Текст книги "Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры"

– И во сколько же рейс?

– В три!

– Кент, у вас вещи собраны? Нет? Тогда давайте я вас сейчас отвезу, вы быстро соберетесь, и поедем в аэропорт, как раз успеем.

– Кирочка, ты меня проводишь?

– Что за вопрос!

– Тогда, мама, чтобы не терять времени, ты пока приводи себя в порядок, а мы с Кентом поедем за вещами. Сколько вам надо на сборы?

– Четверть часа!

– Отлично! Значит, через час мы сможем выехать в аэропорт. Идемте, Кент!

Дашка уволокла Котю. Я быстренько оделась, навела скромную красоту, надо все-таки, чтобы он запомнил меня красивой. Что же это? Котя уезжает, а Марат остается, да еще в новом звании – папочка! А мне-то что? Я ведь решила в их отношениях не участвовать. Вот только боязно за Дашку, как бы он не причинил ей боли… Значит, мне нельзя полностью устраниться. Да, видимо, я здорово расслабилась с Котей и вот, как водится, буду за это расплачиваться. А еще я боюсь… боюсь Марата, его власти надо мной. Слава Богу, он, кажется, этого не осознает. Его глаза… Самое главное, взять себя в руки и не поддаваться жалости к нему, что бы он ни плел Дашке. Итак, решено: жалость будем выжигать каленым железом!

Вернулись Дашка с Котей.

– Мама, ты готова? Идемте вниз, прощаться будете в аэропорту!

Ого, какая она деловая, расторопная, серьезная, моя девочка! И зачем ей папочка понадобился?

Мы с Котей сели на заднее сиденье, а Даня рядом с Дашей, его взяли как главного знатока иврита – мало ли какое недоразумение может еще возникнуть.

Мы ехали молча, взявшись за руки. Потом я не выдержала, положила голову ему на плечо, он приобнял меня и легонько целовал в волосы. Вдруг какое-то странное чувство потери овладело мной. Но почему? Из-за перемены рейса? А вдруг самолет разобьется? Что за чушь! Каждый день сотни, тысячи людей меняют билеты – и ничего. Нет, тут что-то другое… Ну конечно, все очень просто – я почти уже решила покончить со своей одинокой жизнью, но, видно, судьба этого не хочет, она словно предупреждает меня – сиди тихо, не рыпайся, а то хуже будет! Но ведь я оптимистка?! Ну и что же, а может, одиночество как раз и есть оптимальный для меня исход? Я ведь его ценю, люблю и лелею, свое одиночество! Я ведь не хочу стирать носки? Не хочу! Не хочу по утрам сталкиваться с кем бы то ни было в кухне или ванной! Не хочу убирать и готовить, когда у меня идет работа, хочу в одиночестве смотреть по вечерам «Санта-Барбару»…

– Кузечка, о чем ты задумалась?

– Мне грустно, Котя!

– Мне скучно, бес!

– Ты очень волнуешься?

– Из-за Федора? Да, конечно, но сейчас я верю, что все обойдется. Как сказала бы одна моя знакомая – у тебя удивительная энергетика! Я всегда смеялся над этим, а теперь понимаю, что зря! Что-то в этом есть!

– Верно! – вмешался в разговор Даня. – Вот Кира Кирилловна, казалось бы, шебутная дама, а все равно от нее исходит какой-то покой, в отличие от моей мамы. Стоит маме появиться, вокруг нее обязательно какие-то завихрения атмосферы начинаются.

Мы все невольно расхохотались.

– Приехали! – объявила Дашка.

До вылета оставался час. Пока было можно, Котя не отпускал мою руку, а Дашка с Данилой деликатно держались в стороне.

Наконец, пришла пора прощаться. Котя крепко обнял меня, поцеловал и шепнул мне на ухо:

– Родная моя, будем считать, что это наше первое испытание, надеюсь, ты его выдержишь?

– А ты?

– Ну, я-то уж точно, я слишком тебя люблю!

И с этими словами он стал подниматься по лестнице, куда нам ходу уже не было. Еще раз обернулся и помахал мне рукой.

– Мамуля, ты расстроилась?

– Конечно.

– Ладно, поехали скорее, а то в четыре приедет папа!

– Даша, это без меня!

– Почему? Ну мамочка, пожалуйста, ну я очень тебя прошу! Что ты будешь делать одна дома?

– Полежу, посплю.

