Текст книги "Гормон счастья и прочие глупости"

– Ну как я посоветую? Я же твою маму не знаю.

– А я опишу, – улыбнулся он. – Ей исполнится шестьдесят пять.

– О, это дата!

– В том-то и дело. Она еще красивая женщина. Концертмейстер в Большом театре.

– Так вот в кого ты такой музыкальный.

– Вероятно. Она высокая, глаза зеленоватые, волосы седые, краситься не хочет. Ну вот, пожалуй, и все… Да, она, в отличие от меня, веселая. Это я мрачный тип, а мама… Мама у меня прелесть.

– Я с удовольствием тебе помогу, но… – Я хотела спросить, не лучше было бы поручить это Ларисе, но осеклась. У него в глазах была мольба, но не о помощи, а о молчании. – А у тебя есть какие-нибудь идеи?

– Тут столько ювелирных магазинов…

– Значит, какое-нибудь украшение?

– Ну да. Я подумал, что на юбилей надо что-то такое… Я еще никогда не дарил маме украшений.

– Ну что ж, ты хочешь прямо сейчас пойти?

– Если ты можешь…

– Я готова.

Он потушил окурок в полной пепельнице.

– Андрей, зачем ты столько куришь?

– Привычка.

Мы пошли рядом. Мне нравилось с ним ходить. Удобно. Он шел именно в том темпе, который был мне привычен. Вот Женя всегда шел быстрее, чем нужно. Впрочем, может, это мне все кажется… Просто, оттого что Андрей был рядом, у меня немножко мутилось в голове. И чтобы не дать ему это заметить, я болтала без умолку о предстоящей покупке. А поскольку в Тель-Авиве великое множество ювелирных, то вскоре мы уже стояли у витрины.

– Тебе тут что-нибудь нравится? – спросила я.

– Я плохо в этом разбираюсь.

– Но что бы ты все-таки хотел? Серьги, колечко, браслет, кулон?

– Наверное, кольцо. У мамы красивые руки.

– Это сложнее всего.

– Почему? – удивился он.

– Ты размер знаешь?

– Нет.

– А как же тогда покупать?

– Дай твою руку. Нет, у мамы руки крупнее. Тогда давай сережки купим.

– А может, ты позвонишь маме и спросишь?

– Но тогда не получится сюрприза.

– Ну и что? Маме будет приятно заранее, что сын хочет купить ей хороший подарок. А сюрпризом будет, например, корзина цветов, в которую ты вложишь футляр с кольцом.

– А это не слишком пошло?

– Может, и пошло, но приятно.

– Слушай, ты умница! Сейчас же позвоню маме. – Алло, мама? Да ничего, все нормально, мамочка. Скажи мне пожалуйста, какой у тебя размер пальца? Что значит – какого пальца? Ну я хочу купить тебе кольцо. Как это – зачем? Мне хочется. У тебя же юбилей скоро. Понял. Да. Нет, что ты, – засмеялся он, – совсем другое. Хорошо. Целую… – Размер восемнадцатый. И ни в коем случае не красный камень. Вот! Да, еще тебе привет от мамы.

– Не выдумывай, ты обо мне ни словом не обмолвился.

– О, ты не знаешь мою маму! Она, когда я сказал про кольцо, спросила: «Ты, часом, не влюбился? Она там с тобой? Передай ей привет».

Меня как будто ударили.

– Ты хочешь сказать, что влюбился в меня?

– А ты еще не поняла?

– Андрей!

– Что – Андрей? Ты разве можешь сказать, что вполне равнодушна ко мне? – спросил он тихо.

– Я не знаю…

– Посмотри мне в глаза!

Я понимала, что не стоит этого делать, но помимо воли подняла на него взгляд.

Он смотрел на меня без улыбки, серьезно и грустно.

– Ну вот видишь… – без всякого торжества констатировал он. – Только ничего в этом нет хорошего. Ладно, замнем пока. Знаешь, мне тут ничего не нравится. Смотри, вот там еще одна лавка.

Да, весьма своеобразное объяснение в любви. Неужели Лариса не соврала? Потому что, по моей, вероятно, очень примитивной логике, тут должен был воспоследовать как минимум поцелуй, хотя бы в щечку или нежное пожатие руки… Но нет. Господи, неужели действительно? Ужас какой. Жалко его до безумия. И себя тоже…

– Вот посмотри! – воскликнула я у третьей по счету витрины. Там лежало очень красивое и очень современное кольцо из матового золота с аквамарином. – По-моему, красиво. И вероятно, не слишком дорого.

