Текст книги "Тихие омуты"

– А зачем? – пожал плечами доктор.

Они приближались к Москве.

– Я про вас мало что знаю, – сказала пассажирка, – пора бы уже познакомиться!

– У меня в жизни ничего особенного не было. Кроме первой жены. А так – районная поликлиника, потом больница, резал налево и направо. Потом мой институтский учитель, который с бородой, взял к себе. И пошло-поехало. Не успел оглянуться – уже академик. Жаль, жена этого не дождалась.

– Как ее звали?

– У нее было замечательное имя – Надя.

– Мне это имя тоже нравится, – мягко улыбнулась Джекки и задумчиво произнесла: – Талант любить – это редкий талант, это как сочинять музыку.

В Москве автомобиль припарковался возле почтенного, в смысле возраста, здания с колоннами – Хирургического центра.

– Добрый день, Ваня, – сказал Каштанов, входя в собственный кабинет.

Иван Павлович порывисто вскочил с места:

– Спасибо, Антон Михайлович, что вы сразу же откликнулись на мою просьбу и приехали!

– Познакомьтесь, Джекки, это Иван Павлович Минаев, будущий руководитель нашего центра, это Джекки, она с телевидения.

Джекки с восхищением рассматривала кабинет. Здесь было чем восхититься. В стены было вмонтировано не менее двадцати мониторов. На каждом из них транслировались различные хирургические операции из разных операционных.

Каштанов спросил, разглядывая операции на мониторах:

– Как обстоят дела в клинике?

Иван Павлович развел руками:

– Самое удивительное, Антон Михайлович, все идет нормально и не было ни одного ЧП. Подпишите эти письма.

– Кроме того, что фонд грабанули! – съязвила Джекки.

– Я рад, что без меня дела идут лучше, нежели при мне… – И Антон Михайлович грустно улыбнулся. – Министр приказа еще не подписал?

– Пока нет, – покачал головой Минаев.

– По фонду есть какие-нибудь новости? – осведомился шеф, визируя документы.

– Экспертиза установила, что подписи на денежных документах, ваша и главного бухгалтера, подделаны.

– А кто подделал? – живо поинтересовалась Джекки.

– Боюсь, что этого мы никогда не узнаем, – вздохнул Иван Павлович, – зато наша желтая пресса никак не успокаивается! – И он протянул шефу газету. Каштанов и Джекки впились глазами в текст, а Иван Павлович запальчиво продолжал:

– Сейчас все дозволено – лгать, клеветать. Эти распоясавшиеся негодяи посмели облить грязью гордость нашей медицины, если хотите, совесть нации!

– Джекки, не верьте ему! – прервал монолог доктор. – Он преувеличивает. Если можно подделать подпись совести нации, какая она, к черту, совесть, не говоря уже о нации!

Иван Павлович взглянул на часы.

– Половина первого. Антон Михайлович, пошли!

– Джекки, – сказал Каштанов, – извините, я должен отлучиться по делу. Постарайтесь без меня не скучать. Подкрепитесь, берите из холодильника все, что пожелаете.

И хирурги удалились. Джекки подошла к телефону и стала звонить.

В Тихих Омутах, в доме Каштанова, трубку взял Владик и услышал:

– Как ты там поживаешь?

– Утешаю Варвару Петровну, которая переживает, что проспала Антона Михайловича. Я тоже проспал.

Варвара Петровна, поняв, с кем разговаривает Владик, требовательно протянула руку. Владик безропотно отдал телефонную трубку.

– Джекки, рада вас слышать!

– Привет, Варя! – в унисон отозвалась Джекки.

– Где ваш любовник? Он оставил записку, что вернется вечером, а сам сбежал.

– Во-первых, не любовник, а жених. А во-вторых, раз так написал, значит вернется.

– Куда вы с ним исчезли?

– У нас роман, и про это я не обязана отчитываться.

– И где же вы сейчас развлекаетесь? – сгорала от любопытства Муромова.

– Где хотим, там и развлекаемся.

– И как вы это делаете?

– Варя, неужели вы не знаете, как развлекаются мужчины и женщины? Мне вас жаль.

С улицы дом Каштанова отпирал ключом мужчина в брезентовом плаще и в сапогах. На поводке он держал здоровенного ротвейлера. Войдя, оба очутились в гостиной, где незваные гости мирно распивали чай.

