Текст книги "Ладомира"

обнаружив Радегаста в чертоге, устремилась прочь за его стены, на ристалище, где

молодые боги войны устраивали состязания. Порой в них участвовал Триглав и

покровитель лютичей Прове. К счастью в этот момент вестник богов Семаргл покинул

чертог.

Жива не ошиблась. Руевит и Радегаст, по пояс обнажённые, на глазах у

восторженной публики бились на мечах. И, разумеется, она состояла преимущественно из

ириек женского пола. На ристалище Жива увидела: Рожаниц, Мокошь, Ладу, из рода

Перуна – его жену Додолу, дочерей Магуру и Девану, Марцану17. Даже Таруса, собрав

16 Ярило – солнце.

17 Девана – богиня охоты. Часто ей приписывались функции богини Даны, покровительствующей родникам,

чистой воде, дающей жизнь всему живому.

Марцана – в славянской традиции женский мифологический персонаж, связанный с сезонными обрядами

умирания и воскресания природы.

Магура – дочь Перуна. На поле боя Магура подбадривала сражающихся воинов. Павшим в бою Магура

давала выпить сурьи из золотой чаши в виде черепа. После чего воины отправлялись в райский небесный

чертог Ирий.

последние силы, восседала на широком табурете, который для неё специально смастерил

Авсень. Жива знала, что Девана давно зарилась на Руевита и не пропускала его боёв ни с

Радегастом, ни с Триглавом, ни с Перуном.

Не успела Жива занять место среди благодарных зрителей, как с небес спустилась

Алконост. Жива предпочитала называть её попросту Алкиона, Ибо считала, что Алконост

звучит как-то уж очень помпезно и не по-ирийски.

Крылья Алкионы исчезли, и она заняла место подле подоспевшей Живы, сгоравшей

от плотского желания.

Неожиданно для себя Жива осведомилась:

– Семаргла не видела?

Алкиона виновато улыбнулась.

– Нет… Я вернулась с поморских земель. Там всё спокойно. Слыхала я, Семаргл за

Альбу полетел…

У Живы перехватило дыхание, она уже забыла о Радегасте.

– За Альбу? Великий отец Род!!! У саксов множество метательных машин

появилось – собьют! Он же не станет, как Сирин, в кукшу18 обращаться!

– Говорил мне, что соколом обернётся… – пыталась защитить Семаргла Алкиона.

Самолюбие Живы было задето: ей Семаргл не сказал ни слова, а с Алкионой

поделился. Неужто промеж ними что-то есть?..

– Даже не думай об этом… – сказала Алкиона, словно прочитав мысли Живы. —

По времени он уже должен вернуться.

Не успела Алкиона это произнести, как Жива услыхала шелест крыльев Семаргла.

Он же для пущей важности и эффекта пролетел пару раз низко над Радогошем, а затем

приземлился на главной городской площади, увы, используемой в последнее время лишь

для погребальных костров.

Не выдержав напряжения, обуреваемая желанием, Жива ринулась ему навстречу.

Не успел Семаргл опомниться после дальнего полёта, как Жива подхватила его и увлекла в

свои покои, откуда на протяжении всей последующей ночи раздавались вожделенные

крики любовников.

***

Сказание о Семаргле, написанное Велесом в городе Радогош.

Семаргл, вестник между миром небес и землёй, бог семян, ростков, корней

растений, хранитель растений и зелени на земле обладает даром исцеления. И когда-то

Семаргл принёс с небес на землю побег древа жизни.

18 Кукша – птица семейства врановых отряда воробьинообразных.

В образе птицы Семаргл парит в небесах и видит всё, что творится на земле.

Когда Семаргл охранял ночами посевы от набегов лесных зверей, он сдружился с

берегинями. Берегини тоже заботились о растениях, поили их корни подземной водой.

И вот, однажды Семаргл загляделся на танцы берегинь19 и заслушался их песни,

потому что красиво берегини танцевали над лугами и полями. И вот, загляделся на них

Семаргл, что и не заметил, как из лесу вышло стадо оленей и забрело в посевы ячменя.

Когда же Семаргл, наконец, это заметил и бросился прогонять оленей, было уже поздно,

потому что край поля вытоптали они так, как если бы там ничего и не сеяли.

