Текст книги "Сжечь правду"

Глава 42

Rinascimento.

Джиджи завертелся, и нам с Кьярой пришлось пройтись по ферме, чтобы он снова заснул. Мы шли по саду, погружавшемуся в ночной сон. Было уже совсем темно, лишь летняя теплая луна освещала нас. Поняв, что Джиджи снова погрузился в сон, мы остановились под сенью абрикосовых деревьев, выглядевших мистическими в лунном свете, и сели на бревно. Я развернул к себе коляску и долго в молчании созерцал спящего Джиджи. Моего Джиджи. Моего сына…

– Что произошло после того, как ты ушла? – тихо спросил я Кьяру.

– Несколько часов я ходила по городу. Душа была разорвана, я шла и рыдала, – начала она, вздохнув, а я сглотнул комок, подступивший к горлу. – Какой-то малыш подошел ко мне и протянул розу, попросив меня улыбнуться. Но это так сложно – улыбаться, – когда внутри ты умираешь. Но передо мной был ребенок, и я не могла отказать ему в улыбке. А потом я поняла, что мне даже некуда идти. Я, разумеется, не собиралась возвращаться к Мирко, я видеть его не могла… Уехать из Флоренции я тоже не могла. Хотя бы потому, что в понедельник я должна была вернуться на работу. Ведь в ту неделю, что я провела с тобой, я сказала, что заболела…

Я в шоке посмотрел на нее. То есть она ради того, чтобы не бросить меня больного, пошла даже на ложь начальнику… Мадонна…

– Хотя не только поэтому я не хотела уезжать из Флоренции, – продолжила она. – Я люблю этот город. И даже несмотря на то, что после нашей с тобой волшебной прогулки я уже не могла радостно гулять по центру, мне было хорошо во Флоренции… Глупо сбегать из нее при первой же неудаче… Когда стало вечереть и холодать, я позвонила своей подруге и попросилась к ней переночевать. Она живет в однокомнатной квартирке ее тети, но оказалось, что у нее есть раскладное кресло. А утром я поехала домой к Мирко. Я знала, что его не будет дома. Его и не было… Зато на кухне восседала какая-то полуголая девица и красила ногти, а повсюду на полу валялись мои вещи. Девица поинтересовалась, кто я такая, и, получив ответ, сказала, что мне повезло, что я явилась, и ей не придется тратить мусорные пакеты на мои шмотки.

Кьяра почему-то всхлипнула. Хотя я понимал, почему. Мне казалось, что это меня унижают, и захотелось убить этого stronzo. Я обнял ее за плечи, чтобы прогнать эти отвратительные воспоминания.

– Почему ты вообще была с ним, Кьяра?

– Изначально я была влюблена. Он тоже казался влюбленным. Когда я встретила тебя в горах, я полюбила тебя до умопомрачения, но ты был женат. А я никак не могла набраться духу и уйти от Мирко, чтобы жить одной. Понимаешь, я до этого ведь жила в большой семье. И вдруг вот так оказаться одной в чужом, пусть и любимом городе… Меня пугало это… И я никак не могла набраться смелости и сделать этот шаг – пойти искать квартиру и жить в одиночестве… Я никогда не делала этого, понимаешь?

Я кивнул. Я понимал, что это сложно – вдруг начать жить одному. Но лучше одному, чем с таким bastardo, как Мирко.

– Он унижал… тебя?

– Нет. Если не считать унижением его ложь и измены. Но я тогда не знала об этом наверняка.

– Так что потом? Тебе все-таки пришлось искать жилье и начинать одинокую жизнь? – с горечью спросил я.

