Текст книги "Сжечь правду"

Глава 27

Когда жизнь открывает свои карты.

Я сидел в кабинете невролога, а Клио ерзала у меня на руках. Мы были впервые у этого строгого и немолодого врача, и я внутренне сжимался под его взглядом из-под нахмуренных бровей, словно студент на экзамене. Мне казалось, он сейчас начнет отчитывать меня за плохой уход за дочерью. Правда, еще больше я сжимался, думая о той причине, которая заставила меня сюда прийти. Клио было 8 месяцев, а она еще не стояла, хотя многие ее сверстники (я это знал из Интернета преимущественно, потому что в компанию мамочек, выгуливающих своих чад в парке, я так и не попал) уже ходили вдоль стены.

Врач изучал листок, который я ему протянул. Это была краткая выписка о здоровье моей крохи. Я не успел в ней ничего прочитать, потому что наш педиатр, направляя нас в эту клинику, позвонил неврологу и сказал нам, что если мы очень поторопимся, то успеем уже сегодня пройти осмотр. Таким образом, мы сели в машину и помчались сюда.

– Итак, она даже не пытается встать? – спросил врач.

– Пока нет. Сидит, ползает, но не встает.

– Вижу, у нее был тонус первые два месяца?

– Да, мы даже ходили на массаж. Это может быть причиной?

– Вряд ли, – с непроницаемым видом изрек врач.

– А преждевременные роды могут быть причиной? – спросил я, отчаянно пытаясь найти разумное оправдание этой задержки в развитии.

Врач внимательно посмотрел в выписку, а потом вопросительно взглянул на меня.

– Преждевременные?

– Да, она родилась на 35-й неделе.

Он снова опустил глаза в карту, а потом снова поднял их на меня.

– Она родилась на 40-й неделе. Вы, вероятно, что-то перепутали.

Я недоверчиво уставился на него, всем своим видом показывая, что перепутал он, а не я. Наверное, это было так очевидно написано на моем лице, что он развернул лист и придвинул его ко мне, ткнув пальцем в какую-то табличку.

«…3100 г…61 см… девочка…40-я неделя… от 3-й беременности…»

Врач развернул выписку обратно и придвинул ее к себе, а меня от этого кручения почему-то стало мутить. Он встал, взял на руки мою Клио и вместе с медсестрой двинулся к пеленальному столику.

У меня перед глазами начала разворачиваться бездонная пугающая пустота. 40-я неделя означала только одно: Клио могла быть зачата в тот период, когда моя жена была в командировке в Париже. А что значит «от 3-й беременности», я вообще боялся представить…

– Мадонна! Флавио! Когда ты открываешь мне дверь с таким выражением лица, я начинаю думать, что ты жалеешь о том, что я знаю твой адрес!

– Извини, – попытался я улыбнуться. – Входи!

– Чао, Клио! Чао, котяра! – поприветствовал Стеф обитателей моего дома.

Кот ответил ему внимательным взглядом со спинки дивана, а Клио, сидя на ковре посреди гостиной, энергично задрыгала всеми своими четырьмя конечностями. Она обожала моего коллегу и задорно и кокетливо улыбалась ему, едва он появлялся на пороге нашего дома.

– У тебя такой вид, словно ты обнаружил в своем ящике чужие мужские трусы, – сказал Стефано.

Я изумленно воззрился на него. Он почти угадал.

– Почти, – произнес я без тени улыбки.

Теперь пришла очередь Стефано удивленно воззриться на меня.

– Не знал, что ты живешь с женщиной, – неуверенно сказал он, хотя прекрасно знал, что ни с какой женщиной я не живу.

– Я был с Клио у врача. Я говорил тебе… Ей 8 месяцев, а она еще не стоит, и меня это стало напрягать…

– Да, я помню. Что сказал врач? – с тревогой спросил Стеф.

– Что Клио родилась на 40-й неделе.

