Текст книги "Тайна царского фаворита"

А Аня уже привычно приступила к обязанностям медицинской сестры, подменяя погибшую девушку. В этот раз она гораздо лучше справилась с перевязками, сама простерилизовала инструмент и даже под руководством второй сестры рискнула сделать раненым несколько уколов.

Приехавший в Гиреево для осмотра пациентов врач нашел Анину работу вполне удовлетворительной.

Как ни странно, агент Сыскной полиции Стукалин прибыл из Москвы намного раньше, чем судебный следователь из ближайшего уездного города.

Сыщик сразу же отправился туда, где накануне был обнаружен труп несчастной девицы. Появившийся через два часа следователь, напротив, не выразил желания ползать по мокрым после вчерашнего дождя лесным полянам, предпочитая в теплом доме у камина опрашивать всех пациентов и персонал гиреевской лечебницы и составлять подробные протоколы.

Поскольку Елена Сергеевна и Анна Афанасьевна покойную девицу почти не знали (Аня так даже ни разу ее не видела) и ничего, кроме как о ночных криках и о своей безуспешной попытке поймать преступника, женщины рассказать не могли, с ними следователь побеседовал накоротке в первую очередь. Набросав протокол, он забрал вещи убитой, включая дневники и письма, и с чистой совестью отпустил дам в Привольное.

Урядник давно вернул дамам их экипаж, но старая лошадка, непривычно много потрудившаяся накануне, еле-еле переставляла ноги и, несмотря на все усилия старика-возницы, ползла крайне медленно. После вчерашнего ливня сильно похолодало, а обе женщины, покинувшие дом в Привольном накануне теплым солнечным утром, были в легких платьях. Пришлось прихватить из Гиреево шерстяной плед, которым они укутались, чтобы не слишком замерзнуть в экипаже, продуваемом ветром.

– Не думаю, что от судебного следователя в этом деле будет большой прок, – говорила Елена Сергеевна, глядя на неспешно проплывавший вдоль дороги лес и поправляя бахрому пледа. – Слишком уж у него статичная манера расследования – сидит сиднем в усадьбе, ведет беседы и ждет, что убийца сам к нему придет и покается. А сыскной агент сразу же направился в лес, чтобы осмотреть место убийства. Чувствуется хорошая сыщицкая хватка, такой человек, без сомнения, хоть что-нибудь, да найдет.

– Ну, следователь тоже не лишен энергичности, – фыркнула Анна. – Пока он со мной говорил, без конца ходил по комнате из угла в угол, да что там ходил – бегал, громко стуча каблуками. И мелькал перед глазами взад-вперед, взад-вперед, быстро говоря на бегу… Вопросы сыпались то справа, то слева, и наконец мне стало казаться, что я нахожусь среди целого табуна обезумевших следователей…

Елена Сергеевна рассмеялась, но тут же вновь стала серьезной.

– Знаешь, о чем я подумала, – сказала она. – Здесь становится слишком опасно. Мало того что нас в Привольном призраки замучили, так еще и убийства женщин в округе продолжаются. Это вообще не шутки. В силу обстоятельств хорошо бы пригласить в Привольное кого-нибудь из надежных людей. Нам не помешала бы хоть какаято охрана…

– Охрана? Ты имеешь в виду – пригласить надежного сторожа? – спросила Анна. – В деревне можно нанять какого-нибудь старичка для охраны в ночные часы.

– Старичок из деревни будет благополучно спать ночами на крылечке усадьбы под сенью танцующих нимф в обнимку с берданкой. Лучше, если в твоем доме поселится кто-нибудь из гиреевских офицеров. Например, штабс-капитан Салтыков. Как-никак он наш добрый знакомый…

– Леля, только, пожалуйста, не рассказывай, как он держал меня на руках и приносил мне шоколадки, когда я была малюткой. Это было слишком давно. Честно говоря, теперь мне трудно воспринимать его как близкого друга. Тем более он служил вместе с моим мужем, а Алеша погиб предположительно от руки кого-то из сослуживцев, – ответила Аня с непонятным раздражением.

