Текст книги "Влюбленная. Гордая. Одинокая"

Глава 22.

Мирослав.

Не помню, когда я в последний раз вспоминал Бога, но здесь, в тюремном подземелье, я молюсь ему каждый день. Можете посмеяться над циничным доктором, я не обижусь! Всегда считал себя хозяином и творцом собственной жизни, но жернова, в которые я попал, иначе как вмешательством потусторонней силы, не назовёшь.

– Боголюбов, на выход. – Конвоир лязгает замком и распахивает дверь.

Без напоминаний становлюсь к стене и завожу руки за спину, позволяя холодному металлу наручников обжечь кожу. Статья сто пятая, по которой меня обвиняют, служит своеобразным оберегом от нападок сокамерников. Может мне стоит поблагодарить Бога и за это?

– Присаживайтесь, Мирослав Михайлович. – Винник кивает в сторону приколоченного стула. «Присаживайтесь» из его уст звучит, как издевка. Куда честнее «садитесь».

– Добрый день, Сергей Владимирович. – Сухо отвечаю, стараясь не встречаться с капитаном взглядом. Неприязнь, струящаяся из моих глаз, легко читаема, и я не хочу раздражать Винника ещё больше.

– Прежде чем я поделюсь с вами результатами вскрытия погибшей Лопухиной, ответьте мне на один вопрос: что делала уволенная Марианна в гинекологическом отделении? И что там делали вы? Насколько мне известно, ваше заявление об увольнении поступило руководству больницы неделю назад.

– Понятия не имею, что в больнице делала Марианна. – Добавив голосу невозмутимости, отвечаю я. – Мы не общались более четырёх месяцев и не созванивались. Сотовый оператор может подтвердить правдивость моих слов.

– Я запросил распечатку телефонных звонков. – Копаясь в бумагах, произносит Винник. – Действительно, Марианна не звонила вам долгое время. Как и вы ей. Однако в день убийства она позвонила на номер телефона гинекологического отделения.

– Ей мог ответить кто угодно! – Бросаю возмущённо.

– Никто из медперсонала не разговаривал с ней. Вам это не кажется странным? – прищуривается капитан. Свет тусклой лампочки отражается от гладкой поверхности головы Винника. Чистенький, вылизанный, он, того и гляди, лопнет от собственной значимости.

– Я не разговаривал с Марианной. Более того – не знал, что она пришла в отделение, иначе постарался бы избежать встречи.

– Что в больнице делали вы? – давит на меня Винник, прожигая взглядом дырку во лбу.

– Меня попросил приехать профессор Марьев. – Вздыхаю я, облокотившись о спинку стула. – Он уговаривал сохранить четверть ставки в областной больнице. Хотел, чтобы мы продолжили заниматься наукой. Теперь уже…

На мгновение мне кажется, что в глазах Винника вспыхивают отблески понимания и человечности. Он смотрит с сожалением или участием, не могу до конца прочитать его взгляд, но цинизма в нем точно нет.

– Я сочувствую вам, Мирослав Михайлович. По-человечески мне вас жаль, но… улики указывают на вас. – Он смотрит на папку, как на мерзкую скользкую змею.

– Я не убивал. Допросите свидетелей и медперсонал, уверен, кто-то наверняка знает, для чего Марианна приходила в больницу.

– Марианна была беременной. И тот, кто ее убил, нанес удар целенаправленно. Смею предположить, что девушка явилась в отделение с целью шантажа.

– Сергей Владимирович, это не мой ребёнок. Возьмите анализ ДНК у меня и всех сотрудников отделения, в этом случае…

– Взяли. – Обрывает Винник, оглаживая ладонью лысину. – Совпадений нет. Отцом неродившегося ребёнка Марианны приходится санитар патологоанатомического отделения больницы, в которой работала девушка – молодой и очень симпатичный парень двадцати лет. Однако, Лопухина решила выбрать более успешного и богатого отца для ребёнка. Известием о беременности Марианна могла испугать лишь того, с кем состояла в интимной связи. А это вы, Боголюбов. Больше ни с кем романов она не водила.

