Текст книги "Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры"

Заснула я, конечно, как убитая после всех трудов, ни на какие мысли сил уже не оставалось.

А рано утром, часов в шесть, Дашка явилась ко мне в кровать, как в детстве.

– Мамулечка, с днем рождения!

– И вас также!

– Мамулечка, а что ты мне подаришь?

– А ты мне?

– Сначала ты!

Это был традиционный разговор, из года в год повторявшийся слово в слово.

– Так и быть!

Я встала и полезла под кровать, где в день приезда спрятала сумку с подарками, присланными ей ко дню рождения ее и моими подружками.

– Это все мне? – ахнула Дашка.

– Ну конечно, налетай! Хотя погоди, перво-наперво подарок от меня!

Я привезла ей модное светло-синее платье с большим вырезом и белой отделкой.

– Мамсик! – завизжала Дашка. – Я его сегодня надену. Ой, какая прелесть! Как мне идет! Смотри, и сидит как влитое! Как же ты мне угодила, мамулечка!

– Ну давай, смотри дальше!

– Нет, сначала мой подарок тебе. Вот!

Она подала мне маленькую коробочку, вернее, ювелирный футляр. Когда я его открыла, слезы так и брызнули у меня из глаз – в футлярчике лежало колечко, тоненькое золотое колечко с малюсеньким изумрудом, почти совсем такое, как я когда-то продала.

– Дашенька, так ты знала?

– Конечно, знала и тогда же сказала себе, как только у меня будет возможность, первое, что подарю маме, – такое колечко!

– Данечка, но ведь это, наверное, дорого?

– Нет, мамуля, тут все эти цацки куда дешевле, чем в Москве. И потом, разве в этом дело? Ты рада, да, мамуля? Надень его скорее! Не мало? Нет?

– Я теперь всегда буду его носить не снимая!

Мы обнимались, целовались, смеялись, плакали – словом, нам опять было так хорошо вместе!

– Мамсик, ты купаться собираешься?

– Собираюсь, а что?

– А можно мне с тобой?

– Что за вопрос! Неужели ты отважишься лезть в воду?

– Ну не знаю, мне просто хочется еще побыть с тобой.

– А ты чего в такую рань нынче встала?

– Не терпелось отдать тебе кольцо и вообще начать день рождения, двадцать лет как-никак.

По дороге она вдруг спросила меня:

– Мамуля, а что ты наденешь?

– Сама не знаю, вообще-то я хотела белый костюм, но…

– Нет, белый костюм Марат Ильич уже видел.

– А при чем здесь Марат Ильич?

– А при том, что, если ты на свидание к нему надела такой шикарный костюм, значит, хотела сразить его наповал!

И впрямь психолог!

– Мамуля, ну скажи, у тебя с ним что-то было, это ведь неправда, что у него был роман с Алевтиной? Ну, мама, я ведь видела, как он на тебя смотрел. И на меня…

– Что?

– Мамуля, только не сердись, ты же знаешь, как я ко всему этому отношусь, ну скажи, это он, да?

– Кто?

– Это он, мой… отец? Да?

Она смотрела на меня синими, его глазищами.

– Данечка, тебе это так важно?

– Ага, значит, я права, это он! Ты спрашиваешь, важно ли, да нет, теперь уже не важно… но все равно, ужасно интересно посмотреть на своего отца, познакомиться с ним…

– Но ты уже познакомилась… – ляпнула я, и разговор из теоретического стал уже вполне конкретным.

– Эх, мамуля, была у тебя одна тайна и ту я разоблачила. Ты не сердишься?

Посреди пустынной в субботнее утро улицы она повисла у меня на шее.

– Чего ты боишься, мама? Мне же от него ничегошеньки не надо, тебе тоже, вон у тебя Кент какой клевый! Да ты сама подумай, как здорово – он придет, а ты вся такая из себя красивая, нарядная, и с тобой Кент, видный, остроумный, влюбленный… Да, мама, а он-то знает?

– Догадался. Вчера вечером звонил, говорил, что все высчитал.

– Что высчитал?

– Что ты его дочь.

– А он рад?

– Понятия не имею. Мы должны с ним завтра встретиться и поговорить. Но большой радости я как-то не почувствовала. Даже если и рад, все равно в результате чего-нибудь да испугается.

– А чего тут пугаться, мы же ему не навязываемся!

– Еще не хватало!

– А ты у меня, мамочка, большой молодец, гордая!

