Текст книги "Влюбленная. Гордая. Одинокая"

Девочки, спасибо за комментарии и наградки!
Глава 17.

Мирослав.

Пальцы порхают над клавишами, словно бабочки. Рисуют сердечки и смайлики, множат буквы и цифры, рождают удивительные слова, предназначенные для неё…

Внутри меня звучит мелодия. Сердце заходится от новых чувств и ощутимо болит от накатившей боли узнавания. Безошибочно вычисляет «опасный» антиген привязанности, стремясь отгородиться привычным панцирем.

Я споласкиваю руки и обрабатываю их антисептиком, на секунду зависнув на своём отражении в зеркале. Блаженный, чокнутый, счастливый… Кого я обманываю, от чего пытаюсь защититься, если уже погряз по уши в чувствах к рыжику?

– Ксения Валерьевна, пригласите следующую. – Устало опускаюсь в объятия мягкого кожаного кресла.

– Нет больше никого, Мир Михайлович. Вы всех вылечили. – Улыбается медсестра, суетливо раскладывая медицинские карты по полочкам каталожного шкафа.

– Еду домой, Любочка. – Строчу пончику, удивляясь, что она так и не прочитала последние пять сообщений. Занята ужином? Зная ответственность Любаши, могу предположить, что меня ждёт первое, второе и компот.

– Любаша, Люба, Любочка. Я скучаю. Правда, булочка, ответь. К черту ужин, я хочу только десерт – тебя…

– До свидания, Мирослав Михайлович. – Медсестра бойко снимает халат с хрупких плеч и вешает его в шкаф.

– Угу. – Я бурчу ей в ответ, тупо уставившись на темный экран айфона.

– Шли бы вы домой, доктор. – Ласково произносит Ксения Валерьевна, смотря на меня, как на идиота.

На декабрьском ветру покачивается уличный фонарь, дребезжит металлическая вывеска, прикрученная над входом в клинику «Шестак и Ко». Я прячу подбородок в воротник куртки и спешу скрыться от туманной мороси в уютном салоне машины. Люба не отвечает. Дурное предчувствие, вызванное ее молчанием, ворочается в груди, обжигая нутро. Что, черт возьми, происходит?

Давлю на газ и петляю между машин, объезжаю пробку по «встречке», пренебрегая безопасностью и правилами дорожного движения.

Пятнадцать минут езды кажутся невыносимой мукой. Я въезжаю на территорию двора, оглядываясь по сторонам в поисках «апельсинки». Ее нет. Зато возле подъезда красуется криво припаркованная машина Дианы. Черт!

Меня обдаёт ледяной волной воспоминаний: Диана крутится возле моего рабочего стола, Диана просит воспользоваться моим телефоном, Диана расспрашивает о причине загадочной улыбки «холодного и равнодушного супердоктора»…

– Черт! – рычу я вслух, влетая в подъезд.

Мечусь в кабине лифта, как раненый зверь. Пальцы дрожат от нетерпения и сами собой сжимаются в кулаки.

Не позволю… Убью… Не отдам… С трудом держа себя в руках, я врываюсь в квартиру без стука. Вспарываю повисшее безмолвие звуком нетерпеливых шагов и заполошным дыханием. От неожиданности Диана вскакивает с дивана, обронив пульт от телевизора.

– Где Люба?

– Привет, Мир. – Томно протягивает она, слегка приспуская полотенце с грудей. – Сюрприииз!

– Где, черт возьми, Люба? – повторяю гневно, впившись взглядом в ее лживые глаза.

– Какая Люба?

– Диана, заканчивай фарс. Я не звал тебя. Что ты делаешь в моем доме? Дай-ка, угадаю: ты взяла ключи у консьержа?

– Хочу сделать тебе приятное, Мир… Помнится, нам было хорошо вдвоём. И, да – пришлось представиться твоей невестой. – Она подходит ближе и игриво проводит пальчиком по моей груди, задержав его на брючном ремне.

– В том то и дело, что было. Выходит, ты залезла в мою переписку? За что, Диана? Неужели, мстишь? – брезгливо одергиваю ее пальцы, чувствуя, как меня порабощает беспомощность. Да, я не знаю, как объяснить происшедшее Любе!

– Значит, все дело в ней? Рыжей деревенщине?

– Что ты наговорила Любе? И, оденься, черт возьми! Меня сложно удивить видом женских прелестей.

– Я помню, что ты гинеколог, Боголюбов. Можешь не повторять. – Цедит она сквозь зубы, туже запахивая на груди полотенце.