– Неужели ты подозреваешь Валентина? – удивилась Елена Сергеевна. – Он ведь сам пришел к тебе и рассказал правду о смерти Алексея. Без него ты ни о чем и не узнала бы.

– Кто знает, какие он преследовал цели? Я больше никому не верю, кроме тебя. И потом, ты сама всегда утверждала, что нет таких дел, с которыми женщины не смогли бы справиться самостоятельно, без помощи мужчин.

– Да, но есть такие дела, с которыми боевому офицеру-фронтовику справиться проще, чем мирным людям. И дело тут вовсе не в дискриминации женщин. В моменты опасности реакция у военных быстрее, и, согласись, они лучше владеют оружием и приемами рукопашного боя. Хотя бы в силу своего опыта, – парировала Елена. – У меня просто нет привычки вскакивать по тревоге и бежать на врага с оружием наперевес. Я могу в критической ситуации потерять пару драгоценных минут…

– В этом ты права, – не стала спорить Аня. – Ладно, я подумаю и, может быть, приглашу Салтыкова в Привольное, хотя, согласись, присутствие в доме постороннего мужчины будет нас стеснять. Но только сегодня я ничего решать не хочу. Давай сначала как следует оправимся после вчерашнего потрясения.

Когда экипаж подкатил к крыльцу привольнинского дома, оказалось, что там у двери рядом с няней стоит старуха в черном платке и, брызгая вокруг себя водой из склянки, мрачно бормочет:

– Сгинь нечистый дух из нашего дома, из всех мест, щелей, дверей и углов, закоулков и потолков, из всех, из всех мест. У нас есть Господень Крест, с нами Дух Святой, все святые с нами…

Няня, обернувшись к приехавшим, сделала страшные глаза и знаками показала, чтобы не мешали. Видимо, ей удалось-таки зазвать знаменитую Сычиху, чтобы та прочла свои магические заклинания. Возле знахарки крутился огромный черный котище. Анна протянула было руку, чтобы погладить его, но кот совершенно недвусмысленно дал понять, что он здешним обитателям не ровня и фамильярности не позволит.

Закончив заклинание, черная старуха повернулась и, игнорируя присутствие Елены Сергеевны, впилась взглядом в лицо Анны. Та побледнела и затрепетала, как березовый листок, под буравящими ее черными глазами. Сычиха вытащила откуда-то из складок своей бесформенной одежды кусочек воска и, не сводя с Анны взгляда, сурово произнесла:

– Ну, здравствуй, раба Божья Анна. Есть крест на тебе?

– Да, – пролепетала Аня непослушными губами.

– Покажь-ка, – потребовала знахарка.

Аня вытащила из-под воротничка золотой крестик на цепочке.

– Добро, – кивнула Сычиха и зашептала на воск, – знаменуйся, раба Божья Анна, крестом животворящим – одесную и ошую. Крест на тебе, рабе Божьей Анне, крест перед тобой, крест за тобой, крест диавола и все враги победиша. Да бежат бесове, вся сила вражия от тебя, рабы Божьей Анны, видевшей, яко молнию, крестную силу опаляющую…

Дочитав это заклинание-молитву, закончившуюся троекратным «аминь», Сычиха прилепила размятый в пальцах комочек воска на крестик Анны и сказала совсем иным, спокойным, певучим и добрым голосом:

– Все, дитятко, отныне нечистая сила тебе не страшна – зла она причинить не сумеет. Духов не бойся, людей бойся, от лихого человека зло прийти может. А ты, касатка, – обратилась она вдруг к Елене Сергеевне, – прими-ка эту водичку…

В руках Сычихи словно по волшебству появилась еще одна склянка.

– На, возьми, вылей в чашку, прикрой платком да поставь возле образа Богородицы. Пусть стоит три дня. Матушка-Богородица во всех бедах заступница, всем помощь пошлет. А ежели кто рядом с тобой скажет, что худо ему, сбрызни этой водой три раза.

