Текст книги "Курица в полете"

Восток. Но… Дальше все было как в плохих фильмах: заболел мой сын, и я, разумеется, решила, что это мне кара за намерение разрушить разом две семьи. И категорически отказалась от него. Мне на мгновение тогда почудилось, что он вздохнул с облегчением… Больше мы не виделись. И встретились четыре года назад. Я к тому времени овдовела, сын вырос и жил отдельно, и его дочки уехали за границу… Но ему уже за шестьдесят, нет сил что-то рушить, и у нас начался самый банальный роман. И знаете, нам так хорошо вместе… Наша совесть чиста. Он, конечно, изменяет со мной жене, но не чувствует больше своей вины. Он создал ей в высшей степени комфортную, благополучную жизнь, но на решительные шаги ему не хватает сил. Я это понимаю, мне и так хорошо с ним… Я даже могу сказать, что я счастлива. Вот рассказала все и вижу – рассказывать-то нечего, собственно… просто иногда кажется, что мы оба прожили какую-то не свою жизнь… Хотя он, вероятно, так не думает. Простите, что заморочила вам голову такой ерундой. Иногда кажется, что твоя история бог весть какая запутанная и драматическая, а расскажешь другому человеку – пшик! Или просто я не умею рассказывать… Знаете, я иногда думаю: вот дай мы себе волю в молодости, все давным-давно перегорело бы… А так мы сохранили что-то… Знаете, как у Тютчева: «О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней…» Я просыпаюсь и засыпаю с мыслью о нем, я вспоминаю наши поездки, наши свидания. Я мысленно с ним разговариваю, рассказываю о своих делах… А когда мы встречаемся, он так спешит выговориться, посвятить меня в свои дела… И я твердо знаю: у него нет никого ближе меня – и даже хорошо, что мы живем врозь. Мы ведь уже старые… если б стали жить вместе, кто знает, как бы все повернулось… Ох, простите, я вас заболтала, но вы сами виноваты, в вас есть что-то такое, что хочется все вам рассказать. Ну а вы? Вы замужем?

– Нет.

– А любовь… у вас есть любовь?

– Даже не знаю, что ответить…

– Без любви нельзя, совсем нельзя!

– Я понимаю… У меня была любовь…

И Элла вдруг все ей рассказала.

– Боже, какая романтическая история! – всплеснула руками Елизавета Петровна.

Они проболтали допоздна и расстались почти подругами.

На улице было хорошо – сухо, чисто и тепло, плюс три градуса, и Элла решила пройтись пешком. Разговор с Елизаветой Петровной разбередил все чувства, и надо было успокоиться. Сейчас не до любви. Впереди уйма работы! Агентство, радио и, скорее всего, телевидение. Елизавета Петровна уверена, что мое шоу будет иметь успех. Надо завтра же начать поиск старинных поваренных книг, порыться в Интернете, поспрашивать знакомых. Это интересно! А любовь… Что ж, если она мне суждена, я ее найду, а на нет и суда нет… Она и не заметила, как добрела до дому. Едва она вышла из лифта, как открылась дверь соседской квартиры.

– Элла, – позвал ее сосед, пожилой, но весьма шустрый профессор МГТУ, – вам тут прислали цветы! По какому случаю, ведь день рождения ваш еще не скоро, насколько я помню?

Он явно ничего не знал о кулинарном шоу.

– А разве без повода цветы не присылают? – улыбнулась она.

– Вероятно, вы правы. Откройте вашу дверь, я вам сейчас это занесу!

И он вытащил на площадку огромную, похожую на лодку корзину цветов, завернутых в несколько слоев бумаги. Сердце ухнуло вниз. Воронцов? Но корзина была от Махотиных. «Дорогая Элла, поздравляем с удачным дебютом, желаем счастья, сил и много-много радости и любви. Люба и Вячеслав». Элла была растрогана. Корзина с экзотическими цветами волшебно преобразила комнату, а Элла вдруг ощутила каменную усталость, повалилась одетая на диван и уснула.