В гостиной интимный полумрак, на кухонном столе горят свечи, шампанское пузырится в бокале… И Люба видела все это…

– Диана, мне жаль, что так вышло… Мне, правда, жаль. – Ее печальный взгляд гасит мой гнев. Ей до сих пор больно от моих слов и поступков. А я ведь и не замечал… Сколько их было в жизни? Девушек, которым я принёс только боль?

– Я хотела любви… – сглотнув, хрипло произносит она. – И… я люблю тебя, Мир. Ничего не могу поделать с собой. Я на все готова, чтобы тебя удержать. Прости за это…

– Диана, я не люблю тебя. Так бывает. Думаю, мы не сможем работать вместе. Я предложу твоему отцу выкупить мою долю в клинике. А сейчас…

– Она убежала. – Всхлипывает Диана, словно очнувшись. Осознание поступка сваливается на неё, как лавина. – Вряд ли она поверит тебе теперь. Ключи на тумбочке.

– Оставь объяснения мне. И… уходи.

– Спасибо за честность. – Произносит Диана, подхватывая с кресла свои вещи.

Я покидаю квартиру. Бегу по ступенькам вниз, задыхаясь от чувства потери.

«Любочка, Люба, как же так? Тебя было так мало… Я столько не успел сказать. И я не вправе винить кого-то. Я сам виноват. Только я…»

Морозный воздух врывается в легкие, теребит челку, обдувает разгоряченное лицо. Распахиваю дверь машины и шарю в бардачке, ища сигареты. Нервно затягиваюсь, запускаю двигатель и трогаюсь в неизвестном направлении. Я все объясню ей… Она поймёт. Поверит.

– Лисёнок, быстро скажи мне адрес квартиры Любы? – по телефону мой голос звучит угрожающе. Кому, как не Лисе знать, куда поехала подруга?

– Что случилось?

– Алиса, пожалуйста!

– Люба живет у моей тетки Глаши, ты же был в гостях, помнишь?

– Помню. Спасибо, Рябинина.

Мелькающая красно-оранжевая вывеска знаменитого магазина московских конфет на углу Федосеева и Бородинской привлекает внимание даже в туманных сумерках. Огибаю торец пятиэтажки и заезжаю во двор, сразу же замечая тоскливо притаившуюся возле детской площадки «апельсинку».

Выйдя из машины, я суетливо ищу глазами выходящее во двор окно кухни и вздыхаю с облегчением, завидев свет. Любаша дома… Звоню в домофон, а она открывает мне. Да, моя умница, все правильно – впусти меня, поверь мне… Я тебя не предавал.

Окрылённый, лечу по ступенькам вверх и, тяжело дыша, приваливаюсь к дверному звонку. За дверью слышатся шаги и собачий лай. Не знал, что у Любы есть собака, но я готов полюбить даже крокодила, только бы она выслушала меня.

– Кто там? – звучит мужской голос.

– Мне нужна Люба. – Отвечаю вежливо. Возможно, к Любе приехал отец? Я не запомнил его голоса, чтобы узнать наверняка.

– Уходите. – Резко отвечает незнакомец, стараясь перекричать звонко лающего пса.

– Я не уйду, пока не увижу Любу. Откройте дверь, или я ее вышибу!

В замке ворочается ключ, лязгает цепочка. Дверь распахивается, открывая взору внушительных размеров голый торс. Парень подпирает руками дверной проем, загораживая проход.

– Тише, Челси. – Приказывает он дворняге, послушно примкнувшей к его ногам. – Повторяю, уходите. Мы помирились с Любой. Она теперь со мной. – Он запускает пятерню в длинную русую челку, демонстрируя мне уверенность.

– Позови Любу или я… – порываюсь зайти, толкая мускулистого блондинчика в грудь. Я задираю его, провоцируя на драку, только, похоже, парень не намерен бить меня.

– Я простил ее, слышишь. Потому что люблю… И, черта с два, я дам тебе войти. – Шипит он, крепко сжимая мое плечо.

– Выходит, она не врала? Лисёнок, ее подруга. Ты… ты… тот самый…

– Максим. – Кивает он, отпуская захват.

Я тупо пялюсь на красную вязаную шапку, лежащую на табуретке в прихожей, знакомые мне замшевые сапожки на шпильке, чувствуя, как меня пожирает пустота.

– Простил, значит. То есть ты знаешь, что мы с Любой, мы с ней были вместе и… – слова рассыпаются на бессвязные буквы.

– Знаю. – Серые глаза парня сужаются.

– Ну и дурак, что простил. Я бы никогда не простил такого.

– Я сам разберусь. Уходи. – Его большая ладонь уверенно ложится на дверную ручку. Дворняга, похожая на уменьшенную копию овчарки, жалобно поскуливает. – Никогда больше не появляйся здесь.

