Текст книги "Курица в полете"

– Надо попробовать, – воодушевилась продавщица. А через неделю сообщила, что позвала на лосятину гостей и все трескали, просто ужас! Некоторые, правда, насчет брусничного варенья не поняли, но мне понравилось, ужас!

И с тех пор она воспылала к Элле такой неистовой любовью, что та стала ходить за хлебом в другую булочную.

Элла купила себе компьютер и подолгу сидела в Интернете, выискивая рецепты, простые и доступные, для радио. Для телевидения у нее пока еще своих хватало. Но, прежде чем дать рецепт в эфир, она считала своим священным долгом попробовать самой это приготовить, что-то добавить, усовершенствовать, может быть. Кое-что она браковала, что-то брала на вооружение для себя, но в результате этой творческой деятельности она еще располнела. Эти два-три кило уже мешали ей жить, и пришлось все-таки сесть на диету. Помогло, она довольно быстро сбросила то, что набрала. И теперь решила – пробовать не больше одного рецепта в день. И уж не есть тогда ничего другого. Короче, она экспериментировала! А программа продолжала набирать рейтинги. Иногда Элла принимала гостей, в том числе и Махотиных. С Любой они опять очень сдружились, и с Вячеславом Алексеевичем тоже, хотя он был постоянно занят. Но, встречаясь с Эллой, всегда радостно улыбался. Она была его протеже и полностью оправдывала все рекомендации. К тому же всегда фантастически вкусно его кормила. Прелесть что за баба. О Воронцове Элла больше речи не заводила. При воспоминании о нем – а она все-таки иногда вспоминала – больше не жужжали золотые пчелы. В ушах звенел радостный, молодой голосок: «Алло! Я вас слушаю, говорите!» Меня он тогда сразу согласился отвезти домой, а эта наверняка у него ночевала. Судя по голосу, ей совсем немного лет. Девчонка, кожа да кости небось… Но ему такие милее, что ж поделаешь. Попробовал что-то другое, не понравилось. Как говорится, вольному воля… Хотя последний его вопрос был: «А от меня у тебя бегут мурашки?» Я, дура набитая, сразу призналась: «Да!» Но тут ему позвонила мама… А если б тогда ничего не случилось, что было бы после моего «Да!»? Он пошел бы ко мне, остался бы? Наверное, иначе зачем был этот вопрос насчет мурашек? Из простого любопытства? Мужского тщеславия? Черт его знает, не буду даже думать о нем! Хорошо, что далеко не зашло, а то мучилась бы не знаю как. А разве я сейчас не мучаюсь? Мучаюсь, но несильно, могло быть куда хуже! И вообще, не бывает так, чтобы все – популярность, телевидение, высокие рейтинги и «счастье в личной жизни». Она уже многое знала о частной жизни некоторых звезд канала, звезд женского пола, знаменитых по-настоящему, не ей чета, как говорится, популярных уже в течение многих лет. Ну и что? У одной ребенок без мужа, у другой ни мужа, ни ребенка, у третьей такой муж, что лучше бы его и не было… Телевидение и семья, похоже, плохо сочетаются. Кстати, одна из этих женщин, ведущая политического ток-шоу, талантливая, умная, к которой Элла относилась с огромным уважением, еще когда и не подозревала, что будет работать на телевидении, как-то остановила ее в коридоре Останкина и сказала, что ей страшно понравилась Эллина передача, что она даже попробовала приготовить по ее рецепту салат из капусты с клюквой и яблоками.

– Какая прелесть! И витамины и польза, а при этом вкусно до чего! Моя мама тоже всегда вас смотрит! Поздравляю!

Элла была польщена. И понимала, что это сказано искренне. В конце концов, кто ее за язык тянул, правда?

Кстати, в тот самый день Елизавета Петровна шепотом сообщила Элле, что собирается в Довиль.

– Всего на пять дней, но я все равно совершенно счастлива! Между прочим, Элла, вами очень интересуется один человек… Вот вернусь из Довиля, непременно вас познакомлю!

– Да, и кто это? – улыбнулась Элла.

– Прелестный человек, умница, вдовец! Он влюбился в ваш голос, стал расспрашивать о вас, а я порекомендовала ему посмотреть ваше шоу, и он теперь жаждет познакомиться с вами. Это мой сосед по дому, у него своя сеть аптек, пока небольшая, но…

А вот и кандидат в глупые ревнивые мужья, как предсказал Пузайцер.