С этими словами Сычиха спустилась с крыльца и пошла было по тропинке, но вдруг оглянулась и так же пристально, как Анне, взглянув в глаза Елене Сергеевне, сказала:

– Ты в тайне за мужа тревожишься. Не тревожься, касатка, живой он и здоровый. Скоро с ним свидишься. Потерпи недельку-другую.

И старуха вновь заковыляла прочь. Котяра, потянувшись, спрыгнул со ступеньки и поплелся за своей хозяйкой.

Три женщины молча смотрели знахарке вслед. Первой опомнилась Елена Сергеевна:

– А ваша Меланья-то Божьим именем заклятья творит, – задумчиво сказала она няне.

– А то! – подтвердила та. – Стала бы я ее к дому приманивать, кабы она бесовским колдовством занималась. А в Божьем имени греха нету. Все мы у Господа помощи просим, да только не все умеючи… Надо бы еще заупокойный молебен в церкви заказать – за душеньки убиенных воинов Алексея да Петра, дедушки Нюточкиного. Глядишь, покой на наш дом и снизойдет… Вот только батюшка из гиреевской церкви все хворает – как дочку его, поповну молодую, убили, он никак не оправится. Случается, что по три дня службу служить не может…

– Господи, как мне вдруг спать захотелось, – прошептала Аня. – Я прямо с ног валюсь.

– А ты пойди, дитя, ляг в постельку и усни, – посоветовала няня. – Это заговор Сычихи в действие приходит. Апосля разговора с ней всех в сон так и кидает. А потом проснешься и сил вроде вдвое прибавилось. Я тоже сосну часок. Мне и так бесперечь не можется, и немудрено – все мерещится, что девица с перерезанным горлом вокруг дома бродит да в окошки зыркает, того гляди, накинется, Господи, спаси! А теперь морок уйдет, да только и силушки последние вытянет, уходя. Одно остается – помолиться да соснуть, отдых себе дать. И вы бы, Елена Сергеевна, отдохнули после всех передряг…

ГЛАВА 14
Елена

Вскоре в доме воцарилась полная тишина. Видимо, Анна и няня и вправду крепко уснули. Но на меня общение со знахаркой никакого снотворного эффекта не возымело, может быть, потому, что этой ночью я наконец спокойно выспалась в гиреевской усадьбе, а может быть, потому, что Сычиха упомянула моего мужа, породив в моей душе некую смутную тревогу.

И откуда она узнала, что Михаил уехал в действующую армию и я так сильно за него тревожусь? Я ведь стараюсь ни с кем об этом даже не говорить. Удивительно проницательная бабка!

Я решила написать Михаилу письмо. Конечно же, ни о каких призраках, а тем более убийствах писать я не собиралась. Не хватало еще, чтобы там, где опасно, где немцы могут вот-вот в очередной раз прорвать линию фронта, Миша забивал бы себе голову моими проблемами. Пусть думает, что у меня все хорошо…

«Я по приглашению Варвары Филипповны гощу у нее в Гиреево и в соседнем имении Привольное, где живет одна из моих подруг. Полагаю, что пара-тройка недель, проведенных в деревне, пойдут мне на пользу. Тут дивный лесной воздух, парное молоко, да и общество подобралось на редкость приятное, так что место это вполне подходящее, чтобы укрыться от суетной московской жизни. Вовсю наслаждаюсь покоем и должна сказать – безделье отлично сказывается на нервной системе… »

Написав эти строки, я отвлеклась. В доме явно что-то происходило. Мне чудились какие-то едва слышные, невнятные звуки, а стремление постоянно быть начеку уже начало входить у меня в привычку.

Схватив браунинг, я отправилась в обход по рано уснувшей усадьбе. Теперь-то было светло, не то что ночью, и незваных гостей можно будет как следует рассмотреть.

Знахарка Меланья обещала, что нечисти нам бояться больше не нужно, только лихих людей (а этой странной женщине почему-то хотелось верить). Впрочем, не знаю, кто способен принести больше зла – бестелесный призрак или загадочный незнакомец (может быть, тот самый лихой человек и даже страшный убийца!) с непонятной регулярностью посещающий старую усадьбу.

