Текст книги "Сжечь правду"

Глава 32

Возвращение лучшего друга

Мысль о том, чтобы попытаться вернуть Кьяру, неотступно преследовала меня. Эта мысль ходила за мной повсюду каждую минуту на протяжении нескольких недель. В моем мозгу уже начался шторм, заставляющий меня искать пути спасения, и однажды сверкнула молния. Я вспомнил название города, недалеко от которого, она говорила, расположена ферма.

Альберобелло!

В ту же ночь я перелопатил Интернет и составил список всем ферм, которые существовали в той окрестности. Их можно было объехать за выходные.

На следующее утро я позвонил своим родителям и спросил, смогли бы они посидеть два дня с Клио. Ей было уже больше года, и я полагал, что могу оставить ее на два дня и одну ночь с моими родителями. Лишь бы они согласились! Родители, разумеется, нисколько не возражали против того, чтобы провести выходные с моей крохой, но не ближайшие субботу и воскресенье. На эти дни у них была запланирована какая-то вечеринка у друзей.

Конечно, я испытал острое чувство разочарования, но делать было нечего. Придется подождать до следующей субботы. Самое смешное, что в действительности Кьяра, может, и не уехала из Флоренции. Но поскольку теперь я не знал, где ее искать, поездка на ферму ее родителей могла быть единственным способом узнать хоть что-нибудь о ней.

Я купил билет на самый ранний рейс до Бари на следующую субботу, забронировал машину и номер на одну ночь в Альберобелло.

А через несколько дней все мои планы развалились, как карточный домик от порыва ветра.

Раздался звонок в дверь, и я, поднявшись с пола, где играл с Клио, нехотя двинулся открывать. Странный взгляд моего кота на секунду заставил меня остановиться. Это же не собака, чтобы чуять, кто там пришел… Я направился в прихожую, оставив дочь под бдительным оком кота.

Распахнув дверь, я понял, что означал взгляд моего кота. Он почувствовал, что посетитель не принесет мне радости. На пороге стоял Мирко.

Мое сердце как-то тревожно дернулось в груди. Неужели он узнал, что…

– Привет, – прервал он мои панические мысли.

– Что тебе надо? – спросил я, глядя исподлобья на своего бывшего лучшего друга.

– Я хочу поговорить. Можно я войду? – на губах его играла привычная едва заметная нахальная улыбка.

У меня не было ни малейшего желания проводить с ним ни минуты под крышей моего дома и вообще под любой другой крышей. И у меня не было ни малейшего желания, чтобы он видел Клио.

– Я слушаю тебя, – сказал я, не сдвинувшись с места и не приглашая его в дом.

– Флавио, давай все забудем, а? Ведь мы с тобой всю жизнь дружим, неужели мы позволим каким-то женщинам поссорить нас? – засмеялся он.

У меня от его наглости слова повисли на языке, не в силах выстроиться в логичную фразу. Но вместе с тем полегчало на сердце: значит, он пришел не ради Клио. В самом деле, какое ему было до нее дело?

– Каким-то женщинам? – усмехнулся я. – Между прочим, одна из них была моей женой, если для тебя это хоть что-нибудь значит.

– Это случилось всего один раз после вашего расставания, не делай из этого проблемы! Тем более теперь мы квиты.

В этом был весь Мирко! Быстренько переспать с кем-либо было целью его жизни, как у самца. А потом лгать в глаза и не краснеть. И еще выставить себя совершенно невинным ангелом.

– Только один раз? – ехидно спросил я. – Какой именно раз ты имеешь в виду?

– Что? – недоуменно уставился на меня. – Тот раз, когда ты был в Париже…

– И какой это был раз после того раза, еще до беременности Лоретты? А также после того раза во время беременности, когда ты отправил меня гулять по Флоренции с Кьярой?