Стефано постарался соотнести эти два не сильно взаимосвязанных факта. Я почти видел, как в его голове шевелятся извилины, пытаясь нащупать логическую цепочку.

– Извини, Флавио. Я не сильно сведущ в теме развития ребенка. Как влияет то, на какой неделе она родилась, на то, что она еще не стоит?

– Никак.

Он смотрел на меня так, словно я неожиданно превратился в самую нелогичную женщину. Я мрачно взирал на него. Вообще, конечно, не стоило посвящать постороннего человека в подобные детали моей весьма туманной жизни, но я в тот момент не мог сосредоточиться на разумных действиях.

– Я не понимаю, – покачал головой Стефано.

– Это влияет лишь на то, чья она дочь. И главным образом на то, что не моя.

– Что?! – ахнул Стефано, ошеломленно уставившись на меня. – Но… Ты… ты уверен?

– Стеф, я иногда даже не уверен в том, как меня зовут, – с горечью махнул я рукой и бессильно опустился в кресло, откинув голову на спинку. На моем плече тут же материализовался кот.

– Флавио… Мне кажется, прежде чем делать выводы, ты должен сделать анализ ДНК.

Я вертел в руках запечатанный конверт с результатами анализа ДНК. Трудно поверить, что в таком маленьком клочке бумажки может содержаться судьба человека и даже не одного человека. Я смотрел на этот конверт, а внутри все дрожало. Мое отцовство, в котором я не имел ни малейшего сомнения на протяжении 8 месяцев, вдруг стало эфемерным, словно след, оставленный на песке у самой кромки моря. Ведь стоит мне открыть конверт, как этот след может исчезнуть, как исчезают все следы, в одно мгновение смытые прибоем.

И что мне делать, если прибой смоет этот след? Возможно ли просто взять и в один миг перестать любить то существо, которое ты 8 месяцев растил почти в полном одиночестве, считая своей дочерью? Возможно ли просто так взять и вернуть дочь, которая вдруг оказалась не твоей, законному владельцу, словно ты случайно прихватил на пляже чье-то полотенце? Ах, это ваше полотенце? Тысячу извинений, я был так рассеян, что даже не заметил! Конечно-конечно, забирайте, я поищу свое… А если не возвращать и сделать вид, что ничего не произошло, то возможно ли дальше продолжать любить ребенка, как свою дочь, хотя она и оказалась не твоей дочерью? И вообще, резонно ли в этом случае вот так же самоотверженно ухаживать за ней, зная, что она не твой ребенок?

Сердце трепыхалось в груди, как после пересечения финишной линии в спринтерском забеге. Странно, что оно вообще билось после всего этого… Наверное, если там будет подтверждение, что я отец Клио, я вздохну так облегченно, как никогда еще не вздыхал. Я, может, даже потеряю сознание от облегчения. А если окажется, что я не отец… Мадонна, что я тогда буду делать?!

Белый конвертик в моих руках дрожал в мелких конвульсиях, словно перед казнью. Да, ведь это могло оказаться именно казнью моего отцовства. И как я буду после этого жить? Пойду, наконец, измерю глубину Арно.

Я разорвал конверт и достал сложенный лист. Его надо было развернуть. Впервые в жизни мне не хватало смелости. Черные трассы, стрелка спидометра на цифре 200, морская бездна где-то вдали у подножия скалы – все это было детским лепетом по сравнению с тем, чтобы взять и развернуть этот дурацкий, сложенный вдвое лист бумаги. Адреналин впрыснулся в мою кровь и начал стремительно бежать по венам. Достигнув сердца, он на мгновение остановил его биение. Воздуха в легких не хватало, а перед глазами начали плясать разноцветные мушки.

Я развернул сложенный лист…

Глава 28

Когда блефуешь, чтобы не проиграть.

Я стоял в аэропорту Парижа. Никогда не думал, что приеду в этот романтичный город любви с ненавистью в сердце.