– И опять не будешь спать ночь.

– Тогда просто погуляю.

– Ну мамуля, ну почему ты не хочешь? – Эта взрослая решительная дама чуть не плакала, как девчонка, которой не хотят купить облюбованную куклу. – Мамочка, ну ради меня, пойми, мне так хочется хоть раз побыть с мамой и папой!

– Это запрещенный прием, – одернул ее Даня.

– Ничего не запрещенный! Я правду говорю, может, я всю жизнь об этом мечтала!

– Хорошо, если уж это мечта всей жизни, – сухо согласилась я. – Но учти, сбывшиеся мечты обычно приносят только разочарование, поверь моему опыту!

– Мамуля, ты молодчина! Ура!

– А мне тоже обязательно присутствовать? – поинтересовался Даня.

– Еще бы! Ты же все-таки мой муж!

– Ага, мамочка, папочка, муж, для полноты картины следовало бы позвать еще и свекровь, ты не находишь? – спросила я.

– Да, Кира Кирилловна, вы правы, я, может, тоже всю жизнь мечтал побыть одновременно с мамой и с тещей, тем более что они в таких теплых отношениях…

Оставалось только засмеяться.

В начале четвертого мы были дома. Дашка, чувствуя, что я расстроилась и рассердилась, скакала вокруг меня козой и всячески подлизывалась. Долго сердиться на нее я никогда не умела, и потом, в присутствии детей это будет всего лишь светское общение с Маратом.

Он явился ровно в четыре. Сияющий, помолодевший.

Дашка бросилась ему на шею. Дуреха!

– Ну, мои дорогие, вы готовы? Тогда поедемте, тем более что машина у меня сегодня последний день.

– Папа, возьми мою машину!

Интересно, как бы она выкручивалась, если бы не уехал Котя, которому она тоже предлагала машину?

– О, это просто замечательно!

– И кстати, повози немножко маму, а то она еще даже Мертвого моря не видела!

– С огромным удовольствием!

Меня, между прочим, тоже нелишне бы спросить.

– Папа, а куда ты нас сейчас повезешь? К этому твоему Семену?

– Нет, – густо покраснел Марат.

Ну разумеется, к Семену уже страшновато. Слишком часто там светиться не стоит!

– Я нашел чудный итальянский ресторанчик на открытом воздухе, и там очень вкусно кормят. Ну что, поехали?

– Папа, я знаешь что подумала? Зачем нам куда-то ехать, тратить деньги, когда у нас полный холодильник всякой вкусноты. Жалко, если это все пропадет! Давайте лучше справим черствые именины!

– Правильно, Дашка! Вкуснее, чем моя теща, нас вряд ли где-нибудь накормят!

– Что верно, то верно, – согласился Марат. – Кирочка, ты не возражаешь?

– Ах, Боже мой, делайте что хотите!

– Даша, что такое с мамой? Ей нездоровится?

Дашка что-то быстро шепнула ему на ухо, и он понимающе кивнул.

– Мама, папа, вы посидите пока на балконе, а мы с Данькой все приготовим, накроем на стол. Мама, как ты думаешь, пирог разогреть?

– Как хочешь!

– Тогда я разогрею, так вкуснее.

Бедная девочка, она наслаждалась тем, что папа и мама сидят на балконе, а она с мужем возится на кухне. Иллюзия полной семьи! А я-то, дура, считала, что ей на это наплевать, что ей хватает меня…

– Кира, ты очень расстроена? Мне Дашенька сказала, что случилось, – участливо осведомился Марат.

– Я не хочу об этом говорить!

– Понял! Кирочка, я хотел извиниться за этот идиотизм с тортом.

– Да уж, удружил!

– Понимаешь, я хотел написать что-нибудь эдакое, и почему-то в памяти всплыла одна эта строчка, больше я ничего не помнил, но…

– Ладно, в наказание ты сегодня съешь эту надпись, ее спрятали в морозилку!

– Признаю себя виновным и полностью согласен с приговором. Кира, давай в самом деле поедем завтра с утра на Мертвое море! Это обязательно надо увидеть!

– Мне столько еще здесь надо увидеть, я ни разу даже альбома в руки не взяла…

– Вот и отлично, поедем, ты там порисуешь. Купаться в этом море удовольствие не слишком большое, но поглядеть интересно.

– Только имей в виду, я не люблю, чтобы мне мешали, когда я работаю.

– Да что ты, я буду тише воды ниже травы!