– Кто вы такие? Как вы сюда попали? – спросил вошедший.

Собаке присутствие в доме посторонних крайне не понравилось, и она зарычала.

Варвара Петровна, удобно развалившаяся в кресле, воззрилась на незнакомца:

– Мы гости Каштанова.

– Понятно. А где он сам?

– Вернется к вечеру.

Ротвейлер приблизился вплотную к Варваре Петровне и злобно залаял ей в лицо.

– Молчать! – приказала собаке следователь.

Незнакомец встревожился:

– Не повышайте на кобеля голос. Кобель этого не выносит. И немедленно встаньте с кресла!

– Это еще почему? – храбро возразила следователь.

– Это его кресло, он в нем вырос и разрешает сидеть в нем только мне.

Пес неистово лаял и явно был готов растерзать капитана милиции, так что хозяину пришлось схватить своего питомца за ошейник. Кобель открыто игнорировал чины и должность Варвары Петровны.

Владик трусил и не скрывал этого:

– Варвара Петровна, пошли отсюда, а то он может перепутать и вместо вас покусать меня.

– Уберите вашу скотину! – потребовала от незнакомца следователь.

– Вам не стыдно? – обиделся владелец собаки.

Однако Варвара Петровна не зря получала зарплату в милиции. Она схватила со стола тарелку с печеньем и сунула псу под нос. Тот сразу забыл про служебные обязанности, дернул башкой, вырываясь из рук владельца, и жадно набросился на лакомство.

Варвара Петровна с достоинством поднялась с кресла и неторопливо направилась к выходу. В дверях она произнесла:

– Какая продажная собака!

В кабинете Каштанова Джекки от нечего делать стала наблюдать за мониторами, показывающими операции из разных операционных. Внезапно ее внимание привлек монитор с большим экраном, на котором возникла фигура хирурга, чем-то напоминавшая Антона Михайловича. Джекки подошла к монитору вплотную. Лица хирурга не было видно, сверху на лоб была надвинута шапочка, а нижнюю часть лица плотно прикрывала марлевая маска. Выделялись только глаза. Знакомые глаза. Джекки поняла, что Каштанов специально приехал в клинику провести операцию, которая требовала именно его рук. Как зачарованная, она не отрывала взгляда от монитора. Смотрела, как легко и уверенно двигались руки хирурга, иногда отводила глаза, так как видеть кровь было тяжко. На лбу Антона Михайловича выступили капли пота. Каштанов командовал помощниками, среди которых Джекки скорее угадала, нежели узнала Ваню. Операция длилась долго, Джекки не могла понять, сколько именно. Но все это время она не сводила глаз с Антона Михайловича. Он казался ей богом. Может быть, сейчас она впервые почувствовала, что этот человек ей дорог…

Наконец Каштанов в сопровождении Вани вернулся в кабинет, опустился в кресло и прикрыл веки, не сказав Джекки ни слова. А Ваня обратился к ней вполголоса:

– Вы не представляете, какое чудо совершил Антон Михайлович!

– Ваня, организуй кофе! – не поворачивая головы, попросил Каштанов.

На улице Иван Павлович галантно помог даме сесть в машину. Антон Михайлович уселся за руль.

Иван Павлович обошел автомобиль спереди и, стрельнув глазами в сторону Джекки, наклонился к окошку водителя:

– Учитель, теперь я понимаю, почему вы скрываетесь!

– Кстати, Ваня, отдай мне сотовый телефон!

– Да, конечно, как я сам не сообразил. – Ваня достал из кармана телефон и передал Каштанову.

– Больной будет жить? – тихо спросила Джекки.

– Не надо об этом, я суеверный.

Машина рванула с места…

В собственной квартире Антон Михайлович, пользуясь отсутствием жены, укладывал в чемодан носильные вещи. В квартире продолжался евроремонт. Раздался телефонный звонок. Каштанов рванулся было к аппарату, но остановился. Один из мастеров снял трубку и сказал:

– Вы вовремя позвонили, Полина Сергеевна. Вы уже решили, как выкладывать кафель – вертикально или горизонтально?

Полина Сергеевна говорила из своего офиса:

– Полагаю, вертикально. Кафеля хватит?

– С избытком, – ответил работяга, прикрыл трубку рукой и взглянул на Каштанова: – С хозяйкой будете разговаривать?

