Текст книги "Гормон счастья и прочие глупости"

Зал показался мне до ужаса громадным, правда, там было совсем темно, даже, я бы сказала, черно. Только сцена была слегка освещена.

– Господа хорошие, вам на все про все сорок минут, – предупредил Оскар.

– Ну, Бронечка, поехали?

Оскар сидел в первом ряду. Меня мутило.

– Броня, бояться нельзя! Значит, так, вы выходите отсюда, справа, так и мне будет удобнее, и вам. Отступать, между прочим, некуда, позади Москва! А впереди, кстати, новая жизнь!

О, как он правильно меня понял! Новая жизнь – магические слова! И я, набравшись наглости, впервые выскочила на сцену. Сказала первые свои реплики и запела. Я пою а капелла все, кроме финальной песни, которая идет под магнитофонную запись оркестровой партии. Но до конца спектакля еще надо дожить. А Юрий Митрофанович вдруг заиграл совсем иначе, чем играл у себя дома. Он все уходил от меня, и мне приходилось бегать за ним и даже подпрыгивать, потому что он намного выше меня, и еще он включил в себе, как я назвала это потом, секс-кнопку, и я мгновенно это ощутила и, как ни дико это звучит, отреагировала. И почти влюбилась в него. Но это я поняла значительно позже, а пока просто «жила в предлагаемых обстоятельствах», но мне уже было хорошо и нестрашно. И вот наконец финальная песня, которую мы поем вместе. И только тут я сообразила, что Гордиенко ни разу не остановил меня, не сделал ни одного замечания, и мы просто сыграли спектакль в черном зале для одного-единственного, но все-таки зрителя. И когда все кончилось, этот зритель захлопал в ладоши, да с таким энтузиазмом!

– Браво! Браво! – закричал он и полез на сцену. – Юрий Митрофанович, Полина! Блеск! Я от вашего голоса просто сомлел! Вы не актриса, да? Но это просто здорово! Можно я вас расцелую? Юрий Митрофанович, нет слов, что значит мастер! Ай, какой мастер!

– Ну, Броня, поздравляю, это было боевое крещение! – поцеловал мне руку Гордиенко.

– Господа, пора сматываться, куда вас отвезти? В отель?

– Нет, в хороший ресторан недалеко от отеля, – распорядился Гордиенко.

Уже в машине Оскар спросил:

– Извините, конечно, но я не понял, вас как зовут? Полина?

– Нет, вообще-то Бронислава, Полина – псевдоним.

– А!

Гордиенко сидел рядом с Оскаром, а я сзади. Они о чем-то говорили, а я сидела как пыльным мешком прихлопнутая. Я сыграла спектакль! И мне аплодировали! И какая, в конце концов, разница, сколько в зале зрителей? Если сыграла перед одним, сыграю и перед многими, тем более что у меня такой партнер! Он просто не даст мне провалиться! Главное – открыть рот и запеть на сцене – я уже сделала!

Оскар привез нас к ресторану в двух шагах от отеля. Ресторан был рыбный, небольшой, но, кажется, достаточно изысканный. Во всяком случае, там было тихо, прохладно и немыслимой красоты официант поставил перед нами по маленькому стаканчику густой белой жидкости.

– Что это? – спросила я по-английски.

– Это от шеф-повара, горячий сок батата.

– Как интересно! – воскликнул Гордиенко и отпил. – Вкусно, Бронечка.

Это действительно оказалось очень вкусно. И необычно. Впрочем, сейчас в моей жизни все было необычно.

– Броня, ну что ж, вы просто молодчина. Заметили, что я играл по-другому, и откликнулись, пошли за партнером. И у вас замечательно получились эти прыжки и пробежки! Просто здорово. Смешно жутко! Зафиксируйте обязательно.

– Юрий Митрофанович…

– Бронечка, не забывайте, что это все игра, и только, – мягко заметил он.

