Текст книги "Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры"

– Марат, я не хочу опять наспех, кое-как, вот утром я останусь одна, ты придешь, и у нас будет сколько угодно времени, а сейчас нет, не могу, я устала, пусти!

– Да что же ты со мной делаешь? Ведь утром мы собирались ехать на Мертвое море!

– Приходи утром, а там будет видно, поедем или нет.

– О, тогда черт с ним, с морем, когда мне прийти?

– В десять!

– И ты будешь моя? Как сегодня?

– Лучше, гораздо лучше, согласись, машина не самое удобное место.

Наконец мне удалось его спровадить. Как же я устала.

Проснулась я вопреки обыкновению в половине десятого. И вскочила как ужаленная – через полчаса явится Марат, надо успеть хотя бы душ принять и чуть-чуть подкраситься.

На моей подушке лежала записка:

«Мамуля, ты так сладко спишь, не хочется тебя будить. В холодильнике синий пакет – это вам с папой на дорогу. Кофе в термосе на столе. Счастливой поездки! Целую вас обоих. Д.»

Солнышко мое, обо всем позаботилась, умиленно подумала я, стоя под душем. Большая-большая, а играет в папу-маму, как маленькая. Дочка играет в папу-маму, а папа и мама во что играют, старые дураки? Я вылезла из-под душа, намазала все тело манговым кремом, ведь понятно, что в ближайшие два часа мы никуда не поедем. Надела красивый бледно-розовый халат, привезенный мне из Италии Юриком, и только тут впервые за все это время вообще о нем вспомнила.

Надо же, а ведь столько лет он занимал большое место в моей жизни. И как мне теперь разбираться с этими тремя кавалерами? Ладно, как-нибудь… А сейчас я жду Марата и при чем тут все остальные?.. Так, надо хорошенько причесаться, надушиться «Баленсиагой». Нет, это нельзя, это подло! Ничего, «Кабошар» тоже сойдет. И вот я уже стою у окна и жду. Иной раз ожидание бывает более сладостным, чем само свидание. Но только не с Маратом. У меня даже нет уверенности, что он вообще явится. Он ведь мог, удовлетворив жгучее желание, очухаться и понять, во что он влип – любовница, дочка. Я ведь даже его телефона здесь не знаю. Так, четверть одиннадцатого… С одной стороны, это было бы лучше, я еще не совсем увязла, вот Даша – та, кажется, уже успела полюбить своего папочку, но чем раньше наступит разочарование, тем легче будет его пережить. А в том, что оно наступит, я не сомневалась. Двадцать пять минут одиннадцатого – если через четверть часа он не появится, уйду на пляж и черт с ним совсем. Но тут к дому подъезжает Дашкина машина, и оттуда вылезает Марат собственной персоной. Скорее отойти от окна, чтобы он не видел, как я жду его. Еще раз глянуть в зеркало, чуть встряхнуть головой, чтобы волосы лежали свободнее, и… Звонок. Я открыла и тут же очутилась в его объятиях.

Конечно, с утра мы никуда не поехали, до двух часов провалялись в постели, а потом решили, что сегодня ехать к Мертвому морю уже поздно.

– Я готов целый день провести тут, с тобой, – томно проговорил Марат.

– Нетушки, давай съездим в Национальный парк, на сафари.

– А что там такое?

– Как что? Ты едешь в машине, а кругом гуляют львы и разные другие звери.

– А они нас не сожрут?

– А на кой мы им сдались, они там кормленые.

– Тебе хочется туда?

– Ужасно!

– Раз так – поехали! Только я не знаю, где это, хотя у меня же есть карта, она в машине. Я уже взял Дашину машину, она внизу. Быстро одевайся и поехали.

Марат не хвастался, говоря, что за рулем он ас. Мгновенно сориентировавшись по карте, он за полчаса доставил меня к воротам Национального парка, но сафари уже было закрыто.

– А давай просто погуляем в парке, тут так красиво! – предложила я.

– С удовольствием!

Он взял меня под руку, и мы пошли по дорожкам этого прелестного парка. Светлые полянки, совсем, казалось бы, подмосковные, окружены были пальмами и другими экзотическими деревьями в белом, розовом и красном цвету. Народу в этот час было совсем мало, и мы в расслабленно-лирическом настроении брели по дорожкам, покуда не добрели до большого пруда. Там катались на лодках и водных велосипедах. Мы переглянулись и чуть ли не бегом бросились к пристани. Марат обратился к лодочнику по-английски. Тот развел руками – не понимаю, мол. Тогда Марат стал тыкать пальцем в водный велосипед. Лодочник поднял в ответ один палец и показал на часы, затем три раза поднял обе пятерни.