– Да, красивое кольцо и необычное… Давай купим его, и дело с концом.

Мы вошли и купили кольцо.

– Ну вот, дело сделано. Пойдем посидим где-нибудь? – предложил Андрей. – Я что-то проголодался. А ты?

– И я.

– Куда ты хочешь?

– Мне все равно.

– Тогда пойдем куда глаза глядят. Увидим что-то привлекательное, там и приземлимся. Давай?

– Давай, – согласилась я.

Мы и вправду побрели по каким-то улицам, где росли удивительные деревья, усыпанные бледно-лиловыми цветами. Старинные дома, вероятно, начала двадцатого века. Шумные, оживленные люди, и солнце, так много солнца, что все кругом должны, наверное, чувствовать себя счастливыми… Гормон счастья. Вовик Златопольский говорил даже, как он называется, этот гормон, но я не помнила.

– Знаешь, я сегодня отказалась от очень выгодного предложения.

– Да? От какого?

Я рассказала ему в общих чертах о встрече с Джонни Ципельзоном.

– Ну и почему ты отказалась?

– Потому что он хотел еще спать со мной.

Он как-то хрипло рассмеялся:

– Губа не дура!

– Но не только поэтому. Просто я не чувствую, что это мое… Знаешь, у меня есть один приятель, он был вполне успешным программистом, а в один прекрасный день бросил все и начал писать песни. Хорошие, кстати. И однажды он мне сказал: «Знаешь, я, когда занялся песнями, почувствовал, что живу наконец своей жизнью, а не чужой». Ты понимаешь, я такого не чувствую. Я просто ввязалась в эту авантюру… вовремя ввязалась – и страшно рада, что поехала, и вообще… Но я не готова посвятить этому всю жизнь, тем более у меня Полина…

– И что, ты сможешь вот так вернуться к прежней жизни?

– Смогу! Мне в ней было спокойно. Я точно знаю, что я высококлассный переводчик, что я там на своем месте.

– Странно.

– А что ж тут странного?

Теперь мы шли по тенистому бульвару.

– Смотри, вон, по-моему, симпатичное заведение! – сказал вдруг он. – Заглянем?

Мы заглянули. Нам понравилось.

– Андрей, ты сказал, что это странно. Почему? – вернулась я к волновавшему меня разговору.

– А ты понравилась бы моей маме, – сказал он невпопад, словно не слышал моего вопроса. Но звучало это совершенно безнадежно.

– Ты думаешь?

– Да. Лариса ей не нравится. Совсем. Категорически.

Естественно, подумала я. Если его мама такая чуткая женщина, она наверняка догадывается, что у сына ветвистые рога.

– Какая у тебя ямочка на подбородке… Так и хочется поцеловать.

– Так поцелуй, в чем проблема? – тихо сказала я. Кроме нас в ресторанчике была только одна пара, и она не обращала на нас ни малейшего внимания.

Он вздрогнул. Протянул руку и погладил меня по щеке. Меня бросило в дрожь. А он сказал:

– Знаешь, я не хочу пошлого адюльтера на гастролях.

Неужто Ларка сказала правду?

– Тут солнце, море, нас тянет друг к другу… Давай отложим до Москвы.

– Ну что ж… – вдруг охрипла я. – До Москвы так до Москвы.

Мне все было понятно. Она сказала правду. Его все-таки тянет ко мне, и сильно, но обнаружить передо мной свою несостоятельность не хочется. А в Москве… В Москве так легко затеряться. У него своя жизнь. Напряженная, занятая, там все это забудется, как и не было. Там легко остаться друзьями или вовсе не видеться. Боже, какая злобная насмешка судьбы… И как его жалко, просто до слез. Но хорошо, что я это знаю. Я не совершу множества бестактностей и оплошек, которые могла бы совершить по неведению.

– Андрей, расскажи про своего сына, – сменила я тему. Он взглянул на меня с благодарностью. Бедолага. Но тут зазвонил мой мобильник.

– Буська, где ты? Я погиб! – В голосе слышалось подлинное отчаяние.

– Что? Что случилось?

– Мне подбросили ребенка!

– Какого ребенка? Что ты говоришь?

– Бусечка, возвращайся скорее, я пропаду! Он ходит на голове!

– Венька, прекрати истерику и объясни, в чем дело!