Антон Михайлович протянул руку к телефону:

– Здравствуй, Поля! Как ты себя чувствуешь?

– Ты вернулся? – вскинулась жена.

– Еще нет.

– А чего прибыл?

– Так… – помялся муж, – взять кое-что необходимое.

– Я сейчас же приеду, дождись меня! – распорядилась Полина Сергеевна.

– Не получится. Я дал подписку о невыезде, а сам сбежал. Должен вернуться назад.

– Может, все-таки скажешь, где ты обретаешься?

Антон Михайлович секунду помедлил:

– Скажу. У Саши, в Тихих Омутах.

Когда он, таща чемодан, подошел к машине, Джекки сидела на шоферском месте. В ответ на вопросительный взгляд сказала:

– Антон Михайлович, давайте я поведу машину. Вы ведь устали после операции. Знаете, я наблюдала за вами по экрану монитора.

– А ваша нога?

– Уже не болит.

– А как вы на экране определили, что это был я? Я же был в шапочке и маске.

– Узнала ваши глаза.

* * *

Каштанов ждал Джекки в машине и говорил по сотовому телефону:

– Какое давление?.. Пульс?.. Дыхание?.. Через час позвоню…

Наконец из дома на противоположной стороне улицы вышли три женщины: средних лет, молодая и совсем еще маленькая. Каштанов с улыбкой смотрел, как они прощались. Джекки переоделась, сейчас на ней было прелестное платье и модный пиджак, в руках – большая хозяйственная сумка. Распрощавшись, Джекки перебежала через дорогу. Дочка махала ей вслед.

Джекки шла, чувствуя, что ею любуются, и от этого походка ее была легкой и свободной.

Вскоре старые «Жигули» катили по шоссе. Джекки сидела за рулем, а доктор Каштанов спал на переднем сиденье, уронив голову на ее плечо. Джекки старалась не шевелить плечом, которое приятно заменяло Антону Михайловичу подушку.

Потом они расположились возле шоссе, за одним из тех деревянных столов с дощатыми скамейками, которые заботливые дорожники соорудили для шоферов, чтоб было где выпить и закусить. Неподалеку от шоссе, вросшие колесами в землю, стояли три пассажирских вагона. Стояли они, как бы образуя громадную букву «П». Стекла в окнах были давно выбиты, и по вагонам разгуливал ветер. На крышах росла трава, кусты, а вокруг торчали огромные лопухи и колючие репейники.

– Интересно, как эти вагоны сюда попали? – недоумевал Каштанов. – Здесь же нет рельсов и в помине.

– В нашей стране много загадочного, – рассудительно высказалась Джекки. – Эти вагоны, наверное, использовались здесь как жилье для рабочих.

Рассуждая, она между тем доставала из сумки термос и всяческую снедь, которую прихватила из дому.

– Вы не против, если я буду называть вас Женя?

Разговаривали они как будто обычно, буднично и спокойно, но это только казалось. На самом деле их била внутренняя дрожь. Оба были как бы заряжены электричеством.

– Почему? – наливая кофе, спросила Джекки.

– Потому что все остальные зовут вас Джекки.

– Логично. Я не против, – согласилась она, – но можно тогда я буду называть вас не Антон Михайлович, а совесть нации?

– Когда мы наедине, разрешаю! – милостиво позволила «совесть нации».

Наступила пауза, но, как говорится, она была выразительней всяких слов. Женя и «совесть нации» буквально пожирали друг друга глазами. Потом Тобольская сказала:

– Приятного аппетита!

И они принялись пожирать еду. На некоторое время наступило молчание. Потом Каштанов опять звонил в клинику:

– Все в норме?.. Что?.. Даже заговорил?.. Что сказал?.. – Тут Каштанов хохотнул и, пряча аппарат, сообщил Джекки: – Больной попросил ветчины!

Еще раз возникла напряженная, опасная пауза. И вдруг грянул дождь, внезапный и сильный. Самым ближним укрытием оказались вагоны. Джекки накрыла еду салфеткой, и они помчались спасаться от ливня. В вагоне было полутемно. Дождь громко стучал по крыше, а в открытые в потолке люки поливал как из ведра. Под одним из люков внутри вагона росла елка.

