Текст книги "Две кругосветки"

Гуд-бай, Макатеа!

Полдня они спускались к воде, – будь неладны эти заросли и камни!

Скала, с которой они сигналили парусникам, появившимся на горизонте, в надежде, что их заметят и заберут с этого необитаемого острова, была высоченной, метров пятьдесят над морем. Благодаря этому их, пожалуй, и заметили. Руся и Макар видели, как от одного, а следом и от другого корабля отделилось по лодке.

Прыгать с такой высоченной скалы в воду по примеру туземных мальчишек они, разумеется, не решились. После всего пережитого геройствовать ни тому, ни другому не хотелось. Разумнее было спуститься пешком.

Возвращаясь вниз, на берег, они забрали слишком сильно вправо и проплутали по непролазной чащобе так долго, что, когда вышли наконец на прибрежный песок, оказалось, что солнце сильно сместилось к западу. Его оранжевый, заметно увеличившийся в размерах диск висел теперь не над морем, а над лесом.

– Оп-па! А где же они?

На берегу никого не было – ни Меноно, ни Оту. Вдали, на горизонте, белели паруса удаляющихся кораблей.

– А где же лодки? А как же мы?

– Они уходят, Руська! Надо что-то делать! Надо кричать! – Макар сорвал с себя майку и, размахивая ею что было силы, завопил: – Стой! Куда?

– Кричать необязательно, – вдруг услышали они за спиной спокойный мужской голос.

– Робертс?! – Руслан резко развернулся. – Вот это да!.. – Руся глядел на незнакомца так, словно увидел хорошо знакомое привидение.

– Ха! – только и сказало привидение. – «Вот это да» – у меня за спиной! – объявил призрак и, подмигнув, ткнул большим пальцем куда-то назад, за плечо.

Из-за его широкой спины выглянула довольная физиономия Луши Раевской.

– Лушка!.. – застонал Руся. – Ты здесь откуда?

Луша кинулась Русе на шею, едва не сбив его с ног.

Пахнул⺈ о озоном, как после грозы в тёплый майский день…

– А тебя как зовут? – спросил, обращаясь к Макару, незнакомец на чистейшем английском.

– Макар, – совершенно ошарашенный значительным увеличением народонаселения на острове, который он вообще-то считал необитаемым, ответил Лазарев.

Он озадаченно уставился на странного, невесть откуда взявшегося Русиного знакомого – до синевы зататуированного, в одной набедренной повязке, небрежно перемежающего в своей речи русские и английские слова.

– Нет ли у тебя зажигалки? – спросил этот дикарского вида дядька, – видно, знал, что это такое.

Макар стал поспешно шарить по своим многочисленным карманам.

– Вот, держите! – протянул он дядьке зажигалку, да так и выронил её на песок. – Ой! А где они? – растерянно спросил мальчик. Лицо его перекосилось: ни Руси, ни Луши на берегу уже не было.

– Где? – Туземный дядька улыбнулся. – Дома, я надеюсь!

– А-а… а я? Что же, я тут один останусь? – хрипло спросил он, вытирая о штаны враз вспотевшие ладони.

– Всё в порядке, мой мальчик, – успокоил его татуированный. – Ты тоже скоро будешь дома. Я хронодайвер, и я тебе помогу.

Дядькины глаза глядели на Макара чуть насмешливо, и тот решил, что, несмотря на свою несколько людоедскую внешность, он, пожалуй, внушает доверие.

– Нужно сосредоточиться, – посоветовал дядька. – Мысленно вернись на то место, которое ты покинул – там, в будущем. Получилось?

– На Оленьи ручьи? – обрадовался Макар. – Есть!

– Теперь представь, что там тебя ждёт тот, кто тебе очень дорог.

– Руська, что ли?

– Ну, наверное, будет правильно, если ты подумаешь о маме или папе, – осторожно предположил дядька.

– Хорошо, подумаю. Я часто о них думаю, – послушно согласился Макар. – Только… – И он с сомнением покачал головой.

– Что – только?

– Меня там должен ждать Руська! – выпалил Макар.

– Ладно, валяй! – Хронодайвер махнул рукой. – Думай про Руську! Всё, прощай, Макар!

– До свидания, – вежливо склонил голову Лазарев. – Ой, – вдруг спохватился он, – а как вас зовут-то?

– Э-э… – Дядька почему-то растерялся. – Вильям… Или Робертс…

– Гуд-бай, Вильям-или-Робертс!

