Текст книги "Две кругосветки"

Заговор

Татуировка была делом решённым. Толстой лежал, небрежно развалившись в тени пальмы, и ожидал начала процедуры, когда к нему подошёл Кабри и стал требовать платы за то, что свёл его с лучшим здешним мастером по татуировкам.

– Только после того, как он закончит работу, уважаемый, – процедил граф по-французски, демонстративно отвернулся и принялся разглядывать разложенные на тряпице инструменты мастера и миску с пастой из раздавленного ореха, которая служила для добычи чернил.

– Вы мне обещали порох! – настаивал Кабри. – На кой чёрт мне ружьё без пороха?

– Отстаньте, Жозеф! Я вам уже всё сказал: получите сразу после. И помните: Крузенштерн не должен узнать об этом. Иначе он меня поедом съест. Он считает, ни вам, ни Робертсу здесь, на острове, порох ни к чему. А то вы как дети малые… тут же поубиваете друг друга.

Кабри чертыхнулся.

– Вижу, вы, Жозеф, нынче не в духе, – лучезарно улыбнулся ему Толстой, которого, как видно, только забавляло плохое настроение француза. – Что вы щёлкаете зубами, как каннибал? О, простите, я заболтался…

– С утра, когда я был на «Надежде», ваш капитан зазвал меня к себе в каюту. Там уже торчал этот чёртов Робертс! – Брызгая слюной, Кабри добавил к французским ругательствам ещё несколько слов по-нукагивски, видимо посылая проклятия на голову англичанина. – Крузенштерн прочёл нам проповедь – по-другому его речь не назовёшь – о том, что мы, как европейцы, должны жить в мире друг с другом. А потом вынудил меня пожать Робертсу руку. Я едва сдержался, чтоб не плюнуть в лицо этому английскому негодяю! – Кабри брезгливо посмотрел на ладонь и раздражённо вытер её о набедренную повязку-чиабу.

– Лучше бы вы просто вымыли руки, – посоветовал Толстой, глядя на старания Кабри стереть с ладони невидимые следы прикосновения заклятого врага. – И вообще, – прибавил он вполголоса, – вам нужно чаще мыться…

– За сегодняшнее унижение я отомщу им обоим!

– Правда? Каким же образом? – немедленно заинтересовался граф.

– Пока не решил.

– Так что вам стоит настроить туземцев против Крузенштерна? – пожал плечами Толстой. – Этим вы насолите и тому, и другому… О поверьте, месье, нет ничего проще, как ввести в заблуждение людей, не понимающих другого языка, – продолжал теоретизировать он, уловив пристальный взгляд Кабри.

– Да, я так и сделаю, – злобно засипел француз. – Я скажу нукагивцам, что на их короля европейцы наложили оковы!

– Что за ерунда! Зачем Крузенштерну этот глупый Та-пега на корабле? На «Надежде» полно глупцов и без вашего туземного царька. К тому же Тапега и так каждый день там околачивается, пьёт стаканами портвейн и грызёт сахар. И потом, кто в это поверит? Крузенштерн – он же агнец божий… только по отношению к диким, разумеется.

– Восемь месяцев назад тут был американский бриг. Его капитан взял тогда в заложники одного из королевских родственников… Здесь никто до конца не доверяет европейцам. Нукагивцы поверят и возмутятся, не сомневайтесь. И Робертс поплатится за свою дружбу с вашим капитаном, – скрипнул зубами Кабри. – Стоит только намекнуть туземцам, что он хочет избавиться от короля, чтоб занять его место… Тут-то этот мерзавец и пожалеет, что женился на королевской дочери.

– А-а, ну это меняет дело. Совсем другой расклад, – не мог не признать Толстой, как человек, искушённый в интригах. – Только мой вам совет: проследите, чтоб рядом не крутился этот мальчишка Раевский. Лучше его вообще где-нибудь на это время припрятать: он чертовский проныра и, кажется, уже болтает по-нукагивски – ума не приложу, как это у него получается. Словом, в вашем деле он может стать помехой. Заодно проучим его немного, чтобы в другой раз не лез не в своё дело…

– Вы хотите его проучить? – недоверчиво переспросил Кабри, словно заподозрив какой-то подвох.

– Неплохо бы, но только слегка и без огласки, – оловянными глазами посмотрел на Кабри Толстой.

– Я могу обманом завести его подальше, вглубь острова… А потом, когда дело будет сделано, вы «найдёте» заблудившегося и заберёте его обратно.