К утру здорово похолодало, и, собираясь на работу, она подумала, не надеть ли норковую шубу, вытащила ее из шкафа, покрутилась перед зеркалом, а потом сняла и повесила на место. Нет, это будет уж чересчур, нельзя так расстраивать коллег. Интересно, они уже в курсе? Если да, то Валерий Яковлевич наверняка встретит ее с цветами. Он вообще балует своих сотрудниц цветами, иной раз без всякого повода приносит им по букетику или по одной розе…

Но в офисе ее встретили гробовым молчанием. Ни поздравлений, ни комментариев, пусть и ядовитых, – ничего. Вероятно, они не знают, а в агентстве что-то случилось… Проиграли легкое дело? Или им отказались продлить аренду?

– Элла Борисовна, Валерий Яковлевич просит зайти, – строго, официально проговорила Леля.

А, сообразила Элла, это они делают вид, а в кабинете у Серова начнутся поздравления. И она с легкой улыбкой вошла к шефу. Но никаких поздравлений, никаких цветов. Валерий Яковлевич был чрезвычайно мрачен.

– Садитесь, Элла Борисовна, – холодно проговорил он.

– Что-то случилось?

– Увы!

– Но что? – испугалась Элла.

– Элла Борисовна, мне неприятно это говорить, но… нам придется с вами расстаться.

– Расстаться? Почему? – ошарашенно спросила Элла.

– Видите ли, юрист, который печет пироги на телевидении, не может претендовать на серьезное к себе отношение!

Элла все поняла.

– Вы безусловно не правы, никто не стал менее серьезно воспринимать Генри Резника, оттого что он иногда поет по телевизору, или Барщевского… Но вы меня опередили. Я как раз хотела просить вас начать подыскивать мне замену, я ухожу. Разумеется, я отработаю две недели, если вы настаиваете, но, если возможно, я бы хотела поскорее передать дела, меня еще пригласили на радио вести ежедневную рубрику, и у меня нет ни малейшей охоты и необходимости терпеть беспардонное хамство вашей любовницы, которая не в состоянии даже скрыть свою зависть.

Сказать, что Серов удивился, – это ничего не сказать. Но не меньше удивилась и сама Элла. Она могла защитить интересы клиента, но себя защищать она никогда не умела. Кажется, я и впрямь начала новую жизнь!

– Ну что ж, рад за вас, – выдавил из себя Валерий Яковлевич. – В принципе, если вы не хотите больше тут работать, то можете передать дела уже завтра. Мне тут порекомендовали одну даму… И завтра же мы полностью рассчитаемся.

– Прекрасно! К которому часу мне приехать? Лучше бы с утра, у меня завтра днем съемка! – соврала она.

– Как вам будет угодно, – пробормотал Серов, ожидавший чего угодно, только не этого.

– Прекрасно! Я приеду к десяти! Надеюсь, моя преемница не заставит себя ждать?

И она вышла из кабинета. С милой улыбкой кивнула Леле, которая даже не удосужилась ответить, направилась в комнату, где просидела много лет.

– Привет, девушки! Что вы так на меня смотрите? Мне надо только взять кое-что из стола. Завтра заберу остальное! Счастливо оставаться.

– Элла, вы уходите? – с трудом выдавила из себя Мария Игоревна.

– Да, наши желания с шефом совпали, и это прекрасно! Что может быть хуже несовпадения желаний во всех областях жизни? И как я понимаю, желание шефа совпадает еще и с желанием коллектива? Это совсем хорошо! До завтра, коллеги!

И она вышла с гордо поднятой головой. Но когда ее уже нельзя было увидеть из окна, Элла не сдержала слез. Она столько лет работала с этими людьми, и ей казалось, что они хорошо к ней относятся. Неужели полчаса на экране могут разом разрушить человеческие отношения? И ведь это только начало, а потери уже ощутимые… Ну ладно бы бабы, а Серов? Неужто ему не стыдно?

Чего я, дура, плачу? Не стоят они моих слез, если так злобно завистливы. Ну ладно, завтра я им еще устрою сеанс черной зависти!

Утром Элла навела немыслимую красоту, как ее учила Машка, надела норковую шубу, надушилась и вызвала такси. Ехать в метро в такой шубе казалось ей кощунством. Когда она вошла в офис, у всех отвисла челюсть. Норковые шубы в Москве не редкость, но качество этой шубы, а следовательно, и ее цена, сразу бросались в глаза. Не хотела я вас дразнить, подумала Элла, но вы сами напросились.