– Тридцать шекелей в час, – сообразила я.

Марат полез за кошельком, а лодочник согнулся пополам от смеха.

– Что это он? – удивился Марат.

– Нет, ну надо же, первый раз своих не узнал! – хохотал лодочник. – Я думал, вы американцы. Я, видите ли, говорю только по-испански и по-португальски, но здесь, сами понимаете, это никому не нужно. Ну и, конечно, немножко на иврите. А вы, наверное, живете в Америке?

– Да нет, мы из Москвы, – сказала я.

– Гости?

– Гости!

– А я уже шесть лет как из Москвы. Очень хочется съездить, поглядеть, как там все теперь стало, но, как говорила моя киевская бабушка, грошэй нэма.

– Вы не жалеете, что уехали? – поинтересовался Марат.

– С одной стороны, нет, по крайней мере погромов не боимся, хотя арабы тоже не сахар. А с другой стороны, многие себя тут теряют. Я вот окончил МГУ, я испанист, а сами видите, чем тут занимаюсь. А мой дядька, к примеру, в Москве был уважаемый человек, крупный инженер, ему уже шестьдесят лет, так он, извините, туалеты моет. Еще пример – дружок мой был кинооператором, а теперь дворник в Ариэле. Это нормально? Мне-то что, я еще молодой, у меня хоть перспектива есть, а пожилым людям тяжело. Нет, я не скажу, что всем тут плохо, Боже сохрани, есть люди, которые хорошо устроились, особенно в последнее время, когда они продают там квартиры и, приезжая, имеют деньги. Мы же драпанули, как говорится, с одними чемоданами. И все равно мне лично тут неплохо, я даже в Париж съездил на экскурсию и в Испанию. Скажите, а из Москвы я сейчас мог бы туда съездить?

– Запросто, – ответила я, – вопрос только в деньгах.

– Ну, это уже нормально. А вы, значит, сюда приехали? Я так понимаю, простите за нескромность, в свадебное путешествие?

– Да нет, – поспешила ответить я.

– Мы к дочери сюда приехали! – заявил Марат.

– А дочь ваша что тут делает?

– Она вышла замуж, и они уехали сюда.

– И они имеют работу?

– Да, муж у нее музыкант, играет в оркестре, а она работает на компьютере в издательской фирме, – поспешно и с удовольствием рассказывал Марат.

– Ну, тогда я вас поздравляю, у вас взрослая замужняя дочь, а вы сами как молодожены, даже завидно. Знаете что, садитесь и катайтесь на здоровье, я с земляков денег не возьму!

– Нет, так не годится! – возмутилась я. – Это же ваш заработок!

– Ладно, вы хорошие люди, не халявщики, возьму с вас половину, и не возражайте, а то я обижусь. Пятнадцать шекелей, и ни копейки больше! И не думайте о времени, катайтесь сколько хотите, сами видите – народу сейчас мало.

Мы уселись в эту примитивную посудину с педалями и поплыли.

– Как хорошо!

– Да!

– Мне никогда в жизни не было так хорошо, как в эти дни. Теперь и умирать будет не жалко!

– Марат, прошу тебя, не надо этих разговоров.

– Я люблю тебя, ты понимаешь?

– Я понимаю, что тебе сейчас так кажется.

– Нет, не кажется. Ты совершенно верно сказала, что в наших отношениях не было середины, только начало и конец.

– А ты полагаешь, что их можно раздвинуть и впихнуть туда середину? Так не бывает.

– Но ведь можно начать вторую главу?

– Вторую главу? Нет, уж если, то эпилог.

– Не говори так, я люблю тебя, я с ума схожу, я готов на все!

– Иными словами, ты готов на любой подвиг во имя любви?

Но он не услышал иронии.

– Да, на любой! Я приеду в Москву и тут же подам на развод!

– Ну зачем же так радикально?

– Я хочу жениться на тебе и удочерить Дашу.

– Ух ты как размахнулся! А ты меня спросил?

– Разве ты не хочешь? – растерялся он.

– Замуж за тебя? Извини, нет, не хочу. Я вообще не хочу замуж, ни за кого.