– А…У… – он напоминал человека, неожиданно пойманного в постели любовницы и пытающегося найти объяснение тому, что он там делает. – Тебе Лоретта что ли наплела? Флавио, брось, ничего особенного между нами не было. Ну, встретились пару раз…

– Ах, теперь уже пару раз? – с сарказмом прервал я. – Путаетесь в показаниях, уважаемый… Лгать, похоже, стало для тебя такой же обыденной привычкой, как закурить сигарету.

– Флавио, брось! – даже не смутился он. – Какая теперь разница? Что было, то прошло. Не будь злопамятным. Тем более эти женщины уже давно ушли из нашей жизни.

– Неужели? Обе тебя бросили? – насмешливо улыбнулся я.

– Да мы не были с Лореттой никогда вместе, – махнул рукой Мирко. – Так, пересекались время от времени. Но теперь она живет с каким-то другим мужчиной. Кажется, они работают вместе. А Кьяра вообще вышла замуж и родила ребенка.

Судьба первой меня ни разу не интересовала. А новость о судьбе второй сломала меня. Я буквально физически почувствовал, как вдребезги разбилось мое сердце, и его разлетевшиеся осколки порезали всего меня. Я понимал, что раны мои на этот раз смертельны.

– Откуда… ты знаешь? – едва шевеля пересохшими губами, спросил я.

– Ну… может, тебе не особо приятно слышать это, но мы остались друзьями с твоей женой…

– Про Кьяру.

– А, – замолчал он и вопросительно посмотрел на меня. – Да я некоторое время назад подумал навестить ее в Апулье, проведать. Все-таки она была хорошей девушкой. Я поехал отдыхать в тот регион и решил заглянуть к ней, я ведь был у нее пару раз. Она меня видеть не захотела, зато я поговорил с ее братом. Он сказал, что она замужем, что у нее родился ребенок, и попросил, чтобы я не искал ее больше.

Каждое его слово наносило мне еще одну смертельную рану. И я все отчетливей осознавал ошибочность моего пребывания на этой планете.

– Флавио, брось ты… Давай забудем этих женщин и вернем нашу дружбу. В конце концов, женщины приходят и уходят, а мужская дружба – она ведь вечная.

Я хмуро смотрел на него. Как у Мирко все удивительно просто! Он спал с моей женой, а потом, не моргнув глазом, обвинил меня в том, что я изменил с его девушкой. С женщиной, которую я люблю больше жизни. Я воспитываю вместо него его дочь. А он приходит и говорит «давай все забудем»! У меня вообще имелись серьезные сомнения, что он знает, что такое мужская дружба. Он действительно полагает, что я смог бы все забыть, постоянно наступая голыми ногами на осколки моей жизни, учитывая, что именно он разбил ее, прежде всего, переспав с моей женой?! Я презирал его и испытывал к нему такую жгучую ненависть, что воспламенился бы, если бы ко мне сейчас поднесли спичку.

Кто-то говорит, что надо уметь прощать и не таить ненависти в сердце. Но я не мог. Теперь, когда я был смертельно ранен, я не мог его простить за эти раны: за не моего ребенка и за Кьяру. Разумеется, я сам виноват, что позволил Кьяре уйти, но если бы этот stronzo не спал с моей женой, все сложилось бы по-другому… Потому что я ведь был полон решимости подавать на развод, а потом узнал, что Лоретта беременна, и, разумеется, я передумал. Я не мог бросить женщину, внутри которой рос мой ребенок…

Но проблема не только в том, что он обманул меня. Проблема в том, что я никогда уже не смогу верить человеку, так подло меня предавшему. Я не смогу забыть и простить, как он разглагольствовал о том, что я предал жену и нашу с ним многолетнюю дружбу, выставив меня bastardo и строя из себя несчастного обманутого, при этом давно изменяя с моей женой. Он столько времени обманывал меня с невинными глазами, он был весь насквозь фальшивый, словно само воплощение нечистой совести. Я никогда не смог бы больше считать его своим другом. Более того: я больше всего на свете хотел дать ему в морду. Или вообще убить. Но агрессивность никогда не была сильной чертой моего характера, и я всегда следовал принципу словесного решения проблем.

