Текст книги "Мюнхен и Нюрнберг"

Грезы сумасшедшего короля

Вряд ли вызовет сомнение мысль о том, что судьба государства во многом зависит от человека, держащего в руках кормило власти. Умственные способности, врожденный и приобретенный нрав, душевная сила государя, безусловно, составляют важные начала жизни подчиненного ему народа. Правитель, которого природа наградила такими похвальными качествами, как трезвый ум, твердый характер и хоть малая доля великодушия, способен прославить свою страну, и напротив, слабый, самолюбивый, неспособный масштабно мыслить монарх может лишить подданных того, что достигнуто веками разумного правления. К сожалению, правители, как и обычные люди, не ограждены от присущих человеку неприятностей, в том числе и от болезней. Ко времени вступления на престол пятого баварского короля некоторые члены династии начали проявлять признаки сумасшествия, увы, не миновавшего ни одной царственной фамилии. Странной формой помешательства страдала сестра Максимилиана II, принцесса София, которую всю жизнь мучила мысль, что она проглотила стеклянную софу. После того как ее старший брат женился на душевнобольной дочери прусского принца Марии Гогенцоллерн, родовой недуг Виттельсбахов усугубился.

Король Баварии Людвиг II

Буквально на глазах всего королевства началась и плачевно завершилась история Людвига, старшего из двух сыновей Максимилиана II, к несчастью, унаследовавшего больной разум. Биографы описывали молодого Людвига высоким, стройным, одаренным большой физической силой и обширными знаниями юношей со страстным взглядом, в котором уже с детства сквозило безумие. Если тело наследника трона развивала ежедневная гимнастика, то разум обогащали знаниями лучшие баварские учителя, причем эстетическая сторона воспитания основывалась на образцах мировой культуры, собранных в Мюнхене многими поколениями Виттельсбахов.

Баварские герцоги веками поддерживали стремление ко всему прекрасному: живописи, скульптуре, особенно к музыке и зодчеству. Обретя по наследству любовь к искусству, Людвиг имел неординарные личные качества, например фантазию, зачастую преобладавшую над рассудком. Царственные родители поддерживали бурное воображение принца воспитанием: окружили его артистами и художниками, одобряли увлечение преданиями и памятниками, которые в изобилии имелись вокруг в виде архитектуры, картинных галерей, прекрасных изваяний. Фамильные ценности, представляясь заветом предков и свидетельством избранности членов рода, невольно поощряли к совершенствованию. Неудивительно, что при таких обстоятельствах у принца сформировалось особое влечение к постройкам – страсть, побеждавшая голос разума и заставлявшая отвергать доводы министров. Она обходилась казне слишком дорого, хотя и не была столь безрассудной.

Воплощением мечты о монархическом совершенстве послужил сказочной красоты замок Нейшванштайн, позже признанный памятником эпохи. Похожая мысль тешила короля при возведении городского дома в виде летнего дворца китайского императора и других дворцов в столице и окрестностях. Особенным изяществом отличалась миниатюрная копия Версаля на озере Химзее. Для точного воспроизведения этой постройки Людвиг не раз инкогнито ездил в Париж.

Убранство его многочисленных резиденций, по словам современников, «превосходило всякое описание». С тонким вкусом была декорирована Политехническая школа. Созданная по проекту Нейрейтера, она представляла собой большое здание в стиле позднего Ренессанса. Необычайно длинный (260 м) фасад ровно в два раза превосходил высоту, что выдавало пристрастие архитектора к идеальным пропорциям. Облицованный гранитом нижний этаж выглядел так, словно держал на себе остальную, выполненную из простого кирпича поверхность. Над главным входом с ионическими колоннами была помещена витиевато оформленная латинская надпись, прославляющая создателя, то есть Людвига II: «Ludovico II, Bav. rege, aere publico extructum: artibus, scientiis». По верху текста скульптор поместил 46 медальонов знаменитых зодчих, математиков и натуралистов.