Дела она передавала молодой – лет двадцати пяти – девушке, которая явно мало разбиралась в авторском праве. Но она по крайней мере не исходила завистью, а была чрезвычайно озабочена предстоящей работой. И на том спасибо. Обиднее всего, что Мария Игоревна была заодно со всеми. Элле казалось, что они все-таки дружат… Ну да ладно. Собрав вещи, она зашла к Серову, который, пряча глаза, выдал ей конверт с деньгами. Она вскрыла его и пересчитала деньги у него на глазах.

– Не думаете же вы, что я вас обсчитал! – не выдержал он.

– Мало ли чего я раньше не думала! Все в порядке, Валерий Яковлевич. Всего наилучшего!

– Элла Борисовна… вы… это… не поминайте лихом!

– Да боже меня сохрани. Зачем? Я просто забуду вас как дурной сон.

И с этими словами она навсегда покинула литературное агентство «Персефона».

А днем она поехала на радио. Студия располагалась тоже на Королева, 19. Маленькое, тесное помещение, где было лишь три комнаты и постоянно толокся народ. Суета была, пожалуй, еще почище чем в телестудии, но Элле там понравилось. Елизавета Петровна познакомила ее со всеми. Элла подписала договор, заполнила анкеты, какие-то карточки и вышла с постоянным пропуском сотрудника радиостанции. Надо позвонить Машке и позвать ее в ресторан – отметить такие важные события. В вестибюле она столкнулась с Пузайцером.

– Аркаша! Привет! – Она окинула его удивленным взглядом. Интересно, что в нем так привлекло Машку? Она не могла понять.

– Элла, привет, ты что тут делаешь?

Она молча протянула ему пропуск.

– Сила! А что я говорил? Замуж пока не собираешься? Нет? И правильно! Кстати, наши все считают, что твое шоу хорошо пойдет. Думаю, в начале марта будем снимать дальше… Слушай, а как там твоя подруга поживает?

– Машка? Вот хочу с ней сегодня встретиться.

– Привет ей от меня!

– Спасибо, передам!

– Ну а как вообще дела?

– Меня с работы выгнали! – не без удовольствия сообщила Элла.

– За что? – воскликнул Пузайцер.

– А вот за наше шоу и выгнали.

– Да ладно, не гони пургу!

– Честное пионерское!

– Обзавидовались, что ли?

– Именно! Да как поспешили! Шоу в субботу, а в понедельник – позвольте вам выйти вон.

– А чего ты веселишься?

– Плакать мне, что ли?

– Тоже верно, ты у нас не пропадешь! Они еще будут тебя умолять вернуться, козлы.

– В основном козы.

– Между прочим, моя жена собирается на Новый год печь твой кекс! И ты ей жутко понравилась. Вот, говорит, наконец нашли бабу без затей. Так она выразилась. А она, чтоб ты знала, больше всего на свете ненавидит затеи. Ей главное, чтобы было всем понятно. Это, считай, глас народа. Ну все, лапка, я утек! Машке привет не забудь передать.

Интересно, он влюбился в Машку или просто благодарен ей за необременительный секс? Я вот тоже благодарна Воронцову за необременительный секс. Ей очень понравилось это выражение. А любовь – штука весьма обременительная. Вон Елизавета Петровна храбрится, хорохорится, а сама мучается, страдает. Это и козе понятно. Она вытащила из сумки мобильник:

– Алло, Машуня, тебе привет от Пузайцера! Два раза передавал! А у меня куча новостей. Предлагаю где-нибудь пообедать. Вернее, поужинать.

– Заманчиво, но я не могу пить теперь, ты же понимаешь.

– А переживешь, если я выпью бокальчик вина?

– Без проблем. Ты где сейчас?

– В Останкине.

– Ты что там делаешь?

– Расскажу при встрече.

– Ладно, можешь заехать за мной в салон? Я попробую освободиться пораньше.

– Договорились.

Когда Элла выложила подруге все события последних дней, Машкины глаза опять налились слезами сочувствия.

– Какие же люди сволочи! Подумать только! Нет бы порадоваться за коллегу! Ну хоть бы притворились…

– Да, уж очень все откровенно! Могли бы как-то исподволь, постепенно сживать меня со свету… Да фиг с ними, Машка, мне же лучше! В конце концов, если понадобится, найду я себе другую работу, а пока не пропаду!