– Это долго! Пожалуйста, возвращайся! Сейчас он терзает Татьяну Ильиничну, но она долго не выдержит… Только ты можешь меня спасти!

– Ты про кого говоришь, про Бенчика?

– Ну да, про кого же еще!

– Откуда я знаю, может, у тебя тут целый выводок.

– О боже!

– Ладно, буду через сорок минут.

– Что там такое? – заинтересовался Андрей.

Я ввела его в курс дела.

– О, мне такая ситуация знакома.

– И что?

Он молча пожал плечами, а я поняла так, что поскольку он импотент, то эти предъявленные ему дети не могут быть его детьми.

– Ну что, побежишь выручать братца?

– Доем – и уж тогда… Так о чем мы говорили?

– Я не помню… Послушай, как странно, что ты…

Опять зазвонил телефон. Опять Венька. Я не стала отвечать. Пусть думает, что я не слышу.

– Кошмарная штука эти мобильные, – улыбнулся Андрей, – даже в любви объясниться не дадут.

– Мы же решили, что отложим до Москвы, – напомнила я.

– Как ты мне нравишься… ты какая-то совсем особенная, – произнес он так, что сердце подскочило к горлу, а потом стало медленно сползать в пятки, а по спине побежал холодок, – вероятно, это смешно звучит в устах сорокалетнего мужика, но с тобой я чувствую себя… защищенным. Это глупость, конечно, но знаешь, меня столько раз предавали… Я раньше страдал, потом даже привык… А вот смотрю на тебя, и мне кажется, ты не предала бы.

Господи, зачем он это говорит? Я же гибну, тону… Мне уже наплевать, что он импотент, это же не самое главное. А глаза… Мне хочется обнять его, прижать к себе и утешать как маленького мальчика, только бы он был рядом.

И опять зазвонил телефон. Номер не определился.

– Алло!

– Привет, это я. Только не бросай трубку.

Женя!

– Я слушаю тебя, – очень холодно отозвалась я.

– Ты знаешь… ты прости меня, пожалуйста, я был просто не в себе…

– Я заметила.

– Но я тут подумал… Я не имел права так поступать… Если можешь, забудь. И давай ничего не будем отменять. Я очень виноват перед тобой, очень. Я люблю тебя и Полину… Мне плохо без вас будет. Очень, очень тебя прошу.

Меня растрогали его слова. Его тон. Но главное – мне показалось, что его звонок – спасательный круг. И если я сейчас за него ухвачусь, то, может, и не погибну от любви к импотенту.

– Ну хорошо, я вернусь, мы поговорим.

– Спасибо тебе. Я вчера видел Полину. Она в порядке. Мы с ней обедали в ресторане.

О, какая там ведется работа, подумала я. Андрей смотрел очень напряженно.

– Так я встречу тебя, да? Ты позволишь?

– Ну если сможешь…

– Конечно смогу. Мы с Полиной тебя встретим.

– Хорошо. Ну пока.

– Это звонил тот хам?

– Да. Как ты догадался?

– Не знаю. И чего хотел? Просил прощения?

– Ну в общем да.

– И ты простила?

– Да нет… Просто не хотелось препираться по мобильнику – накладно и бессмысленно.

Он улыбнулся с облегчением. Вот навязался на мою голову. Я уже чувствовала какую-то ответственность за него. Мне это надо?

– Андрюша, пойдем, а? Надо же узнать, что там с Венькой.

– Ты первый раз назвала меня Андрюшей… Черт, почему мне рядом с тобой не стыдно быть слабым?

Мне показалось, что сейчас можно расставить все по своим местам:

– Потому что, вероятно, ты не рассматриваешь меня как сексуальный объект, ты видишь во мне друга…

Он вдруг громко расхохотался:

– Боже, какая ты дурища!

И опять зазвонил телефон. Вот наказание!

– Буська, ну где ты там ходишь? Ты скоро?

– Скоро. Сейчас возьму такси и приеду!

Мужчины – слабый пол, и сегодня я окончательно в этом убедилась. В течение одного часа три мужика взывали ко мне, слабой женщине, моля о помощи. Женя ведь тоже молил… По-своему.

В холле гостиницы я застала такую картину: Татьяна Ильинична, держа на коленях Бенчика, совала что-то ему в рот, и без того вымазанный шоколадом. Рядом в кресле, вытянув длинные ноги, в изнеможении валялся Венька, а Демин показывал Бенчику какие-то фокусы.