Замкнутый и крайне скрытный, Людвиг проявлял высокомерие, был неустойчив во взглядах, убеждениях и поступках, буквально набрасывался на дела и быстро их оставлял. Предпочитая одиночество, он проводил время в мечтах, что, безусловно, являлось недостатком для государственного деятеля, коим Людвиг стал в 19 лет. Его восшествие на престол совпало с австрийско-прусской войной. Бавария воевала в союзе с Австрией и, очень немного потеряв после ее разгрома, резко изменила отношение к Пруссии, поскольку король вдруг стал страстным поклонником Бисмарка. Последствия этой привязанности проявились в ходе разгоревшейся вскоре франко-прусской войны, в которой баварский корпус очень помог пруссакам. Будучи противником кровопролития, Людвиг II никогда лично не участвовал в боях, но любил победные торжества. Так, именно он первым выступил с предложением венчать Вильгельма I на императорство, видимо, увлеченный не политическими соображениями, а самим ритуалом коронации.

Крытый перрон станции мюнхенской железной дороги. Гравюра, середина XIX века

Справедливости ради стоит отметить, что при всех своих чудачествах Людвиг до конца жизни оставался правителем мудрым, находчивым, сообразительным, настойчиво отстаивающим интересы королевства. Не снискав славы на военном поприще, он проводил разумную политику и в результате сумел отстоять неприкосновенность собственных владений. Находясь в тени Пруссии, побежденная Бавария имела свободу гораздо большую, чем остальные германские государства. И в дальнейшем монарх ловко отражал попытки Бисмарка оказать влияние на баварские порядки. В связи с этим нетрудно понять, почему его подданные, исключая самых приближенных, обожали своего короля, проявляя преданность и благодарность за упорную защиту государственных интересов.

Площадь перед зданием железнодорожного вокзала. Гравюра, середина XIX века

Увлечения Людвига по праву заслуживали одобрения, ведь он тратил миллионы не на кутежи, а на постройки, высокохудожественные произведения, старался украсить страну, добиваясь для нее славы и богатства без кровопролитных войн и разрушений. Он искренне пытался развить в подданных возвышенный вкус и благородные потребности. Немалое значение имело то, что этим он привлекал в Баварию путешественников. Кроме того, деньги на строительство и приобретение ценностей поступали не из государственной казны, а из личных средств короля. Наконец он тратил деньги в своей стране и тем предоставлял работу тысячам ее граждан. За время его правления Мюнхен украсили не только дворцы, но и такие рациональные постройки, как железнодорожный вокзал, вокруг которого постепенно сформировалась красивая площадь.

Немало сил и средств Людвиг отдавал театру. Его царствование совпало с появлением опер Рихарда Вагнера – фантастического по своей популярности явления, которое хотя бы на время отвлекало простого человека от сложностей жизни. Люди толпами устремлялись на «Парсифаля», «Золото Рейна», «Нюрнбергских мейстерзингеров», где завораживающие мелодии уносили их в сказку. Ни самые лучшие декорации, ни мастерство актеров не могли лучше вагнеровской музыки передать течение реки, невообразимо прекрасные рейнские ландшафты, страх, предательство, благородство души, истинно германскую мощь и полноту души, которой, как представляли зрители, обладали их предки, а значит и они сами.

Площадь перед зданием железнодорожного вокзала. Гравюра, середина XIX века

Людвиг способствовал устройству театра в Байрёйте, где в то время жил композитор. Построенный для Вагнера и предназначенный для постановки только его произведений, он получил название Дома торжественных представлений (нем. Festspielhaus). Для широкой публики здание распахнуло двери в 1876 году, и первым спектаклем, конечно, стала одна из опер тетралогии «Кольцо Нибелунга». Воистину королевским великолепием изумляли варгнеровские спектакли в театре Мюнхена, привлекавшие зрителей со всех концов Европы.