Обойдя первый и второй этажи, ничего подозрительного я не обнаружила, но ощущение тревоги меня не оставляло.

Да уж, идиллическим картинам сельской жизни не часто удается придать столь острый элемент драматизма. Знал бы Михаил, во что выливается этот отдых в деревне – ненасытные комары, одичавшие собаки, кровожадные убийцы, привидения, сельские знахарки, – и это еще не все!

Те, кто считает, что сельская жизнь отличается лишь спокойствием и размеренностью, глубоко ошибаются. И в лесной глуши можно найти множество приключений, только нужно знать, где искать… Нет, я очень хочу назад в цивилизацию, от дивного лесного воздуха меня уже тошнит.

Вернувшись к неоконченному письму, я рассеянно дописала его, витая мыслями где-то далеко… Итак, я проверила оба жилых этажа, но не побывала на чердаке, на который меня и без того давно тянет. Ведь наш призрак частенько заглядывает именно туда, топает там, стучит, двигает тяжелые вещи… Может быть, он и сейчас прячется где-то под крышей. Нужно же узнать, что ему там надо? Боюсь, не судьба мне провести остаток дня в праздности и безделье…

Аня, помнится, говорила, что ключ от чердака давно потерян, значит, дверь скорее всего открыта и вход на чердак с незапамятных времен свободен… Поднимусь-ка я по лестнице призрака в его тайную обитель.

– У нас есть Господень Крест, с нами Дух Святой и все святые с нами, – повторила я слова, услышанные от Сычихи, и, прихватив на всякий случай оружие, пошла по рассохшимся ступеням лестницы наверх.

Дверь чердака, как я и предполагала, была приоткрыта. Я осторожно проверила, не прячется ли за ней некто опасный, но никого не обнаружила.

Чердак, основательно забитый старым барахлом, собственно говоря, чердаком не являлся. Некогда это была жилая мансарда, или, как принято говорить в русских помещичьих домах, мезонин. Вероятно, в те времена, когда в доме проживало множество народу и каждая свободная комната была на счету, наверху устроили весьма уютную спаленку для какой-нибудь гувернантки или прижившейся в доме бедной родственницы, согласной на местечко под крышей.

С тех пор на стенах чердака сохранились выцветшие пожухлые обои, а на небольшом полукруглом окошке так и висела пропитанная пылью древняя шелковая штора. С течением лет, как я понимаю, усадьба основательно обезлюдела, недостатка в свободных помещениях уже не наблюдалось, и комнату под крышей превратили в чулан для ненужных вещей.

Среди допотопных шкафов, комодов и перевернутых стульев с торчащими ножками стояли какие-то сундуки и потертые кофры, шляпные коробки, пустые багеты и мутные зеркала. Из угла выглядывал гипсовый Аполлон, стыдливо прикрывшийся фиговым листком. На всем лежал слой пыли, даже отбитый нос Аполлона приобрел темно-серый оттенок, но в отличие от пыли винного погреба здешнюю пыль трудно было назвать нетронутой.

Там и сям на запыленных предметах виднелись следы разной степени свежести. Вот на крышке кофра отпечатались чьи-то пальцы. Вот на зеркале полоса, оставленная краем чьей-то одежды, словно, проходя мимо, человек небрежно задел зеркальное стекло полой и смахнул с него часть пыли.

Да, Аня явно заблуждалась, когда уверяла меня, что в последние десятилетия сюда не ступала нога человека. Не только ступала, но даже и не слишком бережно…

Приглядевшись, повсюду можно было обнаружить пятна воска, накапавшие с чьей-то свечи (уж в то, что это духи палили здесь свечки, я не поверю никогда в жизни!). Ящики комода задвинуты неровно, словно кто-то в них рылся, а потом закрыл кое-как. Некая вещь была укрыта плотной холстиной, задранной с одного бока. Ей-богу, это чья-то рука небрежно откинула холст, когда любопытный нос под него залезал.