– Мне он ни к чему. Можете даже его съесть, – усмехнулся Толстой, – если вам позволит ваша совесть съесть собрата-европейца. Туземцев-то вы наверняка уже пробовали?

– О нет! – с жаром стал уверять Толстого француз. – Я с большим азартом охотился за ними, но в случае успеха всегда выменивал человечину на свинину…

Толстой икнул, брезгливо поморщился.

– Так я вам и поверил, – сказал он и с отвращением плюнул в сторону. – Мальчишку вы всё-таки не ешьте. Оставьте японцам на растерзание. Впрочем, если что-то пойдёт не по плану, вы всегда сможете обменять его на свинину…

* * *

На третий день после этого разговора король Тапега в очередной раз явился на «Надежду».

«Повадился!» – взглянув искоса на Тапегу, подумал Ратманов.

С королём приплыли Кабри и ещё какой-то дикарь, татуированный с ног до самой шеи. Старпом только рот разинул, когда испещрённый замысловатыми нукагивскими узорами дикарь небрежно осведомился по-русски:

– А Раевский-то где?

При ближайшем рассмотрении дикарь оказался графом Толстым.

– Они с Робертсом на «Неве», со вчерашнего вечера, – пробормотал Ратманов, дивясь, как радикально изменился облик гвардии поручика за три дня его отсутствия на шлюпе. – На что он вам сдался?

Толстой только разочарованно поднял бровь, не считая нужным утруждать себя лишними объяснениями. «Надо же, этому паршивцу Раевскому опять повезло! Будто в рубашке родился!» – подумал он.

Будучи любимцем Фортуны, граф всегда искренне удивлялся, встречая людей, к которым судьба оказывалась не менее благосклонна.

* * *

Тапега тем временем заглянул в капитанскую каюту. Там сидел Крузенштерн, завёрнутый в салфетку, с густой мыльной пеной на щеках. Рядом стоял денщик Стёпка со сверкающей острой бритвой в руке. Капитан скосил глаза и приветственно махнул нежданному посетителю рукой из-под салфетки.

Тапега, по обыкновению, сразу ринулся к большому зеркалу, чтобы полюбоваться своим отражением, а потом зачарованно уставился на то, как Стёпка ловко бреет щёки капитана стальной бритвой, периодически аккуратно вытирая её о висящую на левом локте салфетку. На Нукагиве мужчины тоже брились, оставляя лишь маленький пучок волос в середине подбородка, но эта процедура была не слишком комфортабельной, во всяком случае с точки зрения европейца, – бриться приходилось острой морской раковиной.

Когда парикмахер обрызгал наконец гладко выбритое лицо капитана одеколоном, Тапега даже застонал от зависти, жадно принюхиваясь к разлившемуся в воздухе приятному запаху лаванды.

Крузенштерн, видя, сколь много эмоций вызывает у короля процесс бритья, решил сделать ему приятное – велел после себя побрить и гостя, а после обязательно умыть его душистой водой. Туземец обрадовался, воссел на табурет, позволил завернуть себя в полотенце и с довольным видом выставил вперёд подбородок.

Его величество побрили, умыли, угостили оладьями с мёдом, которые он страсть как полюбил, после чего благоухающий Тапега отплыл восвояси.

* * *

Через час – было как раз время обеда – к Крузенштерну явился вахтенный и доложил, что Тапега вернулся. На этот раз король вместе с переводчиком и каким-то своим родственником захватил с собой туземца – владельца свиньи, который вроде бы готов был обменять животное на маленького попугая.

Сам король, едва ступив на борт, тут же проследовал в каюту капитана, да так и застрял там, любуясь своим отражением в большом зеркале.

Крузенштерн меж тем быстро проглотил щи из солонины и выскочил на шканцы: свинья была делом первостепенной важности. Каково же было его удивление, когда он увидел, что недовольный островитянин отплывает восвояси, так и не расставшись со своим громко хрюкающим сокровищем!

– Куда это он? – удивился капитан «Надежды», с сожалением глядя на удаляющуюся от шлюпа свинью, которую уже почитал своей, потому что полагал, что маленький попугай вполне разумная плата за жаркое для господ офицеров плюс матросский суп на наваристом мясном бульоне.

Кабри, подозрительно бегая глазами, ответил, что островитянин рассердился от того, что ему не дали попугая.

– Как не дали? – возмутился Крузенштерн. – Велите ему вернуться!

