Текст книги "Ладомира"

Византию орден Золотого креста предпринимал множество крестовых походов, но

подчинить её своему влиянию полностью не удавалось. Византийцы лишь платили дань

ордену. Наконец при жизни ландмейстера фон Хогерфеста амбициозные планы Авиньона

были претворены в жизнь: Византия приняла Логоса, и главой её церкви стал ставленник

Верховного епископа.

В былые годы саксонцы часто тревожили венедов набегами: грабили, отбирали

урожай, уводили пленных. Но никогда не видели, чтобы боги дикарей кружили по небу в

золотых колесницах и крушили ряды рыцарей огненными стрелами.

Ландмейстер решил, что необходимо отписать письмо не только магистру (о его

смерти ландкомтур ещё не знал), но и в Авиньон, самому Верховному епископу Григорию

IX.

В Хаммабург постепенно стекались силы ландкомтура Эрика фон Линсбурга.

Комтур Конрад фон Анвельт со своими людьми переправился через Альбу и встал

лагерем подле стен орденского замка.

Комтур отдал распоряжение своему секретарю со всем тщанием описать и оценить

военную добычу его подразделения. Затем комтур приказал помыть, накормить и привести

в порядок пленников, сам же отправился в женский шатёр, где содержались молодые

красивые девушки, среди них и Ладомира.

Молодая женщина поразила комтура своей покорностью и сговорчивостью, он

прекрасно понимал – красавица намерена выжить. Войдя в шатёр, фон Анвельт

придирчиво взглянул на неё. Ведь дикарке предстоит отправиться в замок к самому

ландмейстеру, а может быть, разделить с ним ложе. Комтур удовлетворённо причмокнул

и приказал маркетантке приготовить девушку к особому случаю. Маркетантка не

удивилась приказу – дикарка была хороша и желанна, стало быть, фон Анвельт

приготовил её в подарок вышестояшему чину.

Комтур Конрад фон Анвельт отправился к своему непосредственному командиру

Эрику фон Линсбургу, также ставшему походным шатром подле Хаммабурга. Он

намеревался предоставить Линсбургу отчёт о захваченной добыче, пленниках и потерях.

Состояние здоровья Линсбурга было тяжёлым, многочисленные раны кровоточили и

доставляли сильнейшую боль. Однако ландкомтур нашёл силы принять своего

подчинённого. Он лежал на походном ложе, укрытый шерстяным одеялом. Тело его

покрывали окровавленные повязки.

Войдя в шатёр, фон Анвельт опустился на одно колено перед ложем командира.

– Рад видеть, что вам уже лучше, мой ландкомтур! – бодро произнёс фон

Анвельт. Тот в ответ слабо улыбнулся.

– Хвала Логосу, всё обойдётся… И я ещё посчитаюсь с дикарями… – слабо

произнёс фон Линсбург.

– Так и будет, мой ландкомтур! – по-военному отрапортовал Конрад. – Я принёс

отчётность о добыче, захваченной у венедов.

Комтур протянул командиру пухлый свиток. Тот жестом указал на походный стол,

на котором виднелось уже несколько подобных отчётов.

– Я уже разговаривал с рядом комтуров, Конрад… – задумчиво произнёс фон

Линсбург. – Скажи, что ты думаешь о появлении венедских богов на поле брани?..

Конрад усмехнулся.

– Если бы они были сильны, что испепелили бы наше войско в прах! Однако этого

не произошло! В величии Логоса нет сомнений!

– Надеюсь, твои люди думают также…

– Разумеется, мой ландкомтур! – заверил Конрад. Он не стал рассказывать

командиру, что в рядах лучников, пехотинцев и вспомогательных войск пробежала-таки

волна страха и сомнения – они спешно покидали поле боя, дабы укрыться в лесу.

Выходя из шатра патрона, комтур подумал: «А может дни его сочтены? И мне

стоит-таки преподнести Хогерфесту в дар красавицу?.. Не ровён час должность

ландкомтура освободится… Хогерфест, оценив прелести дикарки, поможет мне подняться

верх по иерархической лестнице ордена…»

Конрад спешно вернулся в свой шатёр, приказал привести к нему Ладомиру.