Увидел это Семаргл, опечалился и заплакал. Потому что люди посеяли отборное

зерно, а боги готовили тогда землю к хорошему урожаю. Но недосмотрел Семаргл за

посевами и потому пребывал в глубокой печали.

Услышали плач Семаргла берегини, подбежали к нему и стали утешать. И сказали

ему берегини, чтобы он больше не плакал, потому что они тоже ухаживали за этой

пашней, и поэтому не бросят они Семаргла в беде.

И послали тогда берегини тёплый туман, и стали они кружить над полем с

приговорами. И тогда те ростки, которые помяли олени, начали распрямляться и вверх

вновь вытягиваться. И выглядело вскоре поле уже так, как если бы олени посевы и не

топтали на нём.

***

…Ладомира шла по лесной тропинке. Стараясь отвлечься от мыслей о Лесьяре, она

опять затянула песню. Но красавец охотник не намеревался покидать её мыслей.

Неожиданно девушка вспомнила, как Лесьяр спас всем известную в округе ведьму Сияну.

Как-то раз по ранней весне Сияна отправилась в лес за кореньями, забрела вглубь леса и

нежданно-негаданно провалилась в прошлогоднюю медвежью ловушку. Чудом она не

упала на острые деревянные колья. Однако сама без посторонней помощи выбраться из

ямы не могла, лишь ободрала в кровь все руки. Два дня провела Сияна в западне, покуда

не вызволил её оттуда Лесьяр. Принёс охотник измученную женщину к себе в хижину,

обогрел, накормил, перевязал раны на руках. В благодарность за помощь и заботу Сияна

вызвалась погадать охотнику на рунах, которые всегда носила с собой.

Однако Ладомира не знала, что бросила Сияна камешки с высеченными на них

знаками и задумалась…

– Что ты видишь, Сияна? – сгорал от нетерпения охотник.

19 По одной из версий Берегиня происходит от слова «оберег». Берегини отождествлялись с культом леса,

считались божествами, охраняющими лес, растительность.

– Судьба твоя непроста… – загадочно ответила женщина. – Слыхала я, Вила

тебя привечает… Правда ли?

Лесьяр рассмеялся, мотнул косматой русой головой.

– Было дело пару раз…Она хороша, когда облик девки примет… – признался

охотник. – Не томи, говори, что руны предвещают…

Сияна закрыла глаза.

– Лучше бы я тебе не гадала…

Лесьяр напрягся.

– Ты видишь мою смерть?

Сияна кивнула.

– Но не сейчас, позже… Руны говорят, что ты обретёшь то, чего тайно желаешь.

Но это и погубит тебя… Будь осторожен.

Глава 3

Зову Свет Рода Всевышнего, Силу Живильную Богов Родных

Наконец лес перед Ладомирой расступился, её взору открылась обширная поляна с

возведённой на ней заставой. Заправлял здесь старший сын князя Радомира Калегаст.

Девушка приблизилась к распахнутым воротам, из которых выезжал конный

разъезд. Один из конников узнал её:

– Здрава будь, Ладомира! – пожелал он. – Видал я, как брат твой Коршень мечом

машет… Чай гостинцев ему принесла?!

Девушка кивнула в ответ. Всадники, пришпорив коней пятками, устремились по

уезженной телегами дороге в направлении Альбы.

Тем временем Ладомира вошла на территорию заставы. На дозорных башнях

блюли службу часовые. Всё у княжича было продумано до мелочей. Помимо того, что

башни дозорные стояли круглые сутки, так ещё и схроны он приказал устроить в лесу

вдоль тракта, ведущего к Велегошу. К тому же привлёк Калегаст на службу местных

охотников. Те вроде и ремеслом своим занимались, да не забывали по сторонам

оглядываться и сообщать княжичу о всех новостях и всех подозрительных случаях. За

верную службу Калегаст награждал щедро. Любили за это княжича местные бодричи.

Порой, когда неурожай случался, подкармливал Калегаст местных хуторян и те молили за

него богиню Живу, бога Триглава и Ладу. Словом, вёл княжич политику дальновидную,

соплеменников своих охранял, верой и правдой служил земле родной, отцу, семейству

своему и Велегошу. Почитал Калегаст трёхликого Триглава, как бога войны, не забывал и

его сыновей Руевита (семиликого) и Радегаста. Как заступил на заставу со своими

дружинниками, тотчас приказал соорудить храм, где возносились хвалу богу отцу

Триглаву и его сыновьям.