– В твоем словаре существует понятие «совесть»? – полюбопытствовал я, прищурив глаза. – Мало того, что ты без какого-либо зазрения совести трахался с моей женой, так потом у тебя еще хватило наглости красноречиво обвинить меня и Кьяру в низкой измене. Тебе не кажется, что ты merda, и тебя надо отправить в подземелье ада, предварительно вживив в твою душу совесть?

– Какой кровожадный, – рассмеялся Мирко, качая головой. И ни следа раскаяния в глазах…

– Vaffanculo due volte!5151
  Vaffanculo due volte (it.) – иди на х** два раза.


[Закрыть] И никогда не появляйся здесь, – процедил я сквозь зубы и захлопнул перед его носом дверь.

Глава 33

А не пойти ли тебе… в отпуск?

Я думал, что депрессия у меня была в предыдущие периоды моей жизни. Каким наивным я был! Депрессия у меня наступила сейчас. Самая настоящая, отчаянная, мрачная и безнадежная.

Я в полной мере осознал, что самой большой ошибкой была не измена и не то, что я позволил зародиться этой любви. Моей самой большой ошибкой было то, что я потерял ее. И вот теперь Кьяра уже навсегда с другим… И даже с ребенком…

Cazzo…

Какой смысл теперь мне жить? Вокруг меня лишь Вселенная, до краев переполненная одиночеством. Я был похож на подстреленного одинокого орла, который физически жив, но больше не способен летать. Может ли вообще орел жить без крыльев? А главное, зачем жить, если никогда не сможешь летать?..

Потому что я взял на себя ответственность за Клио и обещал ей, что сделаю ее счастливой. Смогу ли я теперь, будучи смертельно раненным, подарить ей счастливую жизнь? Может, стоит найти того, кто смог бы позаботиться о ней?

Я посмотрел на Клио, которая увлеченно играла на полу рядом с котом в какую-то игрушку. Ведь из-за нее я отказался от Кьяры, а потом она оказалась не моей дочерью. А дочерью этого coglione, из-за которого произошел весь этот кошмар. Я мог бы ее возненавидеть. Если бы только не любил ее так сильно и не был ей так сильно нужен…

Нет, Клио ни в чем не виновата. И я не смогу ее возненавидеть. Я люблю свою маленькую крошку. И я обещал, что буду заботиться о ней, растить из нее счастливого человека…

У меня не было права на то, чтобы лишить себя жизни…

Несколько месяцев спустя я сидел в кабинете своего начальника. Паоло испытующе рассматривал меня, будто пытаясь проникнуть в мой мозг. Я даже попытался поглубже вжаться в кресло, ощущая себя, словно насекомое под микроскопом. Он был отличным руководителем и хорошим человеком. Нас всегда связывали замечательные и достаточно дружеские отношения. Но сейчас он взирал на меня, и в глазах его светилась какая-то мрачность и суровость, словно я сумел разочаровать его во всем виде насекомых, к которому я принадлежал.

– Посмотри 111-ю страницу твоего проекта, – сказал он, протягивая папку с моей работой.

Я, предчувствуя недоброе, медленно открыл 111-ю страницу. Ошибка, красовавшаяся там, была серьезной, даже чудовищной. У меня похолодело сердце. Еще один удар мне ниже пояса. И снова моя вина. Я действительно неудачник. Я вздохнул… За полтора года я совершенно разрушил свою жизнь…

– Что с тобой, Флавио? Я не узнаю тебя в последние месяцы, будто дочь у тебя родилась не полтора года назад, а совсем недавно. Рассеянный, невнимательный, постоянные ошибки!

– Постоянные?! – вспылил я. – Одна ошибка – это постоянные?

– Ты просто не знаешь, сколько было исправленных в последние пару месяцев!