Из Останкина она поехала на строительную ярмарку – присмотреть сантехнику и плитку для ванной и кухни. Люба уговорила ее начать ремонт. Она уже поменяла два окна – в кухне и в большой комнате. На третье пока не хватило духу. Она решила, что спальню трогать не будет, нужен хоть один неразоренный уголок. Плитку для кухни она купила сразу, а для ванной пока ни на чем не остановилась. Выбор огромный, глаза разбегаются, а ведь плитка не обои, через год-два менять не будешь. В воображении она видела ванную в розовых тонах, но пока не могла ни на что решиться. Попрошу Любку со мной поехать, она в ремонте разбирается, правда, у нее и деньги совсем другие, но она человек деликатный и поймет, что я не могу покупать то же, что она. А вкус у нее прекрасный. И почему я раньше об этом не подумала? К тому же у Любы машина, с ней можно поехать даже на Каширский рынок, там, говорят, все гораздо дешевле. И унитаз надо поменять… Да, тут только начни…

Выходя с выставки, она заметила еще один магазин плитки, заглянула и туда, там цены были намного круче! Но она тем не менее принялась разглядывать выставленный товар. Интересно же!

– Извините, пожалуйста, вы что-то определенное ищете? – обратилась к ней девушка-продавщица.

– Ищу плитку для ванной, но пока только присматриваюсь.

Девушка вздрогнула, уставилась на нее:

– Это вы?

– Что? – не поняла Элла, с изумлением разглядывая странную плитку – малюсенькие кусочки керамики, наклеенные на сетку, которую можно свернуть в рулон. Похоже на мозаику. Очень красиво. Но, взглянув на цену, она решила, что ничего красивого в этой плитке нет. Вот тут-то и прозвучал вопрос девушки.

– Ой, это вы по телику выступаете, да? Я по вашему рецепту пирожки малюсенькие пеку, все просто тащатся!

– Спасибо, мне приятно это слышать!

– Хотите купить эту плитку?

– Эту? Да ни за что! Мне она не по карману!

– А мы вам скидочку сделаем!

– Спасибо, но у меня от нее в глазах рябит! И ванная у меня совсем небольшая.

И она направилась к двери, слыша, как девушки зашушукались.

– Ой, подождите! – пронзительно крикнула одна из них. – Вы мне автограф не дадите?

– Да, пожалуйста! – Автограф Элле давать еще не приходилось. Она расписалась на какой-то бумажке и поспешила уйти.

Ну за каким чертом ей мой автограф? Перед подружками хвастаться? Нашла чем! Гляньте, девки, у меня автограф Эллы Якушевой! А кто такая Элла Якушева? Первый раз слышу! Как, вы не знаете? Она печет пирожки по телевизору! Тоже мне персона!

Да, вот так у людей и едет крыша! Но у меня же есть все-таки чувство юмора… И жизнь меня достаточно помытарила, у меня хватит ума относиться к этому с иронией. Хотя, черт возьми, приятно! Все, конечно, так, но себе-то самой я могу признаться, что курица взлетела? А это покажет доигрывание. Но в полет ведь она все-таки ушла, курица? А далеко ли она способна улететь? Это будет видно. И куда ты, курица, летишь? Да никуда, я не лечу, я летаю! Даже, можно сказать, порхаю! Порхаешь по магазинам плитки и сантехники?

А хоть бы и так! Почему-то на душе вдруг стало хорошо и спокойно. И она поехала домой. Поймала частника. Это был молодой человек лет двадцати пяти, который не обратил на нее ни малейшего внимания. Она сидела сзади. Вдруг у водителя зазвонил мобильник, заиграл «Турецкий марш».

– Алло! – ответил он. – Да, привет! Часика два еще поезжу. Курицу? Ладно, куплю! Пока, моя хорошая!

«Моя хорошая»! Как ей нравилось это словосочетание. Сколько в нем теплоты и нежности. Счастливая, должно быть, жена у этого парня.

А ночью ей приснился дурацкий сон. Она входит в какой-то шикарный магазин обоев, и глаза у нее разбегаются. Она ходит вдоль стендов и видит синие обои, синие с золотыми пчелами. И сразу понимает, что ей надо купить именно эти. Но вдруг с обоев слетает одна пчела и начинает кружить над Эллой и жужжать так воинственно, что сразу понятно – сейчас ужалит. Элла метнулась в сторону, а пчела пролетела у нее над ухом и прожужжала: «Моя хорошая!»