Ладомира беспрепятственно прошла мимо длинных домов, боле похожих на

амбары, где жили воины, к ристалищу.

Подростки, начиная с тринадцати лет, призывались князем Радомиром к несению

воинской повинности. Была она обязательной и почётной в течение трёх лет. Затем юноша

определялся: вернуться в родной дом, жениться, обзавестись хозяйством, детишек

народить, или посвятить жизнь свою сполна воинской службе.

Многие юные бодричи изъявляли остаться в дружине княжича Калегаста или

воеводы Колота. Потому отбор был суров.

На ристалище новобранцы-подростки ворочили деревянными мечами, чтобы по-

первости и неопытности не изувечить сотоварища. Спрятав левую руку под щит,

безбородые юнцы, махали тренировочными клинками – удар, отбив… Ещё удар и снова

отбив.

Чуть поодаль от юнцов сражались на настоящих мечах дружинники княжича.

Дрались, как правило, до первой крови. Частенько за бранью наблюдали их сотоварищи и

спорили на жбан медовухи или сурьи20 на победителя. Хотя Калегаст пьянства не одобрял,

порой разрешал своим воинам и новобранцам приложиться к жбану с терпким напитком.

Ладомира постояла подле ристалища: стучат щиты, лязгает железо… Чуть поодаль

юнцы бегали по ристалищу с заплечными мешками, набитыми песком, развивая

выносливость. Один, задохнувшись, не выдержал и упал на колени. К нему подошёл

старший сотоварищ:

– Вставай, тютёха! Подымайся! Коли саксонец придёт из-за Альбы отдыхать

некогда будет!

Юнец, собрав последние силы, поднялся с земли и снова побежал круг ристалища.

Ладомира тяжело вздохнула. Она была младше своего брата Коршеня на два года,

который недавно стал дружинником, и догадывалась, что служба его в первый год была

отнюдь нелёгкой. Девушка ещё раз окинула взором ристалище… У высокого частокола,

что окружал заставу, группа дружинников метала копья в тряпичные куклы в

человеческий рост, эмитировавшие саксонцев. Каждый бодрич должен попасть в цель.

Кто-то из воинов кидал арканы, ловили петлей друг дружку, не шутки ради —

развивали ловкость. После чего упражнялись с длинными копьями, снабжёнными

специальным крюком на конце, дабы в бою можно было стащить закованного в железо

рыцаря с лошади.

20 Напиток сурья упоминается в «Велесовой книге». Вероятно, древнеславянское пиво.

Юнцы призывались на заставу в разгар весны. Но зато в конце лета, сев на лошадь,

новобранец дивился своей силе. Табун княжича Калегаста числом ни мал – насчитывал

почти сотню отменных лошадей, не считая жеребят.

За табуном требовался тщательный уход и потому княжич содержал цельную ораву

конюхов, коих гонял нещадно, ибо лошадей любил, словно своих детей. Конюхи же дело

своё знали, на Калегаста не обижались, когда тот взгревал их время от времени, дабы не

ленились и не жирели на казённых харчах. Конюхи молились Авсеню, считавшемуся

покровителем лошадей у бодричей, не забывали и о Велесе, потому, как с издревле

повелось считать, что он не только поэт и сказитель, но и «скотий бог». А лошадь —

скотина домашняя, дюжа умная и полезная.

Бодричи не забывали возносить молитвы богу Велесу:

«Велес, велемудрый, батюшка наш. Услышь славеса наши, обрати свой взор на

дела наши, виждь нас, детей своих, мы пред твоим оком предстоим. Раденье тебе

кладём, с чистотой сердец наших. На всяк день, аще и на всяк час, встань с духом нашим

духом своим. Прими во ум твой деянья наши, и будь в них порукою. Ты волшбит и

чародейство ведущий, за скотами и зверями радеющий, трясовиц прогоняющий, боли и

хворобы изгоняющий, живота людине дающий, прими от нас – детей своих хваление сиё.