– Это ваши домыслы, капитан. Марианна была весьма любвеобильной особой, всей правды о ее связях вы теперь не узнаете.

– Ошибаетесь, Мирослав. – К Виннику возвращаются привычные мне превосходство и властность. – Мы перелопатили входящие и исходящие вызовы Марианны и установили, с кем у девушки были романы.

– Так почему вы не привлечёте за убийство ее реальных любовников?

– Молодой санитар по фамилии Рогов во время убийства Марианны ассистировал на вскрытии доктору Нестерову. У парня есть алиби. Никого из знакомых Лопухиной на территории областной больницы в день преступления не было – это подтвердили данные с камер видеонаблюдения. Мне жаль…

– Я не убивал, черт возьми! Должны же быть какие-то зацепки?

– Вы солгали мне, Боголюбов. Как я могу вам верить?

– В чем же, товарищ капитан?

– Клуб «Сорренто». Ничего не хотите сказать? – въедливо протягивает Винник.

– Черт. – Виновато опускаю глаза. – Я находился в клубе не больше часа. Мы встретились случайно.

– Предположу, что именно там вы по старой памяти занялись сексом с Марианной. Девушка использовала интимную связь, как способ манипулировать вами. Срок беременности Лопухиной четыре-пять недель. Столько времени прошло со дня вашей встречи в «Сорренто».

– Со мной в клубе был заведующий отделения Никита Чернов. Он может подтвердить мои слова. Я ушёл через час после приезда и не уединялся с Марианной.

– Никита Андреевич дал показания, в которых не может достоверно утверждать, уединялись вы с убитой или нет. Он разговаривал по телефону на улице и отлучался в туалет. Боголюбов, мы долго будем продолжать этот цирк? – Винник нетерпеливо потирает руки. – Чистосердечное признание поможет уменьшить срок. К тому же вы не привлекались.

– Я не убивал. – Рычу я. – Я уехал раньше всех, а с Марианной остался Никита.

– Они разъехались через полчаса после вашего ухода. Это подтвердили работники клуба. Как вы помните, Никита Чернов пришёл в отделение после убийства, застав с окровавленным ножом вас, Боголюбов. У него железное алиби.

– Вы не верите мне, в этом проблема. – Голос дрожит, как лист на ветру.

– Я верю фактам, Боголюбов. Пока они против вас.

Винник откидывается на спинку стула, демонстрируя усталость. Смотрит какое-то время в одну точку, успокаивая взбунтовавшееся сомнение. Допрос закончен. Сергей Владимирович захлопывает папку, приосанивается и зовёт конвоира.

– Вам не могут дозвониться, товарищ капитан. – Зычно протягивает тот, распахнув дверь. В кабинет сразу же врывается облако знакомых «ароматов» из коридора.

– Я отключал телефон во время допроса. Что случилось?

– Это касается подозреваемого. – Кивает конвоир в мою сторону.

Господи, неужели что-то нашли? Винник хмурится, завидев в моих глазах отблески надежды. Да она прет из меня, как энергия из маленького ребёнка! Вот-вот пущусь в пляс от радости!

Остаюсь под присмотром конвоира. Нетерпеливо барабаню пальцами по столу, отсчитывая медленно тянущиеся секунды.

Винник возвращается быстро. Небрежно бросает папку на стол и опускается на стул с тяжелым вздохом. Его слова убивают теплящуюся во мне веру, как тяжелый ботинок букашку.

– В следственный комитет пришла анонимка. Напрямую она к делу не относится, но я обязан проверить…

– Не понимаю.

– Аноним утверждает, что вы проводили женщинам в отделении подпольные аборты на любом сроке беременности.

Я пытаюсь вернуть упавший подбородок на место, не в силах выдавить ни слова…

– Бред. – Произношу небрежно. – Эту писульку подбросил далекий от медицины человек.

– Почему? Мне кажется, доля истины в ней есть. – Парирует Винник.

– Мы живем не в средневековье, капитан. Аборт можно сделать легально.

– И на большом сроке тоже? – заискивающе звучит его голос.

