Текст книги "Две кругосветки"

«Здравствуй, Руся!»

Уже через два часа с острова Макатеа вернулась шлюпка. Луша не вышла из каюты. И от ужина тоже отказалась, сказавшись больной. Адамс дважды заглядывал к ней, но она каждый раз делала вид, что спит.

На самом деле ей не спалось, даже ночью. Уже стемнело, когда она потихоньку выскользнула из душной каюты на верхнюю палубу. У фальшборта, опираясь обеими руками на планшир, стоял незнакомец и вглядывался куда-то вдаль. Это был юноша – длинноволосый, в матросских штанах и рубахе. Он стоял, широко расставив босые ноги, а рядом лежали скинутые башмаки. Луша остановилась, с удивлением глядя на башмаки и на самого незнакомца: откуда, мол, ты у нас такой взялся?

– Привет, – произнесла она негромко.

Парень обернулся. Из темноты на Лушу сверкнуло белками смуглое лицо молодого туземца.

– Здравствуй, Руся! – сказал туземец и широко улыбнулся. – Меноно думал – ты на другом большом корабле.

Таити

В капитанской каюте было тихо, лишь тонко напевала-попискивала переборка да скрипело перо. Беллинсгаузен заполнял страницы путевого журнала своим твёрдым, красивым, убористым почерком.

20 июля, в час пополудни, наши шлюпы подошли на расстояние примерно одной мили к северо-восточной оконечности острова Макатеа. На отвесном крутом берегу, на самой вершине скалы, мы увидели четырёх человек. Трое махали нам ветвями, а один – куском рогожи, навязанной на шесте.

Я лёг в дрейф, подняв кормовые флаги, и на спущенном ялике отправил на берег лейтенанта Игнатьева, художника Михайлова, клерка Резанова и гардемарина Адамса. Шлюп «Мирный» шёл за нами в кильватере[89]89
  Кильва́тер – струя позади идущего судна по линии киля; идти в кильватере какого-нибудь судна – следовать вслед за другим судном по одной линии.


[Закрыть], и лейтенант Лазарев также отправил к острову ялик.

Беллинсгаузен оторвался от бумаг, кликнул денщика, чтобы принёс чаю, и продолжил записывать.

В 3 часа посланные на берег возвратились на шлюп с неожиданным приобретением – привезли с собою двух мальчиков. Одному было около 17, а другому около 9 лет, ещё двое отвезены на шлюп «Мирный». Кроме сих четырёх, никого не видали, а свежей воды на берегу много. Плоды хлебного дерева и кокосовые орехи, которые были у мальчиков, доказывают, что на острове достаточно пропитания для небольшого числа людей…

Неслышно подошёл денщик Мишка, поставил перед капитаном стакан чаю. Беллинсгаузен кивнул – спасибо, братец, – и велел позвать лейтенанта Демидова.

Ещё раз пробежав глазами написанное, он удовлетворённо вытер перо.

– Что, как там туземцы? – спросил капитан лейтенанта, когда тот явился на зов. – Вымыли их, постригли?

– Помыли, Фаддей Фаддеич. Младшего остригли, а старшой не дался.

– Что так?

– Упорствует. Зато, разрешите доложить, удалось дознаться – все они с острова Анаа будут. К Макатеа мальчиков принесло на лодке, крепким ветром. Только, на беду, в тот же день на остров спаслись жители другого острова. А как островитяне эти живут в беспрерывных между собою сражениях, то одни были побиты и съедены другими.

– А что же мальчики?

– Мальчики, видимо, спрятались в глубине острова. А когда неприятели уехали, оказались на острове одни.

Беллинсгаузен выслушал, сочувственно покачал головой.

– Чайку не хотите, а, Дмитрий Алексеевич?

– Благодарю покорно! Ежели туда рому капнуть… – улыбнулся бойкий лейтенант, – то тем более не откажусь.

– Михаил, принеси-ка для господина Демидова чаю стаканчик.

Лейтенант присел напротив, на привинченный к полу диван.

– Ну, хорошо, стричься наш дикарь не хочет, а штаны-то он согласен носить? – спросил Беллинсгаузен, весело взглянув на лейтенанта.

– Обрядили и в штаны, и в рубаху, всё как вы велели, – разулыбался Демидов. – Наряд этот весьма их обоих занимает! Вот только башмаки всё время скидывают – видимо, по непривычке.