Однако, вопреки ожиданиям, островитянин не только не вернулся, но принялся ещё быстрее грести к берегу. Родственник короля тоже поспешил удрать, сиганув в воду прямо с борта.

– А этот-то куда? – недоумевал Крузенштерн.

– Он хочет догнать лодку и уговорить туземца со свиньёй вернуться, – объяснил Кабри, глядя куда-то поверх капитанского плеча.

– Этот человек, похоже, что-то недоговаривает, – понизив голос, поделился с капитаном своими сомнениями старпом.

Крузенштерн задумался. Всё это было как-то странно.

Вампиры яда не боятся

В первой половине того же дня от «Невы» отчалил баркас, гружённый пустыми бочками для пресной воды. Матросы дружно налегали на вёсла, и долгожданный берег с каждой минутой всё приближался.

Было жарко. Сверкание воды слепило, больно резало глаз. На корабле, под натянутым над палубой тентом, не так припекало. Здесь же, на открытой воде, солнце палило вовсю. Руся, по всегдашней своей рассеянности ещё с вечера забывший фуражку на «Надежде» (нарушив, кстати, тем самым приказ Крузенштерна не выходить на палубу без головных уборов), сидел, прикрывая темя ладонью. Вздыхая и кряхтя, он ёрзал по банке[82]82
  Ба́нка – на гребном судне перекладина, доска для сидения гребцов и пассажиров, а также для скрепления бортов.


[Закрыть] и мечтал поскорее скрыться куда-нибудь от проклятых солнечных лучей. Когда до берега осталось совсем немного, юнга Раевский жалобно спросил у мичмана:

– Можно, как причалим… Можно мне сразу в тень?

Мичман, истолковав его просьбу по-своему, понимающе подмигнул Руслану и снисходительно махнул рукой: валяй, мол, если с утра фруктами объелся.

Не обращая внимания на общий хохот, мальчик встал на носу и приготовился к прыжку. Несколько дружных ударов вёслами – и шлюпку вынесло на отлогий берег. Руся, раскинув руки, птицей слетел с баркаса. Споткнувшись, сделал кувырок с разгону, тут же встряхнулся, выправился и помчался, взрывая калёный песок, к пальмовой террасе.

Коричневые полуголые островитяне, собравшиеся на берегу встретить моряков, расступились, пропуская маленького этуа[83]83
  Этуа́ – название белых людей у местного населения.


[Закрыть], и тут же забыли о нём. Дикари – как всегда шумные, назойливые – обступили баркас, оживлённо загалдели.

Матросы повыпрыгивали на берег. С наслаждением они прохаживались враскачку по плотному горячему песку, улыбаясь и весело переговариваясь. Хорошо было размяться и вместо качающейся палубы ощутить под ногами твёрдую землю.

– Тараканов, поглядывай за якорем, – добродушно напомнил матросу мичман о необходимости соблюдать бдительность.

Вчерашнее происшествие с баркасом «Надежды» было тому причиной. После небольшой отлучки лейтенанта Левенштерна с баркаса пропал якорь. Сначала наивно полагали – канат перетёрся, однако позже выяснилось, что якорь срезали предприимчивые островитяне. Вернуть якорь удалось только после вмешательства Крузенштерна и его переговоров с королём Тапегой.

Нукагивцы, отдать им должное, никогда не воровали друг у друга. У них это было не принято. Однако стянуть что-нибудь у чужих, видимо, почиталось островитянами за доблесть и всячески одобрялось. Так что за ними нужны были глаз да глаз.

* * *

Руся ухнул с разбегу в тёмно-зелёный омут тропической рощи. Струи прохлады – журчащие, влажные – омывали его с ног до головы. Джунгли булькали, плескали, свистели, шелестели, щебетали… Руся замер, заворожённо вслушиваясь в этот волшебный хор.

В чудесное многоголосье странным образом вплетались звуки его имени.

– Руся… Руся…

Зов растворялся в зелёном шелесте, в разноцветном мелькании. «Джунгли зовут?» – пронеслось в голове глупое. Мысли спутались. Всё вокруг звенело, пело, вилось лианами, двоилось, троилось, множилось. Из носа пошла кровь. Руся шмыгнул, сорвал широкий лист и, прижав его к лицу, закинул голову. Видать, напекло. Вот и мерещится всякое.

Или… Или нет?

Руслан вытянул шею и прислушался.

* * *

Русские выгрузили на берег пустые бочки. Островитяне помогали с большой охотой и старанием.