Я был взбешен! Моя бывшая жена с видом обманутой и оскорбленной обвинила меня в измене, назвала предателем, спровоцировав во мне страшное чувство вины, смешав меня с грязью и растоптав мне душу своими оскорблениями, в то время как сама много раньше изменила мне и даже родила ребенка! Не моего. Зато заставив поверить меня в мое отцовство!

Впервые в жизни я был намерен сказать женщине кучу комплиментов. Нецензурных исключительно.

Я решительно позвонил в дверь ее квартиры. В ответ на мой звонок я услышал приглушенный мужской голос, крикнувший «Иду!». Действительно! Раз уж ей во время замужества ничего не мешало спать с другим мужчиной, теперь она полностью свободна делать, что хочет.

Дверь отворилась.

На пороге стоял… Мирко.

Я остолбенел настолько, что у меня отнялся язык. Я смотрел на него, словно увидел привидение.

– Что ты… тут делаешь? – вернулся ко мне наконец дар речи. Правда, от изумления я совершенно забыл, на какой ноте мы с ним расстались, потому в голосе у меня не было даже тени враждебности. Впрочем, и у него на лице ее не было.

– Мирко, кто там? – послышался из недр квартиры голос Лоретты, и через мгновение она появилась в дверях, застыв точно так же в ошеломлении.

Мы стояли и как три придурка смотрели друг на друга.

– Что тебе тут надо? – первой пришла в себя Лоретта.

Кажется, я начал возвращаться в реальность. По крайней мере, ко мне даже вернулась способность соображать. И память.

– Позволь тебя спросить, cara, в целях удовлетворения любопытства: этот полуобнаженный мужчина приходится тебе любовником?

– Ну, если ты спишь с моей девушкой, почему бы мне не переспать с твоей бывшей женой? – язвительно спросил Мирко.

Я сжал кулаки, чтобы не сорваться.

– Действительно, чем еще тебе заниматься, кроме как утешать несчастных жен, покинутых такими bastardo, как я, – иронично усмехнулся я.

Мирко с Лореттой подозрительно уставились на меня.

– Что тебе тут надо? – снова спросила меня Лоретта.

– Уважаемый утешитель, позвольте мне поговорить наедине с Вашей подопечной, – сказал я самым сладким тоном, какой только был способен выдавить из себя в тот момент.

– А не пойти ли тебе… – начал Мирко.

– Заткнись и выйди! – резко прервал его я, что они оба даже подпрыгнули от такой смены настроения. – Нам надо поговорить, – сказал я, обращаясь к Лоретте. – Это касается Клио.

– С ней что-то случилось? – спросила она, но как-то не особо тревожно.

Я выразительно посмотрел на нее.

– Мирко, оставь нас, пожалуйста, – попросила она.

– Жду тебя в машине, – сказал он, натягивая футболку и выходя за дверь. – Ciao, amico!4848
  Ciao, amico! (it.) – Пока, друг!


[Закрыть] – бросил он, проходя мимо меня с дьявольской улыбкой.

Я вошел в квартиру и захлопнул дверь.

– Что с Клио?

– Она родилась вовремя, на 40-й неделе.

– Что? – опешила Лоретта.

– Ты хоть помнишь, с кем переспала? Или у тебя в каждой командировке были разные мужчины, и ты всех уж не вспомнишь? – ехидно спросил я.

– Ты что, клинический недоумок?! Что ты себе позволяешь?! – задохнулась она от возмущения.

– Конечно, это было просто гениальным ходом – убедить меня, что Клио родилась преждевременно, чтобы скрыть свою натуру шлюхи!

– Что ты говоришь?! У меня был только Мирко! – вскричала она, забыв об осторожности.

Кажется, в Париже начался ураган. По крайней мере, в моих ушах что-то засвистело, оглушая меня.

– Что ты сказала? Мирко?! – переспросил я. – Ты сказала – Мирко? То есть постой… дай мне понять: ты ездила в Париж, чтобы трахаться с Мирко?!