По отзывам знатоков, прекрасная музыка Вагнера действовала на человека опьяняюще, а некоторые сравнивали ее с наркотиком. Мечтательная натура баварского короля покорилась ей целиком. Боготворя оперное искусство, преклоняясь перед самим композитором, Людвиг жил образами опер Вагнера: наряжался в лохмотья пилигрима из «Тангейзера», просил называть себя императором, пугал видом горного духа или, одетый в костюм Лоэнгрина, плавал в лодке по озеру в сопровождении лебедя. Однако и здесь сказался неровный характер, не позволявший подолгу останавливаться на чем-либо: разорвав дружбу с композитором, король все же не пожелал прекратить переписку. Рассказывали, что, бывая в театре, монарх сначала скрывался в ложе, предпочитая не видеть никого и не показывать себя; затем спектакли стали проходить при пустом зале в удобные королю часы. Однажды во время представления, будучи единственным зрителем, он заснул, действие прекратили, и после того, как государь открыл глаза, музыканты заиграли с того такта, на котором остановились.

Дружеские отношения связывали Людвига II со многими актерами и художниками, а с некоторыми он состоял в переписке, чаще анонимной. Именно так получилось с небезызвестным Захер-Мазохом, странности которого позволили установить новый вид состояния психики – мазохизма. Увлеченный эпистолярными романами этого человека, король назначил ему встречу в скалах Тироля, но пришел один и никому не поведал о подробностях свидания.

Баварцы долго мирились с причудами правителя, благо истинное состояние его душевного здоровья было известно немногим. Помимо разумной внешней политики, всех восхищала и пленяла склонность Людвига к покровительству. Расточаемые в адрес короля похвалы от художников и архитекторов, лесть приближенных, их нежелание вызвать скандал или утратить дружеское расположение главы государства явились причиной развития у Людвига психической болезни.

Несмотря на уединенную жизнь, о странностях монарха все же стало известно обществу. Такие черты, как излишняя стеснительность, боязнь общества, усилившись, привели к полной самоизоляции. Король заперся в замке, допуская к себе только самых близких людей. Он путал время суток, днем спал, а ночью бодрствовал, в одиночестве слушал музыку, заставляя артистов играть до изнеможения, или посылал букет возлюбленной принцессе Гизеле, по всеобщей тревоге поднимая всех обитателей дворца. Однако той нелегко давалось благорасположение владыки: подарки чаще посылались ночью, причем с приказанием вручить лично, поэтому ей приходилось вставать с постели, надевать парадное платье и принимать посла, исполняя весь положенный ритуал.

Воздержанный в молодости, пожилой Людвиг II объедался и пил слишком много вина. Предпочитая шампанское, он приказывал смешивать его с рейнвейном, добавляя по каплям фиалковое масло. На придворных обедах стол сервировался так, чтобы приглашенные были скрыты вазами и цветами, дабы король мог ощущать себя в одиночестве. В последние годы его персону очень редко видели на заседаниях государственного совета. Изредка навещая чиновников, Людвиг приказывал ставить перед собой экран, поэтому последний секретарь, как и некоторые вельможи, не знал своего короля в лицо. Министры докладывали, получая приказания через слуг, но даже такие своеобразные аудиенции случались все реже и реже. Монарх почти не слушал придворных, прерывал доклад из-за пустяка, начиная, например, читать стихи. В документах осталось упоминание об одном приближенном, которому было приказано являться к королю в маске, поскольку тот не выносил его лица. Другому слуге поставили на лбу черную печать как знак глупости.

Приступы бешенства Людвига не предавались огласке, поэтому лишь немногие могли видеть, как он пускался в дикие пляски, прыгал, рвал на себе волосы и бороду или, наоборот, цепенел, часами оставаясь на одном месте. Гуляя в парке, он кланялся деревьям, снимал шляпу перед кустарником, преклонялся сам и заставлял свиту сгибать спины перед воображаемой статуей Марии-Антуанетты. В поисках денег ему приходилось обращаться не только к собственному министру финансов, но и к другим, порой совсем не богатым лицам, подобным жандармскому офицеру. Когда полученная из казны сумма не удовлетворяла, король призывал на помощь дворцовую прислугу, формировал шайку, которой надлежало грабить банки Вены и Берлина. Отказ исполнять столь неразумные требования вызывал бурные приступы гнева, выражавшегося в жестоком обращении с придворными.