– Да какая там гордость, чёрта ли в ней, просто очень уж не ко времени он появился, папуля твой. Я так когда-то мечтала о встрече с ним, и именно о такой, но теперь…

– Ты ему не все высказала, когда вы встретились?

– Ах, Дашка, давай не будем портить себе этот день!

– Мам, а как же мне теперь себя с ним вести, когда я знаю, что он знает?

– Думаю, выяснять такие вещи публично, тем паче в присутствии твоей свекровушки, не стоит. Я просила его пока молчать, хотя бы сегодня, молчи и ты. А завтра, если захочешь, можем встретиться втроем, и пусть-ка он покрутится!

– Правильно! Какая ты у меня умная, мама!

О нет, я дура, набитая дура, такая же, как все бабы! Что мне, спрашивается, надо? А надо мне, видите ли, выглядеть сегодня на все сто, чтобы убить одним ударом и Котю, и Марата! Хотя оба, кажется, и так убитые. Да нет, если честно, больше всего мне хочется утереть нос этой противнейшей бабе, моей сватье. Ох, до чего же я ее не люблю! На редкость мерзкая особа! Мы с ней знакомы уже лет пятнадцать. Когда-то она тщательнейшим образом скрывала свое еврейское происхождение, носила фамилию первого мужа Уварова, работала в Госплане и была правовернейшей коммунисткой. Как только коммунизм пошел на убыль, так тут же стало убывать и ее коммунистическое сознание. Она быстренько оформила брак с мужем-евреем, с которым жила, так сказать, во грехе, заставила его усыновить родного сына, до той поры считавшегося незаконным, и при первой же возможности уволокла мужа в Израиль, где бедняга Беркович очень быстро умер от какой-то сердечной болезни. Тогда она стала требовать, чтобы сын тоже приехал в Израиль, а Даня, уже тогда женихавшийся с Дашей, ни за что не хотел. Но тут он окончил консерваторию, работы для него не было, а мамаша сулила ему в Израиле блестящую карьеру. Вот тогда он быстро женился на Дашке, и они смотались. Блестящая карьера, насколько я понимаю, ему тут тоже не светит, но, в общем, могло быть и хуже. К счастью, Даня пошел не в мать, а в милого славного Берковича. Пусть-ка теперь эта поганка увидит, что я приехала из Москвы, которую она с презрением оставила лет семь назад, и не только там не захляла, а, наоборот, можно сказать, процвела, и вокруг меня вьются два мужика, которые оба – она же подробностей не знает – смотрят на меня горящими глазами… Ого-го, это будет весело, а все драмы как-нибудь утрясутся, рассосутся… Приняв такое решение, я успокоилась, развеселилась, и Дашка, которой я, разумеется, ничего не сказала о своих не слишком красивых намерениях, тоже сразу повеселела.

– Ни фига, мамуля, прорвемся, да?

– Ну конечно, мое солнышко, куда ж мы денемся!

Мы искупались, и Дашка с изумлением спросила:

– И ты каждое утро ловишь такой кайф?

– Да.

– Здорово! Буду теперь с тобой ходить!

На обратном пути она опять спросила:

– Ма, а что же ты наденешь? Надо что-то убойное!

– Я думаю, серебряную блузку.

– А с какой юбкой?

– Помнишь мое дымчатое шифоновое платье? Оно уже совсем вышло из моды, а когда я получила от Ланки с Петей посылку со шмотками и увидала эту блузку, как мне объяснила Васька, последний писк, я сразу отдала платье в переделку, получилась отличная юбка и большой шарф. С этой блузкой должно быть здорово!

– Ты еще это не надевала?

– Да нет, когда? Сейчас придем, померим!

Но когда мы пришли домой, нам было не до примерок. Заспанный Даня накинулся на нас:

– Куда вы подевались в такую рань? Тут телефон разрывается. Уже звонила ваша Алевтина, Валерия Васильевна, Васька и еще твоя Иришка!

Иришка – Дашина подруга с первого класса.

– А что ты им сказал?

– Что я мог сказать? Сказал, не знаю, теща по утрам купается, может, и дочку с собой прихватила.

– Они еще позвонят?

– Надо думать! Вряд ли их удовлетворит разговор со мной.

– Ой, – вдруг вспомнила я, – Дашка, тут для тебя еще есть подарок! – И я выволокла из-за шкафа Верин ковер.

– Мама, откуда эта прелесть, нет, это с ума сойти, какая красотища! Мамуля, откуда?

– Это тебе прислала Котина сестра. Она сама делает эти ковры.