– Буська, – вскричал Венька, – наконец-то! Татьяна Ильинична, вы согласны побыть еще минут двадцать с этим чудовищем? Я должен поговорить с сестрой.

– Да ради бога, Венечка! Я так давно не возилась с малышами.

Венька подхватил меня под руку и вытащил на улицу:

– Пойдем пройдемся. А где, кстати, ты была?

– Это не имеет отношения к делу. Говори, что стряслось?

– Ох, Буська, это Бог меня наказал.

– За что?

– Да мало ли…

– Слушай, сетовать и стенать будешь потом, а сейчас говори, в чем дело?

– Ты понимаешь, я позвонил этой бабке, а подошла Сонька. Представь себе, она меня узнала сразу и как будто не очень удивилась. Я сказал, что надо бы поговорить. Она сразу назначила встречу на бульваре Ротшильда. Я приготовился к разговору. А она явилась с мальчишкой и каким-то парнем, видимо ее хахалем. Она такая противная, Буська, если б ты знала! Я чуть не сблеванул… А ребенок, конечно, красавчик… весь в меня. Но характер, видимо, в мамочку. Это хорошо, что Татьяна Ильинична так прониклась, а то…

– Венька, к черту лирические отступления. В чем трагедия?

– Понимаешь, эта лярва была со мной весьма холодна, только сказала, что ее бабка попала в больницу с гипертонией, а она сама должна на четыре дня уехать. И поскольку я вроде как заявил о своих отцовских правах, то для начала пусть мальчик побудет у меня. Она сунула мне в руки сумку с его барахлишком и буквально растворилась в воздухе.

– Как?

– А вот так! Подкинула ребенка и смылась! И что мне теперь делать?

– Она что, чокнутая?

– Откуда я знаю? Я вообще не помнил столько лет о ее существовании. Но ты скажи, разве нормальная мать может так поступить?

– Нет! Нормальная не может!

– Ну вот видишь! А что мне-то с ним делать? Я даже не знаю, как подойти к малышу. Разве что козу показать могу. А тут четыре дня! И потом, мы же завтра уезжаем из Тель-Авива! Ну допустим, я возьму его с собой, но через четыре дня мы будем далеко. А вдруг она решит, что я украл ребенка? Или не решит, а просто заявит в полицию?

– Ну это ерунда, мы все подтвердим. Нас вон сколько… Но я другого не понимаю. Ведь у этой твоей Сони…

– Возьми ее себе!

– Всю жизнь мечтала! Но у нее же есть, кажется, мама и папа. К тому же вряд ли бабку будут с гипертонией очень долго держать в больнице… Знаешь, надо немедленно звонить Оскару!

– Зачем это?

– Надо как-то официально зафиксировать, что она подбросила ребенка совершенно чужому, по сути, человеку. Ты же не заявлял официально о правах отцовства, ты вообще ничего мог не знать. А она взяла и подкинула тебе ребенка. У нее наверняка есть какие-то цели, далеко идущие планы…

– И что я стану делать с такой бумажкой, если, конечно, кто-то мне ее выдаст?

– Ничего не будешь делать. Но если вдруг она затеет какую-то провокацию, ты подсунешь ей эту бумажку под нос. И еще неизвестно, кому будет хуже. Я не знаю израильских законов, но вполне возможно, что этот факт можно будет истолковать как издевательство над ребенком или еще как-то…

Он вдруг остановился посреди улицы:

– Буська, ты такая умная! Откуда?

– Ну, милый, знаешь сколько переговоров я переводила, где обсуждались всякие юридические тонкости? А сколько документов! У нас в фирме высококлассные юристы работают, но один знает английский, а второй немецкий в пределах средней школы. Вот мне и пришлось в этом тоже наблатыкаться, как говорит один Ларискин поклонник.

Зачем я сказала про поклонника, мне и самой было неясно. Но он не обратил на это никакого внимания.

– Да, Буська, ты, наверное, очень ценный работник.

– Думаю, да.

– Значит, советуешь позвонить Оскару?

– Да, и немедленно.

– Хорошо, сейчас позвоню. Но что с мальчонкой-то делать?

– Ничего, как-нибудь обиходим. Вон Татьяна и Демин как им увлеклись. Думаю, не пропадет он у нас. Во время спектакля побудет с кем-нибудь за кулисами.