…Я думала, что не усну ни на минутку, а задрыхла самым бессовестным образом, как будто мне не предстояло завтра впервые в жизни выйти перед залом…

Проснулась совсем рано. Море за окном было еще бесцветным. Я решила искупаться до завтрака, одна. Внизу никого не было, даже портье. Как здорово, что мы живем так близко от моря. На пляже было пустынно, только вдалеке занимался гимнастикой какой-то дядька, вокруг которого носилась собака. Лежаки еще громоздились высокими штабелями, песок был холодный. Я повесила сумку на заборчик, огораживающий вполне допотопную вышку спасателей, где пока никого не было. Хоть я не слишком хорошо плаваю, но воды не боюсь, наоборот, она доставляет мне невероятное удовольствие. Вода оказалась теплая, несмотря на ранний час, и я засмеялась от радости. Если бы еще совсем недавно мне кто-то сказал, что я приеду на гастроли в Израиль, я бы только покрутила пальцем у виска, а теперь это реальность, и вечером я выйду на сцену… После вчерашнего это не казалось мне уже таким неизбывным ужасом, я поняла, что не пропаду с Гордиенко. А он-то каков! Я вчера с первой минуты на сцене в него влюбилась, и потом, в ресторане… А он сказал, что это только игра… Я прислушалась к себе: влюблена ли я в него? Ничуточки, как оказалось. Я просто сыграла с ним вместе эту влюбленность, потому что он хорошо знает, что делает. А вот Венька, наверное, так не смог бы. Но он и моложе Гордиенко насколько… Мне стало так легко при мысли, что я не влюблена в женатого и сильно немолодого Гордиенко, и я сразу вспомнила загорелые, стройные ноги Златопольского.

– Буська! – раздалось с берега. – Вода теплая?

– Очень!

Венька подплыл ко мне, отфыркался и, хлопнув ладонью по воде, обрызгал меня.

– Фу, дурак!

– Ну привет, кузина, как вчера сходили в ресторанчик?

– Клево!

– Что наш Митрофаныч?

– Улет!

– Ухаживает?

– Нет.

– Ладно врать-то! Он ни одной юбки не пропускает!

– Так я же в брюках!

– Ладно, поскольку ты все-таки мне родственница и выручила меня, я не стану говорить, что ты дура.

– Да и сказал бы, я бы не обиделась, потому что только полная, законченная идиотка могла согласиться на такую авантюру!

– Знаешь, у тебя в глазах нет паники… Странно, раньше она была, еще какая… Признайся, Буська, ты переспала с Митрофанычем?

– Какая пошлая идея!

– И все-таки?

– Полькой клянусь!

– Странно, я же вижу, он явно положил на тебя глаз.

На это я отвечать не стала. Не буду же я рассказывать, что Гордиенко вчера слегка дал мне по носу, объяснив, что это всего лишь игра. А я не обиделась, а только обрадовалась, но, кажется, не подала виду.

Венька дважды доплыл до волнореза и обратно.

– Буська, давай научу тебя нормально плавать. Ты неправильно дышишь. Научишься правильно дышать, сразу сможешь дальше плавать.

– Научи!

– Обязательно, только не сейчас. Умираю с голоду.

Когда мы уже уходили с пляжа, навстречу нам попался Дружинин, небритый, мрачный, весь какой-то не выспавшийся. Он молча поднял руку в знак приветствия и поспешил к воде.

– Какой противный!

– Да нет, он хороший парень, просто встал рано. Это мы с тобой жаворонки, а он сова.

– По-моему, актер по определению не может быть жаворонком. Вы же никогда рано не ложитесь.

– Нет, но я встаю все равно рано. Мне достаточно пяти часов сна.

…И вот это свершилось! Мы сыграли свой спектакль, и успех был явным и несомненным. Правда, за час до начала Гордиенко, пошептавшись с Венькой и Оскаром, объявил, что мы играем нашу пьеску первыми. Потом он объяснил, что боялся, как бы я не перегорела. И, по-видимому, был прав. В дальнейшем мы будем играть последними, как предполагалось с самого начала. Рассказать, что я почувствовала, пока играла и когда выходила на аплодисменты, не могу. Просто не помню, это как будто происходило не со мной.

– Буська, я уже позвонил Польке, – шепнул мне Венька. – Ты просто молодчина, я не ошибся в тебе, сестренка!

Меня трясло, и он влил мне в рот немножко коньяку из фляжки Гордиенко. Потом мы с Юрием Митрофановичем тихонько вышли в зал посмотреть спектакль. Ах, как была хороша Барышева в чеховской «Драме»! Она ничем не напоминала Раневскую, была куда более простонародной и от неожиданности этого хода немыслимо смешной. Я заливалась хохотом, впрочем, может, это было на нервной почве. Златопольский читал рассказы Жванецкого на удивление изящно, не подражая автору, в какой-то совсем иной манере. Здорово. Последними на сцену вышли Дружинины. Сначала появилась Лариса, и публика ахнула – до того она была хороша. Потом появился Андрей. Куда девался мрачный, небритый тип? Он излучал обаяние и играл настолько естественно, забавно и заразительно – они исполняли смешной водевиль девятнадцатого века, приспособленный к нашему времени, – что постепенно все стали следить только за ним и стало видно, что он невозможно красив, а ее красота на сцене поблекла.