Ишь ты, как заговорил!

– Там видно будет!

– Мама, папа, идите обедать!

Стол был опять торжественно накрыт. Меня сегодня все раздражало до крайности. Нет, надо взять себя в руки и не портить Дашке праздник. В конце концов я сама во всем виновата и нечего валить с больной головы на здоровую!

– Давайте для начала выпьем шампанского! – предложила Даша.

– Нет, твой папа не пьет шампанского, когда-нибудь он тебе расскажет эту историю, а мне ее снова слушать неохота.

Дашка глянула на меня с испугом, в глазах Марата отразилось изумление – неужто я помню историю, рассказанную много-много лет назад?

– Мам, ты же сегодня вообще ничего не ела, – вспомнила Даша. – Съешь скорее что-нибудь, сразу успокоишься.

– Ах, я не успокоюсь, пока не узнаю, что самолет благополучно приземлился.

– Кира Кирилловна, он вылетел в три, значит, раньше семи мы никаких справок получить не сможем, а следовательно, не стоит волноваться раньше времени, – сказал мой разумный зять. Кажется, он меня жалеет.

У Дашки вконец несчастные глаза – она-то надеялась на мирный семейный обед с папой и мамой, а мама безнадежно все портит. Нет, так не годится.

– Ну, раз уж на то пошло, – начала я, – тогда продолжим день рождения. Предлагаю выпить за наше с Дарьей здоровье и процветание! – произнесла я таким бодреньким голосом, что мне самой стало противно. – Ох, извините меня, я что-то сегодня не в форме. Обещаю сидеть тихо и никому не портить настроение.

Но чем дальше в лес, тем больше дров… Я же сама всегда учила Дашку, что дурное настроение дело сугубо личное и нельзя его навязывать окружающим. Обычно мне удается справиться с любым настроением, но Марат выбивает меня из колеи.

– Дорогие мои, я просто кошмарно не выспалась, если я сейчас посплю полчасика, я буду опять как новая. Вы уж простите меня, я пойду лягу, а вы тут обедайте, только оставьте мне что-нибудь, иначе я потом с голоду всех перекусаю!

Кажется, они вздохнули с облегчением. Я и в самом деле валилась с ног. Ох, хорошо бы сейчас действительно уснуть. Да где там! Господи, что со мной… Котя улетел два часа назад, а я думаю только о Марате. Мне так хочется подойти к нему, погладить по голове, сказать ему что-нибудь ласковое… Вероятно, от усталости ушла куда-то обида, остались только нежность и жалость – самые губительные чувства для меня. А может, и впрямь это перст судьбы – живя в одном городе даже не слишком далеко друг от друга, мы встретились впервые за двадцать лет, если не считать той встречи на балу, в Израиле, там, где живет наша дочь. Умом я понимала всю нелепость этой ситуации, а душа и тело неудержимо тянулись к нему. Что до души, то тут все понятно, он так прочно в свое время там обосновался, пустил такие глубокие корни, что теперь, в здешнем теплом климате, они дают всходы, но тело? Даже двадцать лет назад он не произвел на меня сексуального впечатления, и до и после у меня были мужчины, которым он в подметки не годился, не говоря уж о Коте, это совершенно мой мужчина, но тем не менее я жаждала вновь оказаться в объятиях Марата. Что за чертовщина? А может, это возрастное? Говорят, у женщин моих лет очень возрастают сексуальные аппетиты. Да, но с Маратом-то я уж точно останусь на бобах. Двадцать лет назад он многое мог, но мало что умел, а теперь, наверное, не может ничего и вряд ли чему-нибудь за эти годы обучился… Что за наваждение с этим Маратом? Что в нем хорошего? Одни глаза… Ну, еще импозантная внешность… Но ведь этот человек в свое время смертельно меня оскорбил, отсек, он старый, легкомысленный, лживый, продолжала я накручивать себя, но почему же я так хочу его? До ужаса, до головной боли… А Котя? Нет, к Коте все это просто не имеет никакого отношения, это словно в другой жизни происходит. Ура! Я знаю, что делать, – если чего-то нельзя, но очень хочется, то можно! Решено, я соблазню Марата, и, если у него ничего не выйдет, что ж, проблема отпадет сама собой. А если выйдет? Да что там у него может выйти в шестьдесят с лишним и, кажется, после многолетнего перерыва, успокаивала я сама себя, и ко мне постепенно возвращалось хорошее настроение. Да, это надо сделать, и чем скорее, тем лучше. Отличная идея, а то потом буду до самой смерти локти кусать. И почему я должна отказываться от этого? Из-за Коти? Но ведь с Котей я знакома без году неделя, а тут мечта всей жизни, можно сказать… Ну, Кира, ври да не завирайся, в последние годы ты и думать о нем забыла. Да не забыла, не забыла, заставляла себя забыть, а он, как осколок после тяжелого ранения, застрял во мне, и вот теперь требуется срочное хирургическое вмешательство. Что это меня на военно-медицинскую терминологию потянуло? Верно, оттого, что мне предстоит сражение, в котором я просто обязана одержать победу, чем бы оно ни кончилось! Вот здорово! А Котя? А что Котя? Коти от этого не убудет, тем более что я отнюдь не принадлежу к категории женщин, которые, согрешив, тут же бегут к мужу и, заливаясь слезами, докладывают ему о своей измене. Вон даже дама с собачкой, хоть и обливалась слезами, а докладываться мужу не побежала!.. Стоп, Кира, какой муж, откуда он взялся? Котя еще не муж, да и будет ли им… Тихо, тихо, ты свободная женщина и можешь в свои сорок семь делать все, что тебе заблагорассудится! И, заранее отпустив себе все грехи, я тихонько встала и глянула в зеркало. Так, вид неважнецкий, но глаза блестят. Надо протереть лицо и чуть подмазаться, пусть думают, что я посвежела после сна. Поскольку я плюхнулась на кровать в чем была, значит, можно и даже нужно переодеться. Что-нибудь совсем простое, синюю юбку в горошек и беленькую блузку, чтобы оттенить уже появившийся загар. Скромное очарование интеллигенции. Чуть подкрасить губы, и можно идти. Ну, Марат Ильич, держитесь.