Через несколько дней в квартире начался разгром.

– Ничего, Элка, это разгром созидательный, – утешала ее Люба. – Сейчас, конечно, кошмар, а потом будет хорошо, красиво.

– Да, я понимаю, – довольно уныло отвечала Элла. – До красоты еще дожить надо!

– А хочешь, поживи у нас на даче? Там тепло, уютно, мы приезжаем редко, мешать тебе не будем. Ты своих мастеров в квартире можешь оставить?

– В принципе могу. Да у меня и красть-то нечего.

– Ну так в чем же дело? На даче хотя бы можно нормально мыться по утрам.

Эта фраза решила дело. Она согласилась. Собрала вещички и смоталась.

Дача у Махотиных была небольшая, но современная, элегантная и очень удобная. Но это была лишь половина двухэтажного дома. Во второй половине жила семья эстрадной певицы не первого ряда – мать и две тихие, милые девочки четырех и шести лет, Саня и Маня, с которыми Элла сразу нашла общий язык. Сама певица появлялась крайне редко, как сказала ее мать, которая обрадовалась появлению соседки. И Элле было спокойнее, когда за стенкой живые люди.

– Это Любочка вас уговорила делать ремонт? – смеялась Алла Сергеевна. – Она все что-то усовершенствует, никак не успокоится.

По вечерам они часто чаевничали вместе, Элла как-то испекла даже «Наполеон» – у Мани был день рождения. Восторгу бабушки и внучек не было предела.

Уложив девочек, Алла Сергеевна в сердцах сказала:

– Тоже мне мать, даже и не вспомнила про день рождения… Все по гастролям мотается. Талант у нее, видите ли. Если талант, то зачем рожала? Куда это годится? У нее была нормальная профессия, в наше время вполне востребованная, экономист, и вдруг она все бросила и запела! А я тут отдуваюсь. У меня, между прочим, тоже профессия есть, и я нестарая еще, но ведь не бросишь девок, правда? Поет она! Это ее гадалка с панталыку сбила.

– Какая гадалка?

– Черт ее знает, будь она проклята! Моя дурища поперлась к ней, а та сказала: ты должна резко поменять жизнь, у тебя божий дар и все такое. Ну и началось. Она, правда, неплохо поет – что верно, то верно, и голос есть, но никак по-настоящему не выбьется. Ей уж и Вячеслав Алексеевич поспособствовал на телевидение попасть, но ничего это не дало. Деньги очень большие нужны, чтобы ее клип почаще крутили, а где их взять? Мы уж квартиру продали, чтобы этот чертов клип снять, тут вот теперь живем, а Маньке на будущий год в школу… И как тут быть?

– А отец девочек кто?

– Не отец, а отцы… Где – только одному богу известно. Ох, вы простите, Элла, что вываливаю на вас свои проблемы, но иной раз так припрет…

– Ну что вы… Я понимаю. Меня саму бабушка вырастила, я понимаю…

Но тут к дому подкатила машина.

– Неужели Анька приехала? Слава тебе господи! А девчонки-то уже спят!

– Зато утром сколько радости будет! – улыбнулась Элла и поднялась, чтобы не мешать встрече матери с блудной дочерью. Но Алла Сергеевна ее не отпустила, познакомила с дочкой, которая оказалась милой, немного застенчивой, с усталыми глазами. Она с удовольствием накинулась на Эллин торт. У нее куража нет, подумала Элла. Не выбьется она в первый ряд.

Прожив несколько дней на даче, она поехала в Москву, посмотреть, как продвигается ремонт. Как это ни странно, в комнате уже все было готово, на кухне оставалось лишь наклеить моющиеся обои и установить новую мебель.

– Слушай, Элла, раз уж ты тут не живешь, давай мы и твою спальню тоже отремонтируем, ну глупо же полдела делать. Там у тебя ничего особенного – потолок побелить да обои поклеить, комната не кухня, трубы переносить не надо… – принялась уговаривать ее малярша.