– Обратила внимание, никакой халтуры! – с гордостью прошептал Венька.

После спектакля был устроен легкий фуршет, все перекусили, слегка выпили и погрузились в микроавтобус, чтобы ехать в отель. На следующий день мы должны были играть в Ашдоде. Утром я опять пошла купаться и столкнулась внизу с Ларисой. Она была в коротеньких красных шортах и красной маечке. На ногах кроссовки.

– Привет, ты куда? – осведомилась она.

– Купаться, а ты?

– На пробежку! Ну пока!

И она унеслась в сторону набережной.

Потом из воды я видела, как она бежит – красиво и мощно. На обратном пути она меня догнала:

– Как вода?

– Теплая. А ты не купаешься?

– Потом! Я загорать люблю. А ты здорово поешь, я даже не ожидала. Только ты не профи, да?

– Нет, конечно!

– Сразу видно, но все равно здорово!

– Спасибо, мне приятно…

– А давай потом по магазинчикам прошвырнемся? Шмотки тут не ахти, но цацки можно купить недорого. Ты как насчет цацек?

– Нормально. С удовольствием пойду!

– Вот клево, после завтрака и пойдем, часика полтора пошастаем, а потом на пляж. Идет?

– Идет! – с радостью согласилась я.

Обещанного Венькой арбуза не было. Только очищенные и нарезанные красные грейпфруты. Но зато какая тут имелась селедка! Жирненькая, несоленая и розовая. Я была голодна как зверь и сделала себе два больших бутерброда – ноздрястый серый хлеб, масло, селедка, а сверху крутое яйцо. Не бутерброд – мечта. А еще я взяла два куска очень аппетитного кекса и грейпфрут. И тут появился Венька:

– Привет, и ты собираешься все это сожрать, Буська?

– Сожру, будь уверен.

– Разжиреешь!

– Не твоя забота!

– Как это – не моя? Ты в моей труппе! – Ион схватил один из бутербродов.

– Отдай!

– Обкусанный?

– Подавись, я еще сделаю! Ты мне обещал арбуз, а где он? Нету.

– Значит, ты селедку с яйцом жрешь вместо арбуза?

– Вот именно!

– Черт с тобой, жри что хочешь. Ты такая молодчина, что лишние килограммы я тебе прощаю заранее. Слушай, а сделай еще таких бутербродов, мне бы в голову такая прелесть не пришла. Купаться пойдешь?

– Уже купалась, а потом мы с Ларисой договорились прошвырнуться по магазинчикам.

– С Ларисой? Ты же говорила, что рядом вы будете как Пат и Паташон.

– Ничего. Как-нибудь. Она нормальная.

– Первый раз такое слышу. Скажи, Андрюха тебе вчера понравился?

– О да!

– А вообще как ты себя ощущаешь в новом качестве, а?

– Хорошо, но это не моя заслуга, а Гордиенко. Он все делает.

– Ну поешь, положим, ты сама… И я, кстати, слышал очень одобрительные отзывы.

– Обо мне?

– О тебе, дурища.

В этот момент появился Златопольский. Обворожительно улыбнулся:

– Привет, можно к вам подсесть?

– Садись, – разрешил Венька.

– А что это вы тут едите?

Вскоре и он уже с восторгом уплетал бутерброды с селедкой и яйцом. Ах, как он мне нравился! У него были кроме всего прочего такие изящные манеры! И обволакивающий голос…

– Броня, у вас дивный голос… Почему вы не стали певицей?

Я не успела ответить, как к нам присоединился Юрий Митрофанович и, разумеется, тоже польстился на бутерброды с селедкой. И все трое моих соседей по столу говорили, как хорошо я пела.

После завтрака мы вчетвером вышли на крохотную терраску покурить.

И столкнулись с Дружиниными.

– Ты уже поела? – спросила Лариса, а Андрей хмуро кивнул. – Тогда подожди меня, ладно? Я быстро.

Мы вышли на улицу Бен-Йегуды. И не спеша пошли по тенистой стороне, прилипая к витринам.

– Ты за границей часто бываешь? – спросила Лариса.

– Довольно часто, по работе приходится.