Джекки предалась воспоминаниям:

– Я ведь выросла в вагоне. Он стоял около станции, в тупике. На окнах у нас висели занавески… Сейчас я словно в детство вернулась… У нас на семью было два купе, это считалось здорово. Мама работала диспетчером на сортировочной, и я засыпала под ее голос из динамика: «Вагон из Котласа – на седьмой путь».

– Есть такое выражение «барачное детство», – вставил Каштанов. Он слушал ее рассказ, но думал о том, как его тянет к ней. Он уже подзабыл, что такое бывает. Джекки это чувствовала, она сама испытывала неодолимую тягу к Антону Михайловичу.

– У меня было вагонное детство. В двадцати метрах от нас была каптерка электриков. Туда мы бегали в туалет и за водой.

– А отец?

Они перешли в другой вагон и спугнули стайку птиц.

– Отец был помощником машиниста. Сильно пил и замерз поблизости от нашего жилья между двумя цистернами… А чтобы добраться до школы, мне надо было пересечь двадцать шесть железнодорожных путей.

– Под поездами, под вагонами? – спросил Каштанов.

– По-всякому – и под, и через. Мама мне повторяла – если не хочешь жить вот так, в вагоне, ты должна всегда быть первой!

– Отличницей? – Каштанов был как натянутая струна.

– В школе золотая медаль, на факультете журналистики тоже была первой.

– Вы и сейчас первая! – любуясь женщиной, сказал Каштанов.

– Поцелуйте меня, пожалуйста, – вдруг выпалила Джекки.

Воцарилась неловкость. Наконец Каштанов решился и обнял Джекки. Она обхватила его за шею.

Тем временем дождь кончился так же внезапно, как и начался. После поцелуя Каштанов сказал:

– Какой это был замечательный дождь!

– И, главное, вовремя! – добавила Джекки…

Тем временем в город Крушин въезжала старенькая иномарка Никиты Каштанова, который не только сам ехал к отцу, но и вдобавок вез к нему свою мачеху, то есть Полюшко-Поле. Поперек шоссе висел плакат «Крушину – 500 лет».

Глава восьмая

Жигуленок Джекки подъезжал к Тихим Омутам.

Над Крушинским озером вновь парил разноцветный парашют, влекомый катером. Джекки остановила машину, они с Каштановым, как по команде, выбрались из нее, задрали головы и увидели, что на парашюте с камерой в руках висит Владик.

– Здесь обалденно! – завопил он сверху.

– Лично я ему завидую! – признался Антон Михайлович. – Ощущение, должно быть, потрясающее.

– Я тоже мечтаю так полетать! – отозвалась Джекки.

– А что нам мешает осуществить мечту? – молодецки воскликнул доктор.

Джекки обрадовалась:

– Решено, полетим!

– Обязательно! – поддержал Антон Михайлович и тихо добавил: – Только вдруг упадем в воду? Я не умею плавать!..

– Будете держаться за меня! – ободрила Джекки.

Каштанов немедленно ее обнял.

Она изумилась:

– Что вы делаете?

– Уже держусь за тебя!

– Но мы же еще не в воде! – попробовала сопротивляться женщина.

Естественно, последовал долгий поцелуй, который прервал зычный голос с небес:

– Джекки, мне это не нравится, что ты делаешь?

Джекки неохотно оторвалась от Антона Михайловича.

– А ты разве не видишь?

– Учти, я это снимаю! – орал парашютист.

– Снимайте обязательно! – крикнул в ответ Каштанов и прежде чем вновь прильнуть к Джекки пробормотал:

– С ума сойти!

Сверху доносилось:

– Джекки, немедленно прекрати. Я возмущен!

На пристани дома отдыха Владик уже избавился от строп парашюта, когда к нему подошла Джекки.

– Поехали в Москву! – сердито потребовал Владик.

– У меня болит нога, я еще не могу водить машину!

– Этого старого хрыча ты могла везти, а меня нет?

– Владик, не закатывай сцену ревности.

– Я хочу домой!

– Поедешь завтра! Сегодня вечером мы еще сделаем репортаж о празднике в городе. Не возвращаться же на студию с пустыми руками.

Оператор вспылил:

– Какие пустые руки! Я наснимал такое количество компромата про твоего бойфренда. Мало того что он стырил два миллиона, он ворует в кафе, спекулирует часами, с женщиной дерется, то есть с тобой, жене изменяет. Я же снял, как вы целуетесь среди бела дня! Это будет классный фильм для сериала «Жизнь замечательных людей».