Элла подумала и согласилась. В конце концов, ей хорошо живется на Любиной даче. Воздух свежий, тихо, не говорят по телефону всякие гадости, не тормошат без дела. И она отправилась покупать обои, благо в пяти минутах ходьбы от ее дома находилось множество магазинов и магазинчиков, торговавших тысячами видов обоев. Но она твердо знала, чего хочет, и довольно скоро вернулась домой с покупкой.

– Ой, Элла, я совсем забыла, – смущенно призналась Таня, плиточница. – К тебе тут мужчина заходил. Интересовался, где ты.

– Какой мужчина?

– А немолодой такой, в куртке.

Кто бы это мог быть? А впрочем, кто угодно!

– Он что-нибудь передал?

– Ага. Телефон. Просил перезвонить, как приедешь.

– А где телефон-то?

– Таська, где телефон, который тот мужик оставил?

– На холодильнике лежит!

На бумажке было написано: «Дмитрий Михайлович». И номер мобильника. Сердце оборвалось. Неужели он не знает, что я живу у Махотиных на даче? А если знает, почему не позвонил туда, почему не приехал? Почему сюда явился без звонка? Хотел устроить сюрприз? Он что, думает, я сижу и жду его и дальше буду ждать? Тоже мне нашел Пенелопу. Одиссей хренов… Скиталец окаянный…

Но позвонить хотелось отчаянно.

– Девушки, а вы этому мужику дачный телефон не давали?

– Нет, ты же не велела!

– И правильно!

Однако звонить отсюда невозможно. У девчонок ушки на макушке, да и вообще… Позвоню вечером с дачи.

Она поехала в Останкино, отдала Елизавете Петровне толстую пачку новых рецептов и поинтересовалась, как прошла поездка в Довиль.

– Все хорошо, Эллочка, – без всякого энтузиазма ответила Елизавета Петровна.

– Нет, что-то не так, я чувствую! – встревожилась Элла.

– Сейчас нет времени, но скажу в двух словах: он там случайно встретил знакомых…

– А-а… – поняла Элла и вспомнила отрешенно-неприятное выражение лица, которое ей удалось подглядеть в Шереметьеве. Бедная Елизавета Петровна. Вероятно, при встрече со знакомыми у него было такое же лицо. Я так понимаю, что поездка была испорчена. Ох, как жалко ее…

– Элла, не надо сочувствия, ничего, я свое урвала… Там все-таки были часы и минуты… счастья… да, наверное, можно так сказать… А вы очень посвежели. Совсем другой цвет лица! Вот что значит чистый воздух. Рада за вас. Когда закончите ремонт, я напрошусь к вам в гости, ладно?

– Господи, Елизавета Петровна, буду счастлива.

По дороге от станции к даче она вдруг подумала:

так вот к чему был тот дурацкий сон про пчелу, слетевшую с обоев. И прибавила шаг, чтобы скорее позвонить Воронцову. Но у дома стояла машина Любы.

– Элка, у тебя мобильный работает? Я звоню, звоню, а ты не слышишь! Хотела тебя предупредить, что приеду.

– Господи, зачем предупреждать? Это же твоя дача!

– А вдруг ты с кавалером заявилась бы?

– Да какие у меня кавалеры? Кстати, если позволишь, я у тебя тут задержусь, меня уговорили заодно уж и спальню отремонтировать.

– И правильно! Это такой кайф – вернуться в свеженькую, чистенькую квартиру! Живи сколько хочешь! Места много! Да и мне спокойнее, не говоря уж об Алле Сергеевне, она просто счастлива, что ты тут живешь.

Когда они сели пить чай, Элла словно бы между прочим спросила:

– Люб, а что там про Воронцова слышно?

В глазах Любы мелькнуло странное выражение – то ли испуг, то ли сомнение.

– Ну он все-таки уезжал…

– Куда?

– Не помню уж, кажется, в Кению… или Зимбабве, я забыла. Он как-то тоже о тебе спрашивал…

– И что ты ему сказала?

Господи, неужели она всерьез в него влюбилась? Может, зря я утаила от него, что она живет у нас? Хотя у нее есть телефон и он вполне мог бы ее найти, если б захотел. Нет, я в это лезть не стану. Хочет она затянуть у себя на шее эту петлю, пусть, но я ей помогать не буду.

– Ты почему так странно на меня смотришь? – поинтересовалась Элла.

– Скажи, тебе это надо?

– Что именно?