– Я стояла в парке с двумя чемоданами и кучей пакетов. О том, чтобы куда-то тащиться самой с моими пожитками, не могло быть и речи. Но проблема крылась в том, что мне даже некуда было идти. Пока я раздумывала, что же делать дальше, мне позвонила моя подруга. В общем, она уговорила меня приехать к ней еще на несколько дней, пока я не найду себе жилье. Буквально через три дня я нашла отличную небольшую квартирку и избавила подругу от моего присутствия. А потом я стала плохо себя чувствовать: бесконечная слабость, головокружение, непреодолимое желание поспать. В итоге однажды я упала на работе в обморок. Так я и узнала, что беременна. Думала, что возненавижу тебя. Но с беременностью поняла, что люблю еще сильнее. Ты не захотел быть со мной, но оставил мне частичку себя… И я уже любила эту кроху всем сердцем…

Слезы подступили к моим глазам, и я сильно зажмурился.

– На мое счастье, с работы меня не выгнали, – продолжила Кьяра после некоторого молчания. – У меня хорошие отношения с начальником, и я все рассказала ему. Он предложил мне брать работу на дом, когда мне будет тяжело находиться в офисе. Но я почти не пользовалась этим предложением, потому что мне было одиноко дома одной. В редакции я общалась с людьми, с коллегами и чувствовала себя хоть кому-то нужной и полезной.

Мадонна! Какой же я был идиот!

– Почему ты не вернулась сюда? – едва слышно спросил я.

– Я ничего не говорила родителям. У меня очень суровый отец. Полагаю, он мог бы поехать во Флоренцию и убить тебя. А заодно и Мирко, хотя этому я была бы даже рада… Но когда я была на седьмом месяце, мне неожиданно позвонил мой брат и сказал, что он во Флоренции, и ему надо со мной поговорить. Я так испугалась, что случилось что-то плохое с кем-то из моих родственников, что даже не подумала о том, что он увидит мой живот. Леонардо вошел в мою квартиру и уставился на меня так, словно с момента нашей последней встречи я вдруг превратилась в неведомого редкого зверька… – усмехнулась Кьяра. – Мне пришлось рассказать ему все, ведь он всегда был моим лучшим другом… Он и приехал во Флоренцию, потому что почувствовал, что со мной что-то происходит. На следующее утро он увез меня вместе со всеми моими пожитками из Флоренции. Когда мы приехали сюда, он оставил меня в машине за воротами и пошел говорить с родителями. Спустя часа два он вкатил машину на территорию фермы. Мама бросилась ко мне со слезами, а папа похлопал по плечу и сказал, что они позаботятся обо мне и о ребенке.

Она снова замолчала, а мое сердце больно кровоточило.

– А спустя два месяца Леонардо отвез меня в клинику рожать Джиджи. Я ничего не боялась и ни о чем не жалела. Кроме того, что тебя не было рядом. Мне не хватало твоих рук, твоих объятий. Я знала, что если бы ты во время родов держал меня за руку и говорил мне, что все будет хорошо, мне было бы легче. Но мне ничего не оставалось, кроме как вспоминать о том, как ты поддерживал меня и вселял в меня веру в положительный исход, когда я сломала ногу в горах. А когда было совсем больно, я вспоминала, как была счастлива в ту нашу единственную ночь. Ведь именно тогда получился наш Джиджи… Когда я увидела его, он был вылитый ты… Его глаза словно были твоими, и они хвалили меня… за мужество, как тогда после операции на кресты…

Я машинально катал взад-вперед коляску со спящим Джиджи. По щекам бежали какие-то теплые струйки, теряясь в моей небритости. Хотя теперь это была вполне полноценная борода. Я поднял глаза к небу. Там не было ни одной тучки, чтобы оправдать наличие влаги на моих щеках.