– Ну во время спектакля ему, наверное, надо уже спать?

– Его мамаша должна была об этом подумать. Но если он несколько дней будет ложиться спать попозже, ничего катастрофического не случится.

– Но ведь после спектакля…

– А после спектакля с ним будет его папочка. Умел кататься…

– Буська, я совершенно не хотел кататься!

– Но все же катался, вот и вози саночки. А кстати, ты ей сказал, что уезжаешь из Тель-Авива?

– Нет, не успел. Все произошло молниеносно… Я только понял, что она жутко противная…

– Ладно, это все фигня. Звони Оскару, и пошли назад.

– Надо пойти куда-то с ним поесть. Ты не пойдешь?

– Нет. Я пообедала.

– Постой, а где ты шлялась вообще? Вернулась с пустыми руками… Ничего не купила. С Андрюхой, что ли?

– Не твое дело!

– Суду все ясно. Буська, ты, конечно, можешь делать все что угодно, но не здесь. Если вас застукает Лариска…

– А если он ее застукает?

– Если он ее застукает, то в худшем случае напьется, но он такой профессионал, что и на бровях выйдет и сыграет, а она может сорвать гастроли, устроить любую пакость. И потом, Буська, тебе нужен этот геморрой? У него такой тяжелый характер. И от баб отбою нет. Не советую!

– А может, я хочу от него ребенка родить? Знаешь, какой красивый мальчик будет? Не хуже твоего Бенчика!

Я замерла: что он мне на это скажет? Если Лариска поделилась своим секретом со мной, то могла поделиться еще с половиной театральной Москвы.

– Ты с ума сошла! Второй ребенок без отца? Не вздумай, Буська!

– Да я пошутила. У нас и нет ничего, просто взаимная симпатия, не больше.

– Но вообще-то все уже говорят…

– Мало ли кто что говорит. И вообще, звони Оскару.

Когда мы вошли в холл, там сидел Андрей – в гостиницу мы вернулись порознь, решили, что так лучше – и играл в ладушки с Бенчиком. Барышевой уже не было видно. Укатали сивку крутые горки.

– Какой красивый мальчишка, – улыбнулся Андрей. – И умный…

Венька уже переговорил с Оскаром и теперь опять в изнеможении рухнул в кресло.

Бенчик вдруг что-то зашептал Андрею на ухо.

– Пошли, нет проблем, – сказал тот и повел его за лифты, где помещался туалет. Вернулись они не так скоро, но Бенчик был умыт и причесан.

– Вень, его бы надо покормить, – сказал Андрей. – Его напичкали шоколадом, но это не годится.

У Веньки сделались испуганные и несчастные глаза, но тут из ресторана выглянула Тамара. Она, очевидно, была уже в курсе дела и предложила накормить «мальчишечку».

– Пойдем, маленький мой, такой красавчик, просто загляденье, а стихи читает, умереть не встать. Веня, хотите, оставьте его мне на эти дни. Зачем его таскать?

У Веньки в глазах отразилось смятение и растерянность.

– Да нет, Тамарочка, – вмешалась я, – спасибо, пусть ребенок привыкнет к отцу. У такой матери, может, и лучше его забрать.

– Ой, не говорите, Бронечка… Хотя я думаю, она сегодня же появится. Это она Венечку испытывает.

– Хорошо бы, – вздохнул Венька.

Но Соня не появилась, и мы уехали, забрав с собою Бенчика. Когда он увидел Ларису, то буквально открыл рот.

– Какая ты красивая! – заявил он.

– Да уж, по сравнению с его мамашей… – пробормотал Венька. – Смотри, ему у нас нравится.

Разговор происходил в автобусе, когда мы ехали в сторону Мертвого моря.

– Еще бы ему не нравилось. Все с ним возятся, балуют, все восхищаются…

– Только зов крови как-то незаметен.

– Какой тебе зов крови? Он же чувствует, что ты его боишься.

– Глупости, ничего я не боюсь. Я даже уже привык немножко. Он ночью крепко спал, не мешал мне… и вообще, клевый парень…

– Ты уже говорил, весь в тебя.

– Знаешь, Буська, я даже думаю… Может, она мне его отдаст?

– Фиг тебе!

– Но почему? Она же его бросила…

– Она понимала, что ты непременно привяжешься к такому очаровательному малышу, а потом будешь мучиться…

Он вытаращил глаза:

– Ты полагаешь, это она задумала такую изощренную месть?