Ну что ж, и мне не грех полюбопытствовать, что там такое припрятано.

Я подняла холстинное покрывало и увидела под ним старинную тонкой работы колыбельку орехового дерева с резными ангелочками в изголовье… Перед моими глазами сразу, как лента в кинематографе, побежали картины семейного счастья, царившего в Привольном в те времена, когда в колыбельке сладко посапывал какой-то малыш…

Загрезившись, я не сразу поняла, что в поле моего бокового зрения попало нечто тревожное – за моим плечом рисовался черный человеческий силуэт…

Резко обернувшись, я выкинула вперед руку с пистолетом и… свалила старый портновский манекен на одной ноге, скромно притулившийся возле витой этажерки. Опрокинувшись, манекен зацепил еще и этажерку, а та потащила прислоненную к ней гладильную доску…

Все это должно было рухнуть с оглушительным шумом, но задолго до меня кто-то сбросил на пол бумаги, тетради, папки и мелкие коробки, прежде лежавшие, вероятно, на полках этажерки. Этот ворох бумаги приглушил удар.

Вытащив из общей кучи пару тетрадей, я обнаружила в них упражнения по грамматике и диктанты, исписанные, судя по каллиграфии, неверной детской рукой лет сорок-пятьдесят назад.

За этажеркой, манекеном и гладильной доской, как оказалось, скрывался объемистый дорожный сундук, замок с которого был безжалостно сбит и праздно болтался сбоку на полуоборванных петлях.

По следам, оставленным вокруг сундука и на крышке, можно было предположить, что его недавно двигали, открывали, а потом замаскировали мелкими предметами вроде манекена и этажерки, чтобы не бросался в глаза. Я, естественно, тоже не удержалась, чтобы не откинуть крышку.

Вещи, лежавшие в сундуке, были совершенно бесцеремонно перерыты, перевернуты и превращены в единую беспорядочную кучу, но первый же предмет, попавшийся мне на глаза, оказался форменным военным кителем старого образца. Некогда белоснежный, китель слегка пожелтел, да и позолота погон потускнела. Вероятно, это было обмундирование Аниного деда, воевавшего в прошлом веке с турками за свободу братьев-славян.

Следующей моей находкой оказался футляр с допотопными однозарядными пистолетами. Дуэльный набор дворянина. Ткань, которой футляр обтянули изнутри, была безжалостно распорота ножом.

Стало быть, некто, рывшийся в этом сундуке, искал какой-то небольшой предмет, из тех, что можно спрятать под обивкой оружейного футляра. Предмет или документ – скорее, все-таки документ – здесь легко разместилась бы бумага, и даже не одна.

Что ж, вполне вероятно, что как раз бумаги с какими-то записями и были нужны нашему призраку (знать бы еще, что в них написано!). И уж конечно, это не души усопших тормошили чужие пожитки, а кто-то вполне осязаемый… Вот только неизвестно, преуспел ли он в своих поисках.

Прежде чем закрыть сундук, я машинально (вероятно, из обычного женского стремления к гармонии) принялась приводить в порядок распотрошенные вещи – каждый мундир следовало вытрясти от пыли и аккуратно сложить по правилам дорожной укладки, чтобы не замялась линия плеча и не переломились погоны.

Встряхивая очередной китель, я почувствовала, что во внутреннем кармане что-то есть. Расстегнув пуговку клапана, я обнаружила там золотой медальон. Такие медальоны обычно хранят память о возлюбленных – портрет или локон – и раскрываются при нажатии невидимой кнопки.

С замком медальона удалось справиться быстро, и мне открылись спрятанные внутри овальные миниатюры – портреты офицера с благородным волевым лицом и молодой женщины, чем-то похожей на Нину и Анну.

Без сомнения, это были портреты Аниных бабушки и дедушки, хотя трудно было называть так совсем молодых и красивых юной красотой людей. Аня к слову упоминала о каком-то утерянном медальоне с портретом любимой, принадлежавшем ее деду… Наверняка та самая вещица. Странно, что никому не пришло в голову как следует осмотреть карманы графской одежды.