– Сама? Вручную?

– Не знаю, у нее стоит там какой-то станок, но все равно это ручная работа.

– И какая! Сколько вкуса! Мама, ты можешь меня с ней познакомить? Я тоже хочу делать такие ковры! – загорелась Дашка. – Как ты думаешь, она сможет меня научить?

В этот момент раздался телефонный звонок, явно междугородный.

– Алло! – схватила я трубку.

– Кирюшка! – донесся до меня родной голос Алевтины. – Кирюшка, поздравляю, желаю и очень скучаю, это, кажется, чуть ли не первый день рождения, когда мы врозь! Кирка, до меня дошли слухи, что у тебя там роман века? Это правда?

– Откуда?

– Секрет фирмы. Скажи скорей, это правда?

– Правда, правда!

– Он тамошний или тутошний?

– Тутошний.

– То есть израильский?

– Алька, что с тобой? Он москвич, пятьдесят восемь лет, вдовец, умный, веселый, интересный, архитектор и во мне души не чает! Вот тебе полный отчет!

– А ты?

– Я тоже, но…

– Говори быстро, какое «но», а то я разорюсь!

– Алька, я тут Марата встретила!

– Мать твою! И что?

– Они оба догадались, и он, и Дашка.

– И что теперь?

– Понятия не имею, Аленька, я тебе лучше завтра из автомата позвоню, так, кажется, дешевле.

– Кирка, но я просто сойду с ума, черт с ними, с деньгами, говори – ты опять с ним спуталась?

– Ну так это назвать нельзя…

– Рассиропилась, дура несчастная? Да?

– В общем-то нет!

– А в частности?

– Ой, Алька, у меня голова кругом идет, я половину людей, с кем хотела повидаться, еще не видела, я почти нигде не была, тут такое творится, и сегодня они оба придут, представляешь?

– Кирка, а этот, архитектор, он как, ничего?

– Он – чистое золото, мы с ним друг друга с полувзгляда понимаем, вот как с тобой…

– И ты хочешь все это пустить под хвост своему Марату? Даже не вздумай, гони этого кретина в шею, мало тебе, полжизни, считай, на него угрохала, а теперь еще последние годочки… Да он небось и не годен ни на что! Признавайся, ты с ним уже спала?

– С Маратом? Нет!

– И не вздумай! А то я тебя знаю – у него ничего не выйдет, а ты из жалости до конца дней будешь с ним возиться! Скажи, а с тем, как его зовут, кстати?

– Котя. Ой, Алька, а как там мой Жука?

– Жука в порядке, трескает «Китекэт», короче, жив-здоров, велел кланяться. Ты на мой вопрос не ответила, ты с этим Котей спала?

– Да.

– Ну и как?

– Потрясающе!

– Значит, так, подруга: чтобы о Марате я больше ни слова не слышала, ты чем думаешь? У тебя есть голова на плечах? Он тебе опять наплетет с три короба, и ты уже до гробовой доски будешь расхлебывать эту кашу!

– Алька, ты чего так разоралась?

– А мало я тебе, корове, слезы утирала с этим Маратом? Мне одно имя его обрыдло! Даже в Израиле от него спасу нет! Ты его, случаем, не у Гроба Господня встретила, а? И теперь считаешь это роковой встречей, да? Отвечай!

– Ну где-то как-то…

– Я ж тебя, дуру, знаю… А как Дашка-то?

– Пока просто сгорает от любопытства!

– Слава Богу, хоть у этой котелок еще варит!

– Алька, кончай наставления, ты же в трубу вылетишь, вернее, в трубку! Целую тебя и непременно позвоню!

– Ладно, Кирюшка, расстроила ты меня.

– Алька, если будешь с Леркой говорить, предупреди, чтобы Вольке ни звука…

– Ясное дело! Ладно, подруга, целую. Не знаю, как я до твоего приезда доживу.

– Да, Алька, как там твой Смирнов поживает?

– Смирнов в порядке, смирный! Ну ладно, пока!

Телефон звонил не переставая, звали то меня, то Дашку. Поскольку друзей разбросало по всему свету, то звонили из Америки – Петя, из Зимбабве – Мишка-маленький… Интересно, увидимся мы с ними еще когда-нибудь? Но я же оптимистка! Вот кого мне сейчас действительно не хватает, так это Алевтины. Мы бы с нею просидели ночку, разобрали бы всю ситуацию по косточкам, разработали бы четкие стратегемы… Правда, потом каждая из нас поступила бы по-своему, но эти разговоры снимают напряжение, дают одновременно и разрядку, и зарядку.