– А как же этот, Котя?

– Он поспешил объявить о нашей женитьбе, но практически без моего согласия.

– Значит, ты его не любишь? А меня, меня ты любишь?

– Не знаю.

– Но я теперь все равно не смогу жить по-старому, ведь у меня есть ты и Даша.

– Ну, без меня ты как-то обходился двадцать лет, а Даша… Она так далеко, что просто не может играть в твоей жизни какой-то роли…

– Нет, ты, очевидно, не отдаешь себе отчета в том, что со мной произошло. Я заново родился как мужчина, как человек. Поверь, в моем возрасте это много значит… Когда ты возвращаешься?

– Двадцать третьего.

– То есть через две недели после меня. Я сегодня с утра успел поменять билет и теперь лечу не в пятницу утром, а в воскресенье вечером. Двадцать третьего… Я буду тебя встречать, и мы поедем к тебе. Ты примешь меня?

Так вот почему он опоздал! Кажется, я здорово заигралась!

– Нет, Марат, я тебя не приму. Я, конечно, буду очень благодарна, если ты меня встретишь, ведь самолет прилетает глубокой ночью, и до утра я тебя не прогоню, но…

Мы давно уже забыли про педали, и наше утлое суденышко само по себе покачивалось на воде. Марат обнял меня, заглянул мне в глаза, и всю мою решимость во что бы то ни стало противостоять ему как рукой сняло.

Мы долго еще плавали по пруду. Потом, простившись с симпатягой лодочником, пошли снова бродить по аллеям. Мы даже мало говорили, нам достаточно было просто ощущать друг друга рядом.

– Знаешь, я, кажется, сейчас умру с голоду, – сказал вдруг Марат. – Надо бы спросить лодочника, где тут можно перекусить.

– Ой, я совсем забыла, Дашка же нам с тобой приготовила пакет с едой и термос с кофе, а я, идиотка, все дома оставила! Вот стыдобушка, девочка с утра позаботилась о родителях, а мы… Просто срам!

– Да, нехорошо получилось, ну ничего, мы это на ужин съедим, в знак покаяния. Кстати, Кира, как ты считаешь, удобно будет, если я дам Дашеньке деньги, все-таки лишний человек в доме?

– А что ж тут неудобного?

– И еще мне хотелось бы купить ей что-нибудь, может, какое-нибудь платье или туфли, ну, что там она хочет?

– Это ты у нее спроси.

Интересно, откуда у него деньги? Ну, заплатили ему за лекции, но он как-то уж очень свободно тратит деньги, а ведь наша профессура сейчас чуть ли не самая бедная часть общества.

Он словно угадал мои мысли:

– Я хотел сказать тебе, Кира, ты не думай, что я нищий старый профессор. Дело в том, что я получил очень неплохое наследство от тетки в Дании.

– А ты что, принц Датский? Вот уж не думала, что у тебя не только глаза, но и кровь голубая.

– Ты опять шутишь, а я говорю серьезно. Там была весьма существенная сумма, я разделил ее на четыре равные части, для каждого члена семьи. Жена настаивала, чтобы наша с нею часть была общей, но я словно чувствовал, и уперся. Таким образом, у меня есть деньги. Я в последние годы часто езжу за границу, и так приятно чувствовать себя человеком.

– Интересно, на что ты тратишь деньги за границей?

– Да ни на что особенное. Просто чувствую себя человеком – могу кого-то пригласить в хороший ресторан, купить подарки близким, курить хорошие сигареты. Если нужно, могу взять напрокат машину.

– А на баб?

– Каких баб?

– Ну, на проституток, например?

– Да что с тобой, Кира? Какие проститутки! Во-первых, я боюсь их как огня, а во-вторых, я считал, что давно уже завязал с этим делом. Если бы не ты… Я уже сейчас с замиранием сердца думаю о ночи…

– О ночи?

– Ну да. Неужели ты думаешь, я смогу спать, зная, что ты за стенкой? А ты сможешь?

Он посмотрел мне прямо в глаза, и я конечно же ответила:

– Нет!

– Смотри, Кирочка, кажется, какая-то едальня!

В самом деле, мы обнаружили палатку, торговавшую питой.

Мы подошли. Продавщица тоже оказалась русской. Она настрогала нам горячей индюшатины с громадного вертела, положила ее в разрезанную питу и спросила:

– Вам наполнить или сами будете?