– Нет, Элка, ты должна подкопить деньжат и через годик открыть свое литературное агентство, конкурирующее! Я тебя уверяю, клиентура будет! Да мне Люба Махотина говорила, что Вячеслав Алексеевич тебе страшно благодарен. А кстати, ты пригласи Любу к себе в агентство. Насколько я понимаю, она дохнет с тоски и с радостью к тебе пойдет!

– Но она в авторском праве ни бельмеса не знает.

– Ерунда! Научится! Не боги горшки обжигают, она же все-таки юрист. Да, мама просила передать, что ты ей очень понравилась в телевизоре! Очень! И она жаждет приготовить на Новый год перепелок!

– А жена Пузайцера собирается печь мой кекс!

– Плевала я на жену Пузайцера!

– Нет, Машка, не хочу я открывать литературное агентство! Надоело!

– Ну и дура! Сколько ты продержишься в эфире, никто не знает, а литагентство верный кусок хлеба.

– Тебе так кажется. И потом, я совсем ничего не могу возглавлять.

– Сможешь! Обнаглеешь со временем и сможешь! Куй железо, пока горячо! Мне тоже казалось, что я со своим филологическим образованием живо прогорю. А вот держусь же, и очень неплохо. Поговори с Любой, я уверена, она согласится и поддержит тебя.

– Пока я не желаю об этом думать! Не хочу! Машка, я предлагаю выпить за тебя. Чтобы ты была здорова и счастлива! Больше ничего не скажу, ты сама все понимаешь!

– Спасибо, Элка! Ты не думай, я тебе завидовать не буду.

– Мне такое и в голову не приходило! Давай чокнемся, минералкой тоже можно.

К столику подошел официант с бутылкой шампанского.

– Мы не заказывали! – удивилась Маша.

– Вам просили передать!

– Кто?

– Вон с того столика!

За «тем» столиком сидела незнакомая компания из пяти человек. В ответ на удивленный взгляд подруг им оттуда приветливо помахали.

– Элка, я не я буду, если это не твои поклонники!

– Какие поклонники, ты сдурела?

– Нет, я не сдурела.

От компании к ним уже направлялась высокая полная дама со сложной прической.

– Прошу прощения, это мы вам прислали, мы в восторге от вашей передачи и так рады вас тут встретить! Знаете, мой муж тоже смотрел и сказал, что у него все время текли слюнки. И потом, вы женщина из жизни, это так приятно… Мы бы вам цветы послали, но тут с цветами напряженка, вы уж возьмите бутылку и распейте на Новый год!

– Спасибо, больше вам спасибо, – смущенно бормотала Элла.

– А можно с вами сфотографироваться, а то мне подружки не поверят?

– Можно, конечно.

Женщина радостно вскинула руку и села рядом с Эллой, а симпатичный толстый мужчина из их же компании несколько раз щелкнул фотоаппаратом.

– Спасибо вам большое, и дай бог удачи!

– Да, Элка, это круто, – давилась от смеха Машка. – То ли еще будет! Это после одного показа!

– Да ну, случайность! Я сегодня ехала в метро – и хоть бы что…

– Тем не менее! А шампанское хорошее хоть? Надо же, новосветское! В Новый год я тоже могу чуточку выпить! Или у тебя другие виды на эту бутылку?

– Конечно!

– С Воронцовым надеешься распить?

– Ты очень прозаически мыслишь, Машуня! Эта бутылка станет первым экспонатом в музее славы великой телезвезды Эллы Якушевой! Я снабжу ее этикеткой с надписью: «Эту бутылку г-же Якушевой подарили восторженные поклонники после первого же эфира!» А ты уже нацелилась…

Подруги покатились со смеху.

– Машка, послушай, а ты ничего не путаешь? – отсмеявшись, спросила Элла.

– Насчет чего?

– Насчет отцовства Пузайцера, что-то больно быстро твоя беременность обнаружилась. Какой у тебя срок может быть?

– Пять недель. Ты же знаешь, у меня месячные как часы, а тут задержка больше недели. Меня как что-то стукнуло. Ну сейчас ведь есть экспресс-диагностика, выявление на ранних стадиях… Нет, все точно, не сомневайся. Да, имей в виду, если Пузайцер еще про меня спросит, скажи – у нее безумный роман!