– Что ты хочешь сказать? – уставился я на своего руководителя.

– Я хочу сказать, что такой коллега меня не устраивает. А также не устраивает, что другие должны вечно исправлять твои ошибки!

– Понятно, – понуро произнес я почти шепотом. – Ко всему прочему, я могу считать себя уволенным, – поднялся я в намерении уйти.

– Я не собираюсь тебя увольнять. Я хочу вернуть тебя таким, каким ты был раньше!

– Я уже никогда не буду таким, каким был раньше, Паоло! – почти крикнул я в полном отчаянии. Я понимал, что ему плевать на то, что едва выплыв из своих проблем, я опять захлебываюсь и ухожу под воду. – Ладно, увольняй меня. Я постараюсь и из этой проблемы найти выход. Я уже привык этим заниматься. Когда у меня прекращает гореть одна щека от полученной пощечины, я готовлю другую для новой оплеухи, потому что знаю, что жизнь пошла за подкреплением, чтобы ударить меня посильнее. Поэтому не волнуйся, я уже закаленный, все выдержу, – криво усмехнулся я, вставая. – Прощай, Паоло.

– Вернись на место, Флавио. Я сказал, что не собираюсь тебя увольнять. Я говорил со Стефано. Я предоставлю тебе две недели отпуска, чтобы ты съездил отдохнуть. А Стефано прикроет тебя. Но ты должен уехать один, без дочери. Это мой ультиматум. Тебе надо отвлечься и проветрить голову. Ты уже полтора года не вылезаешь из памперсов, бессонных ночей, детского питания…

– Это здесь ни при чем. Я не устал.

– Твои ошибки говорят другое. Возвращайся в кабинет, передавай Стефано дела и уезжай.

– Спасибо, – хмуро взглянув на него, ответил я. Но в своем голосе я услышал благодарные нотки. За понимание.

С опущенными плечами я вернулся за свое рабочее место.

– Что случилось? – вздрогнул я от вопроса неожиданно материализовавшегося передо мной Стефано. Он вошел даже без стука. Или я не слышал стука.

– Думаю, скоро у тебя будет возможность продвинуться вверх по карьерной лестнице, – саркастически усмехнулся я.

– Что ты несешь?! – с неподдельным ужасом воскликнул Стефано.

– Видишь ли… Я допустил грубейшую ошибку…

– И что? Паоло сказал, что увольняет тебя?! – прервал меня Стефано.

– Нет, он в ультимативной форме отправил меня в отпуск на две недели.

– Мария мамма! Зачем же так пугать, Флавио! – с таким же неподдельным облегчением вздохнул Стефано.

– Стеф, он уволит меня позже. Потому что эти две недели ничего не изменят! – сказал я порывисто. – Неужели ты думаешь, что две недели отпуска внесут кардинальные перемены в мою жизнь? Ты как никто другой отлично знаешь, что отпуск ничего не решит.

– Послушай, Флавио, я прекрасно понимаю, что внутри у тебя адский мрак, но, тем не менее, я прошу тебя, последуй моему совету и совету Паоло: съезди в отпуск. Ферма моего друга все еще ждет тебя.

– Стеф, я даже не могу теперь думать о поездке в Апулью!

– Флавио! Я прошу тебя!

– Почему ты так хочешь отправить меня в Апулью?! Неужели ты не понимаешь, что мне невыносимо даже слышать название этого региона? – снова вспылил я.

– Флавио, абстрагируйся! Важно не то, где находится ферма, а то, что апулийский воздух, козы и коровы, фруктовые и оливковые сады, красота пейзажей вылечат тебя.

– Мне нечего лечить, Стеф. Я смертельно ранен и разрушен до основания, – с горечью произнес я.

– Вот и полечишь свои раны.

– Спасибо, мечтатель, – взглянул я на него с иронией.