– Я понимаю, он интересный мужик, талантливый, его фильм про коал только за один месяц огреб сразу два престижнейших приза, но для жизни он не годится.

– Прекрасно это понимаю.

– Элка, с ним ты намучаешься не знаю как!

– Любашка, никакого «с ним» нет и не будет. Мы просто знакомы.

– Да ладно, что ж я, не вижу, какие у тебя глаза стали… Ты, конечно, сама будешь решать…

– И решать мне нечего. Он любит не таких, как я.

– Что ты хочешь сказать?

– Ну ему нравятся тощие.

– Это он тебе сказал?

– Нет, что ты! Просто я видела трех его баб. Там ни граммулечки мяса, не говоря уж о жире…

– Элка, ты что, комплексуешь из-за фигуры? Никогда раньше за тобой не замечала! Очень глупо! Ты ж не какая-то толстуха, ты толстушка, пышечка – и тебе это идет! У тебя красивые ноги, и вообще, если хочешь знать, ты мужикам страшно нравишься. Кстати, и Славка тоже всегда при тебе млеет.

– Ну, положим, он млеет не от меня, а от форшмака! – засмеялась Элла.

– А ты Митьку хоть раз кормила?

– Нет.

– И не вздумай! Или разве что «курицей в полете»!

– «Курицей в полете» он сам меня кормил. А потом, сейчас уже курица не прохиляет. Мой бывший хахаль после первой же программы так меня обложил за эту, как он выразился, «аэрокурицу»! Сказал, что я сука, кормила его столько лет говнищем… – со смехом вспомнила Элла.

– Скотина! А между прочим, кто-то мне говорил, будто Лирка жаждет его вернуть.

– Флаг ей в руки! Кстати, Люб, я вот давно хочу спросить. Сейчас уже только из электромясорубки не лезет Лиркина рожа. Почему? Она что, так нравится телевизионщикам, а? Она и готовит, и в интеллектуальные игры играет, и дает советы по всем вопросам жизни.

– Элка, какая же ты наивная, с ума сойти! – почти умилилась Люба. – Да за нее платит издательство, ее таким образом раскручивают, рекламу делают, ты ж помнишь, одно время везде, куда ни глянь, была Маринина, потом Донцова, теперь вот Устинова и Звонарева.

– То есть если завтра платить перестанут…

– Так и не будет ее на экранах. Все очень просто.

Почему-то Элле приятно было это слышать.

– Эл, а я чего приехала-то…

– Понятия не имею.

– Ах да, у меня уже склероз. Мне нужно взять тут Славкин лыжный костюм. Он ему мал, я хочу отдать его своему племяннику, чего зря лежать будет?

Они еще посмеялись, поболтали, и Люба уехала. А Элла опять задумалась. Любка не хочет, чтобы у меня что-то было с Воронцовым. Считает, что я буду страдать… Можно подумать, что я уже не страдаю. Хотя, если честно, пока страдаю вполне терпимо. А почему я должна страдать? Я буду страдать, если не сбудутся мои ожидания. Буду страдать от разлуки с ним, так? Значит, не надо никаких ожиданий, надо жить сегодняшним днем. Или ночью. Вот встречусь с ним, мне будет хорошо, а уедет, скатертью дорожка. Тем слаще будет встреча. Так можно существовать, вон существует же Елизавета Петровна и еще считает себя счастливой… Но ей уже за пятьдесят, а мне еще даже не под сорок… Детей у меня быть не может, я с таких ранних лет это знаю, что даже и не мучаюсь по этому поводу. Не всем же суждено… Итак, надо настроить себя – никаких ожиданий, мне от него ничего не нужно, кроме него самого… Нет, это уже неправильно. Ничего вообще не нужно. С ним хорошо, и без него неплохо. И надо как-то дать ему это понять. Мол, мы оба свободные люди. У тебя своя работа, не совместимая с семейной жизнью, и у меня, кстати, тоже. И прекрасно. А что это я тут строю планы, может, он просто хочет спросить у меня что-то или сказать… Словом, может, он вовсе не намерен возобновлять наши отношения. Я строю оборонительные рубежи, а нападать никто и не думал. Надо ему позвонить. Интересно, он написал номер мобильного. Значит, домой звонить не следует, там живет тощая юная дева. Так зачем я-то ему понадобилась?