Мы с Дашкой занялись последними приготовлениями, а Даня накрывал на стол.

– Мамуля, а Кент еще не звонил?

– Пока нет.

– Странно.

– Сама удивляюсь.

Тут опять зазвонил телефон.

– Ну это уж, наверное, он!

Но звонила Вера.

– Кира, позволь поздравить тебя и от души пожелать счастья, а главное, твердости!

Господи, неужто она поняла мои колебания?

– Спасибо вам. Вера, я страшно тронута. А кстати, Котя не у вас?

– Нет, деточка, за ним приехал Лазарь и повез его в Хайфу, но не волнуйся, к пяти он будет у тебя. Он решил съездить к Лазарю, а то, говорит, места себе найти не может.

– Вера, вот тут моя дочка рядом скачет, жаждет поблагодарить вас за ковер. Как она его увидела, только и знает что твердит – хочу учиться делать такие ковры!

– Учиться? У меня? Ну что ж, пусть приедет ко мне, мы с нею познакомимся, а там видно будет! Если поладим, буду очень рада! Передай ей привет и мои поздравления. Пусть позвонит мне, я почти всегда дома.

– Она согласилась, мама, согласилась? – вопила Дашка.

– Сказала, если ты ей понравишься, то, может, и согласится.

– Тогда порядок!

– А вдруг ты ей не понравишься?

– Это почему? – удивилась Дашка.

– А ты считаешь, что нравишься всем без исключения? – поддразнила я дочку.

– Ну, в общем и целом…

– Да, скромность не принадлежит к числу твоих добродетелей!

Опять звонок. На сей раз это уже был Котя.

– Кирочка, Кузенька моя, поздравляю тебя и желаю тебе такого замечательного мужа, как я! И Дарью поздравь! Кстати, дозвониться к вам, дамы, просто немыслимо!

– Вероятно, из Хайфы труднее дозваниваться.

– Из Хайфы? А ты почем знаешь? У вас там что, отделение Моссада? Нет, правда, Кузя, откуда ты знаешь?

– Вера звонила меня поздравить.

– Ого! Вот это победа! Сейчас расскажу Лазарю, то-то он удивится! Я им тут уже все уши прожужжал про тебя, они жаждут с тобой познакомиться…

Боже мой, я считала, что эта поездка будет отдыхом, а я чувствую себя как белка в колесе. Марат – с его раскаянием и отцовством, Котя – с его любовью, стремительно плодящиеся родственники… Вот, мне уже необходимо знать, где Котя, чтобы быть спокойной, душа и тело тянутся к нему, но где-то в глубине души шевелится то ли любовь, то ли жалость, то ли неизжитая обида на Марата… Как говорят, без пол-литра не разберешься. А может, мне сегодня вечером просто напиться и тогда все проблемы отпадут сами собой?.. Нет, ничего не выйдет, во-первых, я напивалась раза три в жизни, а во-вторых, не стану же я портить праздник дочке.

– Мамуля, уже два часа! Пора заняться красотой. Давай-ка я тебе налью ванну, у меня есть роскошная тонизирующая соль – полежишь четверть часа и будешь как новая!

– А ты?

– А что я? Мадам, вы забываете о небольшой разнице в возрасте! Мне достаточно принять душ.

– А зачем же тебе эта соль?

– Мне ее подарили. Кстати, заберешь в Москву, мне она без надобности.

После действительно очень приятной ванны Дашка сделала мне маникюр – она успела в Израиле освоить эту специальность, – а потом занялась моими волосами. Это мы с нею обе любили. Она всегда считала, что я причесываюсь кое-как, не тщательно, и, когда было время, мы с нею играли в парикмахерскую. Она колдовала надо мной с разными щетками и расческами, и результат всегда был превосходный. Дашка готова была уже заняться моим макияжем, но тут я воспротивилась.

– Нетушки, мои детушки! Я сама, а то, я знаю, ты мне такое нарисуешь!

– Мамуля, я только хотела, чтобы ты была на уровне последних веяний!

– Это с лиловыми тенями и с кольцом в носу? Нет, я уж как-нибудь по старинке!

– Да ладно, мамсик, не бурли! Рисуй сама что хочешь! Но когда будешь одеваться, позови меня! Кстати, может, первый пирог уже сунуть в духовку?

– А который час?

– Три.

– Нет, еще рано, через полчасика.