– Но я тебе открою главный секрет, почему именно Апулья, – произнес он, глядя мне в глаза открытым пристальным взором своих ясных голубых глаз. – Мне не нравится твое состояние, и я хочу, чтобы ты был под надзором моего хорошего друга. Так мне будет спокойней.

Я смотрел на него так, словно он вдруг совершенно неожиданно стал моим отцом. Потому что в его словах и голосе звучала какая-то непонятная отеческая забота, которая никак не соответствовала тому, что мы были с ним просто коллегами.

– Спасибо, Стеф. За поддержку. Ты потрясающий человек.

– Брось, Флавио, – смутился он.

Несколько мгновений я с любопытством рассматривал его. Странно, но в моей жизни никогда не было человека, с которым я мог бы поговорить, как наедине с самим собой. А в присутствии Стефа я высказывал вслух все, что приходило в голову, не задумываясь и не боясь быть непонятым. Как ему удалось раскрыть меня?

– Паоло сказал, что в последнее время у меня была куча ошибок, и вы все только и делали, что исправляли их. Ты тоже? – спросил я его.

– Какая тебе сейчас разница?

– Хочу знать, насколько все плохо.

– Флавио, ошибки исправлял только я. Никто другой об этом ничего не знает. Расслабься. Я только этот проект не успел проверить, к сожалению.

Я в шоке смотрел на него, будто он вдруг показал мне документ, неоспоримо подтверждающий, что он мой отец или брат.

– Ты… проверял мою работу и подчищал ошибки за мной? Но… почему? – я просто не находил слов.

– Флавио, ты переживал тяжелый период. Ты не спал ночами, все эти проблемы, на тебя навалившиеся… Я решил немного помочь такому героическому отцу. Ты восхищаешь меня. И я не хотел лишать Клио, которая уже стала для меня почти родным существом, такого замечательного отца. А если бы тебя уволили, она имела все шансы остаться на попечении нянь или твоих родителей хотя бы потому, что тебе пришлось бы искать другую работу. А ведь не факт, что ты смог бы найти работу на таких условиях, какие тебе предоставил Паоло. А Клио такая маленькая и такая… классная, – засмеялся Стеф, произнеся это прилагательное, – и очень нуждается в тебе. Ты единственный, кто у нее есть и кто может дать ей будущее…

– Мадонна… – прошептал я, разглядывая его, словно видел впервые. – Как мне благодарить тебя…?

– Поехать в отпуск на ферму моего друга. А потом вернуться полным сил и энергии, чтобы продолжить быть моим непосредственным руководителем.

Я не мог сдержаться и обнял его. У меня даже глаза увлажнились.

– Спасибо… – искренне сказал я.

И хотя я совершенно не верил, что поездка мне как-то поможет, и не понимал, почему Стефано возлагает на нее такие надежды, я решил принять это предложение. Если, конечно, родители согласятся посидеть с Клио две недели…

– Предлагаю тебе поехать через трассу E55, зарулить в Трани. Там стоит единственный храм в Италии на самом берегу моря. Он невероятно красив, – мечтательно произнес Стеф.

– Думаешь, я способен замечать красоту? – улыбнулся я.

– Думаю, что отдых на ферме моего друга вернет тебе жажду жизни, – с оптимизмом сказал Стефано, а я по-прежнему не понимал, откуда в нем столько веры в эту поездку.

Глава 34

Между Флоренцией и Апульей.

Я собрал огромные сумки со всем необходимым для Клио и погрузил все это в машину. Мой мерседес был заполнен под завязку, и я даже стал сомневаться, не зря ли послушал свою маму и насобирал все это. Клио ведь ехала в загородный дом моих родителей всего на две недели, а казалось, что она едет туда на целый год. Наверное, если бы ее собирал я по своему списку, я бы все уместил в один чемодан, но мама написала такой перечень, что мне даже пришлось сделать дополнительные покупки в магазине.