– Уйди в тень, шантажист!

– Не уйду! – уперся Владик. – Я вообще люблю солнце!

В эти же минуты Каштанов расспрашивал капитана катера:

– Сколько стоит полет на вашем парашюте?

– Тысяча рублей за рейс. Это двадцать минут.

– А вдвоем полететь можно?

– Запрещено инструкцией!

К «самовару» подкатил потрепанный «опель», за рулем которого сидел Никита. На заднем сиденье расположилась Полина Сергеевна. Она отчетливо увидела, как неподалеку, на пристани, Антон Михайлович догнал молодую красивую женщину, обнял ее за плечи и что-то сказал. Что именно, Полина Сергеевна не слышала, но того, что видела, было для нее и без слов более чем достаточно.

А говорил доктор вот что:

– Я договорился с капитаном. Мы с тобой полетим на парашюте.

Джекки покачала головой:

– А не кажется ли вам, Антон Михайлович, что для нас обоих самое лучшее – это разбежаться в разные стороны?

Каштанов крепче сжал ее плечи.

– Я тебя прошу, очень прошу остаться! – И напрямую спросил: – Ты боишься меня?

– Да, боюсь, – так же напрямую сказала Джекки. – Но не вас, а себя…

Антон Михайлович понизил голос:

– А я хотел… собирался объясниться тебе в любви.

– А вы еще не объяснились?

– Это было лишь предисловие…

Полина Сергеевна и Никита наблюдали за этой сценой.

– Должен сказать, у вашего мужа недурной вкус, – с усмешкой оценил ситуацию Никита.

– Я эту сучку помню, – процедила сквозь зубы Полина Сергеевна. – Имела наглость явиться ко мне под видом репортера. Бесстыжая.

– Все наше поколение бесстыжее, – примиряюще сказал Никита.

Антон Михайлович так и не заметил визита семьи, он был слишком увлечен.

– Значит, полет на парашюте стоит тысячу, а если лететь вдвоем, то как минимум три тысячи, если не дороже!

– Что за странная арифметика? – удивилась Джекки.

Каштанов коротко объяснил:

– Потому что полеты вдвоем категорически запрещены!

Джекки продолжала сопротивляться, но, по правде говоря, слабо:

– Я ведь еще не согласилась лететь вместе с вами!..

И тут Антон Михайлович выложил главный козырь:

– Но ты ведь хочешь узнать, откуда я беру деньги?

Расчет оказался верным:

– Конечно хочу!

– Тогда подожди меня. Я быстро, только переоденусь. – Каштанов вынул из машины Джекки свой чемодан и потащил его мимо «самовара» в «чашку» – кабину для переодевания, установленную на пляже.

Тем временем в машине Полина Сергеевна приказала:

– Никита, отвези меня домой! Я не желаю этого видеть.

– С превеликим бы удовольствием, но я обещал отцу его проведать.

– Гнилое яблоко от гнилой яблони недалеко падает! – И мачеха вышла из машины, саданув дверцей.

Когда Антон Михайлович вышел из пляжной кабины и предстал перед Джекки облаченным в смокинг, та откровенно восхитилась:

– Откуда у вас здесь смокинг?

– По ошибке запихнул в чемодан вместо костюма.

– Вы просто щеголь.

– Я рад, что ты наконец это заметила, – нежно произнес доктор.

– Куда мы собрались? – поинтересовалась Джекки.

– Грабить богатеев!

Влюбленные шли мимо террасы дома отдыха, куда Каштанов приезжал на телеге. Сейчас здесь стояло несколько автобусов. Мужчина объявлял в мегафон:

– Желающие совершить экскурсию на празднование пятисотлетия города Крушина, садитесь в автобусы. Отправление через двадцать минут.

Нарядная толпа собиралась у автобусов.

Антон Михайлович на ходу говорил по сотовому аппарату:

– Кардиограмма?.. Вернулась в исходную?.. Пусть спит…

Джекки спросила:

– Что значит «в исходную»?

– Это значит, что кардиограмма стала такой же, как до операции, это важно.

В эти минуты рядом с парочкой возникла Полина Сергеевна:

– Добрый день, Каштан! Я приехала за тобой! – Джекки она подчеркнуто не замечала.

Каштанов замялся, затравленно переводя взгляд с одной женщины на другую.