С неприятно бьющимся сердцем она набрала его номер. Довольно долго никто не отвечал, она собралась уже повесить трубку, как он вдруг откликнулся.

– Алло!

– Дмитрий Михайлович?

– Элла! Эллочка, как я рад тебя слышать! Здравствуй, моя хорошая!

Внутри все залило сладким теплом. Держись, Элка!

– Здравствуйте, Дмитрий Михайлович, – как можно спокойнее и холоднее проговорила она.

– Элла, ты где? Мне твои малярши сказали, ты за городом.

– Да, но сейчас я в Москве, у подруги, на дачу вернусь завтра.

– Зачем ты мне врешь? – засмеялся он таким смехом, что она задрожала. – Ты врать совсем не умеешь. Я же вижу, что ты звонишь с махотинской дачи. Я сейчас приеду!

– Нет! – закричала Элла, но было уже поздно. Он отключил телефон.

Значит, я все правильно думала. Он хочет начать с того момента, на котором все оборвалось. То есть с мурашек… По спине немедленно побежали мурашки. Черт возьми, вечно у меня секс с каким-то энтомологическим уклоном… Пчелы, мурашки… Ею вдруг овладела паника. Она кинулась в ванную, вымыла голову, благо на стене в махотинской ванной висел отличный фен. Он ведь может приехать очень быстро. Машина у него мощная, пробок в этот час, скорее всего, нет. Надеть халат? Ни в коем случае, еще не хватало. Она надела брюки и свитер. Между прочим, я тут немножко похудела. Любка права, я не толстуха, я, как говорил один мой приятель, «полная-интересная». И еще я сексапильная… даже очень! И красивая! Глаза большие, серо-голубые, волосы темно-каштановые, вьющиеся. Не баба, а… конфетка! Не то что эти его живые мощи… – уговаривала она себя, торопливо меняя белье на постели. Покончив с этим, она сказала себе: нет, надо все-таки покобениться, чтоб не думал, что я… по первому требованию. Он тогда примчался, сказал два слова… Не помню, кстати, говорил он хоть что-то или нет? Надо, наверное, чем-то его для начала покормить, чтобы не сразу валиться в постель… Черт, а как хочется сразу… Любка же не велела его кормить… Хотя налить ему чаю и дать бутерброд, наверное, можно… Она достала из буфета чашки, тарелки, нарезала хлеб, вынула из холодильника сыр, масло, зелень, коробочку конфет. И хватит с него. Выпить не предложу, он же за рулем. И не факт, что он сегодня не уедет несолоно хлебавши. Не факт! Надо взять себя в руки, забыть про энтомологию и встретить его просто как доброго знакомого. Да, именно так! Это нужно, чтобы не растечься в сироп, чтобы не дать ему в руки такой козырь… Нет, я буду спокойна, я должна, просто обязана повести себя разумно и прилично! А что это он как долго не едет? И слава богу, есть время привести себя в чувство…

И когда у дома посигналил его джип, она была уже почти спокойна.

Накинула на плечи теплую шаль, сунула ноги в валенки и выскочила, чтобы открыть ворота.

Но он уже сам открывал их.

– Беги в дом, простудишься! – распорядился он как-то буднично, как будто это невесть какое привычное дело – он приезжает домой, а она выбегает в валенках открыть ему ворота. Совсем не романтично, не волнующе. Мурашки не побежали. Пчелы не жужжат. Отлично, просто превосходно! Однако она не послушалась и не ушла в дом, а когда он въехал на участок, кинулась закрывать ворота.

– Что ж ты какая упрямая, а? И непослушная?

– А почему я должна вас слушаться? Вы небось думаете, что я курица?

– Ну что ты, какая ты курица? – нежно улыбнулся он. – Ты – пава! Пава с голосом горлицы…

– Интересное сочетание. Заходите в дом.

– Как ты мне нравишься вот такая – в платке, в валенках… Как жаль, что в этом доме нет печки, даже камина нет…

Что он несет, зачем ему печка?

– Вам захотелось порубить дрова?

– Нет, – засмеялся он, – просто камин или лучше печка хорошо вписываются…

– Во что?

– Да так, неважно… Ну, здравствуй, моя хорошая!

– Здрасте! Чаю хотите?

– Нет, я хочу водки!

– Но вы же за рулем!

– А если я не уеду сегодня?

– Ну дело ваше, тут места много. Можете лечь в кабинете.