– Я тоже часто. Обожаю по магазинчикам прошвырнуться, в Москве некогда. Я тут уже была в позапрошлом году и помню как раз на этой улице одну лавчонку, даже не лавчонку, а заныр, там старуха торговала, недалеко. Я у нее тогда старинные бирюзовые серьги буквально за копейки купила.

– А браслеты у нее были?

– Какие?

– Понимаешь, мне кажется, к такой прическе нужны всякие тяжелые серебряные браслеты, чем больше, тем лучше.

Она смерила меня оценивающим взглядом и улыбнулась:

– Сечешь! Ой, вот эта лавка! Точно. Но тут закрыто!

– Наверное, еще рано, – предположила я.

– Может быть. Ладно, на обратном пути зайдем.

– Ларис, а ты в каком театре?

– Сейчас ни в каком. Раньше с Андрюшкой вместе играли, потом меня пригласили в один мюзикл. Там у меня пошло, но сборы были неважные, и мюзикл накрылся. А обратно в театр не берут. Но мне не больно и надо, все равно я там почти ничего не играла, так, при Андрюшке… а я хочу сама, понимаешь?

– Вполне.

– А ты теперь работу бросишь или уже бросила?

– Боже упаси! Это так, авантюра в отпуске. Я даже внешность изменила. Чтоб не узнал кто-нибудь. Иначе меня турнут.

– Ты замужем?

– Нет, в разводе. Но у меня дочке двенадцать лет и…

– Послушай, Полина…

– Лар, я не Полина, я Бронислава. Полина – это моя дочка.

– Да? А на фига ты псевдоним взяла? Тоже для конспирации, что ли?

– Конечно!

– Ну ты даешь! Слушай, а мужик у тебя есть?

– Есть!

– Он в курсе?

– Нет. Он не поймет.

– Да они все ничего никогда не понимают, козлы. Да, кстати, я…

Она не успела закончить фразу. К ней кинулся высокий, широкоплечий мужчина в белых брюках и белом пуловере на голое тело. Лицо его показалось мне знакомым. Они обнялись.

– Ларчик, какими судьбами? – восклицал он, излишне крепко, на мой взгляд, прижимая ее к себе. – Вкалываешь или отдыхаешь?

– Вкалываю, – вздохнула она. – Вот познакомься, Сергуня, это моя подруга Броня.

– Шолом! – почему-то сказал он, глядя на меня с высоты своего гренадерского роста. – Манишма´?

– Что? – обалдела я.

– А вы что, иврита не знаете?

– Извините, нет.

Лариса согнулась пополам от хохота:

– Ты решил, что она местная?

– Честно говоря, да. Я тут уже две недели и немножко наблатыкался на иврите.

– А я еще не наблатыкалась! – заявила я.

– А вы кто?

– В каком смысле?

– Броня – певица. Классная. Приходи к нам на спектакль, оценишь.

У меня внутри все растаяло. Про меня говорят, что я певица! Классная! Причем Лариса ведь и сама поет… Да она просто отличная баба! Что бы там ни говорил Венька. Он, наверное, подкатывался к ней и получил по носу. Вот и выдумывает невесть что… Или у них что-то было? Впрочем, какая разница.

– Не уверен, что смогу, мы и сами почти каждый вечер играем! А твой-то красаве´ц тоже тут?

– Конечно.

– Жалко.

– Сергунь!

– Да я пошутил! Ларчик, а можно тебя на два слова, извините, девушка!

Он отвел ее в сторонку и стал что-то нашептывать.

– Броня, извини, – подошла ко мне Лариса. – Слушай, у меня к тебе просьба.

– Да.

– Не надо говорить Андрею, что я… ну что мы встретили его, ладно?

– Хорошо, – пожала я плечами. Ее Андрею и захочешь что-то сказать, так сто раз подумаешь.

– Он ревнивый как… А с Серегой у меня еще до Андрея было… Словом, сама понимаешь.

– Без проблем!

Мы еще побродили и вернулись к той же ювелирной лавчонке. Она по-прежнему была закрыта.

– Облом! – вздохнула Лариса. – Скорее всего, старушка отдала богу душу, а замены не нашлось. Знаешь, тут многое переменилось. На набережной у фонтана было отличное кафе. А теперь нету. Разорились, наверное, кризис у них.

– А я слышала вчера, Оскар говорил, что кризис уже кончился.

– Правда? Я пока не заметила, но дай им Бог, как говорится.