Это были слезы… Потому что было невыносимо слушать все это и осознавать, что на самом деле я пропустил. Я оставил ее одну бороться с жестокими жизненными ветрами. Я заставил ее страдать в то время, как она меня так любила. Я не заботился о ней в трудную минуту. Я не был с ней, когда она рожала нашего Джиджи, не дышал с ней, не держал за руку, не вселял в нее уверенность и не хвалил за мужество и хорошо проделанную работу… Я не слышал первый крик моего сына, не перерезал ему пуповину, не качал ночами, не менял памперсы, не видел его первую улыбку, первые зубы, первые шаги…

Я пропустил целую жизнь…

– Когда я увидела тебя в той машине, – донесся до меня откуда-то из бесконечного туннеля моих мыслей ее голос, – мне показалось, что я умираю. Не ты, а я. Я испытала такой ужас в тот момент, мне казалось, что мое сердце разорвется… Врачи ничего не обещали целых долгих два дня, а я почти не отходила от тебя, забыв обо всем, даже о Джиджи. Почти двое суток я умоляла тебя жить…

Слезы брызнули из моих глаз уже как-то совершенно неприлично. Я закрыл лицо рукой. Мадонна, что за сентиментальной тряпкой я стал?! Я последний раз плакал, когда был маленьким мальчиком. Но возможно ли возобновлять эту привычку, будучи 31-летним бородатым мужчиной, да еще заниматься этим по два раза в день?

Ее ладонь легла на мое запястье.

– Флавио, тебе плохо? – услышал я ее тревожный голос.

Нет, мне не было плохо. Я был счастлив на самом деле. Я просто никак не мог справиться со своими эмоциями.

– Флавио… Посмотри на меня…

Она погладила меня по голове, а я не мог посмотреть на нее! Мне хотелось спрятать слезы. Я понимал, что это глупо – скрывать свои эмоции от самого близкого и родного человека, но я всегда их скрывал. Хотя таких сильных эмоций я еще никогда не испытывал. Хоть бы Джиджи снова проснулся и дал мне возможность незаметно стереть слезы. Но Джиджи безмятежно спал в коляске.

Я убрал руку, резким движением проведя по щекам.

– Кьяра… Кьяретта… – сказал я, услышав, как предательски дрожит голос. – Возможно ли, что после всего этого ты все еще любишь такого deficiente, как я?

– Ты не deficiente, ты самый потрясающий мужчина на свете! Знаешь… Только увидев впервые Джиджи, я поняла, почему ты выбрал дочь, а не меня в то утро… Когда я смотрела на спящего на моих руках Джиджи, я поняла, что я бы тоже отказалась от всего ради него. Я вспомнила, как держала на руках твою Клио. Такую крошечную, нежную и беззащитную, и я поняла, что ты не мог отказаться от нее даже ради любви ко мне. Ведь, если бы все было так, как казалось в тот момент, твоя жена развелась бы с тобой, а ты бы стал папой на полдня в неделю. Когда держишь на руках своего ребенка, начинаешь понимать, что невозможно согласиться только на полдня в неделю. А то, что Клио, как оказалось, не нужна Лоретте, лишь подтверждает, как ты был прав тогда. Ведь ты нужен был Клио, чтобы жить…

Я молчал. Я не находил слов, чтобы выразить ей благодарность за то, что она поняла мотив моего поведения до самой последней строчки… Теперь нас больше ничто не разделяло, ни одна тень непонимания. Мы были с ней на одной волне мыслей и чувств. Мы были с ней так близки эмоционально и физически, что сплелись почти в одно целое. То, о чем я так мечтал…

– И да, я люблю тебя. Больше жизни люблю… – едва слышно прошептала она.

Мадонна! Чем меня накачали в этой чертовой больнице, что я совершенно потерял способность управлять своими эмоциями, а особенно этой предательской влагой в моих глазах?!

Мы еще долго сидели молча, обнявшись. Но потом Кьяра поднялась, взявшись за коляску, и увлекла меня в дом.

Пока она раздевала спящего Джиджи, я тихо положил на стол вещи, принесенные из коляски. Сверху лежала медицинская карта Джиджи. Все-таки фамилия рядом с именем моего сына была написана не моя, а Кьяры. Моя была приписана в скобках.