Из официальных источников известно, что 32 слугам из постоянного штата пришлось испытать побои лично от короля, многие были оскорблены словами, получили толчки и удары арапником. В короткий срок королем было издано три приказа о наказании розгами министров. Все имевшееся во дворце оружие пришлось спрятать, и тогда Его Величество приказывал выколоть ослушникам глаза, высечь, заковывать в цепи, посадить в несуществующую мюнхенскую Бастилию. Особо дерзкие выслушивали примерно такой приговор: «…содрать шкуру живьем, а потом бросить в озеро». Об исполнении приказаний докладывалось ежедневно, и люди благодарили Бога, что король не желал присутствовать на казнях.

В 1886 году странные поступки правителя начали обсуждаться на заседаниях совета, где было признано, что министрам в Мюнхене стала угрожать реальная опасность. После того как комиссия из четырех именитых психиатров объявила, что «Его Величество страдает запущенной и потому неизлечимой паранойей, с неизбежным исходом в виде слабоумия», чиновники решили прекратить вмешательство короля в государственные дела.

Людвиг узнал об этом от кучера и, тотчас собрав жандармов, пожарных, вызвав полк егерей, написал воззвание к армии, отдавая себя под ее защиту. Однако на следующий день докторам была назначена аудиенция, причем король держался спокойно и без волнения согласился «отдохнуть» в замке на озере Штарнбергер. Вскоре все газеты страны сообщили о произошедшей там трагедии: «Отправившись на прогулку с доктором, король дошел до берега и бросился в воду. Старый, преданный врач пытался его спасти, но борьба с молодым, физически сильным пациентом была неравной. Избив, а затем утопив профессора, Людвиг отошел еще дальше от берега и утонул сам…».

В отличие от старшего брата младший сын Максимилиана II Оттон известен истории только как предпоследний баварский король. В детстве очень подвижный, впечатлительный, он рано проявил способности к наукам. В дополнение к домашнему образованию принц поступил в университет Мюнхена и вначале учился охотно. Война с французами позволила ему проявить воинскую доблесть: Железный крест Оттон получил не по статусу, а завоевал на полях сражений. В мирное время былую страсть к наукам сменили увлечения иного рода. Бурные романы вкупе с обилием вина подорвали слабое здоровье принца и быстро привели к слабоумию. Став королем после смерти брата, он недолго наслаждался властью, вскоре уступив правление более разумным родственникам, хотя высокий титул сохранился за ним до конца жизни.

Студенческий рай в Баварском королевстве

К началу XIX века Бавария признавалась самым богатым германским государством. Ее столица, имея такую же славу, могла гордиться своими соборами, дворцами, парками, собраниями древностей, живописью и скульптурой. Мюнхен окружали живописные горы и множество чистых озер, в нем рекой лилось вкуснейшее пиво, но среди всей этой красоты не хватало того, чем уже давно обладали не столь крупные и гораздо менее богатые города. В блестящей, известной всей Европе столице Баварии не было университета. Собственно, он был, и уже давно (с 1472 года), но по воле основателей, герцога Людвига Богатого и папы римского, располагался в Ингольштадте.

В Средневековье учебные заведения Германии, особенно мелкие, не имели столь высокой репутации, как в эпоху Просвещения, и так же не были почитаемы профессора. Тогдашние преподаватели немногим отличались от содержателей приютов, предоставлявших студентам кров и еду. Едва ли преувеличением являлись рассказы о том, что воспитанники университетов получали знания в нагрузку к пиву и вину – продуктам, ценившимся гораздо выше, чем информация, надо сказать, довольно скудная в те времена. Не пользуясь уважением и среди горожан, доктора часто подвергались насмешкам. Даже в литературе XVIII века их изображали в виде заносчивых, вздорных, вечно ворчащих чудаков, обращавших на себя внимание разве что грязным платьем и всклокоченными париками. Не относясь к сливкам общества, они отвергали этикет и, не имея представления о светской беседе, могли часами разглагольствовать о своем предмете, не обращая внимания на скучающих собеседников.