На прилавке стояло штук двадцать стеклянных мисок, в которых чего только не было – и соусы, и овощи, и разные салаты. Ты платишь только за питу и индейку, а всего остального бери сколько хочешь.

– Нет, спасибо, мы сами! – сказала я и принялась накладывать в питы баклажаны, перец, помидоры и еще кучу всякой всячины, а потом полила все это каким-то соусом. Марат с удовольствием наблюдал за моими манипуляциями.

Наконец мы сели за столик и накинулись на еду. Это было страшно вкусно, но перемазались мы отчаянно. Небольших салфеточек не хватило. Мы умирали со смеху, глядя друг на друга. Очевидно, продавщица поняла наши затруднения и принесла нормальные салфетки.

– Вот спасибо! – сказал Марат, благодарно глянув на нее синими глазами, и надо же, эта молодая, от силы лет тридцати, женщина растаяла от его взгляда.

– Ладно уж, пойдемте, умоетесь как люди, а то сразу видно, не умеете вы питу есть, все замурзались!

Она отвела нас в подсобку, где можно было умыться.

Я вышла первой.

– Ой, до чего же у вас мужик интересный! Хоть и пожилой, а глаза – загляденье. И вас, видно, любит, уважительный такой. А дети у вас есть?

– Есть. Дочка.

– И сколько ей?

– Двадцать.

– Это у него, наверное, второй брак, а то вы намного моложе выглядите…

Но тут появился Марат, и она умолкла, умиленно глядя на нас. А потом спросила:

– Вы из Москвы?

– Да, а почему вы так решили?

– Так по говору же слышно. А у вас в Москве питы нет?

– Есть, но просто как хлеб. Теперь приеду в Москву, буду знать, что с ней делать. А почему у вас так мало народу?

– Здесь вообще место не очень бойкое, но все же день на день не приходится.

– А вы сами откуда?

– Я-то? Из Курска. Уже пять лет здесь.

– Скучаете?

– Да как вам сказать, в общем-то нет, вот только у меня там мама с папой похоронены, иной раз сердце зажмет, что ж я их могилки на чужих людей покинула… А так ничего, все нормально.

Мы простились с милой женщиной и двинулись к выходу. Марат обнял меня за плечи, и мы шли медленно, наслаждаясь каждым шагом. На театре говорят «короля играет свита», вот так окружающие играли наш брак – и лодочник, и курянка с питой. Смешно и странно. Наверное, если бы тогда случилось чудо и мы поженились, то, скорее всего, давным-давно уже расстались бы. Впрочем, может, и нет, может, прожили бы счастливо и были бы сейчас действительно дружными супругами, приехавшими навестить любимую дочь… Если бы да кабы, во рту выросли б бобы…

– О чем ты думаешь? – спросил Марат.

– А ты?

– О нас с тобой. О том, как мы будем жить вместе…

– Я не хочу жить вместе!

– Но почему?

– Марат, пойми, мы с тобой уже, мягко выражаясь, немолодые люди со своими привычками и недостатками. Зачем это объединять? Я понятия не имею о семейной жизни, вернее, чисто теоретическое. Я человек свободной профессии, сроду не ходила на службу, не привыкла вставать в определенное время и уж тем более давно отвыкла готовить по утрам завтраки.

– Но ты же растила Дашу?

– А Даша уже с десяти лет вставала сама, ела то, что я готовила с вечера, но зато по воскресеньям она спала сколько хотела, а я подавала ей роскошный воскресный завтрак. Таким образом, каждое воскресенье у нас был праздник, мы завтракали и болтали обо всем на свете.

– Но ты сама ведь ешь что-то по утрам?

– Я? Стакан кефира и, как выражается Алевтина, «овсы».

– Какие овсы?

– Сейчас продают всякие смеси для завтрака – овсянка с изюмом, орехами, яблоками, а то просто завариваю кипятком три ложки геркулеса, добавляю ложку меда – и все дела. А тебе небось подают горячий завтрак.

– Ты еще скажи – в постель, – расхохотался Марат. – Если хочешь знать, кроме творога и какого-нибудь бутерброда, мне ничего не дают. И вообще моя жена плохо готовит. Я вот попробовал твои шедевры… Если бы ты двадцать лет назад так меня накормила, я бы на тебе сразу женился…

– Очень мило!