– Amore, я так и не понял насчет фамилии? – шепотом спросил я Кьяру, когда она, положив Джиджи в кроватку, подошла ко мне. – Все-таки у Джиджи не моя фамилия…

– Она не могла быть твоей. Ты же знаешь, что внебрачный ребенок наследует фамилию матери… Когда Джиджи родился, мы говорили всем, что у меня есть муж, просто мы не успели формально оформить брак… Мой отец просил так всем говорить… Поэтому, когда я регистрировала Джиджи у нашего семейного педиатра, он, услышав это, спросил меня, какая будет его фамилия… – Кьяра опустила глаза вниз, краснея. – И я назвала твою…

– Я люблю тебя, – улыбнулся я, а потом добавил после некоторого молчания: – Только у нас менее двух месяцев, чтобы без проблем дать ему мою фамилию… Как ты смотришь на то, чтобы стать моей женой в самый ближайший месяц?

– Ты хочешь жениться на мне только ради того, чтобы дать свою фамилию Джиджи? – притворно обиделась она.

– Чтобы дать Джиджи мою фамилию, мне достаточно предоставить официальное признание отцовства, – улыбнулся я ей. – А жениться я на тебе хочу уже почти два года. Тебе не кажется, что я уже немало времени ждал твоего положительного ответа?

Я сидел на краю большой кровати и не мог отвести от нее взгляд. Глаза ее светились радостью. Я никогда не видел ее такой счастливой. Я медленно протянул к ней открытую ладонь.

Кьяра приблизилась ко мне, и я взял ее руки в свои. Прикосновение ее нежных прохладных ладоней было таким приятным, словно я дотронулся до шелка. Я медленно прикоснулся к ним губами, целуя ладони и тонкие пальцы. Потом я поднял на нее взгляд и слегка потянул ее к себе. Она, не сопротивляясь, села ко мне на колени, положив мне на плечи руки. Я сомкнул свои ладони на ее талии и прижал ее к себе. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Губы наши стали сближаться, а дыхание начало перемешиваться и, наконец, слилось в одно.

Я провел рукой вверх по ее спине. Сердце внутри дрожало, начав биться медленно и тихо, словно затаив свой ритм перед каким-то неведомым всплеском. Я медлил и не прикасался к ее губам, чтобы продлить это сумасшедшее райское предвкушение слияния наших губ. Никогда не думал, что ожидание на грани свершения дарит такой экстаз.

Грудь ее тяжело вздымалась, а дыхание стало таким горячим, что мои губы начали пылать, обожженные ее дыханием. Я посмотрел в ее глаза. Она была готова сдаться и прильнуть к моим губам, но я слегка отпрянул назад, на сантиметр всего, и медленно провел вверх по ее спине второй рукой. Легкая, едва сдерживаемая дрожь заставила ее слегка дернуться под моими ладонями. Она вся была в моих руках, и это ощущение заставляло мое сердце биться еще тише и еще медленнее.

Я резким, но безмерно аккуратным движением опрокинул ее на кровать. Глядя на нее сверху вниз и слегка прижав ее собой, я запустил свои пальцы в ее густые шелковые волосы. Губы наши опять начали сближаться, но я, по-прежнему жаждая продлить предвкушение, прикоснулся к ее глазам. Веки ее дрожали под моими губами, а сама она вся напряглась подо мною. Я покрывал медленными поцелуями ее глаза, потом щеки, чувствуя на своей шее ее жаркое дрожащее дыхание. Руки ее хаотично пробежались по моей спине, а потом одна из них скользнула мне под футболку. Мурашки помчались у меня вдоль позвоночника вниз, и я отстранился от нее, а губы мои на мгновение замерли в сантиметре от ее губ. Сердце окончательно остановилось. Я понял, что грань, на которой я пытался задержаться, истончилась до предела.

