной в то место, где она живет.