Стояло раннее утро. Солнце еще не выплыло на небосвод, а мы в сонной тишине готовы были покинуть Флоренцию под покровом рассвета. Теперь предстояла самая сложная задача: изловить кота и посадить его в машину. Он не особо любил разгуливать по улице, а автомобиль вообще считал ненужным изобретением человечества. Когда я с пойманным котом, глаза которого увеличились в размерах от страха, вышел из дома, он вцепился в меня, словно решил больше никогда не ослаблять свою хватку и вечно жить, впившись в меня когтями. В салоне машины, я привязал его, как собаку, на поводок к сиденью, потому что я прекрасно понимал, что даже не успею захлопнуть дверь, как он сбежит оттуда. Кот взгромоздился на приборную доску и в ужасе, с нескрываемым осуждением принялся следить за моими манипуляциями. Очевидно, он подумал, что я сошел с ума, а с сумасшедшими, как известно, разговаривать сложно, потому он лишь молча и презрительно, но с искрами страха в глазах смотрел на меня.

– Да не собираюсь я делать из тебя меховую горжетку, не паникуй, – заверил я кота и протянул к нему руку в намерении погладить. Но он угрожающе поднял лапу и зашипел. – Ты отправишься с Клио к моим родителям, только и всего. Будешь присматривать за ней. Две недели. Потом я приеду и заберу вас. Так что без паники, – сказал я коту и пошел за Клио.

Вернувшись с Клио на руках, я стал устраивать ее в детском кресле. Клио, в отличие от кота, который застыл на приборной доске будто статуя, позитивно воспринимала всю эту суматоху и что-то радостно ворковала на заднем сиденье.

Когда мы двинулись в путь, кот так и остался сидеть на приборной панели, словно пушистое изваяние. Это меня изрядно напрягало, потому что он закрывал мне обзор, но не было совершенно никакой возможности уговорить его сместиться на переднее сиденье. Иногда он несколько коротких мгновений с ужасом смотрел вперед на дорогу, и я каждый раз советовал ему не делать этого, потому что это зрелище было не для его слабых нервов. Тогда кот переводил свой панический взор на меня и изучающе рассматривал мое лицо, словно задаваясь вопросом, зачем я решил убить себя и его заодно? Но когда мы выехали на трассу, нервы его не выдержали, и он стремительно перепрыгнул назад, усевшись на колени к Клио. Она уже успела задремать, а потому сонно обняла его рукой, продолжив спать.

С тех пор, как я узнал, что Кьяра вышла замуж и родила ребенка, свет вокруг померк и потерял краски. Я знал, что теперь мне предстоит всю оставшуюся жизнь провести в этом тусклом мире, потому что я не особо верил, что моей жизни возможно вернуть яркость, перекрыв ее как потускневшую фреску. Первые дни он мне вообще казался даже не черно-белым, а серым, лишенным в принципе каких-либо оттенков. Лишь Клио брала кисти и краски и раскрашивала мою жизнь. Она постоянно заставляла меня обратить внимание то на какой-нибудь причудливый яркий цветок, то на занимательную букашку, то на соседскую собаку, живописно спящую на пороге своей конуры, то на птиц, купающихся в луже. Она то и дело показывала мне, какие невероятные формы приобретают облака над моей головой, как колышет ветер колосья на полях, и кажется, будто по полю бегут самые настоящие волны… Я смотрел вокруг ее глазами и только через призму ее любопытного взгляда понимал, что мир все-таки прекрасен.

И вдруг яркая вспышка первого луча солнца резко ударила мне в глаза. Я встрепенулся и вышел из своей грустной задумчивости. Рассвет окрасил оранжево-розовым цветом неясные очертания зеленых холмов, которые были расчерчены желтыми лоскутами скошенных полей с рулонами сена.