Наше дыхание смешалось и воспламенило мой мозг. Наши губы слились в обжигающем поцелуе. Кровь яростным всплеском ударила в сердце. Оно снова забилось, неистово и исступленно…

Я, конечно, только сегодня вернулся из больницы, обрел память и был еще очень слаб… Но передо мной были распахнуты врата рая, и я понял: где-то в потаенных уголках моего измученного существа есть силы…

Я стал судорожно сдирать с нее одежду.

Внутри меня начиналась эпоха Возрождения.

Эпилог

Когда я вернулся во Флоренцию, меня ждал еще один незабываемый вечер, который навсегда останется в моей памяти.

Все вчетвером – я, Кьяра, Джиджи и Стеф – мы явились в загородный дом моих родителей, когда солнце уже постепенно взяло курс на запад. Мы со Стефом вышли из машины и направились к калитке, а Кьяра сказала, что присоединится, как только Джиджи проснется. Подойдя к калитке, я увидел, как мои родители сидят в креслах на лужайке, а на траве рядом с ними играет моя Клио. Я на мгновение замер, глядя на нее, но потом решительно открыл калитку.

– Флавио! – буквально подпрыгнула моя мама, бросившись в нашу сторону. – Но почему ты сегодня не позвонил? Как дорога? Что случилось с твоим телефоном? Мария мамма, ты вообще отдыхал или что? Ты так исхудал! А голова? Что за рана у тебя на виске?! – затараторила мама, хватаясь при последних словах руками за щеки. – Да ты весь какой-то израненный! Что случилось?!

Я молчал, улыбаясь ей. Вопросы сыпались из нее, как из рога изобилия, с такой скоростью, что я даже мысленно не успевал ей ответить. Хотя я и не пытался…

Клио поднялась на ноги и несколько мгновений, которые показались мне вечностью, всматривалась в мое лицо. А потом раскинула ручки, засмеялась и побежала в мою сторону.

– Папа! – отчетливо крикнула она, улыбаясь. – Папа!

Она впервые назвала меня так… Внутри меня поднялась волна невероятных ощущений… Я был счастлив. Сердце отплясывало в моей груди нечто воздушное, легкое и радостное. Всего лишь одно слово, а какие эмоции! Я поймал ее и крепко-крепко обнял. Как я скучал по ней! Словно вечность прошла с тех пор, как мы расстались. Я целовал ее нежные щечки, а она радостно хохотала. Я поднял ее, легкую и миниатюрную, над головой и высоко подбросил. Ее синие глаза сияли на фоне такого же синего вечернего неба, а светлые кудряшки развевались на ветру. Поймав ее, я снова прижал свою малышку к себе. Моя маленькая крошка… Хотя нет! Она почему-то уже не казалась крошечной! Она уже была настоящей маленькой леди.

Тут Клио заметила Стефа, стоящего рядом, и радостно помахала ему ладошкой.

– Чао, Клио! – махнул он ей, и она протянула к нему ручки, прося тем самым, чтобы он взял ее. Однако… Он покорил ее, этот бородатый мужчина с добрыми голубыми глазами! Клио обожала моего лучшего друга, как и он ее.

Вдруг скрипнула дверь, и все мы, как по сигналу, обернулись. В калитку вошла Кьяра с Джиджи на руках. Я протянул к ней руку и, когда она приблизилась, обнял ее за плечи, целуя в висок. Потом я внимательно посмотрел на своих родителей, лица которых были живым олицетворением вопросительного знака.

– Это моя почти жена, Кьяра, и мой сын, – сказал я без лишних предисловий.

– Buongiorno, – смутившись, улыбнулась им Кьяра.

Продолжая смотреть на своих родителей, я едва сдерживал смех. Кажется, они начали думать, что кто-то из нас сумасшедший, только пока они не могли определиться, кто именно.

– За две… недели?! – заикаясь, пробормотал мой отец. – Как за две недели ты сделал ребенка?!

– Папа, мне ли тебе рассказывать, как детей делают?! Ну, ускорил слегка…

С минуту мои родители молчали.

– Я не понимаю… – пробормотала моя мама, – ты женился… что ли?