Впрочем, теряя близкого человека, психологически очень тяжело разбирать его вещи, напоминающие о привычках умершего и хранящие его запах… Мне показалось, что старые мундиры до сих пор пахнут крепким трубочным табаком, старомодным одеколоном и дорожной пылью, словно еще вчера хозяин носил их на своих плечах. Вероятно, Анина бабушка, овдовев, была просто не в силах открыть крышку этого сундука.

– Здравствуйте, господа! – поприветствовала я прежних хозяев усадьбы, с интересом смотревших на меня с портретов. – Рада вас видеть. Я гощу в вашем доме, чтобы помочь вашей внучке и наследнице Анне. Она единственная из вашего рода, кто еще жив. Не оставляйте ее своим покровительством!

Произнеся свою прочувствованную речь (ведь если у этой усадьбы имеется Genius loci, как говорили древние, то есть добрый гений, дух-хранитель этого места, то это наверняка Анин дед, и именно его следует просить о заступничестве), я, извинившись перед хозяином, прихватила из его сундука военный полевой бинокль. Борцам с неизвестным злом нельзя забывать о должной экипировке. Надеюсь, дедушка это поймет и не обидится за самоуправство.

Теперь можно было бы отправиться вниз, и если Аня проснулась, вручить ей мою находку – медальон с портретами предков. Но не успела я захлопнуть крышку сундука, как за моей спиной раздался другой хлопок – это закрылась дверь чердака. И вдруг в двери повернулся ключ, запирая замок снаружи!

Тот самый давно потерянный ключ не только оказался в замке, но и был повернут чьей-то рукой, запирая меня на чердаке, а потом извлечен из замка…

Я почувствовала, что мне становится дурно. Говорят, в жизни все повторяется, но этот случай по своей таинственности далеко превзошел историю с винным погребом. Все-таки то происшествие можно было хоть как-то объяснить без мистики, с использованием обычных логических выводов – в погребе был сильный сквозняк, вот дверь и захлопнулась; ключ оставался снаружи в замке, от удара двери выпал, но, выпадая, задел какие-то внутренние зубцы замка, от чего замок сработал… В качестве рабочей гипотезы вполне годится.

Но сейчас дверь явно закрыли и заперли! А ведь снаружи никого не было, я сама это проверила, обходя дом с браунингом в руке. Невольно вспомнишь о призраках! И если бы я еще не позволила себе только что столь фамильярно обратиться к бывшим хозяевам! Может быть, они посчитали это за обиду и решили меня проучить? Но все же для хозяина дома манера весьма странная – постоянно запирать гостью в разных подсобных помещениях. Даже если эта гостья позволяет себе совать нос, куда ее не просят, подобные шуточки кажутся смешными только один раз…

Испытывая слабость в ногах, я опустилась в стоящее подле меня кресло, и тут же взвилась, потому что торчавшая из кресла пружина с наслаждением впилась в… как бы поэлегантнее выразиться… в ту часть моего тела, которая оказалась для нее доступна. Эту недружелюбную акцию тоже можно было бы расценить как проделки дедушки и задрожать от страха, но у меня, наоборот, просветлело в мозгу. Злость всегда придавала мне сил.

Почему нужно бесконечно валить на несчастных призраков все то, что здесь происходит? В конце концов я давно подозреваю, да что там подозреваю, просто уверена, что эти злые козни – дело человеческих рук.