Дядька весело отсалютовал ему рукой. Макарка кивнул в ответ и тут же исчез.

* * *

Вильям-или-Робертс усмехнулся и удовлетворённо щёлкнул пальцами.

Он присел на корточки, подобрал зажигалку. Чиркнув колёсиком, убедился, что она работает, поглядел с улыбкой на бледное трепещущее пламя, потом зажал зажигалку в кулаке, легко, стремительно подпрыгнул и будто растаял в воздухе…

Конец игры

Руслан стоял на мосту, и солнце било ему прямо в глаза, как в тот раз, в лифте, когда они с сестрой возвратились из 1812 года. Вернулся…

Пошатываясь и стараясь унять дрожь во всём теле, Руся держался обеими руками за трос и подставлял лицо ветру, жадно вдыхая приносимые им знакомые запахи заповедных трав, сосен, речного ила…

Луши рядом не было, но каким-то шестым чувством он понимал – с сестрой всё в порядке.

* * *

– Эй, Раевский! – Густой баритон негромко окликнул его откуда-то снизу. – Руслан! Не слышишь, что ли?

Руся нагнулся.

Из-под моста показалась моторка. Она шла бесшумно, с выключенным мотором. «Наша, лагерная», – узнал Руся. Надо же, столько времени прошло, а тут всё по-прежнему… В моторной лодке сидел, задрав бороду, инструктор по прозвищу Седрик, всё такой же загорелый, в той же вылинявшей, порыжевшей от солнца чёрной майке.

– Спускайся! – махнул Седрик мальчику рукой и направился к берегу.

* * *

Макар осторожно открыл глаза. По стеблю ползла бабочка-крапивница. Он облегчённо выдохнул, и она вспорхнула. «Слава Богу, – подумал он, блаженно улыбаясь. – Это лучше, чем какая-нибудь Papilio Krusensternia. Хм, Парусник Крузенштерна[92]92
  Papilio Krusensternia (Парусник Крузенштерна, лат.) – бабочка, открытая учёным-естествоиспытателем И. Ф. Эшшольцем во время кругосветного плавания О. Е. Коцебу на бриге «Рюрик» (1815–1818).


[Закрыть]… Отличное название для прекрасной бабочки, но сегодня я рад вот этой заурядной крапивнице. Потому что я – дома!»

Всё отлично. И даже не тошнит нисколько. Или? Ну конечно. Опять накатило. Это что ж, каждый раз так будет? Вроде морской болезни…

Наконец, морщась и испытывая нестерпимое желание поскорее умыться, Макар поднялся и побрёл по тропинке к реке, раздвигая высокие стебли.

Да это то самое место! И лодка, наша лодка… Значит, прежний Руська где-то здесь, поблизости. И, стало быть, скоро он вместе с «оленями» сюда вернётся.

Наспех ополоснув лицо, Макар решительно вошёл по колено в реку, даже не задрав штанин, и с усилием столкнул лодку в воду.

* * *

Через двадцать минут Лазарев был уже у цели. Вот он, флажок, победно торчащий из дупла в бугристом кедровом стволе. Дунул лёгкий ветерок – и оранжевое капроновое полотнище забилось, затрепетало, вспыхивая в лучах весёлого утреннего солнца.

Стоит забрать флаг – и победа над «оленями» обеспечена. Макар представил, как пожимают ему руку ребята из команды «бобров», как улыбаются, как похлопывают по плечу. Такая удача – оказаться здесь раньше всех! Макар вдруг почувствовал, что хронодайвинг таит в себе массу приятных возможностей. Побочные эффекты вроде тошноты после перемещений сейчас не имели никакого значения.

Мальчик уже протянул к флажку руку – да так и замер с протянутой рукой. Что-то было не так. Весёлый порывистый ветер как-то разом стих, и тут же зазвенело, загудело над ухом комариное облако. Макар с досадой хлопнул себя по лбу, раздавив сразу нескольких комаров, вытер руку о штанину. Ну же, хватит воевать с комарами! Вот она – победа! Только руку протянуть и взять наконец флажок.

А флажок как-то потускнел. Он уже не трепетал призывно, поник, свернулся. Макар почувствовал, что краснеет. Нет, так нечестно. Он хронодайвер, а не читер какой-нибудь. Не нужна ему такая победа.