Мы сыграли уже четыре спектакля, и наутро я проснулась с ощущением счастья, которое тут же скукожилось. Вот те на! Моря практически не видно из-за густой, желтоватой дымки. Из окна веет горячим паром. Хамсин! Нам его предрекали с первого дня, а его все не было. Я закрыла окно, включила кондиционер. Зазвонил телефон.

– Буська, зайди ко мне, я умираю! – прошелестел Венька.

– Что? – испугалась я.

– Хамсин, черт бы его взял! Зайди, прошу!

Вид у него был несчастный. Хотелось пожалеть, приласкать, но как-то не верилось, что у еще молодого, полного сил мужика может быть такая реакция на погодные неурядицы.

– Что с тобой?

– Голова раскалывается, и сердце давит.

– Врача вызвать?

– Нет, что ты… Просто, Бусечка, будь другом, сделай мне массаж, помнишь, ты делала года два назад. Виски и шею… Мне так тогда помогло!

Он смотрел на меня умоляющими, несчастными глазами.

– Так и быть, хотя не понимаю, почему ты не попросил свою даму.

– Какую даму? О чем ты?

– Да вот… – Я подняла с полу довольно безвкусную заколку для волос. – А в ванной бутылка из-под водки. Следы ночного гульбища налицо. Тебе опохмелиться надо!

– Думаешь? – простонал он.

– Уверена… И хамсин тут ни при чем.

– А массаж?

– Перетопчешься.

– Тогда дай чего-нибудь выпить.

– Где я тебе возьму?

– Бусечка, помоги!

– Ладно, попрошу у Гордиенко.

– Нет, только не это!

– Почему?

– Буська, но я же руководитель группы… Неудобно. Умоляю!

– Где я тебе с утра раздобуду выпивку, если не у наших?

– О, знаю! Я сейчас закажу в ресторане. Только все равно заказывать придется тебе, я ж плохо говорю по-английски.

– А на иврите еще не наблатыкался?

– Наблатыкался? Это еще что за словечко? Кошмар какой-то! Звони, Буська, не медли, бога ради!

Я позвонила и заказала ему спиртное.

– И почему я вечно должна расхлебывать твои делишки? Помнишь, как ты спьяну назначил свидание моей подружке, а потом звонил и умолял меня отмазать тебя, ты забыл, что в этот вечер футбол по телевизору. А девушка-то уже губы раскатала, бедняжка. И ведь я ее предупреждала, чтобы она ни одному твоему слову не верила…

– Вероятно, такова сила моего обаяния.

– Нет, сила ее идиотизма. На тебе же аршинными буквами написано: чудовищный бабник!

– Не выдумывай, я не бабник! Ну или пассивный разве что… Я иногда сижу себе, никого не трогаю, а они лезут… Помнишь, у меня, когда Франтик был…

– Помню Франтика, чудный был пес.

– Чудный-то чудный, но уж если учует где течную суку, так его ничем не удержишь, с поводка срывался, из дому удирал, скотина.

– Ты это к чему?

– Просто вспомнил его в связи с одной… У нас на бульваре тогда ходила одна с борзой. Ох, как она меня доставала… Я от нее бегал…

– Ты сейчас всех своих баб вспоминать будешь? Или только тех, от которых бегал? Кстати, ты от той борзой убежал или тебя все-таки настигли?

– Настигли… – тяжело вздохнул он. – Но потом я, к счастью, уехал на гастроли. Слушай, Буська, а мне легче стало! Ты, как всегда, меня спасла.

– Это коньяк. Ладно, я пошла завтракать!

– Я тоже сейчас спущусь. Ты мне там сделай два бутерброда с селедкой. Хотя вообще-то я бы предпочел сейчас тарелку щей.

– Да?

– Да! А ты хочешь сказать, что можешь мне и это обеспечить?

– Вообще-то конечно, но не сегодня.

– Как?

– Объясняю! Ты трахаешь местное население не в гостинице, а на дому. Но заранее оговариваешь, что на завтрак тебе нужны щи. Думаю, любая эмигрантка из СНГ сварит тебе целую бадью.

– Дура ты, Буська, но рациональное зерно в этом есть.

За завтраком собралась вся наша труппа. И говорили только о хамсине.

– Мне горничная сказала, что к вечеру он должен сломаться, – поведал собравшимся Златопольский.

– Дай-то бог, – вздохнула Барышева, – просто ни на что нет сил. Я хотела сегодня пробежаться по магазинам, и вот на тебе. Носа не высунешь. Интересно, а в хамсин хоть кто-то придет на спектакль?