– Понятно, чтоб потом не возникал?

– Именно! Ну все, поехали, я тебя отвезу!

– А тебе машину-то можно водить?

– Понятия не имею, но я ж без машины как без рук!

На следующий день ее пригласили на посвященный Новому году вечер, который устраивало руководство канала. Но она идти отказалась, сославшись на неотложные дела. Она вообще не любила многолюдных сборищ, а тут ей почудилось, что все будут тыкать в нее пальцами, смеяться и пожимать плечами. Или в лучшем случае не замечать ее. Особенно настаивать никто не стал. Дело вполне добровольное.

Но после вечеринки ей позвонила Люба Махотина:

– Элка, Слава очень удивлен, что тебя вчера не было на их сборище. Тебя приглашали?

– Да, но я не хотела.

– Стесняешься, дуреха?

– Есть немножко, – не стала возражать Элла.

– Ну и зря. Все, кто видел программу, в восторге. Но я тебя понимаю. Сама не люблю эти тусовки и по мере возможности не хожу. Слушай, а где ты Новый год встречаешь?

– У Машки.

– Знаешь, она мне так нравится! Ужасно милая. И руки у нее – чудо! А у них много народу бывает?

– Да нет, мы обычно втроем встречаем, потом ее мама ложится, а мы куда-нибудь едем… к друзьям.

– А в этом году куда собираетесь?

– Не знаю еще.

– В таком случае приезжайте к нам. У нас такая елка – чудо! И вообще! Будет хорошо, а народу немного, все свои. Славка жаждет тебя видеть.

Элла задумалась:

– Ну я не знаю, надо с Машкой поговорить.

– А я уже поговорила, и она согласилась! – засмеялась Люба. – Значит, мы вас ждем!

– Люба, а Воронцов будет?

– Боюсь, что нет. У него же мама в плохом состоянии… Он от нее почти не отходит, хочет отменить или по крайней мере отложить экспедицию, так что… А ты как хотела бы, чтобы он был или нет?

– Не знаю, мне, наверное, все равно.

Ох нет, тебе не все равно, подумала Люба с сожалением. Ей было жалко Эллу – Воронцов ей не пара.

– Любаша, ты хочешь, чтобы я что-то приготовила?

– Боже упаси! Я пригласила профессионального повара из ресторана. Ты что, думаешь, я тебя из-за пирогов или форшмака приглашаю? Имей в виду, если ты явишься с какими-нибудь яствами, я просто обижусь. А вот если как-нибудь еще позовешь нас на вкусненькое, буду рада. Все, я хоть и не готовлю сама ничего, но дел по горло!

Какая она все-таки хорошая баба, растрогалась Элла. И стала думать, что надеть на Новый год. И ничего подходящего не обнаружила. Может, поехать купить что-то в магазине «Пышка»? Да ну, лень. Еще надо приготовить фаршированную рыбу… Тоже лень, но надо, я обещала. Хорошо, что карпы уже куплены. Она решительно поднялась и пошла на кухню. Включила радио. И опять услышала песню, от которой уже готова была лезть на стенку: «Девочкой своею ты меня назови, а потом обними, а потом обмани…» Бред какой-то… Не говоря уж о рифме… Ей казалось, что эта песня лезет из всех щелей… и у песни есть мордочка… мордочка Зои Звонаревой… У меня что, совсем крыша съехала? Почему-то сегодня фаршированная рыба далась ей очень тяжело, как никогда раньше. Хорошо, что больше ничего готовить не надо. Любашка благородно от всего отказалась. Ее вдруг зазнобило, затрясло. Господи, неужели грипп, свирепствовавший в Москве, ее все-таки настиг? Она померила температуру. Тридцать девять и пять. Ни фига себе! Вот вам и Новый год! Надо срочно что-то делать! Она наглоталась каких-то таблеток, выпила фервекс и легла в постель. Надо бы позвонить Машке и предупредить, что я не приду завтра… И рыбы им не будет. Я готовила ее уже больная вдрызг, Машке сейчас нельзя заражаться…

– Элка, – чуть не плакала Маша, – Эллочка, ну что же это? У тебя лекарства-то есть? Может, как-нибудь встряхнешь себя, а? Соберешь волю в кулак?

– Машка, мне и собирать нечего, какая там воля. Мне только спать охота. Сил нет ни на что!