– Или ты тогда еще так не умела? Ты вообще тогда еще многого не умела из того, что умеешь сейчас! – лукаво взглянув на меня, прошептал он.

А меня бросило в жар! Старая дура!

Наконец мы дошли до машины.

– Марат, а что мы дома скажем, почему не поехали к Мертвому морю?

– Ну не поехали и не поехали, завтра поедем, какая разница.

– Тоже верно. Ребята, вероятно, уже дома.

– Жаль!

– Почему? Ах да, понимаю…

– Ну ничего, мы ночью наверстаем.

– Только чур я сама к тебе приду.

– Почему?

– Потому что твоя комната дальше от Дашкиной спальни.

– Понял. А ты меня не надуешь?

– Это твое обыкновение.

Не доезжая до дома, Марат остановился на какой-то тихой улочке, и мы еще с полчаса целовались в машине.

Когда наконец мы явились домой, там нас уже ждали гости – Вавочка и Стас.

– Кирюха! – заорал Стас, едва мы вошли. – Что ж ты от нас все скрыла?

– Да что я от вас скрыла?

– А что твой сегодняшний кавалер и есть Дашкин папаша!

Я заметила, что Марат был неприятно поражен. Ага, испугался огласки!

– Стас, какой ты бестактный, – одернула его Вавочка, с любопытством глядевшая на Марата. Она ведь ничего не знала ни о нем, ни о том даже, что у меня родилась дочка. К тому времени мы с нею уже не встречались. А Стас одно время примыкал к нашей халястре и конечно же слышал про роман века.

– Мама, почему вы не взяли ни кофе, ни бутерброды? А как тебе Мертвое море? – накинулась на меня с вопросами Дашка.

– Да мы туда не ездили, завтра утром поедем.

– Почему?

– Папа твой решил задержаться на два дня и поехал менять билет.

– Вот здорово! До чего ж я рада! А где же вы были?

– В Национальном парке.

– На сафари?

– Нет, там было закрыто, просто погуляли по парку, покатались на водном велосипеде.

– Вы голодные?

– Нет, мы питы наелись.

– Фу!

– Ничего не «фу»! Очень даже вкусно! Правда, Марат?

Он посмотрел на меня, и в этом взгляде было столько любви, что Дашка сразу это приметила и тут же глянула на меня, надеясь, что уж на моей-то физиономии она все прочитает. Но не тут-то было. Я быстро отвернулась и ушла в ванную. Потом кто-то предложил сыграть в карты. Дашка, Марат, Вавочка и Стас решили расписать пульку. Даня спросил, не помешает ли нам, если он немного позанимается. Таким образом, я вдруг осталась ни при чем. Что ж, тем лучше, пойду немного полежу.

– Мамуля, ты не обижаешься? Мы можем и не играть!

– Да, Кирочка, если ты против…

– Играйте на здоровье, а я полежу, что-то ноги устали…

Я пошла к себе, прилегла и мгновенно уснула. Проснулась я оттого, что кто-то тряс меня за плечо.

– Мама! Мама! Вставай скорее! Алевтина звонит!

Я вскочила как ужаленная. Не дай бог у Алевтины что-то стряслось! С чего бы ей звонить в будний день?

– Алло! Аля! Что случилось?

– У меня-то ничего, а вот что с тобой?

– А что со мной? – ошалело спросила я, еще не окончательно проснувшись.

– Мне вчера ночью позвонила Любка. Ты что там вытворяешь? Любка в ужасе, говорит, ты совсем свихнулась, шляешься по ночам с этим старым паршивцем, наплевала на хорошего человека, глаза, говорит, полубезумные, горят, как у кошки, вид неприличный, – короче говоря, тебя надо спасать. А как тебя, дурищу, спасать на таком расстоянии, скажи на милость? Я вот на работе осталась, звоню за счет родной организации, чтобы мозги тебе вправить. Ты чего молчишь?

– А ты мне не даешь слова вставить.

– Вставляй, если можешь. Или, скажешь, Любка врет?

Интересно, как я буду ей что-то объяснять в присутствии всей компании? К счастью, шнур у телефона был достаточно длинный, и я ушла с ним к себе.

– Ты чего там затихла?

– Я перешла в другую комнату, теперь могу говорить.

– Давай говори!

– Аленька, я так счастлива!

– Господи, Кирюшка, но ведь это плохо кончится!