– Придут, куда денутся, билеты-то уже проданы, – заметил Гордиенко. – И к тому же народ тут привычный, работают все… А после работы с кайфом пойдут в театр. Не у всех дома есть кондиционеры.

– Но к вечеру, может, хамсин и вправду сломается, – пролепетала Барышева.

В какой-то момент Лариса шепнула мне:

– Броня, выручи меня!

– С удовольствием, но как?

– Предложи куда-нибудь пойти!

– В такую жару?

– Да! Скажи: пойдем на Дизенгофф! Это недалеко, и там кондишн.

Я уже знала, что речь идет о торговом центре.

– И что дальше?

– Бронечка, это очень важно для меня, будь человеком, помоги. Часик-полтора походишь по магазину, посидишь в кафе, там вполне цивильно. А потом я тебя заберу. Ну пожалуйста.

Мне это не очень понравилось, но отказать в таком деле было неловко.

– Ты не думай, что я на блядки! – заявила по дороге Лариса.

– А куда же? – удивилась я.

– Понимаешь, меня Серега хочет познакомить с одним продюсером… Андрей тогда увяжется со мной, а это ни к чему.

Я не поверила ни одному ее слову. Но, в конце концов, какое мне дело?

Она довела меня до большого современного торгового центра, где на входе у нас проверили содержимое сумочек. Лариса уверенно довела меня до кафе на первом этаже:

– Сейчас пол-одиннадцатого. Полпервого жди меня на этом месте. Договорились?

– Ладно.

Она умчалась, сияя радостью и красотой, а я пошла бродить по кондиционированным холлам и бутикам. Но мне это быстро надоело и почему-то ничего не нравилось. Потом забрела в отдел парфюмерии и стала от нечего делать нюхать духи. Вдруг кто-то положил руку мне на плечо. Я испуганно обернулась и похолодела. Передо мной стоял Андрей. Небритый, мрачный.

– Где Лара?

– Лара? А… А я не знаю. Мы… Она где-то бродит… я не знаю, мы просто договорились встретиться в кафе, у нас разный… темпоритм, – брякнула я первое, что пришло в голову.

– Что? Темпоритм? Да, у вас разный темпоритм, это точно, – улыбнулся он. – Давай говори, куда она пошла.

– Откуда я знаю? Я оставила ее в обувном. Она примеряла, по-моему, тридцать первую пару. Мне стало скучно, и я ушла. – Поняв, что вру достаточно правдоподобно, я осмелела. В конце концов, тут потеряться вполне реально. Плохо только, что Лариса явится без покупок.

– Пошли, – распорядился он и взял меня за руку.

– Куда?

– А в кафе, где вы встречаетесь. Посидим подождем вместе. Сразу видно, что ты ничего покупать не собираешься. Пошли-пошли!

Не устраивать же скандал, пришлось подчиниться. Мы сели за столик. Тут же подбежала официантка.

– Ой, это вы! – воскликнула она, глядя на меня.

– Что? – не поняла я.

– Я вас вчера в театре видела! Вы так здорово пели! Ой, а вы не дадите мне автограф? Ну, пожалуйста.

Автографов я еще не давала никогда! И тут ее взгляд упал на Андрея.

– Ой, мамочки, как повезло! – закатила она глаза. – А вы не распишетесь тут же, а? Ну пожалуйста!

Девушка протянула нам листок из блокнота, где мы благополучно и расписались.

– Вот спасибо, жалко, у меня фото нет. А у вас нету?

– Нет, что вы… Мы с собой не носим, – поспешила я ответить, чувствуя, что Андрей может схамить девушке.

– Ну все равно спасибо большое. Знаете, у нас тут торт ванильный вкусный. Не хотите?

– Нет, спасибо, мне просто воды.

– С газом?

– Нет, с лимоном, если можно.

– А мне эспрессо, большую чашку, – мрачно сказал Андрей.

Я украдкой глянула на часы. До возвращения Ларисы в лучшем случае оставался еще целый час. А он явно намерен ее дожидаться. Перспектива провести целый час в его обществе показалась мне поистине кошмарной. Но ничего не попишешь.

Девушка принесла заказ. Андрей выпил глоток кофе и поднял глаза. Я обомлела. И дело не в том, что глаза у него потрясающе красивые – светло-зеленые с темным ободком вокруг зрачка, но в них была такая боль и мука, что у меня сердце зашлось от жалости.

– Скажи, куда эта шалава девалась?

