Текст книги "Ужасное наследство"

7

Годы институтской учебы пролетели на редкость быстро и необременительно. Как и мечтал, я получил отличное назначение по распределению в одну из лучших гинекологических клиник Москвы. Весть о моих превосходных операциях быстро распространилась по столице. И вскоре женщин, желающих делать кесарево сечение или другие операции по показаниям именно у меня, стало слишком много. Высокопоставленные чиновники умоляли, чтобы именно я оперировал их дочерей и жён. Все они обладали немалой властью и весом в обществе, так что довольно быстро я не только разбогател, но и стал самым молодым заведующим акушерско-гинекологического отделения престижнейшей клиники города.

Так проходила моя жизнь. Между врачеванием – светлой стороной, и растлением, смертью – обратной стороной добра. Я так и не обрёл знания, для чего демон пришел в наш мир. Но всему приходит черёд.

С отъездом из лесничества я потерял все связи с семьёй. Казалось, память у меня в то время работала выборочно. Я не вспоминал ни о родителях, ни о Софии, и это более чем странно. Раньше без сестры я не представлял жизни, но теперь зло проживало оную за меня и само решало, что нужней.

Всё изменилось мигом, в одну единственную секунду, когда я вновь встретил случайную вокзальную знакомую, девушку-гадалку. Прелестную цыганочку, что предлагала погадать мне на перроне ранним июльским утром. Поначалу издалека я подумал, что ошибся, но зверь во мне имел безотказный нюх. Каждому человеку принадлежит индивидуальный, только ему присущий запах, и нет двух одинаковых. Разве что мать и дочь пахнут подобно друг другу. Но для сравнения, аромат матери ближе к увяданию, а её дочери – свежее и изысканнее, и нет в нем слабой ноты тления.

Я не ожидал столкнуться с нечаянной ворожей в стенах престижной клиники для элиты. Вот и подумал сначала, что ошибся. Ведь восемь лет назад встреченная девушка была бедна, как церковная мышь. Хотя определённое богатство у неё всё-таки было и заключалось в её неземной красоте. Когда я прошёл мимо, сразу узнал – она. Сладкий запах ванили, молока и мёда в такой умопомрачительной пропорции принадлежал только ей. Может быть, так пахнет добродетель и чистота? Она не узнала меня. Солидный пожилой мужчина догнал меня в самом конце коридора и с подобострастной улыбкой стал упрашивать принять его дочь. Я смотрел на него, а самому хотелось схватить за горло старого лживого сукиного сына. Я интуитивно знал – она не дочь мерзкого похотливого самца. Он принудил её, купил у семьи за огромные деньги и обещание спокойной жизни в мегаполисе. Он топчет этот прелестный цветок еженощно и мечтает, чтобы красавица понесла от него дитя. Но уж не год и не два Бог не дает им ребенка. Я слушал его, а чёрная злоба поднимала голову всё выше. Но пришлось сдержать порывы. Я согласился, но его попросил остаться за дверью.

«Дочка ваша большая уже девочка», – произнёс я.

И он послушно, как китайский болванчик, закивал большой плешивой головой.

Она не вошла – впорхнула в кабинет. Я не слушал, что говорит цыганочка. Просто дышал её дыханием. Мозг пронзали вспышки боли, и в какой-то момент мне показалось, что потеряю рассудок. И в ту же секунду я понял, в чём предназначение сущности, которая вселилась в меня извне.

«Бог не даёт – даст дьявол…» – быстро прошептал я.

Она удивлённо вскинула бровь: «Доктор, вы не слушаете меня?»

Я улыбнулся в ответ и приказал ей раздеваться. Хотя вовсе не нуждался в осмотре чудесной пациентки, но и подозрений вызывать не стоило. Для меня начался отсчёт нового времени.