Я вышла в столовую.

– О, мамуля, я вижу, ты отдохнула. Совсем другой вид. Поспала?

– Чуть-чуть, но этого было довольно. Простите меня, я была немного не в себе. Извини, Марат, – кротко проговорила я.

– Да что ты, Кирочка, у тебя и в самом деле был утомленный вид. А сейчас ты опять красавица! Правда, Дашенька?

– А вы мне поесть чего-нибудь оставили или все слопали на радостях?

– Садись, мама, я тебя сейчас буду кормить! Папа, может, и ты за компанию тоже что-нибудь съешь?

– Ничего не имею против.

– Данила, а ты?

– И я. Ваш уход, Кира Кирилловна, как-то у всех отбил аппетит, так что давайте по новой!

– Интересно, а что же вы тут без меня делали?

– Ну так, немножко чего-то поклевали, а потом стали смотреть фотографии, – затараторила Дашка. – Папа хотел посмотреть мои детские снимки.

Очень трогательно, подумала я, но смолчала. И нежно улыбнулась Марату. Он расплылся в улыбке. Да, больших усилий тут не потребуется.

После обеда Дашка с Даней ушли на кухню, и мы остались вдвоем.

– Пойдем на балкон, – предложил Марат.

– Пойдем, – покорно согласилась я.

– Закурить не хочешь?

– Нет.

– Это хорошо, что ты не куришь, хотя тебе идет. Кирочка, я должен признаться, что сегодня просто счастлив.

– Вот и славно.

– Кира, что с тобой?

– А что?

– Почему ты на меня не нападаешь, со всем соглашаешься, это как-то даже подозрительно.

– А который час?

– Четверть восьмого.

– Извини, Марат, мне нужно позвонить.

Но тут на балкон вышел Даня.

– Кира Кирилловна, не волнуйтесь, самолет приземлился в Москве точно по расписанию, все в порядке.

– Ох, спасибо, Данечка, ты такой внимательный!

Дашка принесла на балкон поднос с чашками.

– Сейчас попьем кофейку! Мамуля, а тебе чаю, да?

– Да!

– А мороженого?

– Боже упаси. Да, кстати, надо привести приговор в исполнение!

– Какой приговор? – удивилась Дашка.

– Дашенька, меня приговорили к съедению идиотской надписи на торте!

– А ее уже Данька слопал!

– Повезло тебе, Марат, с зятем!

Марат довольно ухмылялся.

Семейная идиллия уже начинала меня раздражать. Надо бы как-то отвлечь от нее Марата. И он будто прочитал мои мысли.