* * *

На следующее утро «Восток» уже двигался близ таитянских берегов, взяв курс на мыс Венеры.

Беллинсгаузен выбрал Таити не случайно, и не только изобилие на острове свежих съестных припасов и фруктов было тому причиной. Долгота таитянского мыса Венеры была известна с большой точностью благодаря тому, что в 1769 году капитан Кук и его команда наблюдали отсюда прохождение Венеры между Землей и Солнцем.

Недавно Беллинсгаузен обсуждал с астрономом Симоновым несомненную пользу того, что астрономы Кука использовали это явление для вычисления расстояния от Земли до Солнца. Учёный был полностью с ним согласен: ведь в следующий раз Венера будет проходить по солнечному диску лишь 6 июня 2012 года – в необозримо далёком будущем!

– Какого-какого июня? – заинтересовалась Луша, крутившаяся рядом, – ей разрешали подержать секстант[90]90
  Секста́нт – навигационный измерительный прибор, используемый для определения высоты Солнца и других космических объектов над горизонтом.


[Закрыть] во время ежедневных наблюдений.

Всех насмешила.

– Тебе какая разница, какого июня, если это через два века случится, глупышка? – сказал ей Адамс, тоже всегда участвовавший в вычислениях.

«Глупышка» не обиделась, только украдкой показала Адамсу язык. Капитан почёл за благо это не заметить, продолжив неспешную беседу с астрономом, в которой обсуждалась отличная возможность поверить по известной долготе мыса Венеры корабельные хронометры и точнее определить координаты вновь открытых экспедицией островов.

Впрочем, забота о припасах – дело для капитана не менее важное. Никакой свежей провизии на борту шлюпа давно не осталось, кроме… Фаддей Фаддеевич поморщился, вспомнив нескольких неприятных на вид куриц, взятых на борт ещё в Австралии и за время долгого плавания повыщипавших одна у другой перья и хвосты.

* * *

Тем временем «Восток» прошёл мимо кораллового рифа, ограждающего мыс от ярости открытого моря. Лавируя между рифом и мелью, шлюп узким фарватером последовал на рейд.

С палубы открывались живописные виды благословенных таитянских берегов. Высокие горные утёсы – фиолетовые, коричневые, голубые, – словно зубы дракона, вырисовывались на эмалевой синеве таитянского неба, ровная и широкая долина зеленела у подошвы покрытых лесом гор, а в тени кокосовых и банановых рощ прятались опрятные домики. На песчаном взморье суетились островитяне, плавали по сверкающей глади залива многочисленные лодки – на вёслах и под парусами.

* * *

В десять утра «Восток» положил якорь в Матавайском заливе. Сияло солнце. Пьянящий воздух Таити был пропитан сладкими ароматами цветов. В спокойной глади залива все предметы отражались ясно, как в зеркале.

Ещё не успели убраться с парусами, как таитяне на одиночных и двойных лодках, нагруженных плодами, со всех сторон окружили шлюп. Они привезли апельсины, ананасы, лимоны, отаитские, тайские яблоки, бананы садовые и лесные, кокосовые орехи, хлебные плоды, коренья таро, ямс, корни имбиря, куриц и яйца.

«Восток» в мгновение ока стал похож на муравейник. Заполонив всю палубу, одни островитяне старались поскорей променять привезённый товар, другие уже рассматривали приобретённые на шлюпе вещи: стеклярус, бисер, маленькие зеркальца, иголки, рыбьи крючки, ножи и ножницы.

Всё купленное сложили в один угол. Команде – к полному удовольствию матросов – было позволено есть плоды по желанию, сколько захочется.

Для того чтобы каждый таитянин, возвратясь домой, был доволен своим торгом, Беллинсгаузен распорядился закупать все плоды, не отвергая даже самые малополезные коренья кавы. Он-то отлично знал, что доброе расположение местного населения куда дороже бисера и ножниц.

* * *

С таитянами приехали два матроса – американец и англичанин, которые давно осели на острове и жили тут своими домами. Они собирались предложить свои услуги переводчиков.

Один из них, Вильям, кого-то напоминал Беллинсгаузену, вот только капитан никак не мог припомнить кого. Одет Вильям был по таитянскому обычаю и волосы носил по здешней туземной моде – спереди обстрижены, а сзади все завиты в один локон.