Девушка предстала его взору в новой чистой рубахе с чисто вымытыми распущенными

медовыми волосами. Комтур не удержался, приблизился к пленнице и дотронулся до её

волос. И произнёс на протоязыке венедов:

– Идём, я отведу тебя к твоему будущему хозяину. Постарайся ему понравиться.

Это сохранит тебе жизнь, а мне позволит воплотить свои амбициозные планы.

Ладомира с опаской посмотрела на Конрада.

– Кто он? – не удержалась она от вопроса.

– Ландмейстер Фридрих фон Хогерфест! – последовал ответ.

Молодая вдова закрыла лицо ладонями и всхлипнула.

Конрад рассмеялся.

– Не бойся! Ландмейстер отнюдь не чудовище! Если ты понравишься ему, то

проведёшь остаток дней безбедно. И помни: от тебя требуется покорность во всём…

Он нежным прикосновением приподнял подбородок Ладомиры, заглянул в её

небесно-голубые глаза.

– Я уверен, ты сделаешь правильный выбор. Учти: за непослушание, дерзость,

непочитание Логоса – смерть!

Глаза пленницы наполнились слезами.

Комтур оставил девушку и прошёлся по шатру.

– Хочу поделиться с тобой тайной: Хогерфест до сего дня не смог зачать сына.

Все знают, как это гнетёт его. Если ты родишь ему мальчика… – заговорческим тоном

произнёс Конрад. – Ты понимаешь, какую силу обретёшь?

– Да… – дрожащим голосом подтвердила Ладомира, подумав о том, что уже

беременна от Лесьяра. Однако срок слишком мал.

– Но знай своё место!

Пленница кивнула.

– В случае удачного стечения обстоятельств, будешь докладывать мне обо всём,

что творится в замке. Ты готова?

– Да…

Таким образом, комтур рассчитывал ублажить Хогерфеста и обрести в замке

верную шпионку.

Комтур не просчитался: голубоглазая дикарка пленила ландмейстера, и он

проводил с ней все ночи подряд. Пленница вела себя покорно, предвосхищая каждое

желание своего хозяина. Конечно, Хогерфест имел наложницу. Но после того как разделил

ложе с Ладомирой, утратил к ней всякий интерес и отослал в швейную мастерскую.

Через несколько дней Хаммабурга достигло печальное известие: магистр Генрих

фон Бассенхайм скончался. Хогерфест вместе с маршалом Куртом Саксонским спешно

отправились вниз по Альбе в Магдебург. Перед отъездом ландмейстер приказал

мажордому лично приглядывать за его новой наложницей, обучать её саксонскому языку,

этикету. А швеям – изготовить для прекрасной дикарки подобающие её новому

положению платья.

Ландкомтура же перевезли в его родной Линсбург, где к разочарованию Конрада

фон Анвельта, он пошёл на поправку.

***

В Магдебург стекались все знатные рыцари ордена. Спешно прибыл и сам

Верховный Епископ Григорий IX в сопровождении богатой свиты, а также легата

Филиппа Орлеанского и почтенного епископа Бернара де Керпина, к которым особенно

благоволил.

Рыцарство оказывало особенное почтение ландмейстеру фон Хогерфесту, видя в

нём приемника главы ордена. Не сомневались в этом и адьюнкты покойного Бассенхайма.

Теперь же тело магистра, изъятое из ледника, покрытое благовониями замедляющими

разложение, стояло в кафедральном соборе города, куда тянулась бесконечная вереница

рыцарей, знати и простых приверженцев Логоса.

Маршал Курт Саксонский, с коим Хогерфест воевал ещё в Византии, стал его

глазами и ушами. Каждый вечер маршал докладывал ландмейстеру о настроениях среди

гостей и рыцарства. Слухи ходили разные…

Маршалу удалось узнать, что Верховный епископ перед предстоящим капитулом,

пользуясь своим влиянием, склоняет верхние чины ордена проголосовать за Бернара де

Керпина, епископа и члена ордена Золотого креста. Ибо Верховный епископ намерен

полностью подчинить своему контролю орден, и Керпин станет марионеткой в его руках.

Наконец настал день голосования. Члены капитула собрались в полном составе,

возглавлял его самолично Григорий IX. Он появился перед орденской братией,

облачённым в золотые одежды, от его головного убора исходило сияние драгоценных

камней. Охваченные религиозным экстазом, рыцари рухнули на колени, приветствуя

своего духовного лидера.