Итак, я стала «делать лицо». Как ни странно, с годами я употребляю все меньше косметики. Помню, в ранней юности мы с Алевтиной мазались так, что штукатурка с лица сыпалась! Страшно вспомнить, как мы, шестнадцатилетние идиотки с прекрасной молодой кожей, сперва наносили только что появившийся в продаже немецкий крем-тон, потом глубоко отечественную жидкую пудру, а сверху еще сухую. На верхних веках рисовали стрелки и накладывали голубые тени. И были уверены, что иначе просто не может быть! Дурацкое время – юность! Вот уж не хотела бы вернуться в те годы! Лучший женский возраст – сорок лет. Ты уже умная, все знаешь, все понимаешь и еще все можешь! Комплексы отпадают, как пересохшая шелуха, и ты кума королю! А если ты хорошо сохранилась, то, при определенных условиях, можно довольно долго длить этот прекрасный возраст – за сорок! Тебя уже не проведешь на мякине, правда, только при условии, что ты не влюблена как полоумная. Тогда, конечно, хуже. От любви в любом возрасте дуреешь. Но я ведь не влюблена как полоумная? В Котю я влюблена, да, безусловно, но сказать, что как полоумная… Но не влюблена же я в Марата, в самом-то деле? Тогда что? Что со мной творится? Почему меня бросает то в жар, то в холод? Почему я то на седьмом небе, то словно лечу с гор, не зная, во что вляпаюсь внизу? Впрочем, понять, отчего я чувствую себя на седьмом небе, не так уж сложно – в моей жизни появился Котя и наконец исполнилась заветная мечта утереть Марату нос. А вот отчего я куда-то несусь…

– Мамуля, ты готова?

– Осталось только блузку надеть!

– А я первый пирог уже сунула в духовку!

– Умница моя!

– Ой, мама, как красиво! Знаешь, на вешалке я эту блузку недооценила! Такая мягкая, тоненькая, а выглядит как литое серебро! И до чего тебе идет! А с этой юбкой просто блеск! Погоди-ка, давай попробуем шарф на голову надеть, ну, мамочка, дай я завяжу, не понравится – снимешь, а я так прямо и вижу!.. Ну, мать, это отпад! Полный! Ты посмотри!

Я глянула в зеркало. Дашка завязала дымчатый шарф необычайно элегантным узлом чуть ниже левого уха и оба конца спустила на грудь.

– Правда здорово?

– Да, Дарья, нет слов… Слушай, но он же не будет держаться!

– Не волнуйтесь, мадам, сейчас все сделаем! – Дашка побежала к себе и вернулась с какими-то хитрыми заколками. – Минутку терпения, мадам, и даже ураган не сорвет этот шарф с вашей прелестной головки! Знаешь, ты даже выше кажешься в этом туалете! Ой, серьги немедленно сними, они с этим шарфом не годятся, слишком малы. Тут нужна одна длинная серьга.

– Дарья! В одной серьге я не согласна! Ни за что! Я не пират!

– Что у тебя с собой есть? – Дашка лихорадочно рылась в моей косметичке с украшениями. – О, вот то, что надо! – Она вытащила мои старые-престарые серебряные серьги, длинные и довольно экзотического вида, с мелкими жемчужинками.

– Вот! Смотри, мама! Данька, Данька, иди сюда! Погляди, какая у тебя теща!

– Да! – оторопел зять. – Ну, Кира Кирилловна, вы, извините, и так тут шороху навели… боюсь, как бы ваши эээ… кавалеры сегодня не передрались.

– Типун тебе на язык!

– Мамуля, тебя сегодня ждет сюрприз.

– Дашка, не пугай!

– Да нет, сюрприз очень даже приятный!

– Вот смотрю на вас, Кира Кирилловна, и думаю – правильно я женился. Если Дашка в вашем возрасте будет такой, то… О, вон идет ваш Викентий Болеславович, весь в цветах.

– Рановато вроде.

– Мама, он же на правах жениха!

– Ну, если так…

Честно говоря, я была рада, что Котя будет со мной, когда явится Марат.

– Мама, погляди скорей, какой он нарядный идет, и правда весь в цветах!

Я выглянула в окно, и на сердце у меня потеплело – к подъезду подходил Котя в элегантном светло-сером костюме, и его едва можно было разглядеть за двумя большущими букетами.

– Мамуля, открой ему сама!

– Погоди, мне еще босоножки надо надеть!

Ради такого случая я надела Дашкины черные босоножки на высоченных каблуках. Сама я давно уж таких каблуков не ношу.