– Дорогие мои, а не пойти ли нам погулять?

– Ой, нет, сегодня из Москвы «КВН» показывают, давайте вместе посмотрим!

Ей, как всегда, хотелось всего и сразу.

– Дарья, опять «пипи и яблоко»?

Дашка залилась краской и фыркнула.

– Знаешь, Марат, когда твоей дочке было три года, она вдруг влетела ко мне в комнату с криком: «Хочу пипи и яблоко!» Так это и вошло в наш семейный фольклор.

Марат умиленно улыбался.

– А я, пожалуй, не прочь пройтись, – сказала я. – Даня, ты, конечно, останешься с Дашкой?

– Да, мне тоже охота посмотреть «КВН».

– Марат, а может, ты предпочитаешь посмотреть с ребятами «КВН»? Так ради Бога, я отлично пройдусь одна.

– Нет, мне хочется размяться.

– Но потом возвращайтесь пить чай! – напутствовала нас Дашка.

– Кира, а ты не хочешь искупаться? Сейчас, вечером, такая приятная вода.

– Но где? На набережной сейчас прорва народу!

– Нет, поедем за город, найдем пляж потише и искупаемся! Или просто погуляем вдоль моря, но купальник ты все-таки возьми.

– Мама, захвати еще теплую кофту, а то после купания может быть холодно!

– Какая чудесная у нас с тобой девочка, – сказал Марат, когда мы уже сели в машину. – Сейчас половина восьмого, давай рванем в Нетанию, там чудные пляжи, искупаемся, а потом посидим где-нибудь в кафе.

– С удовольствием!

– Какая ты сегодня покладистая!

Я усмехнулась и украдкой расстегнула пуговичку на юбке, чтобы видна была коленка.

– Марат, а ты ведь пил, ничего?

– Ерунда, что я там выпил! К тому же меня практически никогда не останавливают. Я ас!

Доехав до Нетании, мы выбрали почти совсем пустой пляж. Начинало смеркаться, было тепло, море чуть волновалось. Почему-то и здесь, как в Тель-Авиве, на пляже не было кабинок для переодевания.

– Марат, выйди, я переоденусь в машине.

Он покорно вылез. Я надела купальник и юбку. Когда я вылезла из машины, Марат смотрел на меня горящими жадными глазами.

– А ты будешь купаться? – спросила я.

– Конечно!

Мы долго плавали, наслаждаясь удивительно теплой водой, и дурачились, как молодые.

– Хватит, милая, пора вылезать, у тебя волосы совсем промокли, ты можешь простудиться, ночи еще прохладные, идем!

Мы вышли из воды. Марат набросил мне на плечи полотенце.

– Ну вот, конечно, ты уже вся дрожишь!

Какой дурак!

Он стал заботливо вытирать меня и вдруг прижал к себе на мгновение и тут же оттолкнул.

– Нет, не могу, я сойду с ума! Я так хочу тебя, что…

– Марат…

– Не надо, не смотри на меня так, мне начинает казаться…

– Марат…

– Идем скорей!

– Куда?

– В машину!

Ах, не все ли равно, в машину так в машину, лишь бы быть с ним, обнимать, целовать его. Но не тут-то было. На стоянке кишмя кишел народ.

– Поедем ко мне, – хрипло прошептал Марат. Между тем уже почти стемнело. Он гнал машину по шоссе и вдруг резко свернул в сторону, на какую-то узкую дорогу, проехал немного и затормозил.

– Все! – выдохнул он. – Больше не могу, черт с ними, с израильтянами, иди ко мне скорей, моя любимая!

Все, что двадцать лет мы оба так или иначе загоняли вглубь, от чего пытались избавиться, вырвалось наружу. Боже мой, как же я жила двадцать лет без этих поцелуев, этих прикосновений… Мои предположения о его возможной несостоятельности не оправдались, и я с упоением отдалась ему в машине на каком-то израильском проселке. Ну и коленца откалывает судьба!

Меж тем уже совсем стемнело. И к лучшему. Воображаю, в каком мы были виде – в песке, в поту, да и одежонка наша, надо думать, пострадала во время любовных игр, не до нее нам было.

– О чем ты думаешь? – еле слышно спросил Марат.

– О том, что пора возвращаться, Даша, наверное, уже волнуется.