Хогерфест, понимая, что магистром ему, увы, не стать, сражённый величием

Верховного епископа, решил подчиниться судьбе. И удовольствоваться, как и ранее,

должностью ландмейстера.

Голосующие бросали в специальный сосуд шарики: золотой – за Бернара де

Керпина, белый – за Фридриха фон Хогерфеста. Керпин победил с перевесом в один

голос. И это позволило ему стать магистром ордена Золотого креста.

Новоявленный магистр выступил с благодарственной речью перед капитулом. Он

сообщил собратьям по ордену, что намерен перенести свою резиденцию из Магдебурга на

земли франков.

Вскоре после капитула, охотники-герулы, отягощённые добычей, возвращались в

свою деревню, что раскинулась подле быстрых вод Рейна. Путь их, как обычно проходил

мимо скалы Райнфельс. Неожиданно, взорам охотников, вместо привычной безжизненной

скалы, высушенной ветрами, предстал величественный замок.

Удивлённые охотники сбросили добычу на землю и, вознеся молитву Логосу,

решили разглядеть его. Замок являл собой высокую стену, забраться по которой не

представлялось возможным, даже со штурмовой лестницей. За стеной виднелись четыре

башни, по количеству сторон света, украшенные прозрачными кристаллами, которые

переливались в солнечных лучах.

Охотники обошли вокруг замка, намереваясь обнаружить ворота. Им это удалось:

ворота, окованные металлом, выглядели массивно и неприступно. Охотники снова

вознесли хвалу Логосу, и отягощённые добычей продолжили путь. Обо всём увиденном

они тотчас доложили местному бальи88. Тот лично отправился в лес и обнаружил

таинственный замок, как раз там, где и указали охотники – на горе Райнфельс, что в двух

лье от Рейна, где его течение делает крутой изгиб в виде петли.

На смерть перепуганный балья вскочил в седло и, ежеминутно поминая Логоса,

помчался в ближайший храм. Там он рухнул на колени перед клириком и поведал о

внезапно появившемся замке. Местная церковь учинила целое следствие и затем уже

сообщила о находке в Авиньон.

В замок отправились легат Филипп Орлеанский и новоявленный магистр ордена

Золотого креста Бернар де Керпин. Поборник веры, король франков Филипп Жестокий,

выделил им в помощь отлично экипированный отряд. Церковники терялись в догадках:

откуда взялся замок? И кто в нём обитает? Неужто сама нечистая сила, которая искушает

людей почитать языческих богов?!

88 Балья – блюститель закона.

Отряд достиг Райнфельса и встал подле него лагерем. Франки попытались отворить

ворота, но тщетно. Почти неделю церковники простояли подле стен замка, но попасть в

него так и не смогли.

Наконец прибыл искусный кузнец-маханик, который прекрасно разбирался во всех

механизмах. Он внимательно изучил ворота и вынес свой вердикт: они заперты изнутри.

Есть один способ проникнуть на территорию замка – выбить ворота тараном. Легат и

магистр посовещались, решив, что в замке все умерли либо от голода, либо от неизвестной

болезни, и отдали соответствующий приказ. Ворота поддавались ударам тарана с трудом,

но всё же спустя три дня разверзлись. Церковники, наконец, проникли в замок. Однако

действовали ни осторожно: вдруг из обитателей ещё кто-то жив? Но замок был пуст.

Последняя его обитательница, Эйр, покинула родные стены и присоединилась к

соплеменникам в Радогоше. Ещё какое-то время замок казался скалой под воздействием

защитной магии, но затем со временем принял свой истинный облик. Он-то и открылся

изумлённым охотникам, они даже не подозревали, что обнаружили древнее обиталище

языческих богов Йордгард.

Замок был переполнен золотом, серебром и драгоценными камнями неизвестного

происхождения. Некоторые изделия приводили церковников и магистра в восторг, так

искусно они были выполнены. Но часть украшений и предметов обихода, украшенных

древними рунами, явно языческого происхождения, магистр приказал переплавить.