Лоретта вдруг закрыла лицо руками. Она больше не была уверенной в себе и независимой руководительницей Дома моделей, она больше не была циничной карьеристкой. Она была обычной женщиной, которую застали в кровати с любовником.

– Да! Мирко! Мы однажды встретились тут совершенно случайно и провели вместе ночь. Это было еще года три назад. А потом, когда я ездила в командировки, он тоже прилетал сюда ненадолго. Он звонил мне, мы встречались, развлекались. У нас никогда не было никакой любви, мы просто проводили приятно время, и это устраивало нас обоих. Никаких обязательств, никаких претензий. Поэтому я никогда не волновалась, что он что-то расскажет тебе. Это было не в его интересах, – говорила она, глядя в пространство отсутствующим взором, словно забыв о моем присутствии. – Правда, я не соглашалась с ним встречаться во Флоренции, кроме того одного раза, когда ты ходил на экскурсию с его девушкой… Он попросил тебя об этом, чтобы провести время со мной…

– ЧТО?! – ошеломленно вскричал я, что она даже вздрогнула.

Кажется, ураган в Париже сопровождался еще и ударами молнии. Причем непосредственно в мою голову. То есть вот я страшно мучился, что провожу выходной с другой женщиной, пусть и любимой, а моя жена вместе с моим другом, оказывается, специально подстроили эту встречу, чтобы…

– Вот ты porca mignotta… – шокировано прошептал я.

– Не смей так меня называть! – взвилась она. – И знаешь что? – вернулся к ней ее ехидный тон. – Твой друг – потрясающий любовник! Именно поэтому я и встречалась с ним. Он заставил меня испытать то, что я никогда даже близко не испытывала с тобой!

Я с ненавистью посмотрел на нее. Она продолжала унижать меня, а судьба дочери ее не волновала ни капельки. Я развернулся и взялся за ручку двери.

– Ты неудачник! – насмешливо бросила она мне в спину. – Даже ребенок оказался не твоим, а твоего друга.

Я медленно обернулся и посмотрел на нее взглядом, сметающим каменные стены.

– Я сделал анализ ДНК. Это моя дочь.

Лоретта в недоумении уставилась на меня. Похоже, я смог ее удивить.

– Но ведь…

– Это моя дочь, – жестко повторил я. – Если бы ты интересовалась вопросом беременности, cara, ты бы знала, что зачатие не происходит в тот же день. И знала бы, что цикл созревания яйцеклетки тоже может нарушаться. И что презервативы рвутся иногда. Помни об этом. А то забеременеешь от Мирко, придется тебе сдавать ребенка в приют… – Мой ледяной тон холодил даже меня. – Хотя о чем это я? У тебя вряд ли на это будет время, ведь твои клиенты не будут ждать, пока ты пристроишь куда-нибудь ребенка.

– Ты…. Ты… – задыхаясь произнесла Лоретта, но не найдя слов, стремительно занесла руку, чтобы ударить меня. Но Клио хорошо натренировала мою реакцию. Я перехватил ее руку и с силой сжал.

– Предложи этому bastardo, твоему утешителю, – продолжил я все тем же ледяным тоном, – сходить вместе в клинику и стерилизоваться. Обоим.

– Но зачем тогда… ты… начал так, будто узнал, что Клио не твоя дочь? – все еще задыхаясь от злости, прошипела она.

– Я узнал, что ты изменяла мне, cara. А такое начало было хорошим ходом, чтобы заставить тебя поскорее признаться во всем и лишить тебя возможности нагло лгать мне в глаза, ты не находишь? – невинно приподнял я брови. – Хотя мне, разумеется, далеко до твоей изобретательности. Ведь ты, получается, считала, что это не мой ребенок, раз придумала всю эту историю с преждевременными родами.

– Merda… – прошипела Лоретта.

– Ты? – улыбнулся я. Она занесла вторую руку, чтобы ударить меня, но реакция моя была безупречной. – Кстати, tesoro, – произнес я одновременно самым сладким и самым язвительным тоном, – я тут узнал, что Клио рождена от третьей беременности… Как ты посмела убивать детей? Моих? Или чьи они были?