* * *

Имя Шукар на цыганском языке значит красавица. Так звали мою необычную и экзотическую пациентку. Я мог бы сразу в ту же ночь убить её мужа или свести его с ума, но не стоило пока торопиться. Делая вид, что начал лечение, я задействовал все связи, и его на время удалили из Москвы по делам бизнеса. Обычно он всегда возил девушку с собой. Но в этот раз я вынудил его оставить Шукар дома, утверждая, что ни перелёт, ни переезд в её состоянии невозможен. Он убрался и освободил мне путь.

Я не хочу описывать подробности извращённого соития, только в ту ночь женщина не умерла, и моё семя проросло в ней и начало набирать силу. С самой первой секунды я слышал, как бился пульс потустороннего семени, и не говорите, что это невозможно. Оно росло внутри цыганки, и Шукар дурнела с каждым днём. Казалось, огромный червь высасывал её изнутри. Её былая грация и легкость исчезли, она двигалась, как больная старуха. А ещё девушка начала смердеть. Сначала запах был не сильно заметен – словно во рту сидел кариозный зуб. Но день ото дня он тяжелел и густел. Вскоре смрад стал невыносим, казалось, она гниёт изнутри. Но это всё мои ощущения – ощущения зверя. Не знаю, что чувствовали простые смертные. Только, когда цыганка шла по улице, люди огибали её, обходили стороной, словно на ней было клеймо отверженной, словно она была помечена дьяволом. Да ведь так оно и было.

Горячо жаждавший беременности муж внезапно резко охладел к ней. Казалось, он испытывает к некогда балованной женщине неодолимое отвращение и гадливость. Я мог бы вычеркнуть его из жизни, но мне было нужно, чтобы дитя – или что там росло и развивалось внутри несчастной, было защищено его деньгами и положением. Сначала всё шло гладко, и срок вынашивания перевалил за половину. Но внезапно самочувствие Шукар стало внушать мне большое опасение. Когда цыганка приходила в клинику на прием, то вся сжималась и съёживалась от отвращения к моим прикосновениям. Она отказывалась от еды и слабела с каждым днём. На все уговоры родных девушка не реагировала и только безучастно смотрела в одну точку.

Её супруг, который, в конце концов, перестал притворяться заботливым папочкой, выглядел до неприличия счастливым, когда я настоял на срочной госпитализации обременявшей его теперь жены. Как он когда-то вожделел, чтобы любимая женщина зачала ребёнка, так теперь он с той же страстностью мечтал избавиться от неё и ещё не рождённого дитя.

Я устроил Шукар в отдельную палату. Без разрешения заходить к ней не мог никто, кроме меня и опытной, надежной и не болтливой сестры-акушерки Марии Ефимовны. Она была женщина, проверенная во всех отношениях. Я надеялся на неё, как на самого себя. Ефимовна слыла человеком абсолютно беспринципным и страшно жадным до денег. К слову сказать, немалую их толику она бесперебойно получала от наших махинаций с абортными материалами и плацентой. Короче, тётушка целиком и полностью состояла на службе у дьявола.

Так вот, Шукар находилась под должным присмотром, и я успокоился. Ничего не предвещало ужасного исхода, который не преминул произойти. Ещё хорошо, что разгребая горы документации, мне пришлось задержаться в клинике допоздна. Ближе к полуночи резкий звонок местного телефона буквально выбросил меня из служебного кресла. Ефимовна не говорила, а визжала в трубку. В издаваемых ей звуках уже слышались нотки зародившегося безумия. Я бросил совершенно бесполезную трубку и кинулся в бокс Шукар. Мчась по коридорам клиники, я знал, что уже не успею. Тот пульс, что я слышал с первой секунды, как отпустил семя извне, стал прерывистым и слабел с катастрофической быстротой.