Мы чтящие тебя и любящие, и любы от сердце дарящие, идеже и любиши ты тоюже

любовию нас – детей своих. Прими в руцы свои дела наши! Соедени в единое, чтоб со

душой спокойною и безметежною мы робили на благо наших сродников, детей наших и

нас самих и проведи их к исполнению. Дай познать сладость жизни от тебя даденой -

богатой. И отгони своим бичом страхи и козни, даруй ми силу от толики силы твоей.

Отец мой, Велес великой, податель, в согласии со всеми сродниками, в мире духовном в

семье пребывающий, даруй и ми спокойствия и благоденствия, до упокоения моего под

твоим оком, под твоей дланью».

…Вечерами, теснясь у закопченных очагов, воины и новобранцы после тренировок

и несения службы ели жадно и много. Калегаст ничего не жалел для своих людей. После

сытного ужина наваливалась истома. Обитатели заставы располагались на низких

полатях, застланных мягкими медвежьими, козьими, овечьими, лисьими и волчьими

шкурами. На них спалось тепло и вольготно. В избах пахло жареным мясом, дымом,

потными портянками. Дух был тяжёл, но сон сладок.

Саксонцы давно не нападали на бодричей, но соглядаев своих засылали исправно.

Часто роль их играли саксонцы, фанатично преданные культу Логоса, но порой на

территорию бодричей пробирались и славяне из числа пленных моравов, лужан и

лютичей. Обращали саксонцы пленников в свою веру, брали в заложников их жён и детей,

самих же отправляли шпионить к бодричам или поморянам. И ничего им не оставалось

делать, как служить своим новым хозяевам.

Один из таких соглядаев из числа саксонцев по возвращении в Хаммабург, так

отрапортовал Фридриху фон Хогерфесту , ландмейстеру ордена Золотого Креста:

«Хижины бодричей строятся или, вернее, скрываются в глубине лесов, на берегах

рек и болот, и мы сделаем им честь, если сравним их с постройками бобров; подобно

этим последним, они имеют по два выхода – один на сушу, а другой в воду, для того,

чтобы облегчить бегство их диких обитателей. Своим грубым довольством славяне

обязаны не столько своему трудолюбию, сколько плодородию почвы, а поля, которые они

засевают пшеницей и птичьим просом, доставляют им, вместо хлеба, грубую и менее

питательную пищу, то есть кашу. Они порой сражаются пешими и почти нагими и не

носят никаких оборонительных доспехов, кроме тяжелого щита. Однако княжеские

дружинники отличаются справной амуницией: нагрудником из варёной кожи, обшитым

конскими копытами для прочности, а у тех, кто побогаче – металлическими чешуйками.

Оружием для нападения служат для них лук, колчан с маленькими отравленными

стрелами и длинная веревка, которую они ловко закидывают издали и затягивали на

неприятеле в петлю. Также бодричи вооружены длинными пиками с крюками на конце,

чтобы цеплять всадника за доспех, стащить его на землю из седла. В сражениях пехота

славян может отличаться быстротой движения и перегруппировки, ловкостью и

смелостью. Бодричи плавают, ныряют, словно рыбы и могут долго оставаться под

водой при помощи выдолбленных тростниковых трубочек, сквозь которые вдыхают в

себя воздух, так что могут устраивать засады в реках и озёрах…»21

Бывалые дружинники, служившие на заставе, знали Ладомиру в лицо. Поначалу

многие заглядывались на пригожую девушку, покуда не узнали от Коршеня, что сестра его

– послушница в храме богини Матери Сыра-Земли и намерена в должный срок стать

жрицей. С тех пор обитатели заставы относились к Ладомире почтительно. Только

безумец рискнёт разгневать великую богиню, дабы снискать благосклонность её

послушницы.

К Ладомире подошёл здоровенный детина по имени Молот, прослуживший на

заставе почитай четыре года и ставший, наконец, дружинником.

– Здрава буде, Ладомира! – поприветствовал Молот. Девушка чинно поклонилась

дружиннику, прижимая увесистый узелок к груди. – К братцу, чай, наведалась?

Ладомира кивнула в ответ.