Верховный епископ Григорий IX заслушал подробный отчёт Бернара де Керпина о

рейнском замке. Окружение Григория терялось в догадках. Наконец, Верховный епископ

пришёл к мнению: сам Логос силою своей открыл завесу над таинственным замком.

Значит, на то воля его. Кто обитал в нём не ведомо, возможно, древний языческий князь,

державший в страхе обширные земли Рейна. Властитель тот по воле Логоса канул в Лету,

и замок сей передаётся в собственность ордену Золотого креста. И быть ему орденской

резиденцией под названием Vexillum Logo, что означает в переводе с церковного языка:

Знамя Логоса.

Однако рядовое многочисленное саксонское, тюрингское, померанское, баварское и

датское рыцарство осталось не довольным результатами капитула. Оно считало, что

франки вознамерились перехватить всю власть и влияние в ордене и окончательно

подчинить его Авиньону. Тем паче всем были известны агрессивные настроения короля

франков Филиппа Жестокого. Он давно лелеял мечту о расширении территории своего

королевства. И теперь, когда магистром стал Бернар де Керпин, его планы смогут, наконец,

осуществиться. Взоры честолюбивого монарха были устремлены через Узкий пролив, к

острову бриттов. Там раскинулись неизведанные для франков территории. Лишь давние

саги норманнов, свеев и данов описывали эти неизведанные земли. Влияние на них

древних богов Авалона было слишком сильным, и орден доселе не решался осуществить

вторжение. Но после избрания магистром де Керпина расстановка сил в ордене

изменилась. Да и сам Верховный епископ был не прочь расширить свою паству и

пополнить сокровищницу своего Авиньонского дворца.

После переговоров Филиппа Жестокого с магистром де Керпином и самим

Григорием IX, было принято решение: в походе против бриттов будет участвовать

франкская часть ордена. Король же, инициировавший предстоящий поход, волею

Верховного епископа и магистра получил членство Золотого креста и специально

изобретенную для него должность Почётного прецептора. А это означало, что франкские

рыцари и высшие должностные чины на территории, подвластной королю, подчиняются

ему не только как правителю, но и как лидеру ордена. Поход против бриттов положил

начало расколу ордена.

***

По возвращении из Магдебурга Хогерфест не узнал Ладомиру, так она

преобразилась. В новом ярко-зелёном платье модного европейского кроя и сложной

причёской, состоявшей из множества хитро уложенных кос, наложница выглядела

подстать баронессе. Невольно у ландмейстера зародилось желание, не только обладать

Ладомирой на ложе, но и со временем приобщить её к Логосу. Фридриху хотелось, чтобы

она сама пришла к решению принятия новой веры и осуществила обряд инициации.

Проведя страстную ночь после длительной разлуки в объятиях наложницы,

ландмейстер отправился в домовую церковь, дабы посоветоваться с клириком. Он давно

подозревал, что клирик шпионит за ним в пользу Авиньона, и старался выказывать ему

всяческое почтение.

Фридрих вошёл в аскетичную домовую церковь и опустился на колени перед

небольшим алтарём, над которым висел золотой крест, символизирующий Логоса.

Ландмейстер сотворил молитву и поднялся – перед ним стоял клирик.

– Святой отец, выслушайте меня, – попросил Фридрих.

– Ты хочешь исповедаться, сын мой? – уточнил клирик.

– Нет, я хочу испросить у вас совета.

Клирик жестом пригласил Фридриха присесть на деревянную скамью, стоявшую

подле стрельчатого окна, украшенного цветным витражом в оловянном переплёте.

– Вы, наверняка знаете, что после похода на венедов, у меня появилась новая

наложница…

Клирик сцепил руки на своём пухлом животе и кивнул.

– Да сын мой, я видел эту дикарку. Не скрою: она красива… Что поделать, вы

молодой мужчина и ваша плоть требует удовлетворения. Устав ордена Золотого креста не

призывает к целибату89.

Фридрих постарался скрыть улыбку.

– Я хочу, чтобы она сама пришла к вере в Логоса и стала искренно почитать его…

– продолжил Фридрих.

– Похвальное желание… – поддержал его клирик. – Моя задача, как верного

служителя культа, возвращать заблудшие души язычников из тьмы и направлять к вечному

сиянию Логоса.

– Вы поможете мне в этом, святой отец?