– Откуда я знаю? Скорее всего, все еще в обувном торчит.

Я уже успела заметить, что обувь у Ларисы потрясающая, и она все время ее меняет, да и она обмолвилась, что туфли ее слабость.

– Врешь!

– С какой стати мне врать? Не верите, пойдите и попросите объявить по радио, что ждете ее. А кстати, что-то случилось или вы просто следите за женой?

– Говори мне «ты». А потом… какое тебе дело, слежу я за ней или нет?

– Да следите себе, ради бога, просто я тут совершенно ни при чем.

– Вот чертова женская солидарность! Ты что, подружилась с Ларкой?

– А хоть бы и так!

– Зря. Она дружить не умеет. Она просто использует тебя, когда ей нужно. И хорошо еще, если не обольет грязью за глаза.

– Послушайте, если вы такого мнения о своей жене, зачем же вы с ней живете?

– Если бы я мог ответить на этот вопрос… – горько проговорил он. – Ты хорошая девочка, наивная… Только не вздумай становиться актрисой!

– И не собираюсь.

– Значит, умная девочка.

– Я не девочка, у меня дочери двенадцать лет.

– Да? А у меня сыну тринадцать. Такой парень…

– Похож на вас? – Я с удовольствием переменила тему.

– Похож, говорят. А твоя дочка на тебя похожа?

– Нет, она в отца.

– А кто твой муж?

– Мы в разводе.

– Извини. Тебе легко с дочкой? Вы находите общий язык?

– По-моему, да. А вы разве нет?

– Как-то не очень. Но мы же не живем вместе, я очень занят всегда…

– А я вот хотела спросить… Вы действительно занятой человек. Театр, кино, телевидение… Как вы сумели выкроить время для таких гастролей? Все-таки три недели…

– Это было нелегко, но… Я, знаешь ли, долго болел, лежал в больнице, из каких-то проектов выпал… Образовалось время, и хотелось побывать еще раз в Израиле.

– А сейчас вы здоровы, все прошло?

– Ты почему спросила? Слушай, брось ты эту дурацкую манеру, говори мне «ты», будь проще.

– Я попробую.

– Ты хорошо поешь. И маночек в тебе есть. Не умеешь, конечно, ничего, но с Гордиенко можно и не уметь, он сам столько умеет… Классный артист, самый классный из нас всех… А чем ты в обычной жизни занимаешься?

– Я переводчица.

– А…

Он замолчал. Потом вдруг протянул руку и дернул меня за кудрявую прядь.

– Ай, вы что, с ума сошли? Больно же!

– Хотел проверить, не парик ли…

– Я что, больная, в такую жару в парике ходить?

– Почему? Ортодоксальные еврейки же ходят в париках.

– Я им сочувствую.

И тут вдруг до меня дошло: я же в Израиле, в такой потрясающе интересной стране – и еще ничего здесь не видела. Совсем ничего, кроме моря, набережной и улицы Бен-Йегуды.

– Андрей, а вы что-нибудь тут уже видели?

– Ты про что?

– Про Израиль?

– В прошлый раз многое, а сейчас еще ничего.

– И я ничего. Обидно. Хотя у нас будет целая неделя… Оскар обещал экскурсии.

– Ненавижу ходить стадом. Слушай, у меня идея.

Мне стало как-то страшно.

– А давай завтра с самого утра мотанем в Иерусалим?

– Как?

– Очень просто. Я возьму напрокат машину, и поедем!

– А Лара?

– Нет. Вдвоем.

– Ерунда!

– Почему?

– Не хочу!

Самое ужасное было в том, что я хотела! Поехать вдвоем на машине… Хоть в Иерусалим, хоть к черту на кулички! Было в нем что-то такое при ближайшем рассмотрении… Что хотелось рассмотреть еще ближе. Но у него Лара, у меня Женя… А кстати, Женя за эти дни ни разу мне не позвонил. Это очень странно и как-то даже тревожно. Надо сегодня самой ему позвонить.

– Почему не хочешь? Боишься? – как-то даже зловеще поинтересовался он.

– Чего мне бояться, кроме арабских террористов? Говорят, в Иерусалим одним лучше не соваться.

– А меня не боишься?

– Нет. Но с женатыми мужчинами дел не имею.

– Плохо твое дело.

– Почему это? – возмутилась я.

– Выбор мизерный. Большая часть мужиков – в браке, чуть меньшая – «голубые», а остальные – импотенты. Ну или сопляки.

– Знаете, я на отсутствие мужчин не жалуюсь.