Воду моряки намеревались заливать из шумного прибрежного ручья, впадавшего прямо в залив. Баркас отчалил и встал на верпе[84]84
  Верп – малый якорь; его часто используют, когда парусному судну нужно пройти небольшое расстояние, но нельзя идти под парусами по случаю штиля, противного ветра или тесноты прохода, в котором невозможно лавировать, и двигаются с помощью завозов верпа на баркасе или шлюпке.


[Закрыть] в нескольких десятках метров от берега.

Матросы по двое наполняли бочки и пускали их вниз по течению. Островитяне умело сплавляли бочки по ручью, а потом вплавь через буруны подгоняли их к баркасу. На баркасе ещё двое матросов принимали на борт ценный груз.

– Вот ведь, черти, ловкие какие! – глядя на то, как нукагивец вплавь преодолевает пенистые гребни бурунов, умело справляясь с вертящейся в воде бочкой, удивлялся курносый белобрысый матросик.

– Проворны! – соглашался его напарник, устало вытирая рукавом красное, мокрое от пота лицо. – И жара им нипочём.

– Вчера, рассказывают, бросили с «Надежды» одному кусок железа, да промахнулись. Тот нырнул за железякой, вынырнул и знаки делает: не достал, мол, другую давай. Что ты будешь делать – бросили ещё. А дикарь-то поймал вторую и давай, братец ты мой, хохотать. Глядят – обе железки у него в руке. Он первую-то, слышь, достал со дна, да не показывал. Под водой ногами держал. Ну чисто обезьяны!

– Да где ты обезьян-то видел водоплавающих?

Курносый матросик только качал головой и улыбался.

* * *

Тенистые своды шелестели, двигались, разговаривали.

– Руся, да Руся же! – слабый мальчишеский голос снова явственно прозвучал откуда-то сзади.

Руся обернулся. Прямо на краю пальмовой террасы, на траве, вспученной вывороченными корнями, лежал кто-то. Камуфляжные пятнистые штаны и линялая футболка сливались с жёсткой травой и гнилыми кокосами, валявшимися вокруг.

Руся, как лунатик, медленно двинулся к лежащему на земле.

Это был мальчишка, встрёпанный, светловолосый. Его осунувшееся лицо казалось почти зелёным в зелёной же тени. С усилием приподнявшись на локте, он смотрел на Руслана и почти беззвучно шевелил губами.

– Макар?..

Руся провёл рукой по лицу, как будто хотел снять наваждение.

Потом, сообразив наконец, что это не мираж, не галлюцинация и не результат солнечного удара, бросился к другу, рухнул на колени и быстро припал губами к Макаркиной щиколотке.

– Руська, ты… Ты с ума сошёл! – прошептал Макар. – Отравишься!

Он стал выворачиваться и хватать Русю за руки. Двигался он трудно, медленно, как-то невпопад.

– Лежи, не дёргайся! – Руслан с досадой пихнул Макара в грудь.

Тот навзничь откинулся на траву. Навалившись, Руся крепко прижал приятеля к земле. Лазарев, собрав последние силы, упрямо дёрнул ногой.

– Вот дурак, ещё лягается! Лежи, говорю! Вампиры яда не боятся!

Руся сдавил края ранки пальцами и губами вытянул кровь. Сплюнул. Проделал всё это снова. Потом ещё и ещё раз – до тех пор, пока не онемели от усталости губы. Наконец ослабил хватку и отпустил Макара.

Бегом бросился к ручью, зачерпнул воды, энергично поболтал во рту и выплюнул. С наслаждением умылся, опрокинув несколько прохладных пригоршней на горевшее, измазанное кровью лицо. Утёрся рукавом и тогда только перевёл дух.

Потом слегка изменился в лице, будто вспомнил что-то. Замер, в панике нащупывая языком лунку от недавно выпавшего зуба. Язык наткнулся на что-то острое. Да это уже новый зуб лезет, и всё там зажило давно! Руся облегчённо вздохнул, немного устыдившись своего внезапного испуга.

На поляне, у самого устья ручья, происходило какое-то движение. Не разглядев никого из своих в шумной толпе аборигенов, Руся бросил тревожный взгляд на залив. Баркас по-прежнему стоял на верпе в некотором отдалении от берега. Развеяв свои глупые страхи, Руся улыбнулся, набрал пригоршню воды и потрусил назад, к Макару.