«Какие у здешних мужчин странные причёски, – подумал Беллинсгаузен, – будто женские. И за ухом таитянские мужчины носят нераспустившийся цветочный бутон… Что ж, – рассудил капитан, – белые, долго живущие в этих краях, становятся похожими обличьем на туземцев. Как, например, тот англичанин, который пятнадцать лет назад был для них переводчиком на Нукагиве, – Робартс то ли Робертс… Поначалу мы с Крузенштерном и другими офицерами тоже приняли его за туземца».

Беллинсгаузен снова всмотрелся в покрытое бронзовым загаром лицо Вильяма. На вид тому было под пятьдесят, но он был жилист, подтянут, крепок, хотя и не очень широк в плечах. Тело его было испещрено татуировками, а лицо – с твёрдым подбородком и лёгкой сеточкой морщинок вокруг ясных и проницательных серых глаз – было лицом человека мужественного, энергичного, много повидавшего на своём веку…

Выслушав рассказ Вильяма о том, как он, уволившись с американского судна, служил какое-то время в Российско-Американской компании, знает всех чиновников в нашей колонии и выучился говорить по-русски, Беллинсгаузен заметил:

– Ваши татуировки отдалённо напоминают мне рисунки, которые наносят на себя туземцы Нукагивы.

– Вы очень наблюдательны, господин капитан. Вы, должно быть, бывали там?

– Бывал. Только давненько.

– Здесь мода почти не меняется, – усмехнулся Вильям. – Я прожил в заливе Таиохае несколько лет, – признался он, – и даже женился там – на прекрасной молодой островитянке.

– Вы жили среди людоедов?

– О да! Впрочем, не могу пожаловаться на их отношение ко мне. Благодаря своей жене я даже стал королевским родственником. Но… При первом же удобном случае, когда в Таиохае бросило якорь американское судно, я вместе с женой переехал на мирный Таити. Думаю, вы меня поймёте…

Вильям не договорил. Мимо по запруженной народом палубе пробиралась Луша, таща в руках тяжёлую корзину с апельсинами. Карие глаза взглянули на диковинно одетого и остриженного Вильяма с интересом. Луша, видно, пыталась понять, европеец ли он. А может, бутон за ухом Вильяма, носимый по здешнему обычаю, привлёк её внимание. «Девчушка всё-таки», – с нежностью подумал Беллинсгаузен.

Вильям закашлялся в кулак. Если бы Беллинсгаузен взглянул в этот момент на своего гостя, от него не укрылось бы, что Вильям проводил девочку странным пристальным взглядом – таким, как будто он, подобно Беллинсгаузену, тоже что-то вспомнил.

Но капитан «Востока» смотрел на Лушу. Та запнулась, и апельсины посыпались, оранжевыми мячами поскакали по выскобленным добела палубным доскам.

– Здешний король Помаре встретил меня ласково, подарил мне участок земли. – Вильям прокашлялся и продолжил свой рассказ как ни в чём не бывало: – Теперь я вместе с женой и детьми провожу золотые дни в собственном доме, в семидесяти пяти саженях от взморья, на берегу Матавайской гавани. Таити – райский уголок!

Беллинсгаузен наклонился, чтобы поднять подкатившийся к его ногам апельсин. Он крепко сжал пальцами крупный, с ноздреватой пупырчатой кожицей плод, поднёс его к самому лицу и с наслаждением вдохнул цитрусовый запах, бодрящий и сладкий. Действительно, райский уголок…

– С вами плавает юнга? – спросил Вильям, кивая вслед собравшей наконец все апельсины Луше. – Трудности дальнего плавания быстро делают из мальчиков настоящих мужчин и моряков.

– Это девочка. Хотя… – Улыбаясь, Беллинсгаузен легонько подкинул в руке апельсин, ловко поймал его. – Наверное, лучше бы ей было родиться мальчишкой… – проговорил он в раздумье. – Мы выкупили её в невольничьей лавке, в Бразилии… Впрочем, это долгая история. Одно могу сказать – за время плавания мы все к ней очень привязались.

Прощай, «Восток»!