К началу XVII века после глубокого упадка германские университеты испытали стремительный подъем. Так же быстро восстановилась репутация профессоров: их начали уважать и ценить, причем не только в родных стенах. Объяснением тому во многом послужило то, что в Европе открывались все новые и новые высшие учебные заведения, между ними возникало соперничество и к педагогам стали предъявляться иные, намного более высокие требования. В XVIII столетии крупные германские университеты, к которым тогда еще не относилось учреждение в Ингольштадте, служили примером для подражания. Профессора нередко принимали почести в таком неординарном виде, как серенады, которые студенты распевали под окном своего наставника, или факельные шествия и стояния – чисто германский ритуал, не раз производившийся нацистами для прославления Гитлера.

В течение XIX века репутация профессора поднялась от глубокого уважения до сентиментального обожания. Во времена третьего баварского короля любовь сограждан гарантировала ученому мужу неприкосновенность со стороны властей, и тот, не ограничиваясь кафедрой, вещал с трибуны, охотно входя в роль государственного деятеля. Стремление к идеалам основателя Берлинского университета Вильгельма фон Гумбольдта привело к тому, что высшие учебные заведения сделались вместилищем чистой науки, которая зачастую противоречила не только прикладным дисциплинам, но и здравому смыслу.

Все же только тогда немецкие ученые вышли за рамки местной популярности, обретя мировую славу в математике (Карл Фридрих Гаусс), физике (Вильгельм Вебер), химии (Юстус фон Либих), медицине (Роберт Кох и Рудольф Вирхов), философии (Куно Фишер), психологии (Вильгельм Вундт). Именно с них началось возвеличивание профессуры, чей литературный образ теперь представлял собой мудрую и благородную личность, подобную лектору из романа Пауля Гольбейна «Студент в Йене»: «Пожилой ученый с горящим взором вещал благодушно и вдохновенно; почтенная голова его, будто в ореоле, озарялась теплым солнечным светом, струившимся через окно. Студента охватило чистое чувство торжества, он ощущал себя оказавшимся в храме чистой науки и с радостной гордостью думал, что однажды станет в нем служителем».

Один прусский чиновник назвал университетских наставников «рыцарями, выполняющими священную службу во дворце Грааля, исполненном чистой учености». Восторженное поклонение толпы превратило профессоров из активных членов общества в отрешенных от мира людей, что, помимо прочего, подразумевало знаменитую рассеянность – качество, по мнению простого немца, присущее настоящему ученому:

 
Бредет, невзирая на холод,
В потертой шляпе, сюртуке,
Тяжеловат и, увы, не молод,
С седой головой и совсем налегке.
Не зная, где зонтик потерял,
Он слышит: «Профессионал!».
Да, наш профессор —
Кладезь знаний за скромной завесой
 

(Курт Тухольский).

Иногда какой-нибудь ученый в нарушение общепринятых норм появлялся на заседании местного совета или даже в рейхстаге. Однако уже к середине XIX века такие случаи стали крайне редкими, а вскоре прекратились совсем, ведь человеку с возвышенным призванием не полагалось отвлекаться на столь низкое занятие, как политика. Тем не менее даже самые именитые доктора находились на государственной службе, хотя и объявляли себя независимыми искателями истины. Сами университеты были обязаны властям за материальную помощь, без которой лаборатории не имели бы оборудования, библиотеки не пополнялись бы дорогими книгами, а студенты не могли бы рассчитывать на комнаты в общежитиях. Имея положительную сторону, денежная зависимость умаляла академическую свободу, считавшуюся отличительной чертой германской системы высшего образования.