Флажок, словно услышав его мысли, обрадовался, снова затрепетал, забился. Из зарослей послышался треск сучьев и знакомые голоса. «„Олени“ притащились», – догадался Макар и бесшумно скользнул в тень.

* * *

Петька, вождь «оленей», почти достиг заветной цели, когда услышал откуда-то сверху покашливание. Он задрал голову. На ветке, прямо над укреплённым в стволе флагом, торчали босые ноги. Петька заметил на одной из грязных загорелых щиколоток две странные, уже затянувшиеся ранки – как двоеточие…

Обладателем этих ног был не кто иной, как Лазарев. Он улыбался.

– Ты чего? – удивился Петька.

– Ничего, – пожал плечами Макар.

– Флаг наш! – ревниво выпалил Петька, схватил флажок и отпрыгнул в сторону. Подозревая в происходящем какой-то подвох, он вопросительно уставился на Макара.

– Так и есть, ваш, – согласился Макар. Он поглядел на «оленя» Петьку, прижимающего к себе флажок, как на маленького, и снисходительно улыбнулся. – Всё по-честному, Петя, не волнуйся! – заверил он и спрыгнул с ветки на землю.

С реки послышался приближающийся звук мотора.

– Моторка! – обрадовался Лазарев, – ведь с её помощью можно было отбуксировать лодку, на которой он сюда явился, вверх по течению, обратно в лагерь, – и побежал к реке.

Ошалелые «олени», переглянувшись, потрусили следом.

* * *

На берегу их уже ждали Седрик и Руслан.

– А, вот вы где, голубчики! – сказал Седрик. – Ну что? «Олени» таки флаг взяли? Молодцы-огурцы! Флаг сдавайте, в моторку полезайте, в лагере всё обсудим.

«Олени», довольные, принялись усаживаться.

Макар тем временем подошёл к Руське и молча, с чувством, стиснул ему руку.

Всегда невозмутимый Седрик лениво поскоблил растительность под подбородком и заметил:

– Ну, вы будто двести лет не виделись.

Руся засмеялся. Седрик – он всегда так. Скажет вроде шутя – и в точку.

– Твоя правда, – серьёзно ответил ему Макар, – двести!

Мальчишки заговорщически переглянулись.

Запиликал телефон. Седрик сунул руку в карман.

– Пропущенный звонок, надо же! А я думал, здесь совсем связи нет. Таскаю мобильник с собой только ради часов и секундомера… Твоя сестра звонила, – повернулся он к Руслану. – Соскучилась, наверное?

– Ага, ещё бы! – сияя, ответил Раевский. – С ней мы, кстати, тоже двести лет не виделись… Веришь, нет?

Разговор на берегу

На следующий день на Ручьи приехал Георгий Александрович. Он был в панаме, в очках и в полотняных брюках – ну вылитый отдыхающий из соседней водолечебницы, которые обычно гуськом проходили мимо их палаточного лагеря, не останавливаясь, глазея по сторонам и ведя скучные взрослые разговоры.

Г. А., разумеется, мимо не прошёл. Он был не один – привёз Лушу, у которой лагерная смена заканчивалась на два дня раньше. После обеда они ушли вчетвером к геодезической вышке. Уселись на траву на высоком крутом берегу Серьги – так, чтобы кусты шиповника, росшие на краю обрыва, не закрывали вид на изгибающуюся блестящей лентой реку, – и проговорили почти до заката.

Обо всём понемногу – об «эффекте близнецов», например. Руся, краснея, вынужден был признать, что вообще о нём не вспомнил, когда нырял с моста.

– Вот-вот, как всегда, пропустил мимо ушей, а Луша отдувайся…

Руся опустил голову. Ему было стыдно.

О том, что нырять с моста было глупо, тоже, разумеется, поговорили.

– Ты что же, с моста сиганул?! – ахнула Луша, прижимая ладони к побледневшим щекам.

– С завязанными руками, Луша, представляешь? Хотел «нырнувшего» Макара догнать.

– Ой, Руся, не знала, что у тебя инстинкт самосохранения не развит… – Луша смотрела на брата с ужасом.

Руся, чувствуя себя круглым идиотом, отвернулся.

– У Руси развито другое, то, что делает человека человеком, – сказал отец Георгий, положив мальчику руку на плечо. – Способность к самопожертвованию, например.

Ребята замолчали, впечатлённые его словами.

– Не расстраивайся, Русь, – произнесла наконец Луша осторожно. – Хорошо ведь, что ты Макара догнал.