– Не исключено.

– Просто Макиавелли какой-то…

– При чем тут Макиавелли? Просто месть хитрой и злой бабы.

– Но за что месть? За что ей мне мстить, если я даже не подозревал о существовании этого ребенка?

– А за все. За то, что пренебрегал ею, за то, что снизошел и обрюхатил походя, за то, что с облегчением вздохнул, расставшись с ней. Ну и главное, что не любил, а она наверняка любила…

– Черт… Поводов действительно немало… Буська, а что, все бабы такие мстительные?

– Нет, Венечка, не все. Я вот немстительная.

– Ты вообще чудо. Но ведь если ты так хорошо про это все понимаешь, значит, и сама испытывала что-то подобное?

– Нет. Но я ведь до сих пор никого еще по-настоящему не любила.

Он взглянул на меня с недоверием:

– И теперь не нашла ничего умнее…

– Я ничего не говорила.

День за окном автобуса был жаркий, но облачный, серый. Автобус остановился по просьбе наших курильщиков. Я тоже решила выйти размяться. И когда подошла к дверям, Андрей подал мне руку и улыбнулся. И меня вдруг охватило ощущение счастья. Видимо, этот пресловутый гормон счастья содержался не только в солнечных лучах, помидорах и арбузах, но и в его улыбке. Он задержал мою руку в своей на долю секунды дольше чем следовало, но мне это сказало о многом. Ну не может он быть импотентом! Или может? Конечно, можно это проверить, так сказать, эмпирическим путем, но я боялась. Боялась причинить ему боль, отпугнуть, я вообще боялась физически соприкасаться с ним, потому что меня било током. Интересно, так бывает, если мужчина импотент? С кем бы поговорить на эту тему, посоветоваться? В Москве моя коллега Светка чрезвычайно подкована в этих вопросах, с ней можно будет чисто теоретически обсудить эту тему, посоветоваться. Но до тех пор… Я тут сойду с ума. А может, Лариска наврала именно для того, чтобы я держалась от него подальше? Хотя зачем ей? Она же вот действительно изменяет ему на каждом шагу, даже не стесняясь. Должна же быть какая-то причина? И самая очевидная причина – причинное место. Я засмеялась про себя. Недурной, кажется, каламбур получился. Но тут мне стало так стыдно, так грустно и так больно за Андрея… Господи, за что мне все это? Я жила себе тихо, мирно, собиралась замуж… И вдруг это все навалилось – гастроли, любовь к импотенту и… гормон счастья.

– Броня, – окликнула меня Лариса, – на минутку.

Она взяла меня за руку и отвела в сторону.

– Бронь, я ж тебя предупреждала. Зачем ты это делаешь?

– Что я делаю?

– Зачем ты его дразнишь? У него все равно ничего не получится, и тогда он может сорвать гастроли. После неудач он становится как ненормальный.

– Ты сама-то нормальная? – разозлилась я. – О чем ты говоришь? Мы с Андреем просто симпатизируем друг другу, и ничего больше. А если ты так заботишься о его душевном здоровье, то сама веди себя поприличней, только и всего.

– Ну как хочешь, я тебе добра желаю.

– Спасибо.

В этот момент вдруг раздался громкий детский рев. Это плакал Бенчик. Я побежала к нему. Он стоял, прижавшись к ноге Гордиенко, и отчаянно рыдал.

– Бенчик, что случилось, маленький?

– Бронечка, он спросил, где его бабушка Рахиль. Я сказал, что бабушка заболела, а он как заревет. Хотел взять его на руки – не желает.

Примчался Венька и попытался отодрать сына от ноги знаменитого артиста, что удалось лишь с большим трудом.

– Буська, что это с ним? – Венька взял его на руки, стал гладить, успокаивать. Вид у мальчишки был совершенно несчастный, и сердце обливалось кровью от этого детского горя.

– Он устал, ему хочется домой, к своим. Тут ведь все чужие… Сука это твоя Сонька, гадина!

Меня душило возмущение. Ну как можно так издеваться над собственным сыном? А куда она девала бы его, если бы не объявился Венька? Мое материнское сердце не могло с этим смириться. Но мало-помалу Бенчик стал успокаиваться. Все женщины, включая Ларису, ворковали с ним, и он вдруг улыбнулся, потерся лицом о Венькино плечо, чтобы стереть слезы. А потом вдруг заявил:

– Хочу мороженого!