– А я думаю о том, что я самый счастливый и одновременно самый несчастный человек в мире! Как я мог добровольно лишить себя такого счастья, такого блаженства! Я словно и не жил эти годы! А ты вернула мне жизнь, ты вновь сделала меня мужчиной, ты вырастила мою дочь… Как же я виноват перед тобой, любимая, единственная, от тебя пахнет морем…

Этот пафос вперемешку с любовным бредом в темной машине на пустынной дороге привел меня в чувство.

– Ну хватит, Марат, пусти! Надо как-то привести себя в божеский вид и ехать домой.

– Нет, поедем ко мне!

– Даже и не думай!

– Но почему?

– Потому! Как все это будет выглядеть в глазах детей? Мамочка пустилась во все тяжкие?

– Ты хочешь сказать… что ты… спала с этим, как его…

– А ты полагаешь, что я в сорок семь лет собираюсь выходить замуж в белом платье с флердоранжем, блюдя невинность до брачной ночи?

– Ну не сердись на меня, старого дурака, я так счастлив, только и мечтаю о повторении…

– Полегче, полегче, Марат Ильич!

– Нет, у меня еще пять дней здесь, и я не желаю терять время!

– Рассчитываешь за пять дней наверстать упущенное за двадцать лет?

– Ну хоть самую малость, а потом, почему только пять дней? А в Москве?

Мне стало смешно.

– Ладно, выйди из машины, надо одеться и что-то придумать, отчего мы в таком виде.

– Проще простого: искупались, заблудились, колесо спустило, чем не версия?

– И что тебе мешало так складно врать двадцать лет назад? Я ведь не требовала развода, может, побегали бы полгода на тайные свидания и никакой любви давно бы уж не осталось!

– Выходит, нет худа без добра?

– Выходит, так!

– Значит, ты любишь меня? Не пытайся возражать, я это понял вчера, когда ты кричала, как ты меня ненавидишь!

Неужели это было только вчера – день рождения, Котя, этот кретинский торт, а я снова увязаю в любви к Марату. Нет, с этим надо что-то делать! Но странно, я не чувствую вины перед Котей, при мысли о нем у меня просто делается тепло на душе. Про таких, как я, моя Алевтина говорит: она не блядь, а честная давалка. Нет, все не так, с Котей я сошлась по велению души, тела, потому что была влюблена в него. А с Маратом все куда сложнее, и… вообще не в счет. Это вне жизни – пять дней, и все. Пусть они будут, эти пять дней, как награда за двадцать лет. А потом все равно конец. И не надо сейчас думать о Москве. Пять дней да мои! А потом я буду здесь общаться с друзьями, поезжу по Израилю, порисую вволю, но это все потом, потом, а эти пять дней – мои, мои, мои!

– Марат, который час?

– Одиннадцать.

– Ого, надо спешить. Но вид у нас с тобой совершенно непристойный. Что же делать?

– Надо позвонить им и сказать, чтобы не ждали нас, ложились спать.

– А у тебя есть телефонная карточка?

– Нет.

– И у меня нет. Значит, это отпадает. Тогда так, поедем к Любе.

– А где она живет?

– На улице Членов.

– Что?

– Да, да, ты не ослышался, на улице Членов.

– Что за дикое название?

– Это улица Членов какого-то конгресса или что-то в этом роде, но адрес – просто улица Членов, дом такой-то.

– Грандиозно! Я в Москве всем буду рассказывать, что жил на улице Членов. Но я не знаю, где это.

– От нашего дома я дорогу найду.

Подъехав к Любиному дому, я глянула на ее окно. Там горел свет, а в других комнатах было темно. Если звонить в дверь, мы всех перебудим. Попробую покричать в окно.

– Люба! – сдавленным голосом позвала я.

Не слышит.

– Любашка!

Ничего.

– Давай я камешек кину, – предложил Марат.

– А стекло не разобьешь?

– Скажешь тоже! О, тут есть песок, еще лучше!

Он нагнулся, взял горсть песка из какой-то кучи и швырнул Любке в окно. Она мгновенно выглянула.

– Кто тут?

– Любка, это я, Кира!

– Кирка, ты что тут делаешь?

– Впусти меня скорее, потом объясню.

Дверь подъезда была уже заперта на ночь, и Любке пришлось спуститься вниз. Она открыла дверь, всплеснула руками при виде меня и, ничего еще не успев спросить, обнаружила стоявшего за моей спиной Марата.

– Здрасьте, ну и вид у вас! Вы что, пьяные? Ладно, поднимайтесь, только тихо, мои уже спят.