– Элла!

– Что?

– Ты прости меня. Я знаю, я повел себя глупо, это по меньшей мере. По-хамски… Но ты должна понять… У меня было большое горе.

– Я знаю и очень вам сочувствую.

– Не надо этого. Дай мне сказать.

– Слушаю вас!

– Ох, какая ты… Я думал, что в том состоянии… был тебе не нужен. Мне казалось, что уже ничего хорошего в жизни не будет… К тому же заболела мама… Срывалась экспедиция… Словом, я впал в депрессию…

– Очень типично для мужчины.

– Что?

– Впасть в депрессию, вместо того чтобы пытаться как-то разрулить ситуацию. Можно еще уйти в запой, начать ширяться или… загулять с тощими девками! – вне себя от злости выкрикнула Элла.

Он посмотрел на нее и расхохотался.

– Что это вы тут ржете?

– Ну иди ко мне, не злись, хотя тебе идет, глаза потемнели… ты знаешь, что ты самая красивая женщина на свете?

– Чушь собачья!

– Ты не дала договорить. Для меня ты самая красивая женщина на свете. Хочешь – верь, хочешь – нет! И самая милая. И самая желанная…

Откуда-то появилась золотая пчелка и начала жужжать над ухом.

– Вот в это поверю, на данный момент.

– У тебя что, комплекс неполноценности? Из-за твоей полноты? Ты выбрось эту чушь из головы, я лично давно уже выбросил. Знаешь, еще год назад я даже предположить не мог… Но стоило мне тебя увидеть, как я вдруг понял, что ты… моя женщина. С первого взгляда. Ну хватит дуться, иди ко мне!

– Вы тут много чего наговорили о своих вкусах и чувствах. А вы про мои спросили? Да, не спорю, я в какой-то момент поддалась… ну тогда… Просто у меня давно не было мужчины…

Он вспыхнул:

– Ты хочешь, чтобы я уехал?

По спине испуганно забегали мурашки. Вдруг он и вправду уедет? Но она молчала, из глупой гордости, от обиды.

– Хочешь, чтобы я уехал, скажи?

Она молчала.

– Молчание – знак согласия. Только на что ты согласна, а?

Он подошел к ней, погладил по голове, она рванулась было, но он ее удержал и обнял.

– Дурочка, гоноровая пани, я же просил прощения, осознал свои ошибки. А ты тут хорохоришься… – Он все продолжал гладить ее по головке как маленькую. Она всхлипнула и уткнулась лицом ему в грудь. – Помнишь, я спросил у тебя насчет мурашек, а? Бегают?

– Кажется, да.

Он поцеловал ее в шею под левым ухом.

– А теперь? Посмотри мне в глаза и скажи честно! – Он взял ее за подбородок и заглянул ей в глаза. Но она уже ничего не видела из-за ослепительного блеска золотых пчел и ничего не слышала из-за их жужжания…

Утром он уехал. Обещал вернуться вечером. А она, когда закрывала за ним ворота, подумала: он обещал вернуться, но уверенности в том, что вернется, нет ни малейшей. Значит, я не стану его ждать. По крайней мере не буду жить этим ожиданием. Она быстро собралась и уехала в Москву. На мгновение пожалела, что не попросила его довезти себя до города, а потом решила: и слава богу! Дел в Москве у нее сегодня не было, запись на радио предстояла только послезавтра, но она решила пробежаться по магазинам, ведь совсем скоро у нее будет новая кухня, а кастрюли, например, у нее старые и некрасивые, еще бабушкины. Но сначала она отправилась в салон к Маше. Там ей сказали, что Маша сегодня не придет, плохо себя чувствует. Элла помчалась к ней.

– Ой, Элка, как хорошо, что ты приехала!

Машка плохо выглядела, была бледная, несчастная, под глазами темные круги.

– Что с тобой? Токсикоз?

– Да. Первое время я так прекрасно себя чувствовала, а теперь началось. Чуть что, бегу блевать, кошмар какой-то!

– Ничего, это, говорят, проходит.

– Да, но пока пройдет! Элка, какая ты умница, что пришла! Как ты там? Как твой ремонт?

– Да я первым делом к тебе…

– А что случилось?

– Ничего.

– Ой, не ври! Меня не обманешь! У тебя такой вид…

– Какой?

– Свежепотраханный!