21 Использована цитата с некоторыми изменениями: Гиббон Э. История упадка и разрушения Великой Римской

империи: Закат и падение Римской империи: В 7 т. – М.: ТЕРРА, 1997

– На ристалище не разглядела его… Говорили, мол, мечом машет.

Молот рассмеялся.

– Скор твой братец. Углядеть за ним не успеешь! С ристалища ушёл. За заставой

он, во всадников копья мечет!

Ладомира поклонилась Молоту.

– Благодарствуй… – ответила она и отправилась обратно к воротам.

За заставой на ровном месте, расчищенном от деревьев и корней, княжич приказал

установить щиты, изготовленные из мягкой липы, каждый щит высотой в сажень, а

шириной, как минимум – в три. Один из дружинников нарисовал на щитах сажей,

разведённой в подсолнечном масле, всадников.

Калегаст всегда говорил своим подчинённым:

– Стрелку рука нужна крепкая! И потому не пропускай и дня на ристалище, не

натянув тетиву и не метнув копья!

Трудно давалась наука метания копья новобранцам. Много слёз от обиды поливали

он подле разрисованных щитов.

Старший десятник приводил своих подопечных к щитам на рассвете. И понеслось:

целься, метай… Выдирай копьё из мягкой липы и всё по новой. Тем не менее, проходило

время, крепчала рука, становился метким глаз. Поначалу новобранцы били копьями по

щипам с ближнего расстояния, а со временем отходили почитай на триста шагов.

Копьё метать, не из лука стрелять – в первые же дни начинают понимать

новобранцы. Хотя каждый подросток бодричей, будь то мальчик или девочка, владеют

луком. Самодельными стрелами бьют они мелкую живность в лесу на пропитание семье.

Дружинники княжича Калегаста, облачённые в чешуйчатые доспехи с нашитыми

на толстую кожу конскими копытами, с мечом или секирой на перевязи, со щитом на

левой руке, с копьем в правой, колчаном и луком за спиной, с ножом за сапогом – учились

ходить стаей, не разрываясь. Учились бегать одной стеной, поворачиваться, как один,

останавливаться по приказу княжича. Передние ряды дружно по приказу метали копья в

воображаемого неприятеля, за ними слаженно следовали задние ряды. Туча копий

взмывали в воздух.

Затем, разделившись на два отряда, закрывшись щитами, обнажив мечи, бегом

нападали друг на друга.

Каждый бодрич – мужчина и женщина – умел ездить верхом на лошади в седле и

без седла, править уздой. Воин же обучался править только ногами, освободив руки для

боя.

Давно на заставах повелось искусство развивать силу ног. Давали новобранцу

камень, обшитый кожей, весом с пуд. И держать его коленями надобно стоя. У

новобранцев быстро уставали, и камень падал наземь. Зато после первого года службы на

заставе бодрич не нуждался в поводьях, правил конём только при помощи ног. Бывалые

дружинники, чтобы наказать коня, так ноги могли сжать, что мутились от боли конские

глаза и трещали ребра.

А через два года службы бодрич стрелами бил и метал копьё с коня, словно с

твёрдой земли. Конные дружинники Калегаста, когда покидали заставу, шли ровным

строем, по четыре всадника в ряду – любо-дорого глядеть. Опытные конюшие обучали

молодых коней ложиться на землю и лежать смирно с прижатой к земле головой, дабы

схорониться в поле или лесу от неприятеля в случае надобности.

…Ладомира вышла через ворота, обогнула заставу. Её взору предстало утоптанное

поле. Шагах в трёхстах от неё стояли липовые щиты с изображением саксонских

всадников. Подле них упражнялась группа дружинников, среди них девушка, наконец,

разглядела и Коршеня.

Коршень, статный молодец семнадцати годов от роду, смотрелся старше своих лет.

Был он крепок телом, развитые мышцы так и играли на обнажённом торсе. Коршень

схватил копьё и метнул с двухсот шагов во всадника на щите. Копьё угодило прямо в

голову саксонцу. Коршень вскинул голову, рассмеялся.

– В другой раз угожу ему прямо в глаз!

Дружным смехом поддержали его сотоварищи. Кто-то из них оглянулся,

заприметил Ладомиру, передал Коршеню. Молодой дружинник тотчас подошёл к

десятнику, наблюдавшему за тренировками. Солидный десятник кивнул – иди, мол,

повидайся с сестрицей, поди, матушкиных пирожков с капустой принесла.