После разговора с Беллинсгаузеном, который с радостью взял его в переводчики, Вильям подошёл к коротко остриженной кареглазой девчонке в матросских штанах и рубахе. Он нашёл её у корабельного шпиля. Прижавшись к нему спиной, она неотрывно глядела на манёвры трёхмачтового шлюпа под российским флагом, входившего в бухту.

– Здравствуй! – сказал он, вглядываясь в удивительно знакомые черты. Те же карие мечтательные глаза, густые ресницы, прямой нос, слегка обрызганный веснушками. Только мягче контуры лица, тоньше изгиб бровей, таинственнее взгляд.

– Здравствуйте! – ответила девочка, оторвав глаза от выцветшего от жары, жемчужно-серого горизонта.

– Ты мне кого-то очень напоминаешь.

– Да? – смутившись под его пристальным взглядом, она быстрым, привычным движением заправила короткие прядки за порозовевшие уши.

– Меня зовут Вильям, а тебя?

Луша ответила, и голос её дрогнул.

– Ну и дела, – сказал тот. – Раевская. Так у тебя брат есть? А? Есть у тебя брат-близнец? Ну что ж ты молчишь-то?

Луша только головой затрясла.

– А где он, ты знаешь?

– Я… я давно не видела его. Но думаю – он на «Мирном».

– «Мирный» – второй корабль экспедиции?

– Да. Вон он, – кивнула она в сторону моря, – заходит в бухту.

Вильям хмыкнул. «Не спрашивает, кто я такой. Значит, сама догадалась».

– Знаешь, кто я?

– Думаю, да. Матрос, который повстречался нам у Южной Георгии, говорил мне, что… – Луша запнулась. – В общем, он сказал: на Таити будет кто-нибудь из наших.

– Всё правильно, я хронодайвер, – проговорил Вильям тихо, но отчётливо. – Но кто бы мог подумать, – искренне недоумевая, покачал он головой, – что девочка, которую я должен встретить, сестра того мальчика с Нукагивы!

Он озадаченно почесал большим пальцем кустистую бровь.

– Значит, домой он не вернулся… Впрочем, мне теперь ясно почему. – И Вильям с ног до головы осмотрел Лушу. Подмигнув, спросил неожиданно: – Давно платьев не носила?

Луша кивнула и удивлённо захлопала ресницами, не понимая, к чему он клонит.

– Если вечером отпустит капитан, съедем на берег. Моя жена сошьёт тебе платье.

Луша расцвела. Она не стала спрашивать – зачем. Вопрос – зачем ей платье? – имел для неё вполне простой ответ. Чтобы его носить!

– Так ты говоришь, твой брат на «Мирном»?

– На «Мирном», я точно знаю. Меноно узнал меня. Он, как и вы, перепутал меня с братом.

– Меноно?

– Да вон он стоит.

Стройный молодой туземец, почти мальчик, откидывая длинные чёрные волосы со лба, оживлённо разговаривал с кем-то из местных.

– Он с Анаа, верно? – прищурился Вильям.

– А откуда вы…

– Вон видишь, он встретил соотечественника.

– Вы что, мысли умеете читать? – Девочка в изумлении округлила глаза.

– Нет, но я разбираюсь в здешних татуировках. – Вильям хохотнул и легонько похлопал её по плечу. – Как ты думаешь, твой брат догадывается, что ты здесь?

Луша пожала плечами:

– Ну, если его перепутают со мной, наверное, догадается.

– А могут?

– Не знаю. Матросы – вряд ли. А старшие офицеры… Они за время плавания часто приезжали к нам на «Восток» – угощались, пили чай, подолгу разговаривали. Правда, в кают-компанию набивалось так много народу, что в эти дни я обычно обедала с матросами.

– Угу. Значит – пятьдесят на пятьдесят. – Вильям вздохнул, глянул на неё озабоченно. – Главное – вам обоим глупостей не наделать. Без меня не встречаться. Ни-ни! Улепетнёте куда-нибудь не туда, на радостях-то. А кроме того, в вашем возвращении есть кое-какие тонкости, дружок. Подробности – потом.

Вильям замолчал, но, посмотрев на воду, воскликнул:

– О, к вам высокие гости! – Он вытянул покрытую татуировками руку. – Видишь, лодка. На ней – король Таити, его зовут Помаре.