Я ворвался в палату и увидел повсюду кровь. Стены и пол, кровать и тумба рядом с ней – всё было запятнано кровавыми брызгами и мазками. Визг Ефимовны перешёл в еле слышный сип и доносился из примыкавшей к палате ванной комнаты. Дверь была прикрыта, и там горел свет. Я быстро подошёл к двери и распахнул её настежь. Монстр во мне завыл и взбесновался от злобы. Эта дрянь, эта неблагодарная девица всё испортила. Почему же у твари не было предчувствия, что она может замыслить что-то и исторгнуть «чёртов плод»? Когда вернулся прежний я, то много раз задавал себе этот вопрос, но ответ ведь лежит на поверхности: в мир должно было выйти не чудовище по внешности, а чудовище по внутренней сути. То, что вытолкнула из себя Шукар, проткнув чресла огромной вязальной спицей, оставленной ненадолго отлучившейся Ефимовной, невозможно представить человеку со здоровой психикой. Даже в самом страшном ночном кошмаре не привидится гадкое воплощение вселенского зла. Оно копошилось в луже крови меж ног умершей женщины, шипело, плевалось и непереносимо смердело. Ефимовна сидела, привалившись к стене, как большая дурашливая кукла с широко расставленными ногами. Её глаза, казалось, вывалились из орбит. Пора было заканчивать жуткое шоу. Я взял смрадный комок в руки, и острая ненависть к миру людей пронзила меня. Но я не мог дать волю отчаянию. Палату необходимо было привести в порядок. Ефимовна своё предназначение уже выполнила. Я не собирался оставлять свидетеля в живых, но для уборки помещения старушка послужила. А потом той же ночью тихо умерла от инфаркта. С патологоанатомом я договорился, и за бутылку хорошего армянского коньяка в заключении о вскрытии Шукар он зафиксировал смерть от аневризмы аорты головного мозга.

Я тайком похоронил не рождённое дитя ада далеко за городом на Новорижском шоссе. Может, поэтому так часто по ночам там стали происходить автомобильные катастрофы.

Каждую ночь в течение месяца в мегаполисе умирали женщины. Тупицы-врачи начали трубить о новом вирусе, но этим вирусом была ярость чудовища. Я мечтал умертвить всех вокруг, порой забывая об осторожности. Вот тут и ворвалась в мою жизнь сестра, несчастная София.

О, Господи, зачем ты ей позволил найти меня в огромном городе?

8

Как и говорил, я месяц бесновался от злобы и отчаянья, сея смерть в ночной столице. Будто невидимая пружина сорвалась и запустила адскую машину уничтожения. Только одно могло остановить зверя – женщина, но особая. Как в песне: «Я ищу в этом городе женщину – единственную, свою». Кто она, было известно только пришлому злу, жившему во мне. А пока все перепробованные особи оказались пустышками, негодными для его замыслов вместилищами человеческой плоти.

Поздний звонок в дверь не удивил меня, хотя я жил затворником и свёл скудное общение только к контактам с коллегами по работе и больными. Сладостная дрожь и ужас охватили всю мою сущность. Зверь знал, что за неоткрытой ещё дверью его ждёт вожделенная добыча, а меня ужасало озарение, что сладостная добыча – моя сестра! Что за жестокий жребий привёл Софию к порогу ада? Или то было предначертано, когда две наши бабки развлекались со старинными книгами и заигрались с чёрным колдовством? А может гораздо раньше сам нечистый, писавший дьявольские труды, заложил судьбы на жертвенный алтарь?

Так что, поворачивая задвижку замка и открывая дверь, я знал, что на пороге стоит та, кого так жаждал спрятанный во мне монстр. Моя сестра София! От её вида моё дыхание сбилось. Она стала прекрасна. За годы разлуки из четырнадцатилетнего подростка сестра выросла в женщину чудесной красоты. Высокая стройная блондинка с прозрачными голубыми глазами на иконописном лице, которое будто светилось изнутри. Кожа была свежа и чиста, как у младенца, а запах сводил зверя с ума от охватившего вожделения. Он хотел прямо на пороге наброситься на неё и мучить. Мучить молодое сладкое тело, причинять невыразимое блаженство, доводить до умопомрачения.