– Где мы тебе возьмем тут мороженое посреди дороги? Вот приедем на место, обещаю, получишь! – сказал Венька, достал из кармана платок и утер Бенчику лицо. – Устроил тут концерт, понимаешь! Это, брат, не по-мужски. Ты ж мужчина все-таки!

– А бабушка говорит, что я счастье и сокровище.

– Ну это само собой, но в первую очередь ты мужчина.

– А что лучше – быть мужчиной или сокровищем?

– Да, вопрос интересный, но я тебе скажу: лучше всего быть таким мужчиной, чтобы тебя считали сокровищем! – сказала Лариса.

Меня затошнило.

– Ларка, заткнись, – посоветовал ей Венька. – Твои пошлые шуточки тут не к месту.

А я вдруг ощутила такую тоску по Польке, по Москве, мне так вдруг надоело изображать из себя артистку! Ну не мое это дело, не мое! Мне даже на мгновение захотелось замуж за Женьку, по крайней мере, я могла себе представить, что это будет за жизнь. Да, может, не самая веселая, но кто сказал, что надо непременно веселиться? А Польке наверняка будет хорошо. Женя купит ей собаку, чудного большого лабрадора, который веселым лаем будет встречать меня с работы… С моей работы, где я чувствую себя на своем месте. И я уж точно знаю, что Женя не импотент. А гормон счастья? Что ж, буду добывать его из арбузов, из помидоров… Буду ездить отдыхать к теплому морю… Я готова была заявить во всеуслышание: не хочу, не желаю! Хочу домой!

Но я ведь не Бенчик, я дала слово, ввязалась в это дело – и надо уж довести его до конца. Но потом все! И отдыхать в Натании я не останусь, ну его к богу, этот отдых. Да разве можно отдыхать, думая только о том, импотент Андрей Дружинин или нет? И ловить его улыбку, таять от его голоса… Зачем он мне? У него есть Лариса, и пусть они сами разбираются. Нет у меня уверенности, что он не хочет просто что-то ей доказать, демонстративно ухаживая за мной. Милые бранятся – только тешатся, а мне что, вешаться? Вот, почти строчка из песни получилась… Размерчик, правда, подгулял, но сейчас такие песни пишут и поют, что только диву даешься. Но если я уеду раньше на целую неделю, то в Москве придется приналечь на помидоры. Ни солнца, ни арбузов, ни Андрея Дружинина. Мне будет его не хватать, этого пресловутого гормона… Есть же люди, которым необходим адреналин… А этот как там называется? Что-то скучное, противное…

– Вовик, как называется этот твой гормон счастья? – обратилась я к Златопольскому.

– Серотонин, – с готовностью ответил он.

– Какое противное название, в серых тонах…

– По-моему, тоже, – обрадовался он. – Знаешь, я прочитал совсем ненаучную статью про этот «гормон счастья», и мне так понравилось… Я в плохую погоду хуже себя чувствую, меня охватывает тоска… Я солнцепоклонник! А между прочим, когда я посмотрел в энциклопедическом словаре слово «серотонин», там насчет гормона счастья ничего не было. Сказано многое, и в частности, что серотонин может вызывать спазмы поврежденных сосудов.

– Гадость какая.

– Ну поскольку я не врач и не биолог, то до серотонина мне нет дела. Я знаю только гормон счастья!

– Вовик, я тебя обожаю!

– Бронечка! – растрогался он.

Гастроли наши продолжались вполне успешно, а у меня появился объект ненависти. Но отнюдь не Лариса. Нет, я ненавидела Соню! С каждым часом Венька все больше привязывался к сыну, и Бенчик тоже почуял в нем отца. Если поначалу он готов был быть с кем угодно, то теперь ему годился только Венька. Ну иногда Татьяне Ильиничне удавалось снискать его расположение. А всех остальных он, похоже, только терпел. Прошло уже не четыре, а пять дней. О Соне не было ни слуху ни духу. Через два дня кончались наши гастроли. Вечером я спросила у Веньки, что он думает делать?

– Ну, во-первых, оформлю отцовство. И буду добиваться, чтобы Бенчика отдали мне, – ответил он очень серьезно.

– Безнадега.

– Ничего подобного! Оскар сказал, что в Израиле есть закон, по которому даже ребенок может подать в суд на родителей за издевательства, ну разумеется, с помощью адвокатов. На худой конец, может сгодиться и это.