– На большом сроке прерывание беременности возможно по медицинским показаниям.

– То есть одного желания беременной недостаточно?

– Именно так. – Киваю в ответ. – Не спорю, ко мне обращаются женщины с такими просьбами. Но делать операцию нелегально… Это же самоубийство! К слову – я не убиваю детей.

– Удивлён. – Криво улыбается Винник.

– Отчего же? Я произвожу впечатление чудовища?

– Мне показалось, что вы из этих… как их – чайлдфри. – Умничает Винник.

– Я хороший врач, товарищ капитан. К тому же гинеколог-репродуктолог. Как думаете, может ли в одном человеке умещаться стремление помочь женщине забеременеть и освободиться от бремени?

– Не знал, что вы…

– Вы и не пытались меня узнать. – Почувствовав беспомощность Винника, вхожу в кураж. – Все, что вам нужно – поскорее закрыть дело.

– Ну… знаете ли! – капитан демонстративно захлопывает папку. – Водить дружбу с подозреваемым не входит в мои обязанности.

Не думал, что когда-то скажу это – я хочу вернуться в «хату». Винника сегодня слишком много. Сухо попрощавшись, капитан поднимается с места и зовёт конвоира.

Гремя ключами, тот вырастает в дверном проеме через секунду.

– Мы проведём проверку и установим личность анонима. – Неожиданно произносит Сергей Владимирович. Мои руки заведены за спину и скованы наручниками. Я слегка оборачиваюсь и киваю на прощанье.

В «хате» меня ожидает посылка от папы. Сигареты, чай, нижнее белье, шоколад, печенье… Очевидно, модный адвокат проинструктировал «родственника» о перечне необходимых заключённому вещей и продуктов.

Сокамерники успели прошманать тяжёлую сумку в поисках сладостей или сигарет. Когда конвоир снимает наручники, я, облегченно встряхнув затёкшими руками, раздаю мужикам сигареты и угощаю конфетами и печеньем. Открываю банку сгущенки и залпом выпиваю. Черт, меня затапливает чувство собственной никчемности. Я нелюдь. Скот, питающийся перловкой и селедкой, от которых мутит. Голодный, заросший и похудевший зэк. Вот кем я стал. Ворошу клетчатую сумку, с радостью обнаруживая на дне книги и журналы, тетради и письменные принадлежности. Надо же, папе удалось вспомнить, какие литературные жанры я предпочитаю. А вот и письмо – тетрадный листок, исписанный быстрым почерком.

«Сынок, слушай во всем Долецкого. Какие бы нестандартные методы он тебе ни предложил, соглашайся. Перед ним стоит задача вытащить тебя любой ценой. За это ему платят. Я сделаю для тебя все».

Черт, звучит пафосно. Отчего-то после прочтения послания внутренности обжигает неприятным холодом. Какие такие нестандартные методы? Делаю глоток сгущёнки, вздрагивая от звука открывающейся двери.

– Боголюбов, на выход.

– Мир-р-ра, ты сегодня популярный! – хрипло каркает сокамерник Юрченко, выпуская мне в лицо облако сигаретного дыма. – Пупкари зачастили ходить.

– На допрос? – уточняю я, заводя руки за спину.

– К вам приехал адвокат.

Интерьер тюремной допросной совсем не вяжется с образом Долецкого: напомаженный, благоухающий дорогим парфюмом, одетый с иголочки, Савелий Артёмович больше походит на кинозвезду или мужскую модель, чем на адвоката.

Завидев меня, он улыбается, как закадычному другу. Все правильно, Савелий Артёмович, вам за это платят – повторяю заезженную фразу.

– Мир Михалыч, скорее садитесь! – нетерпеливо произносит он, косо поглядывая на конвоира.

– Неужели есть новости, Савелий Артёмович? Не томите. Нашёлся свидетель?

– Не совсем. – Пряча взгляд, мнётся он. – Мы попробуем дисквалифицировать свидетеля обвинения. Без показаний дело развалится, как песочный замок.