– Я завтра утречком к тебе заеду, привезу что нужно!

– Не вздумай! – закричала Элла. – Тебе нельзя! Я прекрасно обойдусь. У меня полно фаршированной рыбы!

– Да, наверное, мне лучше держаться подальше… Но к Махотиным я одна не поеду.

– Ну и зря, у них приятно. Передай им привет и поздравления, у меня самой нет сил звонить.

– А я тебе все равно в полночь позвоню! Ты ж, наверное, будешь телевизор смотреть?

– Не знаю, ладно, подруга, не могу больше говорить.

Она проснулась, прислушалась к себе, поняла, что ей плохо и безумно хочется пить. С трудом поплелась на кухню и включила чайник. Тот самый случай, когда некому подать стакан воды… Ну и пусть, сама, что ли, не возьму? В холодильнике есть лимон. Вот сделаю себе сейчас бульонную чашку чаю с лимоном, и мне станет лучше. Может, что-то съесть? Нет, совсем не хочется. Вот тебе и Новый год! До встречи оставалось всего пять часов. А впрочем, все правильно. В этом году мне жизнь сделала такой подарок, и не один… надо и честь знать. В конце концов, грипп, даже тяжелый, даже в Новый год, все-таки лучше, чем какая-нибудь страшная, неизлечимая болезнь, катастрофа, авария, смерть близких… Ну не пошла я на тусовку – и что? Да ничего! Надо только будет из спальни перебраться в большую комнату, к телевизору. Или не стоит? Но я ведь теперь тоже имею отношение к телевидению. Смешно, ей-богу. Ах, как жаль, что бабушка до этого не дожила, как бы она радовалась, как гордилась бы мной… Бабушка Женя, единственная, кто не считал, что я должна стать звездой. Она научила меня готовить, чтобы я «имела в руках кусок хлеба», и именно это умение вот-вот сделает меня известной. Слово «звезда» применительно ко мне – просто идиотизм, но все-таки я стану… тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, достаточно популярной… Бабуля, ты бы мной гордилась, да? А ты можешь себе представить, что Лирка стала звездой? Что ее рожа мелькает на всех каналах? И она писательница, а я кухарка… Но она противная, а я – нет. Вероятно, она считает, что все наоборот… А мне наплевать… А потом обними, а потом обмани… А как противно, что нас обнимал и обманывал один и тот же мужик. Интересно, какими духами она душится? Наверняка тошнотворными, сладкими… Ой, как меня тошнит… Я так люблю Новый год, самый лучший праздник… пахнет елкой, свечами, мандаринами… Нет, апельсины лучше пахнут. На них хорошо водку настаивать… Фу, какая гадость… Говорят, в Новый год случаются чудеса… Только не со мной… А каких еще чудес мне надо? Все чудеса уже случились… лимит исчерпан… Не надо жадничать… Нет, я знаю, какого чуда хочу… Чтобы Митя все же приехал к Махотиным в Новый год и Люба сказала ему, что я заболела… И он бы примчался ко мне с цветами и сказал: «Я люблю тебя, Элюня!» Нет, Элюней меня звал Витька… Ох, а мы хотели созвониться под Новый год… Может, я не слышала звонка? Он, скорее всего, звонил на мобильный… Да, наверное… Ладно, потом посмотрю… Зачем, скажи на милость, тебе нужен Митя? И его любовь? Мне нужна любовь… Я так хочу любви, такой, чтобы на край света… Но на краю света я ему не нужна… Там, в краю далеком, чужая мне не нужна… Я ему чужая… Он мне ни разу даже не позвонил… А ну его, я спать хочу, у меня совсем нету сил. А что у меня с телевизором, никак не переключается… Застрял на одном канале… Надо вызвать мастера… Ох, теперь не скоро вызовешь, такие долгие праздники… хотя нет, пульт работает, просто на всех каналах одни и те же лица… А у меня бред. Я хотела позвонить Елизавете Петровне, интересно, где она встречает? С сыном, скорее всего… Нет, я не могу это смотреть. Она выключила телевизор и чуть ли не ползком добралась до своей постели. Буду спать, а чудеса уже позади. Это грустно, однако…