К шлюпу и в самом деле медленно приближалась двойная лодка с помостом, на котором восседал смуглый человек огромного роста, от шеи до пят облачённый в белые одежды. Его чёрные волосы были спереди острижены, сзади – от темени до затылка – свиты в один висячий локон. Важно топорщились чёрные усы над толстыми губами, хмурились чёрные брови. Стоило признать, выглядел Помаре по-королевски.

Вскоре король Таити уже стоял на шкафуте «Востока» и поджидал, пока высадится королева и другие члены его семейства.

– Рушень, рушень, – повторял он с довольным видом, ласково оглядывая присутствующих. Так он называл русских.

Потом он произнёс имя российского императора Александра. Наконец, сказав «Наполеон», засмеялся – так король хотел показать, что дела Европы ему известны.

– Что ж, – улыбнулся Вильям, – самое время приступить к обязанностям переводчика. А тебя я заберу вечером, не волнуйся. – И он двинулся туда, где, сверкая зубами, уже всходили на борт пленительные таитянки из королевской свиты. Зелёные зонтики из свежих кокосовых листьев покачивались на их остриженных головах.

– А я ещё вернусь сюда, на «Восток»? – почти крикнула Луша.

Вильям обернулся.

– Вряд ли, – покачал он головой и повторил нараспев, думая уже о чём-то своём: – Вряд ли. Впрочем, посмотрим.

Луша тяжело вздохнула и молча уставилась на красные цветочные узоры, украшавшие жёлтые платья грациозных таитянских красавиц.

* * *

Ближе к вечеру Луша зашла к Адамсу. Она сказала ему просто:

– Я остаюсь.

Роман, сидевший над картой, поднял на неё непонимающие глаза.

– Остаюсь на Таити, – пояснила она коротко. – Как Меноно и Оту.

Адамс на мгновение замер, потом нервно забарабанил пальцами по карте. Он склонил голову молча и выбивал какую-то чудовищно громкую дробь.

Наконец Адамс обрёл дар речи.

– Почему ты хочешь остаться?

Луша ничего не ответила. Что она могла ему сказать?

– А Беллинсгаузен знает?

– Ты узнал первым.

Красные пятна гнева зажглись на его щеках.

– Да как тебе такое в голову пришло? Не говори мне про Меноно! Он не плывёт с нами, потому что он туземец и здесь его родные края. Но ты, ты…

– Но у тебя ведь уже есть невеста! – вдруг перебила его Луша. – Она ждёт тебя и пишет письма.

Огорошенный Адамс разинул рот, звонко икнул от неожиданности, отчего смутился ещё больше и стал совсем пунцовым. Луша фыркнула, и они оба расхохотались – как обычно, до колик в животе.

Едва переведя дух и утирая ладонью выступившие от смеха слёзы, Роман признался:

– Смешно получилось. Но я не понял: при чём тут невеста?

– Вот видишь…

Привстав на цыпочки и чмокнув остолбеневшего Адамса в щёку, Луша отправилась разбирать нехитрые свои пожитки, чтобы быть готовой съехать вечером на берег во всеоружии.

* * *

На следующий день Луша всё-таки приехала на «Восток» ещё раз. Не могла же она не попрощаться с Беллинсгаузеном, со всеми остальными…

Она зашла в капитанскую каюту, одетая не в мешковатые матросские штаны, а в цветастое платье, и, чувствуя на себе восхищённый взгляд капитана, сказала ему, что хочет остаться у Вильяма.

Беллинсгаузен не стал возражать. Он просто обнял Лушу, крепко и бережно. Мокрый Лушин нос ткнулся в капитанское плечо. От него пахло сухим табаком, одеколоном и апельсинами, до которых Фаддей Фаддеич оказался большой охотник.

Вильяму капитан сказал, что надеется, что его дом станет для девочки родным домом, и зачем-то отвернулся к окну. Это было кстати, и Луша украдкой от капитана вытерла свои мокрые глаза.

Но вот он как ни в чём не бывало повернулся к Луше, хитро прищурился и заметил, одобрительно улыбаясь:

– Тебе очень идёт платье.

Луша смущённо дотронулась тонкими пальцами до цветка, вставленного за ухо по таитянскому обычаю, одёрнула платье и слегка покраснела.

– Пока мы стоим в Матавайском заливе, – сказал капитан, – можешь приезжать на шлюп, когда захочешь.

Луша рассудила иначе.