Ингольштадтский университет сыграл неблаговидную роль в пору Реформации, когда здешняя профессура резко выступила против Лютера и его сторонников. Затем больше двух столетий это почтенное заведение находилось под влиянием иезуитов. В 1800 году Максимилиан-Иосиф, еще будучи курфюрстом, распорядился перевести все кафедры в ближайший к столице город Ландсхут, но вскоре и это показалось недостаточным, поэтому в 1826 году университет обосновался в Мюнхене, получив название в честь отцов-основателей: Людвига I и Максимилиана I.

Через 15 лет «форум наук», как именовал свое детище Людвиг, обрел здание, построенное в духе классического романтизма Фридрихом фон Гертнером. В начале следующего века к большому корпусу добавился малый, построенный на Амалиенштрассе, с элегантным модернистским фасадом и внутренним двором.

В начале следующего века Мюнхенский университет существенно расширился. В 1913 году в его состав вошла ветеринарная школа, на базе которой был открыт ветеринарный факультет. После Первой мировой войны, падения империи и провозглашения Веймарской республики профессора использовали кафедры для нападок на демократию в ее германском варианте. Несмотря на убедительные доводы лекторов, студенты воспринимали такие проповеди как реакционный вздор и внимательно прислушивались к призывам активистов Национал-социалистической партии. С приходом к власти Гитлера университетские профессора в общем поддержали его, но, как вспоминал доктор теологии Иосиф Пашер, «среди множества сияющих лиц, на которых издали читалась надежда на тысячелетний Германский рейх, некоторые не скрывали озабоченности, а отдельные персоны испытывали страх».

Проявив равнодушие в мирные годы, с началом войны студенты и преподаватели выступали против диктатуры, сначала изредка и тайно, а затем часто и открыто. Об одной из многих проходивших здесь акций напоминают листовки у главного входа во двор корпуса на Амалиенштрассе и ближайшая площадь Гешвистер-Шольплац. Будущий медик Ханс Шолль вместе с сестрой, будущим философом Софией Шолль, принадлежал к подпольной группе сопротивления «Белая роза», созданной при университете примерно в середине войны, когда немцы предчувствовали поражение. Члены организации печатали и распространяли тексты проповедей мюнстерского архиепископа фон Галена, пытавшегося развенчать расовую доктрину нацистов. Зимой 1943 года содержание листовок стало особенно резким, поскольку в них указывалось на Гитлера как на главного виновника сталинградской трагедии. Молодые люди призывали к восстанию и начали выступать открыто, разбрасывая листовки прямо в университетских аудиториях. После того как в Мюнхене прошла организованная ими студенческая манифестация, гестапо арестовало троих участников, в том числе брата и сестру Шолль. После нескольких дней допросов и пыток они были приговорены к смерти и вечером того же дня обезглавлены.

Разрушенные за годы войны здания университета обрели прежний вид очень быстро. В учебном процессе развитие происходило гораздо медленнее и началось лишь в середине 1960-х, когда открылся факультет евангелистской теологии, а через несколько лет – педагогический. В настоящее время на 19 факультетах Мюнхенского университета Людвига Максимилиана обучается около 44 тысяч студентов. Ежегодно свою alma mater покидает около 5 тысяч высококлассных специалистов; примерно треть из них направляется в науку, защитив в тех же стенах диссертации на степень доктора. Около сотни выпускников получают право преподавания в институте педагогики, а также на факультетах права и политической экономии, наук о Земле, математическом, физическом, химическом и фармацевтическом, биологическом, медицинском, двух философских (философия и история, филология и культура), евангелистско-богословском, католическо-богословском, ветеринарном, лесного хозяйства. Помимо фундаментальных наук, здесь преподают так называемые орхидейные предметы: православную теологию, историю и культуру Албании, Древнего Египта, Ассирии.

В составе университета свыше 50 научно-исследовательских институтов, большой ботанический сад, исследовательская станция химии продуктов питания и, конечно, огромная библиотека, открытая вместе с аудиториями в 1472 году. Физические исследования проводятся на базе лаборатории, расположенной в пригороде баварской столицы. Высоко в горах находится астрономическая обсерватория с зеркальным телескопом.