– Мама, ну скорее, я хочу, чтобы ты сама ему открыла!

– Да! – выдохнул Котя, когда я открыла дверь. – Ну, Кузя… Не ожидал…

– Чего ты не ожидал?

– Такой красоты…

– Спасибо за комплимент! А поздравить меня ты не хочешь?

– Какие поздравления, у меня язык отнялся… Вот, этот букет тебе, а этот Даше. И вот еще, держи, уж не знаю, угодил ли.

Он вручил мне изящно упакованную коробку.

– Что это?

– Погляди сама!

Я в нетерпении надорвала красивую бумажку, в которой оказались духи «Баленсиага»! Я давно о них мечтала, но они были мне не по карману. И откуда только он узнал?!

– Котя, это же мечта! Как жалко, что я уже надушилась!

– А где Дашенька?

– Даша, иди скорей сюда!

Она мигом выскочила из своей комнаты, тоже при полном параде.

– Ну, дамы, нельзя же так! Простому смертному не выдержать такого удара! Вот, Дашенька, примите мои поздравления и скромные дары!

– Спасибо, Кент, какие чудные лилии! А это что? Ой, альбом, да какой здоровенный, вот спасибо, а то у меня все фотографии свалены в ящике.

– Я это заметил, – скромно сказал Котя.

– Кент, можно я вас поцелую?

– Буду счастлив! А между прочим, ваша мамаша еще не удостоила меня поцелуем. Ах, я совсем забыл, вот сейчас-то она уж точно задушит меня в объятиях!

И он достал из кармана маленький сверточек.

– Вот, в твою коллекцию!

Он положил мне на ладонь крохотного серебряного кота, ужасно милого и лукавого.

Я бросилась ему на шею.

– Котя, дорогой мой, спасибо!

– Мама, шарф! – взвизгнула Дашка.

– Только чур, пусть его зовут Котей!

– Два Коти – не слишком ли?

– А вдруг ты одного потеряешь?

У меня упало сердце.

– Ты о чем?

– Да нет, я просто пошутил, я лично теряться не собираюсь, а потерять маленького Котю тебе совесть не позволит.

– Котечка, откуда ты узнал про «Баленсиагу»? Я так о них мечтала!

– Если бы все мечты было так легко исполнить… Ты сама как-то обмолвилась, что это твои любимые духи, так что все элементарно.

В этот момент в дверь позвонили. Любка.

– Кирка, зараза, до чего ж я рада, что ты тут! Поздравляю тебя, о, какая блузка! С ума сойти! Здравствуйте, Викентий Болеславович!

– Любовь Израилевна, голубушка, давайте лучше звать друг друга по именам – Котя и Люба, а еще лучше – выпьем на брудершафт. Кирочка, ты позволишь?

– Ради Бога, но выпивка еще на кухне, у Дани. Идите туда.

Опять раздался звонок. Я открыла и… тут как в «Ревизоре» произошла немая сцена – на пороге стояла подруга моего детства Вавочка и друг моей молодости Стас. Оба они, не будучи знакомыми, давным-давно уехали из Союза, она в Германию, а он в Америку, и следы обоих затерялись. И вдруг они оба стоят передо мной живые, здоровые и с совершенно обалделыми лицами. Я тоже онемела от удивления. Первой пришла в себя Вавочка:

– Мурашка, это ты? Ничего не понимаю! Откуда ты взялась?

– А ты? – ничего умнее не придумала я.

– Девки, вы что, на старости лет спятили? – заорал Стас, довольно бесцеремонно оттер Вавочку и заключил меня в объятия.

– Кирюха, родная, вот уж не чаял тебя тут встретить! Какими судьбами? Да ты просто красавица! Ты что, тоже знакома с Дашей?

– То есть как знакома? Она, на всякий случай, моя родная дочь!

– Что? – завопила Вавочка. – Твоя дочь? И эта мерзавка ничего нам не сказала?! Мы же с ней в одном ульпане учились, такая милая девочка Дашенька Беркович! Кому же могло в голову прийти, что она твоя дочка! Даша! Немедленно иди сюда! – возмущенно вопила Вавочка, а Стасик трясся от хохота.

– Теперь я понимаю, какой сюрприз она мне обещала! Но постойте, вы ведь вроде не были в Москве знакомы?

– Не были, мы со Стасом тоже тут в ульпане познакомились и сразу поженились.

– А я даже не подозревал, что ты знакома с Вавочкой!

– Знакома! Мы все детство дружили.