Клирик сморгнул. До сего момента он обращал пленных венедов в свою веру, но

никогда о них лично ландмейстер не хлопотал. Клирик понимал: эта дикарка зацепила

Хогерфеста и надолго на его ложе.

– Эта женщина должна забыть своё греховное прошлое, полностью очиститься от

скверны.

– Да, святой отец, я отдаю её в ваши надёжные руки, – подтвердил Хогерфест.

Клирик удовлетворённо кивнул. Но, немного поразмыслив, спросил:

– Какую роль вы уготовили дикарке, сын мой? Надеюсь, вы не забыли об Эве

Волтинген, дочери гроссмейстера ордена Белых плащей?

При упоминании о юной Эве, лицо Хогерфеста приняло каменное выражение.

– Я не давал гроссмейстеру обещания жениться на его дочери. Она ещё дитя…

– Но дети растут. И через пять лет Эва превратится в зрелую девушку, способную

зачать. – Возразил клирик.

Хогерфест прекрасно понимал, куда он клонит, и потому заверил:

– Я даю себе отчёт, что брак с Эвой Волтинген – прежде всего политический шаг,

призванный обеспечить союз двух великих орденов. И приму достойное решение, когда

придёт время.

Клирик удовлетворился обещанием Хогерфеста.

– Что ж сын, мой. В таком случае я позабочусь о душе дикарки. Да и нужно

придумать ей достойное имя! Ладомира… – клирик осенил себя крестом, – язык можно

сломать…

– Пусть она станет Зельмой, – немного подумав, предложил Фридрих.

89 Целибат – обет плотского воздержания или безбрачия.

– В переводе с церковного языка – шлем бога… Хм… – на какой-то миг

растерялся клирик. – Впрочем, достойное имя для новообращённой. – Одобрил в итоге

он.

Клирик исполнил обещание, данное Хогерфесту – взял под своё крыло Зельму.

Молодая женщина не говорила по-саксонски, и клирик лично занимался с ней. Ученица

оказалась на редкость способной. Спустя пару месяцев служитель церкви уже мог

гордиться своими трудами – голубоглазая Зельма оправдала надежды ландмейстера,

проявляя искреннее рвение к Логосу. По крайней мере, клирику и обитателям замка так

казалось. Они не знали, что каждую ночь, после жарких объятий Фридриха, стоя подле

стрельчатого окна, Ладомира-Зельма мысленно взывала к своим древним богам. Вдыхая

свежий ночной воздух, тихо плача, молодая женщина поглаживала свой живот, вспоминая

Лесьяра и своих родных, о которых ничего не знала с того момента, как покинула Велегош

после праздника Купалы.

Она верила Астрид, верила, что в её чреве зародилась новая жизнь – её сын. Но

как быть с Хогерфестом? Как убедить Фридриха, что она носит его дитя? Если хозяин

замка узнает правду, то её отправят на конюшню или скотный двор. Единственным

выходом, казалось в тот момент Зельме: убедить Хогерфеста, когда придёт время, что

ребёнок родился семимесячным. Даже мужчины знают, что такое часто случается.

Наконец, в начале октября по саксонскому календарю Зельма отважилась-таки

признаться Фридриху, что беременна. Говорила она плохо, ломая саксонские слова.

– Я жду ребёнка… Это твой сын… – с трудом выговорила Зельма.

Но Хогерфест тотчас уловил смысл сказанного Зельмой. Это случилось вечером,

когда хозяин намеревался увлечь её на любовное ложе.

– Ты ждёшь ребёнка? – удивлённо переспросил Фридрих.

Зельма, облачённая в полупрозрачную ночную сорочку, пала к ногам своего

господина. Её медового цвета волосы разметались по мозаичному полу.

– Да, мой хозяин…

Фридрих порывисто поднял Зельму с пола.

– Чей это ребёнок? – нарочито медленно и громко, разделяя интонацией слова,

спросил Хогерфест.

– Твой… – последовал краткий ответ.

В этот момент Зельма понимала, что своей ложью спасает себя и будущего

ребёнка. Возможно, настанет момент, когда она сможет совершить побег из замка. Но не

сейчас, позже…

Фридрих привлёк к себе женщину и крепко обнял её.

– Ты уверена, что родится сын? – чётко разделяя слова, спросил он.