– Наш брак свершился на небесах еще года два назад, – усмехнулся я.

Родители продолжали смотреть на меня, как на слабо адекватного человека.

– Скажи мне, вы останетесь на ночь? – наконец, спросил мой отец.

– Было бы неплохо. Стеф, останешься? – обратился я к своему лучшему другу.

– Могу остаться, если это вас не стеснит, – кивнул Стеф.

– Тогда я схожу за вином, – сказал мой отец. – Не рассказывай подробностей, пока я не вернусь, – бросил он, повернувшись в сторону дома.

Я улыбнулся и посмотрел на маму. Наверное, это было впервые в моей жизни, когда она несколько минут молчала. Она рассматривала нас с открытым ртом, видимо, пытаясь привести в порядок хаос в мозгу.

– Флавио, но… Этот ребенок – твой? В смысле, ты его биологический отец?

– Да, – улыбнулся я. – Его зовут Джиджи, Джанлуиджи. Как Буффона.

Она несколько мгновений смотрела на него. Но я уже не видел этого. Когда мой отец дошел до крыльца и открыл дверь, из нее выскочил… мой кот! Мой кот, который никогда в жизни по доброй воле не выходил на улицу. Он галопом мчался по дорожке в нашу сторону, но когда до меня оставалось метра два, он вдруг резко остановился, сел в свою изящную позу и уставился на меня своими зелеными глазами. В них не было упрека, он просто внимательно и изучающе разглядывал меня. Я присел на корточки и протянул к нему открытую ладонь.

– Чао, котяра… – поприветствовал его я.

Кот не шевельнулся, продолжая сканировать меня своим взглядом. Потом он лениво мяукнул и потерся о мою ладонь своей пушистой головой. Я рассмеялся. Кот встал, сделал два шага, вспрыгнул мне на плечо и, мурлыкая, начал тереться о мою небритую щеку. Все-таки это независимое животное любит меня не меньше, чем я его!

– Единственное, что я могу сказать, – это что твой сын слишком похож на тебя, чтобы усомниться, – услышал я голос своего отца. Только сейчас я заметил, что он уже вернулся с бутылкой вина и пачкой пластмассовых стаканчиков и внимательно рассматривает моего сына.

Мама протянула к Джиджи раскрытые ладони.

– Кьяра… могу я…? – обратилась она к Кьяре.

– Конечно, синьора, – и передала ей на руки Джиджи. Он несколько подозрительно уставился на свою бабушку, но не заплакал.

Отец, стоящий рядом, протянул к нему руку и погладил по голове, словно хотел убедиться, что все это ему не снится. Потом он выразительно посмотрел на меня, протягивая мне стаканчики.

– Мне нельзя сейчас вино… – произнес я.

Отец вопросительно приподнял бровь.

– Рассказывай, – лаконично сказал он.

Кот уже спрыгнул с моего плеча и подошел к Кьяре. Она присела и протянула к нему руку.

– Чао! Как поживаешь, котяра? Ты так вырос и похорошел, – потрепала она его по загривку, и кот довольно замурлыкал.

Мои родители недоуменно смотрели на них, осознавая, что понимают еще меньше, чем раньше.

Когда Кьяра встала, кот, вспрыгнул на столик в близстоящей беседке и уселся там, глядя издалека на нас. Я обнял Кьяру за плечи, притянул к себе и поцеловал в голову. Она нежно потерлась виском о мою щеку, почти как мой кот, а потом ответила на мой поцелуй, прикоснувшись к моей щеке своими нежными губами.

Я начал свой рассказ. В общем-то, он был достаточно коротким, потому что мне не хотелось пускаться в пространные воспоминания моего мрачного состояния на протяжении этих почти двух лет. Но когда дело дошло до моей поездки в Апулью, вмешался Стеф.

– Позволь, продолжу я, Флавио. Ты мало, что знаешь из этих двух недель.