На заставе кормили справно, но вот пирожками не баловали. Поначалу над

слабостью Коршеня к пирожкам сотоварищи подтрунивали. Но со временем перестали —

больно скор был Коршень на расправу. Кулачных боёв не чурался.

Калегаст драки на заставе пресекал быстро. Однако часто устраивал бои стенка на

стенку в качестве тренировки, да и поразмяться новобранцам и дружинникам не помешает.

Команды формировал смешанные на равных из бывалых дружинников и новобранцев.

После первого же боя новобранец Коршень заслужил похвалу одного из десятников, с

которым дрался в одной команде. Тот похлопал юнца по плечу и сказал:

– Далеко пойдёшь, паря! Тока с правильной дорожки не сверни…

…Коршень подошёл к сестрице, обнял её.

– Давно не виделись… – сказал он. – Как там матушка с отцом?

Ладомира улыбнулась.

– Матушка, как всегда хлопочет по хозяйству. Отец в храме молитвы справляет.

Вот пирожков тебе напекла с капустой, прошлогодней брусникой, да с гусиным мясом.

При перечислении таких яств у Коршеня загорелись глаза.

– Ты же знаешь: жрать в одиночку на заставе не принято…

Ладомира усмехнулась

– Поди уж знаю. Который год к тебе тропинку топчу. Вона узелок-то, какой

увесистый принесла.

– Скоро на обед нас скликать будут. Вот и угощу своих сотоварищей.

Ладомира протянула узелок брату.

– Возмужал ты, Коршень. Прямо мужиком справным стал… – заметила сестрица.

– Я теперь дружинник княжича! – гордо ответил брат.

– Знаю то… Тока матушка уж больно кручинится. Я богине в храме прислуживать

стану, ты теперича – дружинник. А ей внуков хочется понянчить.

– Рано мне про приплод ещё думать! – отрезал Коршень. – Жизнь дружинника

куда мне милее.

Ещё немного поговорив с братом, обнявшись на прощанье, Ладомира направилась к

воротам. Её окликнул сотник княжича.

– Ладомира! Княжич просил письмо женке своей передать! – и протянул девушке

пергаментный свиток.

Ладомира чинно поклонилась.

– Передай княжичу Калегасту – супружницу его Любаву навещу по возвращении

в Велегош.

– Благодарствуй, – ответил сотник.

И Ладомира отправилась в обратный путь.

Вечерело. Ладомира миновала по выщербленному мостку малые ворота городища.

Пройдёт ещё пара недель, и будут гнать этим путём горожане скотину на выгон. Трава к

тому времени наберёт силу, нальётся соком. И коровы, овцы, козы, лошади, застоявшееся

за зиму и весну в стойлах, насладятся свободой и свежей травой.

Ладомира прошла через рыночную площадь – дом княжича стоял аккурат

напротив родительского расписного терема, и выглядел куда скромнее. Князь Радомир,

правитель Велегоша, сына своего не баловал. Может быть, и вырос оттого Калегаст

спокойным, справедливым, всепонимающим, чурался роскоши, делил со своими

дружинниками все тяготы службы. Сам избу после свадьбы для своей семьи поставил.

Подсобили ему только двое мужиков, что знали толк в строительстве. Приданое взял за

Любавой богатое. Хотя в Велегоше поговаривали, что Любаву, дочь воеводы Колота,

княжич бы и в одной рубашке принял – так полюбил её.

Зато Колот остался доволен: дочка – жена княжича! Не за горами тот день, когда и

полновластной княгиней станет. Впрочем, Колот смерти Радомиру не желал. Князя своего

почитал, как и положено, служил ему преданно.

…Дом княжича окружал справный глухой забор в человеческий рост. Ворота с

вырезанным на дереве изображением птицы Сирина без труда могли пропустить трёх

всадников вряд.

Ладомира вошла через калитку – внутренний двор кишел жизнью. По земле

бегали куры, средь них важно прохаживались два кочета – старый матёрый с ярко-

красным хохолком на голове и золотистым опереньем, и молодой, бело-коричневый,

хохолок коего лишь пробивался на изголовье.