Как прекрасна моя Тоскана, porca miseria… Даже в моих потухших глазах она была живописна и заставляла на время забыть обо всем, кроме своей невероятной красоты и умиротворяющей безмятежности. Плавная линия горизонта вносила в душу такую гармонию, а пейзаж был таким спокойным, что картина, открывшаяся моему взору, стала действовать на меня, как любимая мелодия, у которой ищешь спасения, находясь во власти отчаяния. Тоскана была словно целебная музыка, которая играла на струнах моей души, пытаясь излечить ее.

Я уже съехал с автострады и двигался по пустынной дороге, отдавшись во власть этого живительного созерцания моей любимой земли. Зря я собрался в Апулью… Я вполне мог отдохнуть здесь, на лоне этих золотистых полей и изумрудных холмов…

Через час я уже был на месте назначения и первым делом, разумеется, вытащил из машины взъерошенное животное с горящими зелеными глазами и отдал своему папе. Но кот вырвался и стремглав метнулся в дом. Потом настала очередь Клио, а после я выгрузил все многочисленные пакеты и перетащил их в загородный дом моих родителей.

Когда в моей машине остался лишь один чемодан с моими вещами, сердце мое почему-то мучительно замедлило свой ритм. Это был час разлуки, первой длительной разлуки с моей крохой. Мне не стоило оставаться даже на завтрак, потому что меня ждал долгий путь длиной почти 800 километров. Но почему-то я совсем не хотел в него пускаться. Я уже даже несколько раз думал не поехать, а просто отдохнуть здесь у родителей, но Стефано с Паоло мне вряд ли бы это простили. Потому я решил не тянуть минуты разлуки с моей малышкой, а зажав в кулак свою слабую нервную систему, крепко прижал к себе Клио и шепнул ей на ухо:

– Я скоро вернусь. Через две недели, – хотя я уже тысячи раз ей это говорил. – Не забывай меня, пожалуйста… Я тебя очень люблю и буду каждый день звонить тебе. – Она обняла меня и звонко чмокнула в щеку. Но потом вдруг безудержно разрыдалась. Она никогда не плакала, когда я уходил, и эта ее реакция просто разбила мне сердце. Я зажмурился и крепко обнял ее, поглаживая по головке. Она вцепилась в меня так неистово, словно вознамерилась никуда не отпускать. Но потом я открыл глаза и едва не решил остаться всерьез. Кот сидел рядом. В глазах его больше не было упрека и обвинения, какие он метал на меня в машине. Глаза его почти умоляли меня остаться…

Мадонна, что это значит?! Игры моего больного воображения под влиянием нежелания расставаться с ними или какая-то необъяснимая интуиция этих двух существ, которая все эти полтора года почти управляла нашей с ними жизнью?!

Глупости! С Клио ничего не случится. Кот не допустит!

Я посмотрел в зеленые глаза своего кота. В них сквозила неприкрытая тревога, а кончик хвоста едва заметно двигался вправо и влево…

Я так и не понял, как именно я смог уйти. Может, меня выставили мои родители, а может, я сам все-таки не захотел отступать от принятого решения, но, тем не менее, через полчаса я уже ехал по автостраде в направлении Апульи. Сердце мое потяжелело еще больше под гнетом какой-то непонятной тревоги, которую вселили в меня Клио и кот. Я не знал, чего мне стоит опасаться, но я очень доверял своим родителям (и кот им доверял!) и надеялся, что они смогут достойно позаботиться о моей любимой красивой малышке и моем пушистом коте цвета кофе с молоком… Всего две недели… Какого черта я вообще бросаю их на эти две недели?!

Я перестроился в правый ряд и поехал медленнее. Может, вернуться? Что за дикая необъяснимая тревога меня преследует?!

Но счетчик километров убегал все вперед и вперед, неумолимо отсчитывая расстояние, отдаляющее меня от моей Флоренции, от Клио и кота… И какая-то непреодолимая сила не могла заставить меня развернуться и поехать назад. Я будто разрывался ровно на две половинки, застряв где-то посередине между Тосканой и Апульей.

И почему-то зов Апульи оказался сильнее.