– Ты с ума сошел? Чтобы четырехлетний пацан подавал в суд на родную мать?

– Она не мать, а ехидна! Кстати, я вовсе не уверен, что все с самого начала не задумано как хорошо срежиссированный спектакль. И явление прабабушки к тебе… Согласись, это довольно странно. И потом, как вовремя эта дама улеглась в больницу…

– Да ну, Венька, непохоже…

– Откуда я знаю, похоже – не похоже. Но факт налицо: эта падла подкинула ребенка совершенно чужому человеку.

– Но ведь она своего добилась – ты привязался к Бенчику!

– А зачем ей это?

– Вероятно, она надеялась таким образом заполучить тебя.

– Да сдался я ей… Столько лет не напоминала о себе, и вдруг…

– А может, она все глаза выплакала?

– Ты еще ее защищаешь? – вскипел он.

– Даже не собираюсь! Просто я размышляю вслух. Какую-то цель она преследовала. Но вот какую… Слушай, а давай я позвоню бабке? Может, она уже не в больнице?

– Попробуй, – пожал плечами Венька. – Но что ты ей скажешь?

– Я не скажу, я спрошу, чего от нас хотят?

– От нас?

– Конечно, от нас. Ты же мне не чужой, между прочим.

– Да, Буська, хорошо я все-таки тебя воспитал!

– У тебя завышенная самооценка.

Мы пошли к нему в номер, уложили Бенчика, который все требовал, чтобы ему почитали. Пришлось Веньке прочитать ему наизусть большой кусок из «Конька-Горбунка». Наконец он уснул. Спал он всегда крепко и обычно не просыпался до утра.

Мы перебежали ко мне в номер, и я набрала телефон Рахили Степановны.

Она мгновенно сняла трубку.

– Рахиль Степановна, это Броня!

– Ай, Бронечка, я уж думала, вы никогда не позвоните! Что вы хотите сказать? Я не знаю вообще, стоит ли нам разговаривать… Моя ненормальная внучка спрятала Бенчика.

Я безмерно удивилась:

– Что значит – спрятала?

– Она его отвезла к каким-то подружкам в Тверию, чтобы я не показала его отцу…

– Очень интересно! А где она сама?

– А что, Вениамин хочет с ней поговорить? Я думаю, не стоит…

– Подождите, Рахиль Степановна, я ничего не понимаю…

– Ну она взяла Бенчика и увезла в Тверию, это такой город на Киннерете… Она там с ним прячется…

– Извините меня за странный вопрос, вы лежали в больнице?

– В какой еще больнице? Я, слава богу, на здоровье не жалуюсь! Только без Бенчика очень скучаю…

– Он без вас тоже. – Я была просто в бешенстве.

– Ну конечно, маленький мой… Постойте, что вы говорите?

– Рахиль Степановна, ваша внучка случайно не сумасшедшая?

Старуха закашлялась.

– Нет, она просто нервная девочка… А почему вы спросили?

Тут уж я не выдержала и все ей рассказала.

– Ай, боженьки, что же это делается? Подкинула ребенка и скрылась? Я не верю! – вдруг заголосила она. – Вы все врете. Дайте мне послушать его голос, я хочу поговорить с Бенчиком!

– Бенчик спит, он устает, у нас нет возможности вовремя укладывать его. Но с отцом мальчика можете поговорить! – Я сунула ему трубку.

– Добрый вечер, Рахиль Степановна, к сожалению, Броня (чудеса, он назвал меня Броней) сказала вам чистую правду. Но я хочу вас предупредить, что я сей возмутительный факт, так сказать, официально зарегистрировал, скрепил подписями множества свидетелей, и, если ваша внучка попытается меня шантажировать… – Он долго молчал, слушая старуху, потом сказал уже довольно миролюбиво: – Мне очень грустно все это слышать, но вы не волнуйтесь, Бенчик в полном порядке. Конечно, он скучает, но ничего. Через два дня наши гастроли заканчиваются, мы с Броней привезем Бенчика к вам и тогда все обсудим. Нет, мы поживем еще неделю в Натании. Вы, главное, не нервничайте из-за Бенчика. Он чудесный парень, мы очень с ним подружились.

Да-да, конечно. Она тоже вам передает привет. Непременно.

Когда он повесил трубку, вид у него был весьма озадаченный.

– Буська, мы, кажется, влипли.

– Во что?

– Там все далеко не так безоблачно, как она тебе рассказывала.