– Не сомневайся. – Цежу сквозь зубы. – Я не такой дурак, как ты. Не такой…

– Я дурак… – шепчу в пустоту, слегка обернувшись.

Дверь за спиной резко захлопывается, заставляя вздрогнуть. Слышатся звуки закрывающегося замка и цепочки, шаги парня и цоканье когтей Челси по полу. Нас с Любой разделяет не старенькая металлическая дверь, а непреодолимая пропасть изо лжи и недопонимания. Лжи, лжи…

Я подхожу к двери и тихонько прикладываю ухо в надежде услышать ее голос, тихие шаги или смех. Как же так, а, Боголюбов? Ты влип, а тебя прокатили. Развели, как зелёного пацана. Я размахиваюсь и с силой ударяю в дверь, разбивая костяшки пальцев.

Челси рычит и громко лает, а я бегу по ступенькам темного подъезда навстречу своей старой жизни… Жизни из параллельной Вселенной.

Глава 18.

Любаня.

– А теперь объясни, что происходит? – тоном строгого папаши произносит Макс, когда я выползаю из ванной. Мое лицо на фоне белого махрового халата выглядит мертвенно-бледным. На лбу выступает испарина, дыхание сбивается. Черт, как же меня тошнит… – Люба, тебе плохо? – спохватывается Макс и шлепает босыми ногами на кухню, возвратившись со стаканом воды. Челси помахивает хвостом, скулит и облизывает мои холодные пальцы.

– Спасибо. – Шепчу я и, опершись о стену, припадаю к живительной влаге.

– Любаша, тебе надо прилечь. – Макс забирает стакан из моих рук и ведёт за локоть в комнату, натыкаясь по пути на коробки и пакеты с вещами.

Знаю, я безответственная дура. Мой поступок, иначе как идиотским, не назовёшь: я сдала парню квартиру, вывезла свои вещи, а затем нагрянула в уже чужое жильё! Но худшим идиотизмом является тот факт, что о новом жильце не знает хозяйка квартиры. У меня просто язык не поворачивается признаться ей.

– Люба, я выгнал его. Сделал, как ты попросила, но, послушай, может, ты рубишь сплеча? Вам надо поговорить.

Макс напоминает мне Александру Георгиевну. А его тон – успокаивающий и убедительный, до чертиков злит.

– Не хочу. Я не верю этому бабнику. Давай не будем о нем, ладно? Я сейчас полежу немного и поеду домой. – Порываюсь встать, но руки Макса мягко опускают меня на подушку.

– Что с тобой случилось? И чем испачкано пальто? – серый взгляд прожигает насквозь.

– Блевотиной.

– Люба, может скорую вызвать? – Макс присаживается на корточки и берет мою слабую кисть в свои горячие большие ладони. Почему не он заставляет сердце сбиваться с ритма? Господи, ну почему все в моей жизни не так? Меня, очевидно, прокляла в роддоме злая ведьма, маскирующаяся под санитарку. Увидела и сказала: все у этой рыжухи будет наперекосяк!

– Макс, я беременна.

– Этот парень, он… отец ребёнка?

– Ребёнок мой. Только мой. – Нервно высвобождаю кисть из его рук.

– Люба, если обстоятельства изменились, ты можешь вернуться сюда. Не вопрос, я съеду завтра. Поищу себе что-нибудь подходящее, да и к тому же…

– Макс, не вздумай. Малышу понадобятся деньги, поэтому снимать квартиру мне не по карману. Тетя Глаша будет рада такому квартиранту. Я знаю, какой ты аккуратный и ответственный.

– А как же Челси? Хозяйка не будет против?

– Конечно, нет. Она любит животных: у деда Никиты овчарка. Не волнуйся.

Пытаюсь принять вертикальное положение, только новая волна головокружения придавливает меня к подушке.

– Любаша, может все-таки вызвать скорую? Ты встала на учёт? Что там ещё делают… – Макс озадаченно чешет макушку, заставляя меня улыбнуться.

– Спасибо, Макс. Сейчас все пройдёт.

Парень поднимается и уходит на кухню, оставляя меня на попечение Челси. Собака пристраивается в ногах и кладёт большую чёрную голову на колени. Жилище наполняют звуки домашнего уюта: шипение чайника, звон фарфора, стук закрывающихся шкафчиков.

– Прорвёмся, Челси. Я умная и пробивная особа, старательная, хозяйственная… – загибаю пальчики, перечисляя дворняге, с любопытством смотрящей на меня, свои достоинства.

– …и я люблю тебя. – Вырастает в проеме Макс. – Позволь мне быть рядом. – Шепчет хрипловато, протягивая мне чашку с горячим чаем.