* * *

Лёжа на спине, Макар озадаченно смотрел снизу вверх на заметно повзрослевшего и загоревшего доч无 ерна приятеля в мешковатых матросских штанах и рубахе. Когда это Руська Раевский успел так измениться?

Макар приподнялся и, недоверчиво щуря светлые ресницы, оглядел сверкающую гладь залива, окружённого высокими тёмными скалами. Это было как в кино: белые пенистые водопады, срывающиеся с тёмных круч, буйная тропическая зелень, бездонная небесная лазурь. А главное – два старинных парусника, застывших у самого входа в бухту. Их стройные мачты таяли в полуденной голубоватой дымке…

– Это что, – прошептал Макар, – сон? Или рай?

– Какой сон, какой рай! – засмеялся Руся. Он снова встал на колени и обеими руками крепко схватил друга за плечи. – Жить будешь! Двести лет жить будешь! Слышишь, Макарка? – И Руська порывисто стиснул друга в железных матросских объятиях.

* * *

Работа у ручья поначалу спорилась. Если б не помощь нукагивцев, заливаться бы им на солнцепёке до самого вечера. К счастью, неутомимые, привычные к жаре дикари с завидной ловкостью справлялись с трудным делом.

Оставалось не так уж много пустых бочек, когда на берег прибежал, запыхавшись, нукагивский мальчишка и что-то закричал, бешено жестикулируя.

Матросы, бывшие на берегу, удивлённо уставились на маленького беснующегося дикаря. Дитя природы с криком било себя кулаком в грудь, а потом в отчаянии простирало руки в сторону кораблей, мирно стоящих в заливе.

Островитяне бросили работу и тревожно загомонили, сбиваясь в кучу.

Куда делись добродушные и услужливые помощники! Настроение дикарей резко переменилось. Моряки недоумевающе вглядывались в напряжённые, потемневшие от гнева лица островитян. Дикарей на берегу стало больше, и они всё прибывали. Вооружённые, облачённые в доспехи, они потрясали копьями, и крепкие мышцы грозно перекатывались под тёмными узорами татуировок.

В одно мгновение на поляне у ручья собралась огромная разъярённая толпа, плотным полукольцом окружившая матросов.

– Все в шлюпку! – крикнул мичман.

Однако копья преградили им путь. Похоже, отступать было поздно.

Необитаемый остров

Если бы окружившие моряков нукагивцы увидели, что произошло чуть поодаль, на пальмовой террасе, возможно, они сразу порастеряли бы свой воинственный пыл, а берега Таиохае огласились бы громовым хохотом. Ничего смешного не случилось – напротив. Но здешние туземцы громче всего хохотали от ужаса. Хохотали до колик – исступлённо, неистово.

Испугаться было немудрено: два маленьких белых этуа растворились в воздухе, словно это были не люди, а духи. Только что они сидели на жёсткой траве, что-то взволнованно выкрикивая и обнимая друг друга, и вот – исчезли без следа.

Однако никто ничего не заметил. Только огорошенно крякнула пёстрая птица, с любопытством наблюдавшая за этуа. Мигнула чёрным глазом, крутанула шеей и вспорхнула – от греха подальше.

* * *

Песок.

Белый песок.

Руся поднял голову и провёл рукой по щеке, шершавой от налипших песчинок.

Полоска песка между заросшей пальмами террасой и морем изгибалась тонкой лукой[85]85
  Лука́ – изгиб реки.


[Закрыть], убегала на запад. Там горячей золотой каплей стекало за горизонт солнце. Пальмы отбрасывали на землю длинные-предлинные тени.

«Где это мы?»

Макар, лежавший рядом на песке, зашевелился. Мутно поглядел на Русю и поспешно отвернулся в сторону. Его тут же вывернуло.

Руся сочувственно вздохнул. Всё змеюка проклятая. А может, от перемещения? Второе перемещение во времени, и всё за каких-то четверть часа. Спринт[86]86
  Спринт – здесь: очень быстрое перемещение.


[Закрыть] в хронодайвинге – штука неприятная.

Немного придя в себя, Макар осмотрелся. Он выглядел ещё более озадаченным, чем прежде. Ещё бы! Декорации снова поменялись. Не видно было залива, окружённого тёмными кручами. Исчезли с горизонта парусные корабли. Толпа туземцев с копьями тоже куда-то испарилась.

– Что это было? И где все?

– Думаю, в прошлом, – буднично ответил Руся.

Макар вытаращил глаза.

– Я не уверен, что это не сон, – хрипло выговорил он.