– Я не могу уехать! Я дал подписку о невыезде!

Эти слова услышала подошедшая Варвара Петровна:

– Уехать домой я вам разрешаю!

– Вот видишь, дорогой, все складывается удачно. Я лучше тебя знаю, что тебе надо.

– Да… но я… я как бы не хочу…

– А… – издевалась жена. – У тебя ведь не легкий курортный романчик, а глубокое чувство.

– Глубокое чувство так скоропалительно не возникает! – Владик тоже не замедлил появиться.

– Поля, – доктору было тошно, – умоляю, не надо выяснять отношения, уезжай!

– Вы-то почему молчите? – поддела жена соперницу.

Джекки ничего не ответила.

Вмешался Никита, который стоял в стороне, но все видел и, соответственно, все слышал. Он понял, что отец нуждается в подмоге:

– Приглашаю поужинать всех! Я угощаю!

Но на приглашение никто не отозвался. Каштанов глазами поздоровался с сыном.

– Антон Михайлович, – мягко проговорила добродетельная Варвара Петровна, – эта интрижка все равно скоро кончится.

– Почему? – притворно возразила Полина Сергеевна. – Новой жене понравится варить ему по утрам овсяную кашу, покупать обезжиренный творог, следить, чтобы он не забыл принять лекарство против склероза, а спустя несколько лет, пардон, выносить за ним горшки…

Антон Михайлович и Джекки молчали.

Варвара Петровна приняла эстафету:

– Антон Михайлович, она моложе вас на много лет и, уверяю вас, есть исторический опыт, скоро-скоро она начнет вам изменять.

– Джекки, прошу тебя, – жалобно проканючил Владик, – изменяй со мной!

– Леди, я любуюсь вами обеими, – сказал Никита, – какие вы добросердечные, душевные!

А Полина Сергеевна добивала конкурентку:

– Если же вы рассчитываете на наследство, то промахнулись. Квартира принадлежит мне, дача его сыну – вот этой балаболке. И валютного счета у него нет. Он – голь перекатная!

Джекки и Антон Михайлович по-прежнему не произносили ни слова.

– Вношу уточнение, – серьезно проговорил Никита. – Дача принадлежала, принадлежит и будет принадлежать отцу!

– Кстати, – продолжала Полюшко-Поле, – он, ты еще этого, Каштан, не знаешь, – он уже и не директор Хирургического центра. Министр подписал приказ. Думаю, история с двумя миллионами ускорила решение о его снятии с должности. Так что он теперь… просто докторишка.

Джекки и «докторишка» будто онемели.

– Так ты едешь со мной или нет? – поставила вопрос ребром Полина Сергеевна, в упор глядя на мужа.

Вместо ответа Каштанов взял Джекки за руку и повел прочь.

– Никита, доставь меня, пожалуйста, на станцию! – попросила Полина Сергеевна.

– Дорогая мачеха! После того что вы тут устроили, идите пешком! – холодно отказал пасынок. – Тут рукой подать – всего двенадцать километров! – И Никита тоже удалился.

Полину Сергеевну выручила Муромова:

– Меня срочно отзывают в Москву. Я вас заберу с собой.

– Спасибо. Кстати, скажите – Каштанову что-нибудь грозит по вашей линии?

– Кажется, ничего. А вот та особа – угроза серьезная! Хищница! – И Варвара Петровна поглядела вслед удаляющейся парочке.

Две дамы направились к милицейскому автомобилю. Владик остался один и принял решение, популярное в нашем народе:

– Пойду напьюсь!

В бильярдной собралась вся веселая компания – охранник и гарем Ёжикова. Супермен демонстрировал им свое меткое искусство.

В дверях возникли Каштанов и Джекки.

– Господин Ёжиков, у меня мечта сыграть с вами, с таким маэстро…

Ёжиков вперился взглядом в джентльмена:

– Михалыч, ты ли это?

Доктор был строг:

– Господин Ёжиков, как вы видите, я с дамой, извольте соблюдать этикет!

Ёжиков спрятал улыбку:

– Извините, Михалыч!

– Вы хотели сказать – Антон Михайлович! – поправил Каштанов.

– Да, да, конечно, Антон Михайлович! – Ёжиков бросил взгляд на Джекки. – Должен заметить, дорогой Антон Михайлович, что для лодочника у вас изысканный вкус. Еще я должен заметить, что не играю даром!