– Да… Мне сказал Логос… – солгала Зельма.

Фридрих растрогался, едва сдерживая слёзы, он ощутил себя самым счастливым

человеком во всей Саксонии. Ведь до сих пор ни одна женщина так и не смогла зачать от

него.

– Это знак божий… Знак Логоса… – прошептал он и заглянул в глаза наложнице.

– Ты должна принять инициацию. Сам Логос желает, чтобы мы были вместе.

Та уловила смысл сказанных Хогерфестом слов – клирик преуспел в её обучении.

На следующий день ландмейстер поделился с клириком новостью. Тот внимательно

выслушал своего духовного сына.

– Стало быть, слухи о твоей мужской несостоятельности ложны. И я искренне рад

этому, сын мой. Зельма – прилежная ученица и проявляет искренний интерес к

познаниям. Думаю, ничто не препятствует её инициации в нашу веру. Отрадно думать, что

дикари-венеды способны сделать истинный выбор. Надо лишь направить их к этому.

Ребёнок родится в надлежащий срок (здесь клирик осенил себя крестом), если на то будет

воля Логоса. Если родится мальчик, то станем вашим первым бастардом. Закон церкви и

ордена не возбраняет иметь незаконнорожденных детей. Главное, чтобы их матери и они

сами в дальнейшей жизни были приверженцами Логоса. Бастард сможет получить

хорошее воспитание и образование, а затем сражаться с оружием в руках во имя Логоса.

Церкви нужны верные солдаты и неважно родились они в браке или нет. Главное – вера!

Через несколько дней в домовой церкви была проведена инициация Зельмы.

Женщина три дня постилась, молилась вкупе с клириком, своим наставником, внимала его

наставлениям. Затем с женщины сняли все одежды, тщательно вымыли и облачили в

новую белоснежную рубашку. В таком виде она вошла в церковь и преклонила колени

перед алтарём.

Зельма устремила взор на Золотой крест, висевший на каменной выбеленной стене.

В какой-то миг ей показалось, что с него струится кровь – кровь её соплеменников

венедов. В этом миг она подумала: «Как можно поклоняться кресту? Как можно почитать

бога, лик которого не видел никто? Как можно убивать во имя бога?..»

Но у наложницы не было выбора…

К ней приблизился клирик.

– Дочь моя, готова ли ты принять душой Логоса? – спросил он.

– Да, святой отец… – последовал ответ.

– Готова ли ты почитать Логоса, как единого и истинного бога?

– Да, святой отец… – отвечала Зельма, как её учили.

– Готова ли ты навсегда отречься от своих кровавых языческих богов? – снова

последовал вопрос.

Хогерфест, стоя подле клирика, внимал каждому вопросу и ответу.

Зельма на миг умолкла… Клирик и ландмейстер напряжённо переглянулись.

Женщина в этот миг подумала: «Отречься от богов своих пращуров – никогда!!!

Они не кровавые, а учат любви и созиданию! Лишь во время войн приносились жертвы

богу Триглаву из числа пленников! Именем моих богов не совершались военные походы и

убийства женщин и детей!»

Но Зельма уверенно ответила то, что от неё хотели слышать:

– Готова!

Хогерфест облегчённо вздохнул: его будущий ребёнок родится от женщины

истиной веры. А, если это будет сын, то в случае необходимости бастард сможет

унаследовать его имущество, такие случае в Европе не были редкостью. Надо лишь

заручиться согласием церкви. А его можно купить, скажем, построить церковь подле

Хаммабурга, объявить, что в ней клирики наблюдали проявление Логоса, и потянутся

поломники. Церковь же будет богатеть день ото дня.

Клирик ещё долго задавал вопросы Зельме, а затем прочёл ей очередные

наставления. После этого он окропил её распущенные волосы водой из золотого сосуда,

которую поклонники Логоса считали святой.

Затем клирик поставил сосуд на аналой, который имел форму многостороннего

столба, увенчанного многогранной вращающейся пирамидой.

– Открой рот, дочь моя, – повелел он. И пожил Зельме в рот гостию, выпеченную

из пресной муки, с начертанным на ней символом Логоса. Зельма послушно прожевала её

и проглотила.