– Откуда… Откуда ты знаешь? – в панике заморгала она, но я не стал удостаивать ее ответа, а лишь требовал его испытующим взглядом. – Слушай… дети не входили в мои планы…

– А этого ребенка зачем же оставила? – язвительно спросил я.

– Ты настоял, не помнишь?! – взвилась она. – Ты за каким-то дьяволом повез меня в больницу, когда мне стало плохо, где врач сказал, что я беременна. Ты настоял на том, чтобы я оставила этого ребенка! – выкрикивала она мне в лицо эти факты, будто тяжкие обвинения. – Тебе хорошо… ты зачал – и живешь спокойно, – гневно продолжила она. – А я вынашивай, рожай, расти!

– Исчезни навсегда из моей жизни, – ледяным тоном сказал я.

– Ты не можешь запретить мне видеться с моей дочерью, когда я этого захочу, не забывай! – нервно воскликнула она.

– Это моя дочь. Не твоя. Не забывай, – с саркастическим спокойствием улыбнулся я.

– Хахаха. Между прочим, я могу забрать ее у тебя. Суд всегда бывает на стороне матери в таких вопросах.

– Хахаха. Между прочим, суд перед принятием решения изучает обстоятельства, по которым мать бросила ребенка.

– Я не бросила! Я работаю, cafone4949
  Cafone (it.) – грубиян, скотина.


[Закрыть]!

– А я, по-твоему, отдыхаю? Или, может, ты платишь мне алименты на содержание ребенка? Что вообще ты сделала для ребенка за 8 месяцев?

– Я ее родила!

– Ах, ах, – сделал я притворно удивленное лицо, но потом с неприязнью взглянул на нее, вспомнив, как она рожала: – Не ты. Ребенка из тебя достали.

– Ты что, coglione?! Кесарево сечение – это тяжелая операция! Это куда более сложно, чем просто рожать!

Я смотрел на нее и думал: как вообще я мог жениться на этой женщине?

– Неуместное сравнение, cara. Любая мать, выносившая и родившая ребенка, самостоятельно или через кесарево, – героиня. Но только не та, которая за 9 месяцев не удосужилась даже подготовиться к родам, потому что «ее клиенты не будут ждать», а на родах вела себя так, что смогла поразить даже воображение много видавшего на своем веку врача и едва не убила ребенка.

– Что ты несешь?!

– У Клио была гипоксия. И не из-за какого-то природного стечения обстоятельств, а потому что ты вела себя неадекватно. И кесарево пришлось делать экстренно, потому что у ребенка начало останавливаться сердце. По твоей вине.

Она в шоке смотрела на меня. Нехорошо, наверно, было выливать на нее всю эту грязь, но мое терпение лопнуло. После того, как она унизила меня еще и сегодня, я просто не мог молчать.

– Ты не удосужилась наладить грудное вскармливание, за которое любая нормальная мать усиленно борется. Ты не пошла с ней на массаж, чтобы облегчить ей страдания от тонуса мышц, которое она получила по твоей вине. Ты не вставала к ней ночами, ты не кормила ее, не купала, не укладывала спать даже за те две недели, что ты была дома! – продолжал я, в то время как она так зло взглянула на меня, что, возможно, могла бы вонзить в меня нож, если бы он был в ее руке. Но я не дал ей вонзить в меня даже унизительное слово: – Ты хоть раз сменила ей памперс? Ты утешала ее, когда у нее были колики, резались зубки?