– Ну, кто кого догнал – ещё вопрос. – Георгий Александрович, сняв очки, стал не спеша протирать их подолом рубашки. – Точное попадание в нужный момент времени приходит не сразу. Однако в целом – молодец, попал, куда намеревался, и с историческим периодом не ошибся. – Г. А. водрузил очки на переносицу и уставился сквозь них на Макара. – Знал, Макарка, где тебя искать…

– Если этот дурацкий «эффект близнецов» сработал, то почему же мы не вместе в тысяча восемьсот четвёртый год попали? – спросила Луша.

– Недолёт. Такое часто случается. Ваша связь сильна, но ты же не часть Руслана, ты тоже… личность. И видимо, даже потеряв сознание, ты не перестала ею быть, – улыбнулся хронодайвер. Потом нахмурился и сказал строго: – А насчёт прыжков с моста и прочих «фокусов» – уж пожалуйста, больше никаких экспериментов в этом направлении. Запрещаю категорически! Всем ясно?

Ребята закивали.

– Ваша сила – в воображении, в способности ярко представить себе другое время, почувствовать себя частью другого мира, – объяснял Г. А. – Совсем не обязательно пугаться или попадать в критические для жизни ситуации, чтобы переместиться во времени. Гораздо важнее ваше желание, ваша вера в такую возможность. Ну и умение сфокусировать намерение, осуществить его. Техника, в сущности, проста. Но это – другой уровень…

Знайте – сокровенные, тайные знания могут повредить, просто раздавить, разрушить человека, если он к ним не подготовлен. Поэтому и мы, хронодайверы, не слишком откровенничаем с детьми-«нырками» о таких вещах – всему своё время.

Теперь, правда, у меня есть серьёзный повод задуматься. Ведь мы даже предположить не могли, что кто-то нарочно будет подвергать себя опасности, чтобы «нырнуть». Всецело полагались на инстинкт самосохранения, о котором так кстати вспомнила Луша… Видимо, придётся нам с вами начать заниматься систематически. Есть у меня, кстати, кроме вас и другие «нырки» на примете…

Георгий Александрович снова взялся протирать очки, делая вид, что не замечает наступившее всеобщее оживление.

Потом вспомнили про закольцованные во времени предметы.

– Портрет и ножичек навсегда там остались… – вздохнула Луша. Ножичек она не жалела – пусть хороший человек Беллинсгаузен пользуется, а портрет хотелось бы иметь – на память…

– Да-а, остались без единого ножа, – подхватил Руся, вспомнив о своей потере. – Эх я, растяпа!..

– Ой, совсем забыл! – воскликнул Макар. – Один экземпляр – у меня! – Порывшись в карманах, он выудил оттуда перочинный ножик с красной пластмассовой рукояткой. – Этот ты, Руся, у лодки выронил – я вчера ещё подобрал.

– Ух ты! Спасибо! А я думал: куда он запропастился?.. – Руся хлопнул Макара по спине и торжественно произнёс: – Рекомендую! Вот человек, у которого в карманах что хочешь найдётся. Надо вам средство от комаров – пожалуйста, надо от каннибалов – извольте… Представляете, он нас от людоедов спас. Меня чуть не съели…

Их голоса и удивлённые восклицания ещё долго звучали в вечернем воздухе.

– А мне Меноно говорит: «Здравствуй, Руся!» – я чуть не упала…

– А мне – «Бог огня», и бух на колени!

– А я этого громилу в татуировках за ногу как цапну…

– А летучая рыба мне по лбу – бац!

Взрывы смеха мешались с шелестом трав, гудением шмелей и нескончаемым, густым стрекотом цикад.

Наконец все разом замолчали.

Руся, вертевший в руках ножик, задумчиво погладил пальцем рукоятку, откашлялся и произнёс негромко, обращаясь к Г. А.:

– Отец Георгий, я вот что подумал… – Руся всегда предпочитал называть Г. А. так, он хорошо помнил последнюю бурную ночь своего путешествия в 1812 год и отца Георгия – со спутанной бородой, в чёрной, заляпанной глиной рясе священника, заливавшего из ведра траншеи в заминированном французами Кремле. – А я вот что подумал, – повторил мальчик, сделав длинную паузу, словно ему в голову пришло нечто важное. – Чашу-то Святого Грааля найти не могут – не поэтому ли? Может, она во времени застряла, как Лушкин ножик?