– Да, она что-то говорила про любимую подругу детства Киру, но кто же мог подумать, что это именно ты!

– Но как Дашка все это подстроила!

– Дарья, сию минуту иди сюда!

Дашка явилась с невинным видом.

– А ну выкладывай, как ты все это сварганила!

– Понимаешь, звонит она третьего дня, – тараторила Вавочка, – и приглашает на день рождения, и хоть бы словечком обмолвилась, что мать приехала. Хотя я все равно бы не сопоставила, нет, ну надо же, какая хитрая девка.

– Все очень просто! – заявила Дашка. – Я сейчас все объясню. Я прекрасно помню Вавочкины фотографии у мамы в альбоме и как-то между прочим спросила ее, знает ли она такую художницу Киру Мурашову. И то же самое проделала со Стасом, я его сразу узнала, еще бы, я в него влюблена была, лет в семь. И я решила всем сделать сюрприз! По-моему, он удался на славу!

– Мурашка, как здорово, что мы встретились! По-моему, ты с годами даже лучше стала, красивее, увереннее!

– А ты, Вавка, совсем не изменилась, даже вроде и не постарела!

– Скажешь тоже!

Тут явились из кухни Котя и Даня с Любой, потом подоспели Лиза и Паша, разговор стал общим, громким, сумбурным и веселым.

– Любашка, а где твой Шац?

– Скоро явится, за гитарой поехал.

– Он поет?

– Ой, не надо!

– А что, плохо?

– Сама услышишь!

Затем пришла еще одна очень славная семья, две сестры и муж одной из них. Они тоже учились с моими ребятами в ульпане. Стас громко кричал:

– Ну, кого ждем? Вы хотите, чтобы я с голоду подох? Или дайте заморить червячка, или я разорю ваш роскошный стол.

Как приятно, как весело и мило, вот если бы не пришли Генриетта и Марат, все было бы просто чудесно.

– Даня, а где Генриетта Борисовна?

– Вы же знаете маму, она всегда приходит последней. Кстати, Кира Кирилловна, мама теперь называет себя только Еттой и не признает отчества.

– Старается отряхнуть прах? – не удержалась я.

– Вот именно. Звонят! Вы откроете, или лучше мне?

– Иди открывай!

Явилась еще одна молодая пара, друзья Дани и Дашки.

Но где же Марат? Неужели не придет? А может, он хочет обратить на себя всеобщее внимание? Но это уж что-то из репертуара дорогой Етты. Чего я так волнуюсь? Надо взять себя в руки. Опять звонок. Сердце падает, теперь-то уж точно он. Я кидаюсь к двери, распахиваю ее и… на пороге стоит, по всей видимости, Любкин Шац, с гитарой и зеленым пластмассовым ведром, из которого торчит коробка конфет.

– Вы Кира? Очень рад, а я Боря, но обычно все зовут меня по фамилии – Шац! Будем знакомы!

– Очень рада, Боря!

У него хорошая улыбка, приятное доброе лицо, но при этом есть в нем что-то чуть-чуть нелепое.

– Заходите, заходите, Боря!

Он вытаскивает из ведра конфеты и вручает мне.

– Это вам! А ведро Даше, она сказала, что у нее плохое!

– Спасибо, очень кстати, ведро действительно никуда не годное! Дарья, иди сюда!

Ко мне подошел Котя и отвел меня на галерею.

– Давай постоим тут немного, а то там такой гвалт! Кузя, ты чего такая напряженная? Из-за Марата?

– Ну конечно! Понимаешь, Дашка мне объявила, она, дескать, просто уверена, что он ее отец. А я сдуру призналась, не могла больше скрывать, но взяла с нее слово, что она сегодня не покажет виду. И все равно я волнуюсь, а вдруг он сбежал, испугался, каково ей будет?

– Кузя, ты уж не столько его, сколько себя компрометируешь такими подозрениями – любовь, она, конечно, зла, но чтобы уж такой козел…

Снова звонят.

Котя берет меня за руку.

– Не дергайся, найдется кому открыть. Ты сегодня такая красавица, – страстно шепчет он и целует меня в шею – понимает, что нельзя портить макияж!

– О, Марат Ильич! Здравствуйте, заходите, прошу вас! – слышу я любезное Дашкино щебетанье. Надо пойти ей на помощь, наверняка ей сейчас тоже трудно, моей девочке.

– Мама, иди сюда, Марат Ильич пришел!

Я расправляю плечи и с милой улыбкой иду к дверям.