– Нет, это просто кончится, ни хорошо ни плохо, кончится, и все. Через неделю он уедет – и баста! Ты не представляешь, какой дивный день я прожила сегодня, и не хочу, не могу ни о чем думать, я люблю его, и он меня любит…

– Ясный перец! (Алевтина обожает молодежный жаргон.) Любовь до гроба, дураки оба! Он, конечно, уже тебе с три короба наплел – разведется, женится, удочерит Дарью?

– Вообще-то да.

– И ты, коровища, поверила?

– А вот ничуточки.

– Тогда в чем дело?

– В любви.

– Опять двадцать пять. А что с этим Котей?

– С Котей? А что с Котей? Я его люблю.

– Час от часу не легче!

– Пойми, Аля, Котя – это еще будущая любовь, там все неизвестно. А Марат – прошлая, тут, наоборот, все известно, и от этого, может, еще слаще. Я не могу, я схожу с ума, я умираю от одного его прикосновения.

– И все-таки собираешься с ним расстаться?

– Да, я за эту неделю проживу все, что не прожила тогда, а он все равно неизбежно слиняет. И мне от этой уверенности даже легче.

– Что-то ты парадоксами заговорила. Делай, конечно, как знаешь, только смотри потом не рви на себе волосенки.

– Я и делаю это, чтобы потом не рвать на себе волосенки. Алька, подумай, встретить человека, о котором столько лет мечтала, и отказаться от такого счастья? Разве я могу?

– Ну, подруга, ты просто бредишь, говорить с тобой бесполезно, и зря тратить деньги родной организации я не намерена. Резюмирую – все не так уж плохо. У тебя буйное помешательство, а это как раз излечимо! Ну, пока, да, кстати, ты когда прилетаешь?

– В ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое.

– Тебя встречать?

– Не надо, меня Марат встретит.

– Ах вот как, интересное кино! Пока, подруга, целую.

– Пока!

Так, подруги подняли международный переполох. Я вышла в столовую. Они все еще играли, а Даня в спальне терзал виолончель.

– Ну раз вы меня бросили, – сказала я, – схожу-ка я к Любе.

Они были так заняты игрой, что не обратили внимания на мои слова, только Марат вскинул на меня удивленные глаза, но ничего не сказал. Я позвонила Любе. Ее не оказалось дома. Так, чем же заняться? Я взяла альбом и попыталась нарисовать жанровую картинку – игра в преферанс. С этим я справилась довольно быстро. А теперь хорошо бы набросать портрет Марата, но, едва я взялась за него, они кончили играть.

– Все, хватит, – решительно сказал Марат.

– Да, уж если мама вечером взялась за альбом, значит, она не знает, куда себя девать, и ничего хорошего все равно не нарисует, – со знанием дела сказала Дашка. – Прости, мамуля, но я так давно не играла! А сейчас давайте пить чай!

Мы долго чаевничали, болтали, было очень уютно и мило.

– Мам, а чего Аля опять звонила?

– Да ничего особенного, спрашивает, можно ли давать Жукентию сырую рыбу.

– А кто такой Жукентий? – заинтересовался Марат.

– Это мой кот, я ужасно по нему скучаю, даже руки тоскуют, так хочется его тиснуть.

– Он у тебя пушистый?

– Слегка. Он черно-белый, не очень крупный, а душа…

Дашка рассмеялась:

– Мама так его обожает, что я даже иногда ревную. А душа у него и правда удивительная – когда мы с мамой, бывало, ругались, он начинал метаться между нами, мяукать, как будто говорил: «Перестаньте ссориться!» – и это было так смешно, что мы сразу мирились. Если мама иногда плакала, он ей слезы слизывал, а когда она чихала, он бежал из любого конца квартиры с громким мявом, словно говорил: «Будь здорова!» Я могла чихать до второго пришествия – ноль внимания, а мама тихонько чихнет – и он уже мчится к ней. Мама его во дворе нашла, принесла домой, он был маленький и весь в блохах. Она его положила на письменный стол и стала выбирать у него блох, тогда еще никаких этих средств не было. Так потом он бегал за ней и показывал, где у него блоха.

– Это как же? – удивилась Вавочка.

– Он бежит за ней и кричит, старается привлечь внимание. Мама спрашивает: «Жукочка, что такое?» А он ложится, например, на спинку, лапку переднюю поднимает, а под мышкой у него блоха сидит.