– Постойте. Как это дисквалифицировать? – в память врезается испуганный образ Любы. Насколько мне известно, других свидетелей обвинения нет. – Что вы хотите сделать?

– Это моя забота. – Деловито отвечает он. – А ваше дело – беспрекословно меня слушаться. Винник готовится передать бумаги в прокуратуру. Знаете, кто будет выступать в суде? Советник юстиции Фёдор Линчук.

– Никогда не слышал эту фамилию.

– Фамилия как нельзя кстати соответствует методам работы опытного прокурора. Он линчует обвиняемых в суде. Он…он профессионал, каких поискать. – Восхищенно протягивает Долецкий, изящно взмахивая руками.

– Так я должен радоваться?

– К сожалению, нет. Я пригласил в суд профессора Марьева и ваших коллег, но их показания косвенные. Попробуем слепить из вас добропорядочного гражданина. – Хмурится Долецкий, снисходительно смотря на меня. – Диана сыграет роль вашей невесты.

– Что?! – я чуть ли не вскакиваю с места, но молниеносная реакция конвоира, стоящего поодаль, умеряет пыл.

– Вы хотите выйти отсюда? Или тюремная преисподняя вам милее чистых больничных коридоров? – шипит Долецкий. – Делайте, что вам говорят. Диана Шестак – ваша горячо любимая невеста и точка! Надо же вас как-то обелить, черт возьми! Или мне вызвать в суд всех ваших шлюх?

– Тише. – Шепчу я хрипло. – Я не убивал. Почему-то мне кажется, что и вы мне не верите…

– Улики против вас, поймите же, наконец.

– Пообещайте, что Люба не пострадает. – Прожигая взглядом Долецкого, прошу я.

– Мой клиент вы, Мирослав Михайлович. – Важно проговаривает адвокат, а у меня все обрывается внутри от предчувствия чего-то ужасного…

Глава 23.

Любаня.

Никогда не думала, что поверю во все эти бредни про духовную связь, но как только я тянусь к телефону, чтобы позвонить Александре Георгиевне, он, словно по волшебству, оживает от ее вызова. Не совпадение ли? Или мы за время совместной работы над моей тонкой травмированной душой успели сродниться? Как эти, как их… ментальные сёстры.

– Легки на помине, Александра Георгиевна. Вы нужны мне как никогда. Если бы вы знали, что…

– Любаша, приезжай ко мне немедленно.

Волнение Савской легко угадывается по дрожащему голосу и сбивчивому, как после пробежки, дыханию.

– Что случилось? – жалостливо спрашиваю я. Быстро перебираю в памяти свои косяки, не обнаруживая ничего преступного в отношении любимого мозгоправа.

– Сейчас же, Люба. Случилось что-то ужасное…

Повторять не требуется. Я выключаю газовую плиту с кипящими на ней кастрюлями и приглашаю папу Костю обедать. Сегодня суббота, мы кукуем в обществе друг друга и деда Никиты, периодически наведывающегося за очередной порцией смородиновой наливки.

– Куда это ты, дочка, собралась? – нарезая хлеб, спрашивает папа. – Садись-ка пообедай со мной. Тогда и поедешь. – Довольно кряхтит, намазывая корочку чёрного хлеба чесноком.

– Хорошо, папуль. – Охотно соглашаюсь. Папе совсем необязательно знать, что тарелка супа с фрикадельками будет третьей по счету. Да, я все время голодная! И что? Слава Богу, пока аппетит не отражается на моих боках. – Я к психологу поеду, пап. Тебе привезти что-нибудь из города?

Слова тонут в скрипе отворяющейся входной двери и звуке грузных шагов деда Никиты. Пользуясь замешательством папы, я здороваюсь со стариком, быстро одеваюсь и прыгаю в замёрзшую машину. Им и без меня разговоров до вечера хватит!

Савская походит на разъярённую тигрицу. Когда я трусливо заглядываю в кабинет любимого психолога, Александра Георгиевна бросает на меня пронзительно-несчастный взор, на миг оторвавшись от измерения периметра комнаты шагами.