После этого клирик помазал её лоб елеем и произнёс:

– Прими Великий Логос в лоно своё Зельму, что предана тебе душой и телом. С

этого дня, ты дочь моя, можешь ходить в церковь, исповедаться и принимать участие в

религиозных праздниках, почитающих Логоса.

Клирик поднял Зельму с колен и поцеловал её в лоб, затем передал её Хогерфесту.

Счастливый ландмейстер обнял наложницу и увлёк в покои, дабы та сменила облачение.

После этого в замке состоялся пир: чествовали Зельму, новообращённую в Логоса. За

столом сидел Хогерфест, Зельма, клирик и его помощник молодой диакон.

Обитатели замка получили щедрое угощение и выпивку от хозяина. С момента

появления в Хаммабурге дикарки, не утихали разговоры среди домашней челяди,

перемывавшие ей косточки. Одна только бывшая наложница отмалчивалась, опасаясь, что

Хогерфест прогневается на неё и из швейной мастерской сошлёт её на полевые работы.

Зельма часто прогуливалась по обширной территории Хаммабурга, восходила по

каменным лестницам на восточную замковую стену, откуда открывался вид на правый

берег Альбы. С каждым днём женщина замечала, что на территориях, ещё недавно

принадлежавшим славянам, появляются всё новые и новые дозорные башни и укрепления.

Тоска щемила грудь Ладомиры, ведь Зельмой она так и не стала, а душа рвалась на родные

просторы. Перед глазами постоянно всплывали образы отца, матушки, брата и Лесьяра,

Снежаны. В такие минуты ей хотелось рыдать, но она не могла позволить себе такой

роскоши и расточала снисходительные улыбки мимо проходившим дозорным саксонцам.

Стоял ноябрь, листва давно опала. В воздухе витал неповторимый аромат зимней

свежести. Утренние заморозки прихватывали землю хрустящим инеем. Альбу покрыл ещё

тонкий хрупкий лёд, но судоходство по ней прекратилось. Ладомира-Зельма, стоя на

замковой стене, с тоской всматривалась вдаль, размышляя о том, что в Велегоше сейчас

выпал пушистый снег, дети играют в снежки, катаются на санках, топятся бани…

Она мысленно помолилась матери Сыра-Земли, Живе, попросила Рожаниц

ниспослать ей лёгкие роды.

В Хаммабурге приближался священный праздник явления Логоса. В этот день

почти семь веков назад князь Земомысл прозрел, отрёкся от языческих богов, впустив в

душу великого Логоса. В вотчине ландмейстера, как обычно, готовились встретить этот

знаменательный день с особой пышностью.

***

Сирин, после возвращения с поля брани в Радогош, стала свидетелем чудовищного

гнева Триглава. Он, подобно Перуну, сотрясавшему свой родовой чертог громом и

молниями, ярился и потрясал кулаками в воздухе, топал ногами, бил посуду, пытаясь

воззвать к разуму Радегаста, Руевита, Алконоста, Гамаюна, Семаргла и её, Сирина.

Сыны Триглава, Алконост, Гамаюн и Семаргл пытались возразить, Сирин же

отмалчивалась, стойко вынеся все нападки главы рода.

В родовом чертоге Перуна также кипели нешуточные страсти. Перун пообещал

своим дочерям, Сильнобогу, Яровиту и Прове запереть их каменном мешке и держать

впроголодь. На что Додола заметила:

– Бросишь моих дочерей в темницу, и я за ними последую. – Пригрозила она.

Перун снова рассвирепел.

– Такого неуважения к главе рода отродясь не выказывали! – ревел он. – Это что

сговор?! Неповиновение?!

На сторону дочерей Перуна, его жены и Прове, встали и другие члены рода. Перун

растерялся, ярость его погасла.

Он беспомощно сел за широкий стол, и с понурым видом сказал:

– Я понял, вы меня не чтите… Моё мнение и древние законы Ирия в Радогоше

никому не нужны.

Сородичи тревожно переглянулись.

– Срежу золотые усы, заплету длинные волосы в косу, и как простой кузнец уйду к

людям. Живите здесь, как хотите. Сами себе законы устанавливайте… А с меня хватит…

– обиженно заявил Перун и покинул родовой чертог.