– Остёр, – одобрительно усмехнулся Г. А., – соображаешь быстро!

– И что, никак этот круг не разорвать?

Отец Георгий помотал головой:

– Лучше не надо… Пусть будет всё как было.

Луше показалось, что она уже когда-то слышала эти слова…

– Тебе, Руся, Мориц кусок лавы передал, – вдруг спохватилась она. – Но я его дома оставила…

– Интересно, как он там? Как Отто?..

– Отто Коцебу? Ну он-то стал известным мореплавателем и тоже потом ходил вокруг света, уже капитаном. – Макар Лазарев оседлал своего конька и шпарил как по писаному. – На бриге… эээ… – Тут Макар в нетерпении защёлкал пальцами, торопясь вспомнить. – «Рюрик», вот!

– А посольство-то в Японию чем закончилось? – поинтересовался Руся.

– Да ничем, – засмеялся Макар, – полгода просидели, дожидаясь ответа императора, тот долго думал, но дары не принял, вот они и уплыли восвояси. Сначала на Камчатку. Там Резанов с «Надежды» на берег сошёл и по своим торговым делам в Америку уплыл. На кораблях «Юноне» и «Авось». А Крузенштерн по Японскому морю ходил, к Сахалину и Курилам, а потом в Китай… Дальше – в Индийский океан, потом обогнул мыс Доброй Надежды и Атлантикой домой вернулся. Это уже в тысяча восемьсот шестом году было.

– А Лисянский с ними?

– Они разделились на время. Лисянский ещё в Русскую Америку сплавал – там, на восточном побережье, тогда было много русских поселений. До острова Кадьяк, потом до Ситки, там даже повоевал немножко на стороне русских колонистов, потом приплыл в китайский Кантон, ну а дальше – почти тем же маршрутом до родного Кронштадта.

– Ой, а про Беллинсгаузена мне расскажите, – попросила вдруг Луша.

– Почему тебя интересует Беллинсгаузен? – округлил глаза Руслан. – Он же с нами плавал. Он на «Надежде» мичманом был.

– Видела я вашего мичмана. У вас он был мичманом, а на нашем «Востоке» – капитаном и начальником антарктической экспедиции. Вот! – заявила Луша и гордо выпрямилась.

– Да, повезло вам! – засмеялся Г. А. – Ты, Луша, вернёшься домой, сама почитай про экспедицию Беллинсгаузена. Или разучилась за время плавания?

– Ничего подобного, я там Кука читала.

– По-английски? – удивился Г. А.

Луше не хотелось его разочаровывать, но пришлось.

– Да не, по-русски. Но с «ятями», – неохотно ответила она и повернулась к Макару: – После Таити куда наши-то поплыли?

Глаза у Макара загорелись, и он с воодушевлением начал:

– «Восток» и «Мирный» вернулись в Австралию, подготовились к плаванию в полярных широтах и снова – на юго-восток, вокруг Антарктиды, вдоль кромки льдов… Открыли остров Петра Первого, потом Землю Александра Первого. Можно сказать, это был берег Антарктиды. До сих пор, кстати, не выяснено, остров эта земля или полуостров. Там же вечные льды…

– Это когда же они домой вернулись? – нетерпеливо перебила его Луша, озабоченно стряхивая с себя муравьёв и прилипшие травинки.

– В тысяча восемьсот двадцать первом году, – сообщил Макар несколько упавшим голосом, скептически поглядел на неё и дал совет: – Ты, Луша, правда, возьми да сама почитай.

* * *

Солнце садилось. Стало заметно прохладнее. Поднялся ветер, он гнул ветви, трепал волосы, надувал пузырями футболки. Отец Георгий заторопил ребят – давно было время возвращаться.

– Бегите в лагерь, здесь недалеко, дорогу знаете. Надеюсь, поесть вам оставили…

– А вы? Вы здесь ночевать будете?

– Нет, мы – в город. Лушу мама с папой ждут, мы обещали быть к ужину. Опаздывать нельзя: точность – вежливость королей и… хронодайверов.

Руся хмыкнул. Такого рода вежливости им всем ещё предстояло научиться. Впрочем, учёба должна была начаться уже этим летом – так пообещал отец Георгий. И это, конечно, было здор⺈ ово.

– Пока до станции дойдёте, совсем стемнеет, – забеспокоился Макар. – Электрички уже не ходят… Или вы на машине?