– Ох, Любаша. Во что ты вляпалась, детка? Ко мне приходили эти ужасные люди! – она театрально закатывает глаза и обмахивается кружевным веером. – Адвокатишка этот… Долецкий. И папаша твоего рыжего мерзавца.

– Как?! Откуда они узнали? Только не говорите, что рассказали им о моих проблемах… ну… в отношениях с мужчинами, ведь они теперь… – кудахчу, как потерявшая цыплят курица.

– Я ничего им не сказала, Люба. Мне дороги репутация и лицензия. Нарушать конфиденциальность – последнее дело. А теперь садись и рассказывай! Этот надушенный петушок все уши прожужжал мне о том, что ты свидетель обвинения. Мол, в интересах следствия я обязана раскрыть ему причину обращения к психологу Любовь Петровны Перепелкиной. И смотрит так… заискивающе-вежливо. Тьфу!

– Спасибо вам, Александра Георгиевна. – Облегченно вздыхаю, облокотившись о спинку мягкого кресла. – Вы все проверили? Может, отец Мирослава жучок поставил, пока Долецкий дурил вам голову?

– Не пугай, Любаша. – Протягивает Савская, продолжая помахивать веером. – Клиентская база хранится в компьютере. Надеюсь, они не опустятся до такой низости, как взлом. И расскажи мне уже все!

Набираю в легкие побольше воздуха и делюсь с Александрой Георгиевной тем, что знаю и видела. Выплескиваю боль, прожигающую внутри дыру… Ее слишком много, и простого разговора не хватает. Я утопаю в чувстве вины, мучаюсь неизвестностью и сомнениями. Правильно ли я поступила? И простит ли меня после всего Мир?

Савская садится за компьютер, чтобы подготовиться к занятию. Запускает процессор и надевает очки, напряжённо вглядываясь в чёрный монитор. Затем барабанит пальцами по столу и нетерпеливо шевелит «мышкой», словно это поможет ускорить работу глупой машины.

– Что за черт? Неужели… – лицо Александры Георгиевны искажает гримаса ужаса. – Сервер взломан.

– Я пропала. – Выдавливаю хрипло, встречаясь с Савской взглядом. Она за секунду превращается в сломленную, разбитую старуху. – Мы обе пропали…

Консультация психолога оборачивается детективным расследованием с элементами триллера. Александра Георгиевна звонит программисту, поделившись с ним по телефону опасениями, затем знакомому полицейскому, в подробностях расспросив его о законности методов «обнаглевших адвокатов».

А мне уже все равно… Адвокат Долецкий выставит меня в суде посмешищем, чтобы вытащить из тюрьмы клиента. Ему за это платят. А я… а мне нужно заботиться о здоровье и вынашивать малыша. Я приду в суд во что бы то ни стало и дам правдивые показания. А там будь что будет.

– Да, Виталий Егорович. Теперь я не знаю, как быть. Возможно, придётся подавать в суд на этих мерзавцев. – Слова Савской вырывают меня из омута собственных мыслей. Одной рукой потерпевший мозгоправ держит телефонную трубку, а другой прижимает ко лбу влажное полотенце.

– Я справлюсь, Александра Георгиевна. – Прощаюсь с женщиной, набросив на плечи пальто. – До свидания.

На плечи опускается тяжёлая грозовая туча из неуверенности, сомнений и страха. Чем ближе я подъезжаю к дому, тем предчувствие чего-то ужасного становится сильнее. Ладони потеют, пульс зашкаливает… Боюсь я их всех, что ли? Признаться честно, да – боюсь. Мне не доводилось выступать в суде, отвечать на вопросы прокурора или адвоката на виду у десятков глаз. Неизвестность пугает.

Как же недостает мамули! Ее мысли заняты Алешкой, а у меня хватает совести не грузить ее еще и своими заботами. Да и Лисёнок не вовремя загремела в больницу. Беременную подругу я точно не потревожу, так что придётся самой разбираться со своими проблемами. И обходиться без чужих советов.

«Слушай своё сердце» – вспоминаю всеми известный слоган. Вот и пришло время тебе, Любаша становится взрослой. И дела решать по-взрослому.