– Кирка, так и живешь с блохастым котом? – брезгливо спросил Стас.

– Да нет, это у маленьких легко блохи заводятся, а потом он подрос, стал чистый, красивый.

– Ты его часто моешь? – спросил Марат.

– А зачем его мыть? Он сам моется, он чистюля, мой Жукентий, родненький, как я по нему соскучилась!

– А что за имя такое странное – Жукентий?

– Сначала я хотела назвать его Марлоном, в честь Марлона Брандо, но как-то на Брандо он не тянул, тогда я назвала его Любимом, кот Любим, разве плохо? Но не прижилось. Дашка стала звать его Зулей, а от Зули уже пошли всякие ласкательные – Зука, Жука, и Жука пристало к нему. А уж Жукентий – это его полное имя. Жукентий Мурашов.

– Кирочка, а ведь когда мы с тобой познакомились, у тебя тоже был кот, и, кажется, тоже черно-белый?

– Да, Чоня.

– Это что же, в честь частей особого назначения? – осведомился Стас.

– Отнюдь, это от Чебурашки. Ну, тот был безумный весельчак. Жука у меня кот лирический, а Чоня был буйный. Все бил, колошматил, лазил по всем пальто на вешалке, прыгал сверху на гостей и вообще вытворял черт-те что. Помню, стою я как-то на кухне, посуду мою и вдруг слышу страшный грохот. Смотрю, это Чоня с буфета «Спидолу» сбросил, я кинулась ее поднимать, и тут мне в голову полетела какая-то миска. Это все он, Чоня!

– Ну, мамуля, завелась! Знаешь, папа, мама про кошек может целый вечер рассказывать.

– Я ее понимаю. У меня у самого был когда-то кот, с которым я играл в футбол. Я бросал ему теннисный мячик, а он, как вратарь, его ловил.

– Кстати, Дарья, почему это ты живешь без кошки? – спросила я.

– Данька не хочет, говорит, что лучше уж взять собаку и что с него вполне хватает Любиного Шмулика.

Вот так мы скоротали этот вечер. Наконец гости ушли.

– Завтра с утра едем на Мертвое море, – сказал Марат.

– А сколько туда езды? – спросила я.

– Часа полтора.

– Тогда нет, с самого утра я сбегаю на пляж, искупаюсь как человек в живом море, а уж потом поедем на Мертвое. А то сегодня я осталась без купания.

– Мама, на Мертвом море есть что-то вроде аквапарка, там и бассейн, и горки, можно прекрасно искупаться.

– Аквапарк аквапарком, а Средиземное море я ни на что не променяю.

– Ну ладно, раз ты так настаиваешь… – согласился Марат и взглянул на меня с мольбой.

– Ну, ребятки, давайте ложиться, а то я что-то с ног валюсь, хоть и поспала немножко.

– Да, мамуля, ты права, уже поздно. Папочка, я тебе диван разложила, а то там узко, постель постелила. Тебе одной подушки хватит?

– Конечно, хватит, деточка, спасибо! Вот только дай мне на ночь стакан воды.

– Просто воды? Или, может, соку?

– Можно и соку.

Дашка побежала на кухню, а Марат быстро прошептал:

– Ты скоро придешь?

– Не раньше чем через час.

– Почему так долго?

– Пусть ребята уснут.

– А если я тоже усну? Ты меня разбудишь?

– Можешь быть уверен!

Не знаю, как я прожила этот час! Я долго стояла под душем, очень долго расчесывала волосы, выбирала ночную рубашку, хотя выбор был не такой уж большой. Обычно я сплю в ситцевых, но про запас у меня всегда есть какая-нибудь нарядная шикарная рубашка, как говорит Лерка, «парадно-кадрильная» – мало ли что может случиться в жизни. А сюда я взяла аж две таких рубашки, сама не знаю почему. Нежно-голубую с розовыми прошвочками и черную с большим декольте и пеньюаром. Нежно-голубая мне нравилась больше, но Марат мужчина примитивный, и на него черная, пожалуй, произведет большее впечатление. Интересно, а какая понравилась бы Коте? Нет, определенно сегодня нужна черная, еще и из-за пеньюара, а то вдруг я столкнусь в коридоре с Дашкой или Даней? Не дай бог! Дашка сразу сообразит что к чему, а мне бы очень не хотелось, чтобы она догадалась, что я сплю с ее папочкой.