Она тепло попрощалась с не узнавшими её поначалу, озадаченными матросами; с изумлённым Демидовым, который, кажется, ещё чуть-чуть – и принял бы её всерьёз; с бородатым Михайловым, сказавшим ей: «Вот какой я хотел бы тебя нарисовать»; с весёлым астрономом Симоновым, который в шутку навёл на неё подзорную трубу, приговаривая, что хочет получше рассмотреть новую звезду…

Наконец она подошла к Роману. Взяв его обеими руками за руки, сказала по-таитянски:

– Юрана!

Так туземцы на Таити приветствовали друг друга.

– Юрана, – глядя ей в глаза, эхом отозвался он, совершенно ошеломлённый её чудесным преображением.

И это было как «здравствуй» и «прощай»…

Больше на «Восток» она не вернулась.

Разговор на чёрном песке

Вечерело. Лёгкий морской бриз качал стройные пальмы на берегу. Обгоняя свою длинную тень, Луша шла босиком по чёрному песку, с трудом поспевая за широко шагавшим впереди жилистым Вильямом.

Ей всегда казалось, что песок должен быть жёлтым, как в их детской песочнице во дворе. Или белым, что, безусловно, красивее. Здешний песок был чёрным, и это было странно.

– Почему песок чёрный? – окликнула она Вильяма.

– Таким он был всегда, – замедлив шаг, ответил тот. – По крайней мере, последние сто миллионов лет.

– Сто миллионов?!

– Ну да. Когда-то это была раскалённая лава. Но таитянские вулканы давно потухли, а лава превратилась в песок.

– А вы видели эту лаву? Ну тогда, когда она была горячей?

Вильям засмеялся. Эта девчонка думает, что можно безнаказанно нырнуть вглубь прошлого вплоть до самого Сотворения мира…

– У меня нет интереса к вулканологии. Хотя среди хронодайверов есть люди, одержимые мыслью погрузиться в те времена, когда наша планета была совсем молодой. Это опасно и грозит бессмысленной гибелью. Поверь, из таких глубин ещё никто не возвращался.

И Вильям размашисто зашагал дальше. Луша какое-то время семенила следом, отставая всё сильнее, потом взмолилась:

– Подождите, пожалуйста!

Вильям остановился. Запыхавшаяся от быстрой ходьбы Луша догнала его.

– И вообще, – остановившись, укоризненно выдохнула она, – куда мы идём, а? Куда мы так спешим?

– Мы почти пришли. Просто я люблю это место. Здесь красиво. А главное, здесь никто не помешает нашему разговору.

Солнце садилось медленно, но неуклонно, обливая расплавленным золотом контуры уже потемневших пальм. Они сели на перевёрнутую лодку. Луша блаженно прикрыла глаза, ощущая на своём лице нежное дыхание бриза.

– Тот рисунок, что ты приняла за портрет брата, – цел? – услышала она голос Вильяма.

Луша, не открывая глаз, кивнула и прижала ладонь к груди.

– Покажи мне его, – потребовал Вильям.

Послушно сняв цепочку с шеи, она протянула ему на ладони свой медальон.

Хронодайвер осторожно раскрыл крышку и какое-то время рассматривал рисунок.

– То что надо! – загадочно процедил он. – Очень кстати! – С довольным видом он спрятал медальон у себя. Поймав её вопросительный взгляд, пообещал: – Об этом потом. Это долгий разговор, а у нас каждая минута на счету.

Она и не знала. Хотя можно было догадаться: всю дорогу он нёсся впереди как угорелый.

– Мы с твоим братом знакомы, – признался Вильям. – Я ведь довольно долгое время жил на Нукагиве. Мы встретились там в мае тысяча восемьсот пятого, когда Руслан объявился на острове вместе с экспедицией Крузенштерна.

– Крузенштерна?! Ух ты!.. – Кое-что прояснялось и, надо сказать, сильно меняло всю картину. – А я-то думала, это я его утащила в прошлое…

– Скорее, он – тебя. Ну, это сейчас не главное. Важнее вот что: во время небольшой стычки русских моряков с туземцами он пропал. Во всяком случае, с того момента я его больше не видел. Я тогда не придал этому значения, хотя его способность говорить на многих европейских языках, как и та лёгкость, с которой он овладевал нукагивским, должны были меня насторожить… Я не был свидетелем его исчезновения, но теперь мне совершенно очевидно, что он по какой-то причине переместился в теперешнее время, правда попал не на Таити, а на Макатеа.