– А ты что ли делал это? Небось, сбагривал на всяких шлюшек, а платил им сексом…

– Заткнись, porca putana! – теперь я уже еле сдерживался, чтобы не ударить ее. Но мое воспитание не позволяло бить женщину. – Ты всего лишь суррогатная мать, – прошептал я ей в лицо, впервые услышав от себя такой ядовитый тон. – У тебя даже не хватило смелости прямо отказаться от ребенка. Ты оставила Клио со мной, словно делая мне великодушное одолжение, потому что «мне приспичило быть отцом». У тебя не хватило смелости сказать мне в лицо все то, что ты написала в том лживом письме! Боюсь, ты проиграешь этот процесс. А потому я буду тебе очень признателен, если больше никогда не узнаю о твоем существовании…

Так, неожиданно даже для себя самого, я решил свою судьбу и судьбу Клио. Хотя, когда я летел в Париж, у меня были совсем другие намерения.

Когда я увидел «0%» в результате анализа ДНК, внутри меня что-то сломалось и с треском развалилось. Боль смешалась с глубоким разочарованием и дикой яростью. Я забронировал первый же рейс до Парижа, который вылетал буквально через три часа, с целью высказать все Лоретте и поставить ее перед необходимостью забрать Клио. Мне казалось, что я не смогу больше воспитывать этого ребенка. Я даже попросил няню отвезти ее к моим родителям ближе к вечеру, сказав, что заберу ее, когда вернусь из Парижа.

Но пока я летел в самолете, мое сердце больно сжималось, когда я вспоминал ее милое личико, крохотный носик и преданно смотрящие на меня глазенки… Я так любил ее… А она оказалась не моей дочерью.

Теперь я снова летел в самолете, обратно во Флоренцию, и мучительно раздумывал о том, что я наделал. Я не мог объяснить, почему я поступил именно так. Мирко – stronzo, неспособный воспитывать детей, они ему в принципе не нужны. Он уже бросил одну беременную девушку, даже не поморщившись от угрызений совести. Лоретта – карьеристка до мозга костей, которая еще 8 месяцев назад отказалась от ребенка. В общем, из Мирко такой же отец, как из Лоретты – мать, то есть родители из них никакие. И получается, что я единственный, которому она нужна, который любил ее и был привязан к ней. Ну и конечно, мои родители, души в ней не чаявшие.

Но смогу ли я теперь воспитывать ее и любить, как свою дочь? Теперь, когда я знаю, что она не только не моя дочь, но еще и дочь этого deficiente Мирко… Его я теперь реально ненавидел. Если к Лоретте у меня были отвращение и неприязнь, то к Мирко я испытывал жгучую ненависть. Как воспитывать и любить его ребенка? А если, увидев Клио вновь, я возненавижу и ее? Но если даже я буду относиться к ней вполне сносно, потом, когда она вырастет, она ведь будет похожа на него, у нее будут его глаза, может, даже его идиотский характер…

Cazzo…

Я закрыл глаза, и перед моим взором пронеслись картинки ее рождения, как я взял ее впервые на руки, и как она посмотрела на меня… Бессонные ночи… Кормления, укачивания, купания, прогулки… Ее первая улыбка, первый смех, слезы, сердито сдвинутые бровки… Я помнил все ее выражения лица в мельчайших подробностях…

Мама открыла мне дверь, когда я ближе к полуночи явился забрать Клио.

– Может, останешься на ночь здесь? – тревожно спросила она. – Что вообще произошло?! Почему ты так неожиданно улетел в Париж? – начала она шепотом засыпать меня вопросами, потому что рядом стоял отец, держа спящую Клио на руках. Все было, как всегда, будто я по-прежнему был ее отцом. Мои родители ничего не подозревали и все также безгранично любили Клио, как свою родную внучку.

– Нет, мама, мне завтра утром рано на работу, и с няней я уже договорился, – нещадно врал я. Мне просто надо было остаться одному и подумать. Понять, на что я способен ради этой крохи.

Отец осторожно переложил мне на руки малышку. Внутри пульсировало какое-то странное чувство. Нечто подобное я испытал, когда мне впервые медсестра вложила ее в роддоме. Вот и отец сейчас словно впервые положил мне на руки этого ребенка. Но черты лица были все те же. До боли знакомые. И до боли любимые.

Я поцеловал в щеки родителей и вышел в ночь со спящей Клио на руках.