Выруливаю на Саврасова, заметив издали припаркованный возле моего дома чёрный тонированный внедорожник.

Вот и оно – то самое «ужасное» пожаловало. Получите, распишитесь. Я останавливаюсь перед воротами и, состроив равнодушный, скучающий вид, направляюсь к двери. Загоню «морковку» во двор позже, когда нежданные гости уедут.

– Любовь Петровна! – окрикивает меня незнакомый высокий мужчина.

Ветер путается в его каштановых волосах и треплет полы короткого, темно-синего пальто. Он делает неуверенный шаг в мою сторону, скользя по мерзлой дорожке. – Добрый день.

– Добрый. Простите, мы знакомы? – всматриваюсь в большие карие глаза мужчины. Пронзительный, глубокий взгляд, подбородок с крошечной ямочкой посередине, выступающие скулы… Как я могла не догадаться? Это же отец Мира.

– Меня зовут Михаил Иванович Боголюбов. – Кивает он. – Я пришёл просить вас.

Мужчина часто моргает и нервно потирает ладони, не в силах справиться с волнением.

– Слушаю.

– У вас были отношения с моим сыном, так?

– Ну… я… а зачем вам… – мямлю чуть слышно.

– Я знаю, что были. И мне понятно ваше желание отомстить ему. Поверьте, обиженных и брошенных Миром девушек соберётся целая рота. Позвольте загладить вашу обиду. – Михаил Иванович запускает руку во внутренний карман пальто и выуживает увесистый конверт. – Забудьте о нем, Люба. Я не оправдываю сына и не хочу купить вас…

– Зачем вы делаете это? – отталкиваю протянутую руку, как скользкую жабу. – Вы ему совсем не верите? Думаете, он мог убить?

– Я деловой человек, Любовь Петровна. И привык решать проблемы с холодным рассудком. Признаюсь, мне все равно убивал он или нет, главное – вызволить Мира из тюрьмы.

– То есть жизнь девушки не имеет значения для вас? Как же просто! У неё остались родители, а ее ребёнку теперь не суждено появиться на свет. – Голос звучит надрывно и жалко. Что же он за человек такой? – Как вы жить дальше будете? Сомневаться, гадать, мучится подозрениями – вам такой жизни хочется?

Черт, я опять не сдержалась. Кому я говорю эту браваду? Папа Мира смотрит на меня немигающе, как крокодил на упавшую в озеро добычу.

– Видал я таких честных. – Шипит мужчина. Очевидно, его волнение на предновогоднем морозе превращается в туманное облако и бесследно улетучивается. – Так и будешь жить в грязи? – окидывает нехорошим взглядом мой скромный домик. В этот момент, как по заказу, из входных дверей вываливаются папуля под руку с дедом Никитой. Крепко выпившие, краснощёкие, веселые.  Радуюсь тому факту, что парочка не замечает нас, а бредёт, пошатываясь, в сторону дома Рябининых. Лицо Боголюбова старшего брезгливо кривится.

– Бедный Мир… Теперь я понимаю, как тяжело ему приходилось с таким папашей. Вы же… вы… – едва сдерживаю гнев.

– Любаша, твое запоздалое благородство мой сын не оценит. Что ты возомнила о себе? Мы вытащим его из тюрьмы, и он женится на Диане Шестак. – Произносит важно, словно речь идёт о герцогине Кембриджской. – Последний раз спрашиваю: возьмёшь деньги? Или останешься прозябать бок о бок с деревенскими алкашами?

– Уходите. Я не стану отказываться от показаний.

– Ну и дура. – Цедит он сквозь зубы, резко разворачивается и садится в машину. Запускает двигатель и быстро трогается с места, оставляя на снегу следы шин, а в моем сердце – глубокие раны боли и обиды.

«Женится на Диане… женится…». Едва переставляя ноги, ступаю к калитке и опускаю ладонь на ледяную металлическую ручку. Я ему дам грязь! Никому не позволю злословить мою семью. И внука он не увидит…