Марат слегка растерян. Но выглядит отлично – на нем почти белый пиджак и темно-синяя рубашка без галстука. В руках он держит гигантскую круглую коробку, больше всего напоминающую старинную шляпную картонку. «Уж не шляпу ли он принес в подарок?» – мелькает у меня дурацкая мысль.

– Кира, это тебе!

– Боже, что это, шляпа?

– Нет, почему шляпа, это торт! Вместо цветов! Вот это тоже тебе, а это Даше.

Даше он подарил тоненькую золотую цепочку с крохотной буквой Д, а мне довольно красивый шелковый платок с видами Иерусалима. Подарок с намеком!

– Дашенька, торт лучше поставить в холодильник, а то, боюсь, он может растаять!

– Это что, мороженое? – ужаснулась я.

– Да, я заказал у Семена, – гордо заявил он. – Семен шлет тебе привет.

– Спасибо ему!

Дашка подхватила торт и унеслась с ним на кухню.

– Кира, дорогая, позволь тебя поздравить… Как же ты сегодня хороша… совсем как тогда…

– Когда?

– Когда мы встретились на углу, у магазина, после разлуки. Нет, пожалуй, ты сейчас даже еще красивее, в тебе появилось что-то новое, и потом, ты так элегантна…

– Онегин, я тогда моложе и лучше, кажется, была…

– Я и в самом деле чувствую себя как отвергнутый Онегин.

– Марат, к чему тут литературные реминисценции, я просто хотела сказать, что в молодости, как ни крути, женщины все равно лучше…

– Нет, ты сейчас так красива, что комок в горле…

– Ну, это не от моей красоты, а от некоторой неловкости, которую ты, вероятно, испытываешь? Расслабься и успокойся, никто тебя тут не съест. Вот, друзья, позвольте вам представить моего очень давнего знакомого Марата Ильича Русакова. Мы с ним двадцать лет не виделись и случайно столкнулись в Иерусалиме. Прошу любить и жаловать!

– И я тоже должен его любить? – поинтересовался Котя, подходя ко мне вплотную. – А меня ты не хочешь представить публике?

– Да ты уже со всеми перезнакомился…

– Ах так, тогда я сам представлюсь. Господа! Господа, прошу минутку внимания!

Но тут опять раздался звонок. Слава Богу, а то он наверняка заявил бы, что я его невеста или что-то в этом роде. Сейчас это было бы не слишком уместно.

– О Кира, сколько лет, сколько зим!

Любимая сватья явилась. И впрямь, как всегда, последняя.

– Добрый день, Генриетта, – нарочно сказала я, и мы с нею смерили друг друга не слишком нежными взглядами – точь-в-точь две кобры.

– Кирочка, но мы же теперь родственницы, а в этом качестве еще не виделись! Давайте поцелуемся!

– Давайте, – с омерзением согласилась я, – но только по-русски мы не родственницы, а свойственницы.

– Ах, я уже забываю русский!

Русский она, видите ли, забывает, а на иврите – мне Дашка говорила – ни в зуб ногой. Значит, есть надежда, что вскоре она будет просто мычать.

– Кира, а вы отлично выглядите! И какой туалет! Это вы, конечно, уже здесь купили?

– Да нет, привезла из Москвы!

– Быть не может!

– Ну почему же? В Москве сейчас магазины со всего света, – хорохорилась я в патриотическом запале.

– Что вы говорите! – неискренне удивилась она, обводя взглядом гостей. Взгляд ее остановился на Коте. – Кира, а кто этот интересный мужчина?

– Мой жених, – не удержалась я, – но это пока секрет, Генриетта, прошу вас, никому ни слова!

– Кирочка, я здесь отбросила первую часть имени, меня теперь зовут просто Етта, здесь это звучит естественнее.

– Хорошо, буду знать!

– Мамуля, все в сборе, можно садиться за стол! Садитесь, садитесь! – закричала Дашка.

Началась обычная суета, но наконец все расселись. Я сидела между Котей и Любой. Марат оказался напротив, Дашка села рядом с ним.

– Кто у нас будет тамада? – кричали гости.

– Я! – вызвался Шац.

– Ничего подобного! – заорал Стас. – Тамадой всегда и везде бываю я. У меня есть грузинские корни!

– Ввиду отсутствия грузинских корней предоставляю эту обязанность вам, – согласился Шац.

– Итак, друзья мои, первый бокал мы поднимем за двух наших новорожденных – мою старинную подружку Киру и ее замечательную дочку. Ура!