Старший золотистый кочет, ковырял цепкими когтями землю, пытался извлечь

червяка и полакомиться им. Молодой же клевал просо из кормушки.

Подле хозяйственных построек стояло несколько клеток с тремя фазанами,

десятком толстопузеньких перепелов, парой зайцев. Ладомира была наслышана, что

Лесьяр частенько поставлял к столу княжича лесную живность.

Тут же стоял летний загон с козами – молодой пастух пригнал их с выпаса и вкупе

с девкой-скотницей обихаживал живность в загоне. В сарае призывно мычали коровы с

полным от молока выменем. Девка, закончив работу в загоне, поспешила к ним.

Из дальнего загона раздавалось дружное хрюканье – свиньи требовали сытного

ужина.

Двор обволакивал лёгкий ароматный дымок, струившийся с крыши избы. Ладомира

глубоко вдохнула – голод остро давал о себе знать. Она приблизилась к дому, толкнула

тяжёлую дубовую узкую дверь с мощными медными петлями (на случай обороны),

миновала выстланными домоткаными полосатыми дорожками с земляными полами

сумрачные сени, свет проникал через небольшие оконца со слюдяными вставками.

Ладомира распахнула ещё одну низкую дверь. Мастера сделала её такой не из экономии

княжеских меркулов, а дабы зимой тепло не выходило из протопленной горницы.

Девушка вошла через дверь, кланяясь. В центре просторной горницы её взору

предстал очаг, выложенный из дикого обработанного мастером камня. В нём жарко пылал

огонь, на вертеле жарился молодой кабанчик. Стряпуха поливала его сурьей с травами,

чтобы мясо пропиталось, стало мягким и вкусным. Над очагом крыша по-летнему

раскрылась широким продухом для тяги дыма. Зимой продух закрывали, дым тянулся

через открытую дверь. Зато когда дрова прогорали и дверь затворяли, в избе становилось

тепло.

Крыша-стропа, собранная без потолка, виднелась только балка со стропилами-

рёбрами. На рёбрах висели пучки лесных трав, отчего аромат жареного мяса перемежался

с сурьей и многочисленными травами.

Подле очага располагался добротный деревянный стол, вдоль которого стояли

широкие лавки, в случае необходимости припозднившимся гостям служившие ложем.

Вдоль стены напротив стола возвышались деревянные полки, уставленные домашней

утварью и глиняной посудой. Под нижней полкой стоял деревянный ларь, куда хозяйка

убирала приготовленную пищу в случае надобности, дабы ей не привлекать грызунов.

Всё в жилище княжича дышало чистотой и уютом. Любава, молодая княжна и

супружница Калегаста, слыла в Велегоше хозяйкой аккуратной, уборку делала в избе

каждый месяц – стены, стол и полы сажей не зарастали.

К красном углу, что всегда располагался справа от окна, стоял прошлогодний

дожиночный сноп22. На нём сидела кукла, скрученная из соломы умелой рукой хозяйки,

изображавшая богиню Мать Сыру-Землю. Кукла была обряжена в красную рубаху,

подпоясанную тонким тканым пояском (отсюда у славян и появилось название – красный

угол). По обе стороны от дожиночного снопа стояли ещё две соломенные куколки, обе в

ярко-жёлтых одеждах – богини Жива и Мокошь. Рожаницы, богини судьбы (сёстры

Живы и дочери Матери Сыра-Земли), обе в белом, прядущие на своих магических прялках

и наматывающие нити судьбы на веретёна сидели на лавке, стоявшей тут же подволь

стены, недалеко от своих родичей. Соломенные Рожаницы «держали» в руках небольшие

вырезанные из дерева веретёна с намотанными на них выкрашенными в красный цвет

льняными нитями. Красный угол хозяйка, как и положено обновляла после жатвы:

мастерила из дожиночной соломы прототипы богинь, обряжала их в новые рубашки.