– Я тоже! – с холодной любезностью ответствовал франт в смокинге.

Великая баталия гремела в бильярдной. Антон Михайлович произносил команды, мало понятные рядовым читателям и непросвещенным зрителям, но, очевидно, понятные пронумерованным костяным шарам, ибо те выполняли команды беспрекословно.

– Четырнадцатого от двух бортов в середину!

– Туза дуплетом в угол!..

– Оборачиваю к себе в среднюю!..

Одни шары с клопштоссом, то есть с треском, влетали в угловые лузы, другие – нежно и неторопливо падали в средние. Шары катились по зеленому сукну, огибая препятствия и опровергая законы геометрии.

Джекки смотрела на Антона Михайловича восторженными, зачарованными глазами.

В разгар битвы в бильярдной объявился Никита и направился к Джекки.

– Молодец старик! – от души высказался сын, оценив игру родителя.

– Он не старик! – тотчас парировала Джекки.

– Браво, Джекки! Но я, между прочим, играю посильнее отца, у меня глаз меткий, удар крепкий! А всем своим бильярдным штучкам и фокусам он меня обучил.

– Вы хвастун! – сказала Джекки.

– Есть немножко, – признал Никита.

Каштанов, обходя вокруг стола, ласково потрепал сына по загривку.

– Вам не надоело смотреть, как папочка раздевает этого купца? В студенческие годы будущий академик бильярдом деньги заколачивал и, говорят, неплохо существовал. Пойдемте в бар, дернем! – пригласил Никита.

Джекки мягко отклонила предложение:

– Отвяжитесь, Никита, пожалуйста!

– Жаль. Вы могли бы стать для меня очередной вечной любовью! – с иронией воскликнул Никита.

Тем временем игра закончилась. Сияющая Джекки зааплодировала и подбежала к победителю с поздравлениями.

Ёжиков продемонстрировал умение проигрывать. Он дал знак охраннику, тот поднес кейс. Ёжиков открыл его и вынул зеленоватые банкноты, которых в чемоданчике еще было немало. Затем положил две на сукно:

– Здесь сто пятьдесят долларов, которые я продул.

– Это ровно столько, сколько нам надо на полет! – шепнул победитель своей даме и церемонно поцеловал ей руку.

– Доктор, какой вы несовременный, – нежно сказала Джекки.

– Я исправлюсь! – пообещал Каштанов.

– Ни в коем случае! Не исправляйтесь, пожалуйста.

– Но, – продолжал Ёжиков, – за такую фантастическую игру вам, Антон Михайлович, полагается премия. Я добавляю еще сто баксов!

Гарем Ёжикова бурно восхитился щедростью хана. Каштанов спокойно взял выигрыш и спрятал в карман смокинга. Купюру в сто баксов он тоже взял.

– Господин Ёжиков, – добродушно попросил Антон Михайлович, – не будете ли вы столь любезны подать моей даме пиджак?

Поскольку в бильярдной было душно, пиджачок Джекки висел на спинке стула.

– С удовольствием! – Ёжиков подошел, снял со стула пиджак расправил и помог Джекки надеть.

– Спасибо, Леша, – вздохнула Джекки. – Сочувствую!

– Благодарю вас. – Каштанов сунул Ёжикову в руку зеленую бумажку. – Это вам сто баксов на чай.

Ёжиков принял доллары, воскликнул: «Молодец, Михалыч!» – и зааплодировал. Одобрительно прощебетал гарем.

– За такие бабки лучше бы я подал пиджак, – притворно огорчился Никита и обратился к проигравшему: – Вы не желаете, отыграться на мне, господин Ёжиков?

– Желаю!

На центральной площади Крушина, примыкавшей к озеру, юбилейное торжество бурлило вовсю. На старинном здании пожарного депо с красоткой-каланчой был прикреплен плакат «Крушину – 500 лет». Гирлянды воздушных шаров и разноцветных лампочек, которые уже горели, делали площадь праздничной. На украшенном флажками причале военный духовой оркестр наяривал марши. К причалу пришвартовался иллюминированный прогулочный кораблик, откуда посыпались на берег нарядные люди. Ларьки, киоски торговали сувенирами, спиртным, пирожками, сладостями. На краю площади стояли десятки автобусов и автомашин, которые привезли разодетых горожан, селян и отдыхающих. На сколоченной эстраде выступала самодеятельность в кокошниках и сарафанах, они старались перекрыть духовой оркестр, исполняя что-то национальное, народное. В толпе шныряли на велосипедах мальчишки. Вся водная гладь была запружена лодками. Какой-то лихач, как слаломист, делал между шлюпками головоломные зигзаги на скутере.