Первого под вечер она проснулась вся мокрая от пота, но с ясной головой. Температура наверняка упала. Она с трудом содрала с себя рубашку, вытерлась и переоделась. Сразу стало еще лучше и захотелось есть. Она померила температуру. Тридцать семь и пять. Совсем другое дело! Пошла на кухню и взяла себе кусок фаршированной рыбы. Вкусно, черт побери! Ведь вот почти в обмороке готовила, а хорошо получилось. Придется все съесть самой, нельзя же угощать людей рыбой с гриппозной инфекцией. Пожалуй, только Лирке я бы с удовольствием дала этой рыбы… А своим бывшим коллегам нет. Не потому, что их жалко, а просто на них жалко даже рыбы с гриппом… А чуда не случилось. Никакого. Она взяла себе еще рыбы, заварила чай и отправилась к телевизору. Но по дороге увидела, что автоответчик включен и мигает вовсю. Я забыла его выключить, когда пришла… А звонка не слышала, что ли? Хотя тут разве услышишь, когда за окном непрерывно взрываются петарды? А телефон звонит негромко, и я спала как убитая. Надо послушать. Пять звонков.

«Эллочка, поздравляю вас, милая, и желаю вам всего-всего, а главное – любви! Ваша Елизавета Петровна».

Кто о чем, а вшивый о бане, раздраженно подумала Элла.

«Элка, привет тебе, звоню из городу Парижу! С Новым годом тебя! Приеду, повидаемся! Целую!»

Это звонил старый университетский приятель, вот уже год живущий во Франции.

«Привет, мафиозная подстилка! Тебе в этом году пофартило, сука, но ты зря радуешься!»

Элла замерла. Голос был совершенно незнакомый, но такой ненатурально-грубый, как будто текст произносила очень плохая актриса.

«Эллочка, это мама. Поздравляю с праздником, надеюсь, ты веселишься! У меня все прекрасно, Томас шлет тебе привет! Целую!»

«Элка, куда ты девалась? – испуганный голос Машки. – Куда тебя понесло с температурой? Как вернешься, позвони. И включи мобильник, черт бы тебя побрал!»

В этот момент телефон зазвонил. Элла взяла трубку.

– Алло, – слабым голосом проговорила она.

– Ты, звезда экрана, – раздался мужской голос.

– Алло, кто говорит?

– Не твое собачье дело. Ты учти, ты не звезда, а п…а экрана! Сколько твой е…рь заплатил, чтоб тебя…

Элла, вся дрожа, швырнула трубку.

Звонок повторился, но она сидела неподвижно. Какая гадость! И кто это старается? Мужчина, женщина… Они заодно или даже не знакомы между собой? Но за что? Кому я так насолила? Может, там были другие претендентки на роль ведущей, и я перебежала им дорогу? Нет, в этих звонках есть что-то общее. Мол, ты попала на экран благодаря кому-то, кто с тобой спит… Мафиозная подстилка… И что за удовольствие звонить человеку и говорить такие мерзости? Хотя тут все элементарно. Видимо, я им тоже сильно испортила настроение… А ведь это только начало, меня всего один разочек показали, и уже такое… То ли еще будет. Как это перенести? А как другие переносят? Надо будет спросить у кого-нибудь, у того же Пузайцера или у Елизаветы… Надо просто научиться не обращать внимания. Она с трудом поднялась и пошла искать свой мобильник, чтобы зарядить его… Но никак не находился зарядник. С досады Элла расплакалась. За окном то и дело взрывались петарды. Да, такого ужасного Нового года, пожалуй, у меня еще не было. Значит, и весь год такой будет? Вот в прошлом году мы с Машкой ездили в новогоднюю ночь к Ступишиным на дачу, играли во что-то, уж не помню, и я выиграла главный приз… Я тогда решила, что в Новом году меня ждет что-то хорошее, важное, я думала – любовь, а оказалось, телевидение и радио. Любовь тоже могла быть, но, видно, не судьба. И она еще горше заплакала.

К вечеру температура опять подскочила. Но она собралась с силами и позвонила Машке.

– Куда ты девалась, ненормальная? – накинулась на нее подруга.

– Да никуда, просто не слышала звонка, спала, и еще эти петарды…

– Тебе лучше?

– Немножко. А как вы встретили?