Додола не на шутку обеспокоилась и последовала вслед за мужем. Тот же долго и

бесцельно бродил по опустевшему городу. Додола поспешила к Сварогу, своему тестю, и

поделилась опасениями:

– Перун надысь собрался из Радогоша уйти! Намерен усы свои золотые обрезать,

волосы в косу заплести, простым кузнецом к славянам отправиться!

Сварог задумчиво погладил длинную седую бороду.

– А что? Хороша мысль… – неожиданно для невестки поддержал он своего сына.

– И то будет польза. Сколь можно сидеть в Радогоше без дела? А так хоть славянам

древние секреты ковки сверхпрочных металлов передадим. Да и механизмы делать

научим…

Додола всплеснула руками.

– Великий Род! Сварог! И ты туда же?! Давно ли?! Ты об этом лучше Триглаву

скажи!

Сварог усмехнулся в бороду.

– Скажу… Непременно скажу…

Триглав же, подобно, Перуну, ослушавшихся сородичей, запирать в темницу не

намеревался. Выплеснув гнев, он поостыл, понимая, что никоим образом не сможет

наказать их.

Сирин же, воспользовавшись временной передышкой в чертоге, снова обратилась

кукшей и отправилась в Хаммабург, где свила себе гнёздышко на крыше одной из

хозяйственных построек. Оттуда она наблюдала за жизнью города и за Ладомирой.

На следующий день Сварог объявил Триглаву о своём намерении покинуть

Радогош вместе с Перуном. Триглав от такой новости округлил глаза и открыл рот. Сварог,

понимая состояние главы рода, сказал:

– Мы – последние, кто остался в Радогоше. Саксонцы закрепились на правом

берегу Альбы и будут копить силы – впереди ещё одна кровавая битва. Коли будем

сидеть, сложа руки, – сгинем. Я долго думал над древним законом, запрещающим нам

вмешательство в земные дела…

Триглав, несколько оправившись, спросил:

– И что ты надумал, Сварог? Ведь ты до последнего почитал законы Ирия!

– Да… Почитал… Что в них толку-то? – неожиданно ответил он. – Молодёжь

наша, рождённая на земле, куда умнее нас…

– Молодёжь слишком горяча! А законы завещаны нам Ирием! – горячился

Триглав.

– Ирия больше нет. Мы уже много тысячелетий, как покинули свою прародину.

Помнишь, сколько нас было? Сколь детей наших рождались здесь, на земле? И где они

теперь? Мы не то, что рожать, сами-то выживаем с трудом! Или ты хочешь, чтобы

Радогош превратился в опустошённый Йордгард? – мудро ответил Сварог. – Решено: я

ухожу вместе с Перуном. Будем ковать отменные мечи для славян! Тем паче, что от наших

колесниц и Рарогов более нет толку! Мы не можем в здешних условиях снова оснастить их

огненными стрелами.

Вскоре Перун и Сварог покинули Радогош. За ними последовали Магура и Эйр,

решив вернуться к своему былому ремеслу – врачеванию людей.

Велес, вдохновлённый примером сородичей, тоже засобирался в дальний путь.

Жива пыталась отговорить его.

– Что ты станешь делать среди людей, Велес? Ты – ни кузнец, ни механик, ни

лекарь, ни воин! Ты – сказитель!

– Буду скитаться по свету, слагать стихи… – мечтательно произнёс Велес.

– Стихами сыт не будешь! Мы хоть и подпитываемся Ваттеном, но от простой

человеческой еды не отказываемся! – Пыталась возразить Жива. – Ты и недели вне

города не протянешь!

Велес сник.

– Никто в меня не верит… Даже я сам в себя не верю… – печально произнёс он.

Жива приблизилась к бывшему возлюбленному и обняла его.

– Не уходи, ты погибнешь…

Велес приник к Живе: она была права – силы его были на исходе.

***

Спустя семь месяцев, в начале апреле следующего года, Зельма почуяла

приближение родов. Фридрих уже не делил с ней ложе, решив, что временное

воздержание пойдёт ему на пользу. Хозяин приказал разместить Зельму в просторной

комнате, где постоянно жарко горел камин, а стрельчатые окна отделаны толстым

цветным стеклом, так что будущая мать и ребёнок были бы избавлены от сквозняков.