– Эх! – только и сказал Руслан.

Он встал и побрёл по берегу. Нужно было осмотреться.

* * *

Через четверть часа Руся вернулся. Он нашёл ручей и принёс воды в пустой скорлупе кокоса.

Напившись, Макар вытер рот рукавом и спросил:

– Так где же мы?

– Думаю, что это остров. И я почти уверен, что мы в Тихом океане. Почему? Не знаю. Пальмы здесь такие же, как на Нукагиве. А главное, небо… Небо такое же…

– А тогда мы были на Нукагиве?

Руся кивнул.

– Да. Нукагива, остров в Маркизском архипелаге. Тихий океан, век девятнадцатый, – кратко объяснил он.

– Так мы побывали в прошлом? Ничего себе!.. Я думал, так не бывает.

– Бывает.

– Подожди-ка. Откуда тебе знать? – Макар смотрел на Русю так, будто видел его впервые. – Ты так говоришь, как будто тебе не впервой!

– Так и есть. Только об этом нельзя было рассказывать. Даже другу.

Выслушав Русин краткий рассказ, слегка обалдевший Макар сел подобрав ноги и обхватил переплетёнными руками коленки.

– Значит, ты меня хотел догнать? – взволнованно уточнил он. – Там, в прошлом?

– Хотел, да промахнулся. Я тебя, Макар, полгода дожидался… – сосредоточенно ковыряя кокосовой скорлупой песок, смущённо признался Руслан. – Я мало знал о свойствах времени. Да и теперь не много знаю. Я только понял, что тогда, на Оленьих ручьях, не имело значения – нырну я сразу вслед за тобой или нет. Попасть в нужную точку прошлого – вот что было важно. Так что выходит, умнее было остаться и разыскать отца Георгия, он бы точно помог. А теперь… – Руся озабоченно посмотрел на припухшую Макаркину щиколотку, – непонятно, где мы и как сможем отсюда попасть домой…

Он приподнялся и с досады закинул скорлупку в море. Она нырнула с плеском, всплыла и лодочкой мерно закачалась на волнах. Руся проводил её пасмурным взглядом.

Макар откинул со лба светлую путаницу волос.

– Ты не корчил… – тихим голосом произнёс он. – Ты… ты – настоящий друг, Руська! – Широко открытые, зелёные, как крыжовник, глаза смотрели на Руську серьёзно и торжественно.

Руся обернулся. Загорелое лицо его с облупленным, покрытым веснушками носом дрогнуло и озарилось счастливой улыбкой.

* * *

Они устроились на ночлег в шалаше из пальмовых листьев. Руська провозился с ним дотемна, но вышло не очень. Последний раз критически оглядев сооружение, он полез внутрь, к Макару. Улёгся на настил из листьев, вытянул ноги и понял, что устал просто зверски. Свежие ссадины на руках горели.

– Русь, как ты думаешь, тут хищники водятся? – послышался в темноте шёпот Макара.

Руся помотал головой.

– Если только двуногие! – усмехнулся он.

– Как это?

– Каннибалы. На Нукагиве их полно было. Тау-и-па-та-хо-о! – пропел он тихим «меланхолическим басом». – Чтоб жарить не-при-я-те-ля!

Ответом было молчание.

– Только, скорее всего, наш остров необитаем, – пояснил Руся, спеша успокоить друга.

Макар облегчённо вздохнул. Хватит с него змей, хватающих за пятки. Зубы каннибалов пусть обойдут их стороной.

– Остров необитаем, – повторил Руслан, – но я не уверен, что это хорошо.

Он протянул руку и нащупал в темноте лоб Макара. Ему показалось, что лоб был горячим. Руся стиснул зубы.

Ну почему они оказались здесь, а не где-нибудь поближе к дому! И как теперь выбираться к людям?

* * *

Утром погода испортилась. Поднялся ветер. Под его порывами гнулись пальмы. Волны яростно бросались на берег, сильный ливень вбивал в землю толстые мутные струи. Буря бушевала несколько часов подряд.

К полудню ветер стих, горизонт очистился, выглянуло солнце. Мальчики, промокшие в своём дырявом шалаше до нитки, стуча зубами, выползли на песок – обсыхать.

– Придётся, наверное, строить лодку, – в раздумье произнёс Руслан, рисуя пальцем на песке очертания нукагивского каноэ.

– Не придётся, – вдруг засмеялся Макар и показал рукой на море. – Гляди, она сама к нам плывёт!