– А позвонить от тебя можно?

– Можно.

Мы на цыпочках вошли в квартиру.

– Что случилось?

– Любочка, можно Марат сперва приведет себя в порядок, а я пока все тебе объясню и позвоню Дашке.

– Звони, а я провожу Марата Ильича в ванную. Только постарайтесь не шуметь.

Я позвонила домой.

– Алло, Дашенька!

– Мама, куда вы пропали? Что-нибудь случилось?

– У нас колесо спустило, уже в темноте, пока то да се, вот только сейчас добрались до телефона. Через полчаса будем дома. А вы нас не ждите, ложитесь спать.

– Нет, непременно дождемся, надо ведь дать папе ключи от машины, все объяснить, договориться. Короче говоря, ждем.

Едва я положила трубку, передо мной возникла Люба, вся как Божия гроза.

– Вы что, прямиком из койки? Ты ничего умнее не придумала? Где Котя?

– Да, ты же еще ничего не знаешь! Котя улетел в Москву, его зять попал в аварию.

– И ты тут же спуталась с Маратом! Хороша, нечего сказать! Где это вы, интересно знать, валялись? Под каким забором?

– Нет, Любашка, мы не под забором, мы в машине, но после купания!

– Чуяло мое сердце, что ты не удержишься. Дура стоеросовая. Корова! Мало настрадалась из-за этого…

– Любка, не надо меня ругать, я сама все знаю, но это было сильнее меня.

– Посмотри, на кого ты похожа! Давай живо раздевайся, надо прогладить юбку, да и блузку тоже. Вот, возьми мой халат! Засранка! Нет, просто зла не хватает! Такой мужик ей попался, а она… Вчера элегантная дама, фу ты ну ты, а сегодня кошка драная, подзаборница…

– Любка, я такая счастливая!..

– Он что, так хорошо тебя трахнул?

– Да не в этом дело! Как ты не понимаешь – я через двадцать лет все-таки дождалась…

– Чего ты дождалась, голова садовая? Чего? Ну трахнулась с ним, и дальше что? Может, еще пару раз трахнешься… в лучшем случае, а потом?

– Я не знаю и знать не хочу, что будет потом, мне про потом неинтересно, в сорок семь лет интересно про сейчас, про сию минуту.

– Может, ты и права, – вдруг грустно проговорила Люба. – А что будет с Котей?

– С Котей… Котю я, кажется, люблю.

– Интересная логика! А с этим недопеском что?

– Не знаю… Безумие, наваждение, сексуальный шок, реванш, сбывшаяся мечта, не знаю… Знаю только, что не могу спокойно быть рядом с ним, умираю от желания… Все про него понимаю, ты не думай, я ничуточки не обольщаюсь, я просто добираю то, что недобрала, и он тоже…

– Ну он, допустим, недобрал, но про тебя я бы этого не сказала, у тебя, кажется, никогда недостатка в мужиках не было…

– Ах, Любка, это все не то, пойми, это как… Ну, если бы тебе вдруг подарили кусочек твоей молодости, всего пять дней, и ты можешь что-то наверстать…

– Пять дней? Почему именно пять?

– Потому что через пять дней он уезжает!

Тут появился очень смущенный, но довольно чистый Марат.

– Простите ради бога, но…

– Да ладно, мне уже все объяснили, можете себя не утруждать, – очень сухо проговорила Люба. – Иди умойся и причешись! – басом приказала она мне.

Я бросилась в ванную. Видок у меня был еще тот! Глаза горели каким-то мартовским кошачьим огнем, щеки пылали, губы вполне недвусмысленно припухли. Я быстро приняла душ, потому что все тело было в песке, тщательно умылась холодной водой, стараясь при этом думать о чем-нибудь очень добродетельном. И когда я вышла, Любка, взглянув на меня, проворчала:

– Вот теперь ты отдаленно напоминаешь приличную женщину!

– Суровая дама, – сказал Марат, когда мы сели в машину.

– Да, знаешь, мы как-то в Новый год играли в такую игру – пишется рассказ без прилагательных, желательно о всех присутствующих, пишет кто-то один, а потом все остальные называют прилагательные, самые нелепые, автор их вписывает, а потом вслух читает рассказ. И порою бывают уморительные совпадения. Вот и Люба в таком рассказе оказалась свирепой Любовь Израилевной. Мы потом ее только так и звали, а вообще она ужасно добрая, моя Любка, я страшно ее люблю.