Подле распахнутого окна за небольшим ткацким станком в виде берда-гребня

трудилась Любава. Она ловко орудовала деревянным челноком, вдевая нити промеж

щёток. Бёрд представлял собой плоскую дощечку, в которой проделано несколько десятков

продольных щелей. В каждом «столбике», разделяющем две щели, было проделано

отверстие. Таких отверстий могло быть – по вертикали – от одного до трёх, что

позволяло усложнять узор, работая с нитками разных цветов. При создании полотна в

22 Дожиночный сноп собирался из последних сжатых в поле колосьев. Срезание снопа сопровождалось рядом

ритуальных действий и запретов. Славяне обряжали сноп в женскую одежду, использовали для гаданий, ставили в

красный угол. Дожиночный сноп мог изготавливаться, как после озимой (рожь), так и яровой (овес) жатвы. Для него на

поле или на меже оставляли участок несжатых колосьев, который сжинался в последнюю очередь. Жать его надо было

молча. С дожиночным снопом совершались различные обрядовые действия, в том числе и гадания.

бёрдо продевались нитки – как в продольные щели, так и в «столбиковые» отверстия.

Затем бёрдо перемещалось вверх-вниз. Нити в продольных щелях оставались на месте, а

нити, продетые в отверстия, смещались вверх– вниз. За счёт этого создавался «зёв» —

промежуток между нитями основы. В этот «зёв» продевалась нить-утка – руками или с

помощью деревянного челнока. Таким образом, женщина создавалась узкое полотно ткани

или пояса. Любава прекрасно владела бердом и обеспечивала своё семейство, а также

князя-свёкра со свекровью необычайной красоты поясками, полотенцами, скатертями.

Подле окна также сидела пригожая молодая женщина, Забава, наперсница княжны.

Перед ней стояла тренога с пяльцами. Заваба увлечённо вышивала цветочный узор для

праздничной рубахи, которую намеревалась надеть на предстоящее празднество Матери

Сыра-Земли.

Часть горницы отделялась льняной занавесью. За ней располагалось супружеское

ложе Калегаста и Любавы с летним одеялом и пуховыми подушками, подле него —

детское спальное место в виде тюфяка набитого сеном, застеленного шкурой волка. На

полу около хозяйки сидела девочка лет трёх, сосредоточенно наматывая цветную нитку на

пальчик.

В углу стоял сундук, в коем хозяева хранили одежду и украшения…

– Здрава будь, Любава! И ты Забава… – Поприветствовала гостья.

Княжна обернулась. Забава кивнула, не отрываясь от рукоделья.

– Ладомира? Чай по делу, или так в гости? – Деловито справилась она.

– Письмо тебе от Калегаста с заставы доставила. Брата ходила проведать… —

Девушка подала свиток княжне. Та быстро пробежала глазами по пергаменту…

Забава хихикнула.

– Пирожки, небось, носила? – Игриво вымолвила она.

Ладомира потупила очи долу.

– Ладно, не серчай. – Примирительно сказала Забава. – Все в городище знают:

печёшь отменно.

Любава поднялась из-за берда.

– Садись за стол, Ладомира, отведай пищи нашей. Путь твой был не близким.

Утомилась чай… Мясо ещё не прожарилось. Зато есть другая трапеза…

Любава жестом пригласила гостью к столу, та отказать не посмела. Не каждый день

в доме княжича Калегаста едой потчуют.

Хозяйка отворила ларь, извлекла из него глубокий глиняный сотейник с отварным

окороком дикой козы, приправленный травами и пареной репой. Поставила его средь

стола, положила рядом длинный нож с костяной рукоятью.

– Калегаст вчерась с заставы прислал. Будто дома мяса нету! Лесьяр почитай

каждый день из леса живность тащит!

Девка, хлопотавшая подле кабаньей тушки, вышла из горницы и вскоре вернулась с

глиняной корчагой23 свежего молока и с поклоном поставила её на стол. Тем временем

княжна извлекла из ларя миску с сотовым мёдом и ломоть свежеиспечённого хлеба.

Девушка, ощутив очередной приступ голода, в животе у неё заурчало, ножом ловко

отрезала кусок отварной козлятины и смачно откусила от него. Мясо хорошо поварилось и

впитало аромат трав. Прожевав, гостья принялась за пареную репку…

Любава, жестом указав на хлеб, пожалилась:

– От зерна прошлогоднего остатки одни, поскрёбыши по амбару скребём. Не

обессудь…

Ладомира отведала хлеба: и впрямь хлеб в доме княжича был нехорош ни вкусом,