– Машка! – слегка смутясь, фыркнула Элла.

– И кто?

– Воронцов! Только не говори Любке, она почему-то против него настроена.

– Не против него, а против его альянса с тобой. Она считает, что он принесет тебе горе.

– Нет, уже не принесет, – Элла покачала головой с немного загадочной улыбкой.

– Почем ты знаешь?

– Да так… Создала оборонительные рубежи, выставила форпосты, или как там это все называется.

– Да брось, фигня все это. Он тебе наплетет с три короба, ты и раскиснешь. Форпосты она выставила… Расскажи лучше, что вчера было, я хоть вспомню, что бывает в жизни что-то кроме токсикоза.

Элла рассказала.

– Он хоть цветочек привез?

– Нет. – Элла только сейчас подумала, что он приехал без цветов, спешил наверное. Но все равно, ей это не понравилось.

– И вообще ничего не привез?

– Нет.

– Значит, жадный. Гони его в шею. Нет ничего гнуснее жадного мужика. Терпеть не могу!

– Понимаешь, – задумчиво проговорила Элла, – мне кажется, он просто плюет на всякие условности.

– О! Вот они, твои рубежи! Дура, ты уже его оправдываешь… Погоди, ты с ним нахлебаешься. Условности он презирает! Нельзя жить с таким человеком, разве что иногда спать… В постели можно наплевать на условности, просто даже необходимо. А в жизни…

– Маш, я с ним жить не буду, ну в смысле вместе, одним домом. Ни за что!

– Слова, слова, слова!

– Вот увидишь!

Но тут Маша вскочила и кинулась в уборную. Ее тошнило.

По магазинам Элла не пошла, а поехала к себе на квартиру. Кухня уже сияла новой плиткой, при виде которой блаженно ныло сердце. Какая красота!

– Девочки, мебель уже можно завозить?

– Конечно! Только когда будут монтировать, ты уж приезжай, сама следи, а то мало ли.

– Ну конечно!

Она позвонила в магазин, откуда ей должны были привезти кухню, и договорилась на послезавтра. Она приедет в Останкино на запись и останется ночевать. И хотя ремонт был еще в разгаре, но ей уже все нравилось, несмотря на то что малярша сокрушенно показывала ей на кривую стену в спальне, которую, сколько ни ровняй…

– Да черт с ней, – махнула рукой Элла. – Я этого просто не вижу! Мне все нравится!

Но к вечеру она заволновалась и поспешила на вокзал. Он ведь может и вправду приехать!

Он приехал. Он приезжал каждый день, вернее, вечер и оставался до утра.

И на шестой вечер Элла сдалась. Она решила, что сегодня приготовит ему такой ужин, что он поймет, как она его любит. Возможно, он тоже любит меня… и она отправилась на кухню. С каким удовольствием она готовила для него! Даже тихонько напевала себе под нос любимую бабушкину песню из репертура Эдиты Пьехи: «Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу»! Ей казалось, что сегодня она окончательно все поймет – про него, про себя, про их отношения. И действительно, поняла. Он не приехал. И не позвонил. Она ждала его до двух ночи. Потом перестала ждать. Накинула пальто и побежала к автомату за квартал от дома, чтобы позвонить ему на мобильник, убедиться, что он жив. Он был жив и ответил на звонок веселым, пьяным голосом:

– Алло, я вас слушаю! Черт побери, вы будете говорить? Ну тогда идите в жопу!

Жив, здоров и даже навеселе. А я ему что, резиновая кукла, которую можно потрахать, а потом отложить, пока опять не захочется? Нет уж, дудки! Но только никаких сцен, никаких объяснений! Завтра же отсюда съеду, а домой пока не вернусь. Попрошу пристанища у Елизаветы Петровны, она предлагала пожить у нее, пока ремонт… Там он уж точно меня не найдет!

Утром она отнесла все наготовленное Алле Сергеевне, сердечно с нею простилась и сказала, что возвращается в город.

– Извините за нескромность, Эллочка, а если вас будут искать?

– Пусть звонят на мобильный, в чем проблема.

– Но почему так внезапно?

– Обстоятельства!

Она позвонила Любе, предупредила, что съезжает. Потом позвонила Елизавете Петровне. Та с радостью сказала, что безусловно приютит младшую подругу. Она сразу поняла – у Эллы какая-то неудача на любовном фронте.