Да, я обошла дом и никого не обнаружила, но неизвестный злодей мог войти в дверь и подняться к чердаку чуть позже, когда я уже с увлечением разглядывала содержимое дедушкиного сундука. А ключ от чердачной двери этот мерзкий злодей мог давно-предавно утащить, потому-то Аня и не знает, куда этот ключ подевался…

Я кинулась к замочной скважине и приникла к ней сперва ухом, а потом глазом (как досадно, что через замочную скважину нельзя одновременно и смотреть и слушать!). Но, увы, все мои усилия оказались тщетными. Конечно, я так бездарно потеряла несколько драгоценных секунд, погрузившись в размышления, а злоумышленник воспользовался ими и скрылся…

Ну и пусть, подумаешь! Полагает, наверное, что напугал меня до смерти. Наивный! Что, собственно, такого страшного случилось? Выбраться с чердака – пара пустяков, в крайнем случае открою окно и буду звать на помощь. Рано или поздно меня кто-нибудь услышит и выпустит. Но прежде всего стоит поискать запасной ключ с внутренней стороны – ведь из погреба я освободилась именно таким образом. Милая старушка была Анина бабушка, предусмотрительная и заботливая…

Однако на этом пути меня поначалу ждало разочарование – никакого маленького гвоздочка, на котором висел бы ключик, как в погребе, рядом с дверью я не обнаружила. А если ключ хранится в одном из ящиков разнообразных комодов и шкафов, в изобилии представленных на чердаке, или в бесчисленных коробках и коробочках, искать его можно до второго пришествия!

Так, спокойствие, вооружимся логикой… Во времена бабушки-хозяйки далеко не все шкафы и коробки были уже свалены на чердак, а ключ от двери удобнее все же прятать где-то рядом с дверью… Что бы сделала я в таком случае? Засунула бы ключ под порожек или за наличник, если бы там нашлась подходящая щель.

Грубоватый резной наличник со старомодными завитушками оформлял дверь, похоже, еще с тех времен, когда здесь были жилые комнаты. Наверное, какой-нибудь крепостной мастер учился воплощать в дереве сложные мотивы рококо, и первые, еще несовершенные образцы хозяева распорядились использовать не в парадных покоях, а там, где интерьеры попроще…

Подтащив кресло с торчащими пружинами к двери, я с некоторой опаской влезла на вредоносный предмет обстановки и запустила руку за верхний наличник, туда, где деревянные завитушки поднимались выступом вроде кокошника, оставляя за собой глубокую щель.

Логика меня не обманула – там и вправду лежал покрытый пылью и паутиной ключик, но прежде, чем мне удалось его нащупать, я обнаружила еще один предмет, гораздо более громоздкий.

Это была старинная тетрадь в кожаном переплете с медной застежкой. Воистину моя экспедиция на чердак была чревата многими сюрпризами…

Поборов в себе желание сразу же углубиться в чтение старинного манускрипта (если бы и там оказались упражнения по грамматике, написанные нерадивым учеником в осьмнадцатом столетии, было бы очень обидно!), я прежде всего попробовала, подходит ли к замку ключ.

Не без усилий с моей стороны и дикого скрежета со стороны замка дверь все же открылась. Выход был свободен, можно смело спускаться по лестнице на волю, но прежде я раскрыла тетрадь и жадно впилась в полувыцветшие строки…

Да, записи сохранились не идеально, кое-где страницы были размыты влагой, тронуты плесенью, прогрызены мышами, основательно приложившимися к кожаной обложке, а заодно не побрезговавшими и текстом. Но все же прочесть можно было еще много, а записи оказались таковы, что у меня просто сердце сжалось от прикосновения к жгучей тайне. Надо немедленно показать старинную тетрадь Анюте, она-то как никто должна быть заинтересована в раскрытии семейных тайн.

Прихватив тетрадь, браунинг и медальон с портретами и повесив себе на шею бинокль, позаимствованный у героического дедушки-графа, я чуть не кубарем скатилась по ступенькам. Если все же предположить, что именно дух дедушки запер меня на чердаке, то большое ему за это спасибо – он, вероятно, хотел мне помочь обрести рукописное сокровище в кожаном переплете.

Я уже добежала до второго этажа и только-только собиралась повернуть с лестницы в коридор, как меня остановил дикий крик… От неожиданности я выронила браунинг, и он запрыгал вниз по ступеням. Господи, да что же такое происходит в этом доме?

Кричала Анна, стоявшая в простенке у лестницы…