Очаровательная Джекки с микрофоном в руках и Владик с видеокамерой на плече только что сняли закладку камня, на месте которого неизвестно когда и на какие деньги должен быть сооружен монумент, посвященный славному юбилею города.

– Мы ведем репортаж из древнего Крушина. Сегодня – день рождения города, ему исполнилось пятьсот лет. На праздник съехались гости со всей округи, из столицы, из других городов России, из-за рубежа, – вещала Джекки.

В нескольких шагах от нее болтался, стараясь не попасть в кадр, счастливый Антон Михайлович.

Джекки вышла на берег, где готовились к старту водные велосипеды.

– Сегодня состоятся гонки водных велосипедов. А пока спортсмены готовятся к состязаниям, я хочу взять интервью у директора Крушинского заповедника Александра Борисовича Савельева.

Джекки знала кое-что о Савельеве, ночевала в его бывшем доме, но видела сейчас впервые.

– Александр Борисович, как становятся директором заповедника?

Савельев застенчиво улыбнулся. У него была какая-то особая, светлая улыбка.

– Случайно, наверное. Я окончил лесотехническую академию в Москве, почитай, тридцать лет назад, и сразу попал сюда. Лесничим работал, диссертацию написал… А потом предложили эту работу…

– Женились, обзавелись детьми, внуками? – спрашивала Джекки.

– Да, осел тут навсегда…

– А теперь покидаете этот край. Почему?

– Как покидаю? – изумился директор заповедника.

– Я слышала, вы продали свой дом в Тихих Омутах.

– Кому? – продолжал удивляться симпатяга-директор.

– Хирургу Каштанову.

– Антону? С чего вы взяли? Тошка – мой самый-самый друг, мы, почитай, с семи лет в дружбе, с первого класса. Он у меня сейчас гостит. Зачем ему покупать мой дом? Он может жить здесь всегда, сколько хочет. Это, почитай, все равно что его дом.

– Значит, у меня неверные сведения, – согласилась Джекки, раскусив каштановское коварство. – А что бы вы хотели сказать телезрителям в этот праздничный день?

Антон Михайлович слышал интервью с Савельевым и понял, что разоблачен.

Джекки поднесла микрофон к лицу Савельева.

– Да плохо у нас дело, – сокрушенно заговорил Александр Борисович. – Они хотят уничтожить наш заповедник, трассу тут намерены проложить скоростную, почитай, из Москвы в Питер.

– Кто они? – полюбопытствовала интервьюерша.

– Правительство, – объяснил Савельев. – Эта трасса – у нее ширина со всякими службами, почитай, двадцать километров, сотрет она нас с лица земли…

– Но ведь люди станут быстро ездить, – вставила Джекки.

– Трасса может обогнуть заповедник. Да, это станет дороже, но ведь уцелеет красота. Здесь же водятся лисы, медведи, даже рысь тут обитает. Но у нас начальники ведут себя на Родине, как оккупанты… Вы снимите здешнюю природу, чтобы люди поняли, какое злодейство готовится…

В этот момент Савельев увидел в толпе своего друга.

– Антон! – закричал он. – Где ты шляешься?

Он выхватил из рук журналистки микрофон и попытался представить Каштанова публике:

– Дорогие телезрители! Наш праздник посетил мой самый дорогой друг, которым гордится вся страна!.. Это – знаменитый…

Антон Михайлович испуганно отступал – телевизионная реклама никак не входила в его планы.

– Саша, Саша, не надо! – говорил он умоляюще.

Подскочила Джекки, отобрала микрофон у Савельева.

А тот продолжал сжимать друга в объятиях.

– Господи, все никак побеседовать не можем… Да, завтра Павел приезжает…

На линии старта уже выстроились водные велосипеды, спортсмены ожидали выстрела стартового пистолета. Шумела толпа болельщиков…

– Сейчас мы все в ожидании старта новых гонок. Ассоциация водных велосипедистов, – вела репортаж Джекки, – хочет добиться включения этих состязаний в олимпийскую программу…