Мы подъехали к дому, поднялись по лестнице, стараясь держаться на расстоянии, чтобы нечаянно не коснуться друг друга, это было слишком опасно. «Мы провода под током», – вспомнился мне опять Пастернак.

– Ну наконец-то, – приветствовала нас Дашка и наградила поцелуем каждого из родителей. – Вы голодные?

– Да!

– Понимаешь, мы хотели после купания зайти в кафе, а в результате Марат черт-те сколько проканителился с колесом, затем мы куда-то не туда заехали, поэтому так припозднились.

– Ничего, сейчас я вас накормлю! Пойдемте на кухню, а то Данька уже лег.

Пока она возилась с ужином, они с Маратом обсуждали, куда нам с ним следует съездить, потом Дашка вручила ему ключи от машины, объяснила, где она стоит, и т. д. Мы с Маратом накинулись на еду, а наша дочка, подперев кулачком подбородок, с любовью и умилением взирала на нас. А я, дура набитая, чувствовала себя совершенно счастливой – я сидела за столом с мужчиной, которого любила больше всех на свете (я как-то забыла, что эта любовь осталась в далеком прошлом), и с единственной обожаемой дочерью, моей и этого мужчины. В какой-то момент мы с Дашкой встретились глазами, и, кажется, она прочитала мои мысли и улыбнулась мне, грустно и отчасти виновато. Хотя, видит Бог, ее вины тут не было.

– Папа, перебирайся-ка ты к нам, зачем тебе жить у чужих людей, когда у нас есть свободная комната.

Что она делает?! Я же погибну!

– О, это просто прекрасно! – вскричал Марат. – Завтра же и переберусь, если, конечно, Кира не возражает.

Я понимала, что надо, надо возразить, причем категорически, но при мысли о том, что у нас будут не только дни, но еще и ночи…

– Папа, а ты прямо сегодня и оставайся, я сейчас тебе все приготовлю!

– Нет, девочка, это невозможно, я должен предупредить хозяев квартиры, привести там все в порядок, оставить машину и так далее. Но завтра вечером я уже буду здесь, с вами, мои дорогие…

Зазвонил телефон, звонок явно междугородний. Неужели Котя?

Это и в самом деле был Котя.

– Кузенька, я тебя не разбудил?

– Нет, что ты, ну как там дела?

– Да вроде бы все не так уж страшно. Дашино лекарство и бандаж очень пригодились, так что передай ей привет и благодарность от будущей сводной сестры. Я все рассказал Надюше, она очень за меня рада. Кузенька, почему ты молчишь?

– Я просто слушаю.

– А что у тебя с голосом, что-то случилось?

– Нет, ничего, я просто очень сегодня устала, а ты, думаю, вообще с ног валишься.

– Ну ладно, моя хорошая, ложись спать, я тоже сейчас лягу, а утром представлю себе, как ты плещешься в море, и мне сразу станет легче. К тебе там еще никто не приклеился?

– Когда? – честным голосом спросила я. – Ты ведь только сегодня улетел (а я уже много чего успела). Котенька, не думай ни о чем дурном, ложись спать и береги себя.

– Для тебя?

– Конечно.

Ну почему, почему так бывает? Годами ничего в твоей жизни не происходит, а потом вдруг события начинают громоздиться одно на другое и только успевай поворачиваться. И все зависит лишь от воли случая. Вот предпочти Дашка Марину Фельдман Марине Воробьевой – и все, мы с Маратом не встретились бы. Не попади Котин зять в аварию, Котя не улетел бы и не было бы этого вечера…

– Мама, я вдруг так захотела спать, просто ужас, ты проводишь папу?

– Детка, я уже ухожу.

– Нет, папочка, ты не уходи, сиди сколько хочешь, а я пойду спать. Спокойной ночи, папочка!

Нежно поцеловав папочку и мамочку, Дашка ушла к себе. И я тут же очутилась в объятиях Марата.

– Пусти, Марат, а вдруг Дашка еще вернется!

– Нет, нет, она не вернется, я не могу, пойдем, пойдем к тебе, скорее…

Я была не в силах противиться ему, но при мысли, что вот на этой самой кровати я позавчера лежала с Котей, мне стало как-то не по себе.

– Нет, Марат, милый, не надо!

– Ну почему, почему? Я так тебя хочу…