Мои родители непонимающе воззрились на него, и он начал рассказывать. Мать с отцом, похоже, испытали неподдельный шок, когда он поведал о звонке Леонардо, который сообщил ему, что я попал в аварию. А когда он сказал, что два дня я был в коме, слезы брызнули из глаз моей мамы, и она в ужасе закрыла рот рукой. Стеф не стал пускаться в долгие объяснения, за пять минут рассказав все остальное. По щекам моей мамы в три ручья текли слезы, и я не выдержал и подошел к ней, обнимая ее и Джиджи, которого она все еще держала на руках.

– Мама, все ведь хорошо. Я жив, теперь все хорошо.

Она уткнулась мне в грудь и разрыдалась, не в силах вымолвить что-либо.

– Ты… герой. Я горжусь тобой, – сказал мне отец, вытирая глаза. Я посмотрел на него, обнимая маму, и улыбнулся.

Джиджи завертелся, и я отстранился, а он протянул ко мне ручки, просясь в мои объятия. Я взял его и посмотрел ему в глаза. Он сжал между своих ладошек мой небритый подбородок и, хлопая по нему ручками, заулыбался.

– Папа! – услышал я за спиной тонкий голосок моей дочери и обернулся. Она протягивала ко мне ручки, тоже просясь ко мне.

Я подошел к Стефу, и он пересадил мне на руки мою дочь. Только сейчас я осознал, что она на самом деле совсем не легкая пушинка. Легкая пушинка – это Джиджи, а вот она вполне себе весомая леди. Я поцеловал ее в лобик.

– Клио, это твой младший братик, Джиджи. Джиджи, а это твоя старшая сестренка, Клио.

Я, наверное, был еще слаб физически, но мне стало тяжело держать их. Потому я присел на корточки, поставив Клио на землю, но не выпуская из своих объятий, а Джиджи посадил к себе на колено. Мои дети стояли друг против друга и внимательно, во все глаза с любопытством рассматривали друг друга. Джиджи отреагировал первым: он протянул вперед ручку и потрогал Клио за нос. Она не шевельнулась, но потом неожиданно рассмеялась и с детской непосредственностью обняла своего братика, как куклу. Он по сравнению с ней и, правда, казался куклой.

Я счастливо улыбнулся, обняв их, и взглянул на Кьяру. Она стояла около Стефа, и оба они с умилением смотрели на нас.

– Мяу! – раздалось рядом со мной и, опустив вниз глаза, я увидел своего кота, сидящего на дорожке в полуметре от нас и оценивающе глядящего на детей.

– Ты ведь сможешь следить за двумя детьми, правда? – спросил я своего кота.

Он перевел взгляд на меня.

«Ах, так это еще один твой отпрыск? Ты так после каждого отсутствия будешь с новым приезжать? Но, впрочем, очаровательное создание. И, наконец-то, похоже на тебя.

Я ведь не чаял увидеть тебя снова, потому весьма счастлив лицезреть тебя в двойном, так сказать, экземпляре.

Конечно, я позабочусь и о нем тоже. Тем более, что теперь у меня есть достойный помощник: эта милая особа женского пола, с которой мы уже успели сработаться раньше… И этого бородатого мужчину тоже приглашай почаще посмотреть вместе футбол за пиццей.

И главное, слушайте, что я говорю, и будет вам счастье!»

Клио с Джиджи, заметив моего кота, радостно бросились к нему, громко вереща каждый на свой лад. Кот кинул на них дикий испуганный взгляд и метнулся со скоростью гепарда в сторону открытой двери в дом, возможно, пожалев о только что данном мне обещании заботиться о моих отпрысках. Ведь раньше его тянули то за хвост, то за усы в одну сторону. Теперь буду тянуть одновременно в стороны противоположные.

 
ОСЕНЬЮ 2017 ГОДА ВЫЙДЕТ ПРОДОЛЖЕНИЕ ЭТОЙ ИСТОРИИ. НЕ ПРОПУСТИТЕ!