Наконец час прошел. Я накинула пеньюар и на цыпочках вышла из комнаты. Сердце у меня замирало, как будто я шла на дело! Легонько толкнув дверь, я вошла к Марату. Он сидел в кресле в одних трусах и тут же вскочил мне навстречу.

– О, да ты совсем как в голливудском фильме! – шепотом воскликнул он. – Потрясающе! – Он снял с меня пеньюар. – Какое декольте!

Я была права!

Марат тихонько подталкивал меня к дивану, я присела на краешек, легла и подвинулась к стенке. Марат, мгновенно скинув трусы, бросился ко мне, и тут… Под его тяжестью диван накренился, и мой возлюбленный со страшным грохотом рухнул на пол.

– О черт!

– Ты ушибся?

– Да нет, не очень.

Умирая от смеха, я вскочила с окаянного дивана и заперла дверь. Очень вовремя, ибо буквально через секунду раздался стук в дверь и Дашкин голос:

– Папа, что случилось?

– Да ничего, Дашенька, все в порядке, я просто не сразу справился с диваном. Не беспокойся, иди спать.

– Ой, я забыла тебя предупредить, что нельзя садиться на край с размаху. Прости ради Бога.

– Да ничего, ничего, я уже лежу, все в порядке, – заявил Марат, сидя нагишом на полу.

А я корчилась от смеха. Ничего себе картинка могла бы представиться взору дочки! Когда Дашка наконец ушла, Марат заявил:

– Больше я на этот окаянный диван не лягу! Пойдем в столовую, там было так хорошо утром.

– Ты с ума сошел! Столовая – проходная комната!

– Тогда идем к тебе!

– Ни за что!

– А как же быть?

– Значит, не судьба, – поддразнила я его.

– Ах не судьба? Тогда мы сейчас так поступим!

Он стащил с дивана одеяло, схватил с кресла плед, расстелил все это на полу и, как был, голый, выскочил на галерею. Вскоре он появился с моим одеялом и подушкой в руках. И как это я, дура, не сообразила, что можно пройти через галерею! Еще минута, и мы уже лежали на одеялах на каменном израильском полу. Но какое это имело значение!

Утром, пока все еще спали, я побежала к морю, а когда вернулась, дети еще не ушли.

– Мамуля, ты так крепко спала, не слышала, как папа упал?

– Папа упал? Откуда? – спросила я и наклонилась, словно вытряхивая песок из туфли.

– Да ладно, нечего дискредитировать отца, – притворно возмутился Марат.

– Кстати, папа, вам по дороге, подбросьте Даньку, ему сегодня надо попасть в одно место, а он опаздывает!

– Конечно, мы через минуту будем готовы! – поспешила ответить я.

У Марата вытянулось лицо, он, вероятно, надеялся опять задержаться дома.

Наконец мы сели в машину, отвезли Даню, и теперь нам уже ничего не оставалось, как действительно ехать к Мертвому морю. Даже дорога туда уже казалась мертвой, по обеим сторонам шоссе высились песчаные спекшиеся горы.

Мертвое море мне решительно не понравилось. Вода в нем – сплошная соль с глицерином. Малейшую царапинку сразу начинает щипать, окунуться толком невозможно, вода выталкивает. Берег каменистый – острая галька, без толстых резиновых шлепанцев, которыми нас снабдила предусмотрительная Дашка, мы бы и к воде не подошли. Народу прорва. После купания в этой воде необходимо принять душ, а то тело покрывается липко-соленой пленкой. Вода в душе ледяная. Короче говоря, вскоре мы уже плескались в бассейне аквапарка. Не Средиземное море, но все-таки лучше Мертвого.

– Кира, ты ведь хотела рисовать!

– Нет, я буду работать, когда ты уедешь. Ты слишком меня отвлекаешь!

Вот так и проходил день за днем, ночь за ночью. Марат купил Дашке прелестный костюм и красивые туфли. Она была на седьмом небе. Еще бы, подарок от папочки! А в среду под вечер я вдруг вспомнила:

– Дашка, а как же вторая часть дня рождения? – Откровенно говоря, меня эта перспектива ужасала. Какие-то совсем чужие люди, суета вместо размеренно-любовной жизни. Да и сколько ее оставалось, этой жизни?

– Знаешь, мамуля, мне что-то не хочется, папа так скоро уезжает, я лучше чего-нибудь навру, отложу на две недели, а там и вовсе замотаю.