– Вот и хорошо! – сказала Луша. – Вот мы и встретимся наконец. А почему вы до сих пор его не привели, как обещали?

– Видишь ли, если Руслана потеряют на «Надежде», – продолжил Вильям, будто и не слышал Лушиного вопроса, – это может иметь крайне неприятные последствия. Нукагивцы – каннибалы. Исчез юнга – что подумают на корабле?

– Что его съели… – пробормотала Луша.

– Вот-вот. Мальчика не найдут, и конфликт между моряками и туземцами неминуем. К тому же был там в те времена человек, который исподтишка пытался поссорить русских моряков и островитян.

– Туземец?

– Не сомневайся, он европеец! – усмехнулся Вильям. – Некто Кабри, француз, проживший на острове несколько лет и совсем одичавший. Он всегда враждовал со мной и старался навредить не только мне, но и тем, с кем я был дружен.

Вильям на какое-то время замолчал, видимо что-то вспоминая, и на скулах его заходили желваки.

– Пропажа Руси может направить историю по другому сценарию, понимаешь? – мрачно выговорил он.

– Не очень, – честно призналась Луша.

– Знаешь, как погиб великий мореплаватель Кук?

– Да, – хрипло прошептала девочка, начав кое о чём догадываться. – Он был убит во время стычки с туземцами, – прокашлявшись, как можно более буднично добавила она.

– Мы не можем допустить войны с туземцами. Из-за исчезновения Руси не должны гибнуть люди, понимаешь?

Луша кивнула. Лицо её было серьёзно и сосредоточенно.

– Поэтому мы вдвоём с тобой туда вернёмся и всё уладим, – объявил ей Вильям таким тоном, как будто это само собой разумелось.

– Вдвоём? Без Руси, что ли? – не поняла Луша и в недоумении пожала плечами. – Почему без него? Почему нам не отправиться туда с ним вместе? – продолжала настаивать она.

Вильям посмотрел на неё испытующе и наконец признался:

– Я не сказал тебе самого главного. Я был сегодня на «Мирном». Руси там нет.

– Не-ет? А как же…

Она побледнела. Вильям взял её за плечи, встряхнул легонько и повторил отчётливо:

– Нет, Луша, его там нет. И не бы-ло.

Не было… Луша отстранилась, присела на корточки и сжала в ладони горсть таитянского песка. Он был пугающе чёрным – до дрожи, до колючего, шершавого озноба. И Луша точно знала – не сто миллионов лет назад, а именно сейчас, после этих слов, он стал таким по-настоящему чёрным.

* * *

На «Мирном» Вильям и впрямь не обнаружил Руслана. Поинтересовавшись спасёнными на Макатеа детьми, он был несказанно удивлён и разочарован, когда ему вместо старого знакомца Раевского предъявили двух туземных мальчишек, коренных жителей острова Анаа.

Вильям поговорил с ними. По словам туземцев, выходило, что на Макатеа они действительно встречали двух маленьких белокожих этуа. Но дети были уверены, что их съели вагейту.

– А мы спрятались от вагейту в лесу, – объяснили мальчики Вильяму, показывая, как они в страхе прячутся от вагейту, – с выражением ужаса на лицах маленькие туземцы приседали, подскакивали и закрывались руками. – Хорошо спрятались, надолго спрятались, – удовлетворённо сообщили они, – и вагейту нас не нашли.

– А потом?

– Потом мы вышли из леса на другой берег и увидели лодку! – блестя глазами, наперебой рассказывали дети. – В ней были взрослые этуа. Этуа не едят своих врагов, и мы обрадовались. Они забрали нас на один из больших кораблей.

– А Меноно с Оту вы видели?

Туземцы удивлённо переглянулись. Они-то были уверены, что Меноно и Оту тоже съели вагейту!

Вильям поспешил их разуверить. Глядя на пританцовывающих от радости детей, он ласково им улыбался, но на сердце скребли кошки.

Больше он ничего не смог от них добиться. Прежде чем действовать, хронодайвер, как всегда, собирался всё тщательно взвесить. Достоверность полученной от маленьких дикарей информации была под вопросом.