Но голос крови был сильнее, и тварь присмирела. Увы, не навсегда! Что мог сделать я – жалкое ничтожество для того, чтобы она ушла, исчезла, если чудовище во мне ликовало. Я мог только ненадолго отсрочить приближающееся несчастье, впитывать в себя радость встречи, излучаемую сестрой любовь и пытаться навсегда запомнить её счастливой.

София долго пеняла мне, что я совсем пропал из жизни семьи. Рассказывала о родителях и о произошедших в местечке событиях. Я слушал в пол уха, просто наслаждался звуком её голоса, улыбкой, грацией жеста, которым она поправляла пряди роскошных длинных волос. До позднего вечера мы говорили и не могли наговориться. Усталость брала своё, а я боялся уснуть. Я пытался помешать дьяволу, но проиграл поединок потустороннему присутствию. Той ночью, как ни странно, чудовище проявило несвойственное ему сострадание и отключило моё сознание, так что очнулся я только ранним утром.

София спокойно спала в комнате, где я оставил её. Спящая сестра выглядела ангельски прекрасной. На лице играл лёгкий румянец, губы приоткрылись, и зубы блестели матовым перламутром. София спала, а я сидел возле её постели, как часовой. А она спала, спала и спала. Вот тогда страх начал сжимать мне сердце. Сестра не просыпалась. Поначалу я осторожно попытался разбудить её. Затем всё сильнее. Я похлопал Софию по щекам, потряс за плечи – она спала. И тут с запозданием я почувствовал, что не ощущаю в себе больше чужеродного присутствия. Я – это я, а демон исчез! Ужас пробрал меня до костей. Что произошло с сестрой ночью? Почему нечто покинуло моё тело? Я терялся в догадках. Через двое суток тщетных попыток разбудить Софию, я начал понимать, что разум сестры не вынес встречи с инкубом. Она впала в летаргический сон.

О летаргии до сих пор нет у медицины однозначных знаний. Она так и остаётся пока неразгаданной загадкой. Забвение и бездействие – вот что значит летаргия. Врачи её называют заболеванием мозга, которое делает вас уставшим.

Да, образование мне помогло. Я мог делать необходимые процедуры, чтобы поддерживать жизнь в теле человека в летаргическом сне. Вот чего добивался демон, когда заставил меня связать жизнь с медициной. Но самое ужасное открытие меня ещё ожидало впереди. Пока же моё существование ограничилось работой в клинике и уходом за сестрой. Зонды, капельницы, уколы – так и шла бесконечной изматывающей полосой череда дней. Я не имел возможности нанять сиделку. Впутывать в страшную историю, подвергать кого-то ещё опасности – нет, мне хватало жертв. А вдруг София очнётся в моё отсутствие? И останется ли она человеком? Мысли терзали меня постоянно. Я чувствовал – зло не исчезло. Оно вернётся, и возвращение его будет неожиданным и страшным.

* * *

Проходили дни, месяцы, но ничего не изменилось в состоянии Софии. Разве что, румянец совсем пропал с её чудесного лица. Она стала такой лёгонькой, что я частенько на руках относил её в ванную. Как-то бережно моя сестру, я заметил, что у неё наметился небольшой животик. Но сразу не придал этому особого значения. Ведь София совсем не двигалась, а за её искусственным питанием я строго следил. Но с каждой неделей она прибавляла в талии, и пора мне было уже перестать обманывать самого себя, закрывать глаза на очевидный факт. София была беременна, и даже не стоило говорить, кто отец ребёнка! Жуткий монстр, что владел моим телом. Моё сознание расщепилось в один момент. Одна часть требовала убить сестру немедленно, другая необдуманно надеялась, что всё разрешится благополучно. Я слушал сердцебиение плода, и не замечал в его ритме никаких отклонений. Наоборот, тихий, но чёткий ритм словно завораживал меня.