Университетский штат составляет 14 тысяч сотрудников, в том числе преподаватели, приглашенные из других стран. Не являясь единственным в городе высшим учебным заведением, он, как самый старый, показывает пример традиционного германского образования, славится научной школой и педагогами, многие из которых имеют мировую известность, а 12 штатных профессоров стали обладателями Нобелевской премии. В научной среде звание профессора университета Людвига Максимилиана считается особо почетным. Исследования выдающихся ученых Ю. Либиха, А. Байера, Р. Вильштеттера, Р. Куна внесли заметный вклад в изучение химии природных соединений. Студентам учеба здесь, кстати, бесплатная для иностранцев, гарантирует получение престижного диплома.

Страница из молитвенника императора Максимилиана с иллюстрациями Альбрехта Дюрера. Экспонат Баварской Государственной библиотеки, 1515

К востоку от чопорной Барерштрассе вокруг университета сформировался студенческий квартал со 100-тысячным населением далеко не почтенного возраста. Относящиеся к нему шумные Шеллингштрассе, Адальбертштрассе и Тюркенштрассе привлекают множеством книжных и антикварных магазинов, кафе и недорогих пивных. Несмотря на то что университетские власти выстроили для своих воспитанников 42 общежития, жилья не хватает, как, впрочем, и книг, ведь мюнхенские студенты – основные посетители Баварской государственной библиотеки на Кёнигсплац. Некогда ее подъезд украшали каменные статуи сидящих Аристотеля, Гиппократа, Гомера и Фукидида. Путешествие в мир литературы начиналось с мраморной лестницы, увенчанной галереей с 16 колоннами из того камня и медальонами с изображением тех же древнегреческих ученых. При входе в читальный зал посетители склоняли головы перед статуями основателей библиотеки Альбрехта V и Людвига I, построившего для нее великолепное здание в стиле дворцовой архитектуры раннего итальянского Возрождения. Внутренние помещения изумляли роскошью отделки, не разочаровывая и в отношении удобства.

Книжный фонд собирался в течение нескольких веков и к моменту открытия единого хранилища включал в себя 800 тысяч печатных изданий и 25 тысяч рукописей. Редкости, конечно, не выдавались на руки, но каждый мог полюбоваться ими в особом зале, где в специальных витринах под стеклом хранились, например, отпускные таблички римских солдат, извлечение из кодекса Теодориха Великого начала VI века, написанное на багровом пергаменте латинское Евангелие «Codex purpureus» IX века, крошечного формата Коран, написанный в XI веке требник императора Генриха II, спрятанная в грубом ящике Турнирная книга герцога Баварского Вильгельма с миниатюрами XVI века, нашумевший роман Боккаччо «Приключения благородных мужчин и женщин» с миниатюрами Фуке, часовник Дюрера с рисунками на полях, а также драгоценные вещи Анны Австрийской, супруги герцога Баварского Альбрехта V.

В настоящее время мюнхенская библиотека с ее 5 миллионами томов, число которых продолжает расти, является самым крупным книжным собранием в немецкоязычных странах. Ее фонд по-прежнему составляют старинные рукописи, дополненные современной литературой, в том числе обширной коллекцией трудов восточно-европейских, восточных и дальневосточных авторов. В том же районе, на площади профессора Хубера, находится еще один филиал университета. Заведение под названием Грегорианум является семинарией для подготовки католических священников и с 1840 года занимает красивое здание, построенное местным зодчим фон Гертнером.

В Эрциунгсинституте, появившемся рядом с семинарией примерно в то же время и благодаря тому же архитектору, когда-то получали надлежащее воспитание девушки из благородных семейств. Нарочито парадную архитектуру здания с внутренним двором и небольшим парком оживляют два фонтана. Выполненные в виде чаш, двухъярусные и неповторимо элегантные, они подчеркивают единство обеих половин площади и по виду напоминают источники на площади Святого Петра в Риме.