– И все неженатые?

– Чему вы так удивляетесь? Даже в нашей крохотной компании трое неженатых!

– Трое?

– Ну да.

– Венька и Демин. А третий кто?

– Златопольский.

– Так он «голубой»!

– Что? – ахнула я и ощутила горькое разочарование.

– Да, Вовочка «голубенький» у нас. Правда, это не бросается в глаза, у него хороший вкус, но… А Веня твой брат. Хотя с двоюродным можно… Ну а Демин для тебя староват. Облом!

– Слушайте, что вы такое несете? – разозлилась я. – Какое вам дело до моей половой жизни?

Он рассмеялся. А у меня внутри все оборвалось, так он был хорош…

– Кто знает! – загадочно произнес он. – О, а вот и моя шалава!

К столику, восторженно сияя, подходила Лариса. Ни следа изумления или испуга на лице заметно не было, а самое интересное было то, что в руках она держала обувную коробку!

– Привет! Андрюха, ты чего сюда приперся? Проверять? Извини, Бронечка, я в обувных дурею… – Она вытянула вперед потрясающую ногу. На ней были сандалии, ремни которых оплетали ногу выше колен. С ее минимальной юбкой это выглядело здорово.

– Красиво!

– Дрюнь, а тебе нравится?

Меня чуть не стошнило от этого «Дрюнь». Ему это так не шло.

– Нормально, – буркнул он.

– Ой, кофе хочу! И воды!

– Ладно, я пошел!

Он встал, положил на столик кучку шекелей и быстро ушел.

– Он давно приперся?

– Давно!

– Приставал?

– В каком смысле? – опешила я.

– В обычном, как мужик.

– С ума сошла! Он всегда за тобой следит?

– Нет, только когда время есть, – рассмеялась она. – А ты небось перебздела?

– Неприятно было, честно скажу.

– Ну извини, подруга, так получилось.

– Хорошо, хоть ты догадалась что-то купить. Я как раз наврала ему, что оставила тебя в обувном.

– Молодец! С меня бутылка!

– Ну как продюсер? – спросила я.

– Какой продюсер? Ах, ну да… нормально, кажется, все путем!

Да, все ясно, ни с каким продюсером она не встречалась, только что выскочила из койки, впрочем, может, из койки продюсера? Мне было неприятно, что меня использовали в качестве ширмы. Хотя сама виновата, я же сразу смекнула, что к чему. Мне стало искренне жаль Андрея.

– Лар, а ты что, Андрея не любишь?

– Ой, да брось ты! Любишь – не любишь! Люблю, но почему я должна себе отказывать в жизненных радостях? Он, между прочим, тоже далеко не святой. Знаешь, как на него бабы западают?

– Догадываюсь. Венька тоже жалуется.

– Да понятное дело, Венька клевый. Только у него характер лучше, чем у Андрея. Легче. Андрей мрачный, мнительный, ревнивый.

– Так у него все основания есть.

– Да он не только к мужикам ревнует. Даже к успеху!

– Что это значит? – удивилась я.

– Он не хочет, чтобы у меня был успех! Знаешь, как он радовался, когда наш мюзикл прикрыли? Просто счастлив был. А как не хотел, чтобы я сюда ехала!

– А мне Венька говорил, это он настоял, чтобы ты поехала…

– Пришлось. Я ему так в печенки вгрызлась!

– Ладно, пошли, мне тут надоело!

Мы вышли на улицу, и нас обдало тяжелым, липким жаром.

– Ого! – ахнула я. – Ничего себе!

– Нормалек! Мне даже нравится! – засмеялась Лара.

Я посмотрела на нее как на сумасшедшую.

Добравшись до номера, я первым делом позвонила Жене. Его мобильник не отвечал, а звонить на работу мне не хотелось. Ладно, попозже позвоню еще. В конце концов, если бы что-то случилось, мне бы уже сообщили. Его секретарша прекрасно знает номер моего мобильника. На этом я успокоилась. И решила поспать. О том, чтобы идти к морю, не хотелось и думать. Надо просто дожить до вечера, сесть в автобус с кондиционером и доехать до города Реховот. Говорят, езды до него меньше часа. Может, к тому времени хамсин кончится или, как говорят здесь, сломается? Невероятно, я сыграла всего несколько спектаклей, а вечер уже не вызывает у меня ужаса. Значит, я не актриса, а так… скорая помощь. И я улеглась спать. Но заснуть мне не дали. Явился Венька.