– На машине? – удивлённо переспросил отец Георгий. – Ну, в общем-то да… На машине времени, можно так сказать. Она, знаете ли, у каждого хронодайвера в голове…

Он взял Лушу за руку, и оба они, махнув ребятам на прощание, словно растаяли в воздухе. Сильный порыв ветра мгновенно сдул с обрыва в реку едва уловимый, лёгкий запах озона…

Паруса «Крузенштерна»

Мальчики, переглянувшись многозначительно и восхищённо, не спеша двинули по длинному крутому спуску вниз, в ложбину, к заросшему кустами Митькиному ручью. Здесь, под сенью леса, уже сгущались сумерки. Выползала из отсыревшей травы, туманом поднималась кверху вечерняя прохлада. Руся поёжился.

– Завидую я тебе, Руська! – сообщил ему Макар, почёсывая белобрысую бровь, изрядно обгоревшую во время памятного фейерверка. – Вот побывал я в прошлом, а никого, кроме туземцев, и не увидел толком. И с Крузенштерном не повидался… На «Надежду» с «Невой» только издали посмотрел…

Макар что-то говорил и говорил… Руслан, задумчиво улыбаясь, молча шёл следом по обочине лесной дороги и рассеянно ловил горстью верхушки дружно заколосившейся травы.

– А ты – ты ж с ними пуд соли съел. Здор⺈ ово! С Коцебу подружился. Везёт же человеку… Теперь-то их не встретишь. Все умерли давно… – неожиданно добавил он.

Раевский с силой сжал пальцы и резко дёрнул руку кверху. Острая боль тут же пронзила ладонь. Он охнул и остановился. Разжав руку, тупо уставился на оборванную метёлочку, испачканную кровью. В висках застучало.

«Умерли, давно умерли… И Мориц, и Отто…» Это как-то с трудом помещалось в его голове. Ведь они только позавчера расстались. Значит, сегодня «Надежда» должна сняться с якоря и покинуть Таиохае… «Сегодня? – Руслан застонал. – Ты, Раевский, верно, с ума сошёл… Это двести лет назад случилось…»

Умерли. Рано или поздно все умирают… Нельзя спасти человека от старости. Нельзя спасти от времени и от судьбы…

* * *

– Руська, ты чего?

– Травой порезался, – раздосадованно пробормотал Руслан, отводя глаза и слизывая выступившие на сгибе ладони капли крови. – Щиплет, собака!

– Да ты просто по кровушке соскучился. Вампир известный! – хохотнул Макар, хлопнув друга по спине, а потом вприпрыжку поскакал под гору, удирая от бросившегося вдогонку Руслана.

Ветер так и засвистел в ушах. Они мчались, перепрыгивая коряги и кочки.

Перевели дух только внизу, у сам⺈ ого ручья.

– Ух ты, вот это скорость! Я там, в середине, чуть не навернулся…

– Ага…

Они глядели друг на друга, запыхавшись от этого дикого бега. Макар раскраснелся и выглядел совершенно счастливым.

– Спой про паруса! – глядя ему в глаза, вдруг попросил Руслан.

Макарка ничуть не удивился. Он перевёл дух, кашлянул и, нимало не смущаясь, охотно затянул чистым, высоким, немного писклявым голосом:

 
Под северным солнцем неверным,
Под южных небес синевой —
Всегда паруса «Крузенштерна»
Шумят над моей головой.
 

Песня зазвенела, поплыла над ручьём. Она словно разгоняла сумерки, перекрывая журчание воды и глухой шелест качающегося, серебрящегося под ветром ивняка.

Руся слушал молча, не подпевая.

– Только это не про «Надежду» вообще-то поётся, – зачем-то пояснил Макар, закончив. – Это – про четырёхмачтовый барк «Крузенштерн»[93]93
  Барк «Крузенштерн» – легендарное учебное четырёхмачтовое парусное судно, спущено на воду ещё в 1926 г., названо в честь известного русского мореплавателя адмирала Ивана Фёдоровича Крузенштерна.


[Закрыть].

– Нет. Про «Надежду» тоже, – тихо, но твёрдо ответил Руслан.

* * *

Дослушав песню, Руська совсем успокоился. Он и под страхом смертной казни, наверное, не смог бы объяснить, почему теперь знает наверняка, что на его родной «Надежде» все живы. Но он знал, что это так. У них, на Нукагиве, сейчас утро, а значит…

«„Надежда“ снимается с якоря и поднимает паруса», – подумал он и улыбнулся.