– Нормально, только без тебя скучали. Я никуда не поехала, завалилась спать, а сегодня весь день блаженствую. Хожу в халате, смотрю телик, ем – словом, веду типичный образ жизни беременной бабы. И совершенно от этого счастлива!

Элла хотела рассказать подруге об этих гнусных звонках, но передумала. Зачем портить человеку праздник? А еще она позвонила Елизавете Петровне. Та обрадовалась звонку, искренне огорчилась, узнав, что Элла больна, даже предложила приехать, чем-то помочь, но Элла категорически отказалась.

– Да что вы, Елизавета Петровна, я умею одна болеть. У меня все есть, не хватало еще вам заразиться! Сейчас я, по вашему примеру, отключу телефон. Все звонки уже были…

– Ох нет, судя по вашему голосу, главный звонок еще не прозвонил.

– У меня нет главного…

– Бросьте, Элла, вы ж говорили, что он не женат.

– Ну и что?

– Позвоните ему сами! Если б я могла сама ему позвонить, когда мне хочется… Он, правда, говорит, чтобы я звонила, но я боюсь услышать равнодушный голос…

– Вот и я боюсь.

– А вы не должны бояться. У вас другое… У вас все впереди… В конце концов, кто сказал, что мужчина должен звонить первым? Позвоните. Новый год – прекрасный повод!

– Вы так считаете? – В голосе Эллы прозвучало сомнение…

– Безусловно! Позвоните, поздравьте, а там кто знает, как еще повернется разговор.

– Я попробую!

Элла глубоко задумалась. А в самом деле… Почему я не могу позвонить? Наверное, я должна была позвонить ему еще раньше, когда узнала, что у него умер отец… выразить соболезнования… А в Новый год и в самом деле можно! Или лучше завтра? Нет, позвоню прямо сейчас!

И она набрала его домашний номер. Там попросту никто не ответил.

– Ну и ладно, на нет и суда нет, – произнесла она вслух и хотела отключить телефон, но не стала этого делать. А вдруг он сам позвонит в Новый год?

Эти сволочи небось тоже отдыхают и звонить не станут. А я ему еще разок позвоню, попозже.

Но она уснула, проснулась уже ночью, и не было сил ни на что.

Утром температура опять немного упала – и она позвонила Воронцову.

– Алло! – ответил молодой женский голос.

Элла положила трубку. Вот тебе и поздравление! Новый год начался хуже некуда.

Но все, как известно еще со времен царя Соломона, проходит. Грипп и мерихлюндия тоже. И ко всему можно привыкнуть, даже к грязной ругани на автоответчике. Эти звонки повторялись с завидной регулярностью, и в результате Элла перестала его включать. В конце концов у нее есть мобильник. Видимо, на мобильник они звонить боятся, там высвечивается номер. Трусы, гадкие, мелкие трусы. Голоса менялись, а стиль и лексика – нет. И она решила, что это развлекаются ее бывшие коллеги. Их не так мало, у них есть друзья и родственники, которым можно поручить столь приятное развлечение. А между тем в эфир каждую неделю выходила ее программа, и однажды Пузайцер сообщил ей, что для утреннего времени у нее на удивление высокий рейтинг. И в конце февраля или в начале марта, скорее всего, начнут снимать следующий блок. К тому же через неделю ей предстояло участвовать в популярном дневном ток-шоу на родном канале. Ей уже делали рекламу. Предсказания Пузайцера сбывались. В метро и на улице ее часто узнавали. Она стала носить платок, пряча под ним свои каштановые кудри, и заказала очки с простыми стеклами. Летом, конечно, будет сложнее. В окрестных магазинах ее мгновенно опознали продавщицы и были безумно с нею ласковы и любезны. В советское время я могла бы извлечь из своей популярности много практической пользы – покупать без очереди, получать дефицитные продукты, со смехом думала она. Однажды продавщица в булочной, краснея, попросила у нее совета – как приготовить лосятину, муж где-то добыл огромный кусок. Она попробовала поджарить, мясо оказалось жестким и невкусным.

– Нет ничего проще, – с удовольствием ответила Элла. – Положите на ночь, а еще лучше на сутки, в воду с уксусом, можно добавить постное масло, но не обязательно, потом хорошенько промойте и жарьте в духовке до румяной корочки, а потом нарежьте большими ломтями и тушите в сметане! Ешьте с картошкой и брусничным вареньем.