Одно было ясно: Руслана Раевского на Таити не было.

* * *

О том, что мальчики с Анаа, которых подобрали матросы «Мирного», полагают, что Русю съели, Вильям Луше говорить не стал. Вместо этой версии он рассказал версию Меноно, с которым успел переговорить на «Востоке» сразу после визита на «Мирный».

Меноно уверял, что они с Оту знаками объясняли взявшим их на борт лодки европейцам, что на острове остались ещё два мальчика. Двумя пальцами показывая друг на друга, а ещё двумя тыча в сторону берега, они пытались убедить европейцев подождать немного и забрать с собой всех четверых.

Матросы, видимо, поняли их и стали в свою очередь кивать в сторону лодки, которая отделилась от второго корабля. Меноно догадался, что оставшихся мальчиков заберёт вторая лодка, и успокоился.

– Это были белые мальчики? – уточнил Вильям.

– Да, да, – кивал Меноно. – Одного звали Руся.

– А второго? – заинтересовался хронодайвер.

– Второй был бог огня, – ответил туземец кратко и благоговейно.

* * *

Луша и Вильям вернулись в дом. В доме никого не было. Здесь царили тишина, чистота и удивительный порядок.

Вильям, присев на краешек широкой кровати, аккуратно застеленной покрывалом с излюбленным здесь, на Таити, красным цветочным рисунком, угрюмо вытер ладонью вспотевший лоб.

– Вопросов у нас теперь гораздо больше, чем ответов, – несколько виновато признался он Луше. – Но это временно. Ты знаешь об «эффекте маятника»?

Луша уныло помотала головой. В глазах её всё ещё стояли слёзы.

– Так, хватит реветь. Если твой брат жив, мы его отыщем.

– Если?! – вскинулась Луша.

– Ты не на пикнике! – прикрикнул на неё Вильям. – Хронодайвинг – вещь опасная. Мы все рискуем.

Он вскочил и заходил по комнате. Потом остановился и начал говорить уже спокойно и размеренно:

– Слушай внимательно и не перебивай меня. «Эффект маятника» – это когда перемещение во времени происходит подобно движению маятника – вперёд, а потом назад – на тот же отрезок времени. С «нырками» этот эффект часто играет злую шутку, да и опытные хронодайверы, бывает, попадают под его влияние. Мы можем поискать Русю на острове Макатеа, но если его там нет, первая точка, которую стоит проверить, – это Нукагива, год тысяча восемьсот пятый. Поэтому мы сразу отправимся на Нукагиву.

Если он там – всё отлично. Если его там нет, мы всё устроим так, как будто он и не исчезал. И потом вернёмся в «сегодня», чтобы искать его на Макатеа. Понятно?

– А почему не наоборот?

– Вернувшись снова на Нукагиву, он может попасть в опасную переделку, которая чуть не произошла там пятнадцать лет назад, чему я был свидетелем и участником, по мере сил предотвратив опасное столкновение. Это во-первых. Если же Руся не вернулся, тогда в опасности моряки «Невы» и «Надежды». Это во-вторых, и об этом мы уже толковали.

Луша вздохнула.

– Да уж… Как ни кинь – всё клин, – согласился Вильям. – Придётся тебе снова переодеться в мальчишескую одежду, – добавил он негромко и скрылся за цветастым пологом, разделявшим комнату на две части.

Луша принялась переодеваться, нервно путаясь в рукавах матросской рубахи.

– Ну что, готова?

– Да.

Вильям выглянул из-за занавеси, смерил Лушу взглядом, едва не сказал «вылитый Руслан», но промолчал, внезапно помрачнев.

* * *

Через минуту и он вышел из-за занавеси преображённым. На нём была лишь чиабу – набедренная повязка из луба, какую обычно носили нукагивцы. Стали видны его многочисленные татуировки. Выглядел он настоящим туземцем.

– Ну, девочка, нам пора, – сказал с ног до головы испещрённый синими рисунками дикарь и крепко взял Лушу за руку.

Когда через несколько минут в комнату заглянула весь вечер гостившая у подруги красивая молодая туземка, здесь уже никого не было. Жена Вильяма тихо вздохнула, задумчиво разгладила руками покрывало на том месте, где совсем недавно сидел хронодайвер, и бесшумно вышла – к появлению мужа нужно было успеть приготовить ужин.