«Хочу жить! Дай мне жить!» – эти слова постоянно преследовали мой слух в утробном биении. И я говорил себе, что ужас закончился, больше не произойдёт ничего плохого. Ребёнок родится нормальным, София очнётся от зачарованного сна, и мы будем жить долго и счастливо. Так я проуговаривал себя до срока родов.

Мне ничего иного не оставалось, как задействовать всё влияние и связи, чтобы уложить Софию в клинику. Я не имел возможности провести подобную операцию в домашних условиях. Наконец, час икс наступил.

В операционной я справился один и за анестезиолога, и за медсестру, и за хирурга. Не мог же я рисковать чужим рассудком и жизнью, не зная, что произведёт на свет несчастная сестра! У меня дрожали руки, а внутри всё трепетало от страха перед неизвестностью. Операция проходила в обычном порядке. Состояние Софии было стабильным и не внушало опасения. Делая надрез на матке сестры, я неистово молился: «Господи, только бы не ужасного монстра выносила в себе бедная девочка!» И какое же счастье я испытал, когда извлёк на свет очаровательного младенца.

Это была девочка, абсолютно здоровая без видимых отклонений. Единственное, что насторожило меня: дитя не закричало, когда я шлёпнул его по крохотной попе. Она лишь широко распахнула необыкновенные фиалковые глаза. И я погиб. С той минуты я стал рабом, инструментом, подданным, безвольной тряпкой – не знаю, как ещё себя назвать, прелестной крохи. Я с трудом оторвался от ребёнка, мне срочно пришлось заняться Софией. Закончив оперировать, я отвез сестру в реанимацию, а сам не смог покинуть клинику и просидел всю ночь в детском отделении, не отводя взгляда от малышки. Она большее время спала, но если её глазки открывались, то пристально, с не младенческим разумом разглядывали меня. И какой же зачаровывающий у неё был взгляд! Я пропадал в её фиалковых глазах, у меня просто отключался рассудок. Когда ребёнок засыпал, я удивлялся, думая, что прошли минуты, а пролетали часы.

Наутро в детское отделение вихрем влетела реанимационная сестра Аннушка. Она сбивчиво прошептала мне на ухо: «Она очнулась, скорее, скорее, Андрей Григорьевич!»

Ну, вот и познакомились, дорогой читатель. Андрей – это я, Ваш покорный слуга. Бабушка назвала меня в честь апостола, пыталась защитить от нечистой силы святым именем. Это всё равно, что махать чесноком перед вампиром – глупое поверье. Но продолжу, ни к чему отвлекаться, когда не знаешь, сколько тебе отпущено.

Вместе с Анной я поспешил в бокс, где лежала сестра, и нашёл Софию в полном сознании. Крупная дрожь сотрясала её худенькое тело.

Увидев меня, она приподняла с подушки голову и горячечно зашептала пересохшими губами: «Убей её, Андрюша, убей чудовище! Убей! Убей! Убей!»

Аппаратура бешено замигала и начала противно пищать.

«Электрошок! Адреналин!» – выкрикнул я, как безумный.

Полчаса мы с Анной пытались реанимировать сестру, посылая разряды тока в её неподвижное тело и делая массаж сердца. Увы, всё было тщетно. Моя помощница заметила, что со мной не всё в порядке, и пробовала остановить меня. Тянула в сторону от кровати за полу халата и причитала: «Хватит, Андрей, хватит! Она умерла!» Я, казалось, обезумел от горя. Упав на колени возле любимой сестры, я заливался слезами, и горечь переполняла всё моё существо. Я давился этой горечью. Мне хотелось исторгнуть её из себя, выблевать, как несвежую еду. Анна, усевшись прямо на пол, тихо плакала в углу. Я не знаю, сколько прошло времени, только вся наша жизнь пронеслась перед моим мысленным взором. Детские шалости и секреты, смех сестры, поворот её головы, загадочная полуулыбка и то восхищение и обожание, с которым она всегда смотрела на меня.

Вот так не стало моей дорогой Софии.