– Не могу. Ты же знаешь…

– Любишь его?

Я опускаю глаза в пол, разглядывая узоры на прикроватном коврике, и молчу.

– Тогда, почему выгнала? – Мое молчание красноречивее слов, и Макс продолжает допрос.

– Потому что, он… как зараза. С ним больно, без него – ещё больнее… Почему так? Почему мы выбираем не тех? – смываю горечь глотком горячего сладкого чая.

– Потому что сердце лучше знает, кого любить. – Звучит обреченно.

Максим открывает шкаф и натягивает толстовку. Бросает в рюкзак пару свитеров и нижнее белье.

– Не нужно тебе никуда ехать на ночь глядя, Любаша. Отдыхай. Я поеду к родителям в Бурцево, побуду до понедельника.

– Макс, это же триста километров! Зачем?

– Предки будут рады. Сама знаешь, какие старики обидчивые. К тому же они давно звали. Челси, едем?

Собака спрыгивает на пол и радостно виляет хвостом. Осторожно поднимаюсь, привыкая к странному ощущению беспомощности и хрупкости. Прямо не Люба, а хрустальная ваза какая-то!

Бреду, пошатываясь, в прихожую, чтобы проводить парня.

– Я по-прежнему твой друг. Можешь рассчитывать на меня во всем. – Макс сжимает мою дрожащую влажную кисть.

Киваю в ответ и захлопываю за парнем дверь, оставшись наедине с гадкими мыслями. Захлёбываюсь в водовороте грязи и мерзости, с новой силой обрушившихся на меня…

«По пятницам он трахается со мной…» – вспоминаю слова Дианы и пулей бегу в туалет. Меня снова рвёт.

***

Шаги гулким эхом отдаются от высоких больничных стен. Я осторожно приваливаюсь к подоконнику, стараясь скрыть от мамули тошноту и слабость, и глубоко дышу.

Зима одела деревья в снежные шубы и шапки, раскрасила стёкла морозными узорами. От пронзительной белизны рябит в глазах. На улице снуют люди, на подтаявшем снегу буксуют машины… Зимний пейзаж отвлекает меня от тревожных мыслей, но через мгновение они возвращаются.

Операция Алёши длится третий час… Третий час неизвестности и мучительного ожидания. Мама ходит по коридору, сложив руки на груди и тихонько вздыхает, поглядывая на постовых медсестёр, как на посланников небес.

– Любаша, дочка. – Ее тёплая ладонь ложится на плечо, заставляя вздрогнуть. – Шла бы ты в палату. Приляг, пока я здесь покараулю. Я же вижу, как тебе плохо…

– За Алешку переживаю, мам. Это… на нервной почве. – Я спешу оправдаться и следую маминому совету – ухожу в палату брата. Не хватало ещё нарваться на внеочередной допрос Веры Николаевны!

Закрываю дверь изнутри и кидаюсь к стоящей в углу раковине, смывая с лица и рук впитавшиеся в кожу больничные «ароматы». Нос теперь улавливает все, как высокоточный радар: запахи рыбы и жареного лука, сладких духов, хлорки и мужских носков. Фууух! Облегченно опускаюсь на мамулину подушку и глотаю воду из бутылки. Так больше продолжаться не может… Завтра же пойду к врачу! Пускай делают со мной что-то, должен же быть способ избавиться от токсикоза?

Мои философские размышления прерывает телефонный звонок. Надо же, Лисёнок.

– Привет, Рябинина. Новостей пока нет, ждём, когда привезут Алешеньку. – Тараторю я.

– Люба… – всхлипывает Алиска в трубку. – Любочка, у меня неприятности…

– Господи, Лис, рассказывай, что случилось? – резко поднимаюсь с кровати и прикладываю прохладную бутылку ко лбу.

– Любаша, меня «скорая» привезла полчаса назад в областную гинекологию. Прямо из училища. Я беременна, Люб. – Лисёнок плачет так горько, что у меня разрывается сердце.

– Ну дела! А плачешь чего? Что-то с малышом? – прикусываю губу от волнения и непроизвольно кладу ладонь на живот. – И где, черт возьми, Рябинин?

– У меня кровотечение из-за повышенного тонуса и небольшой отслойки. А Богдан повёз деда Никиту на похороны сослуживца в соседнее село. Они вернутся только вечером. – Ее обреченность ощущается даже через динамик.

Вскочив с кровати, я принимаюсь нервно расхаживать по палате. «Держись, подруга! Ты долго мечтала об этом и не имеешь право раскисать!»

– Алиска, говори, какая нужна помощь?

– Любаша, у меня ничего с собой нет. Ну… ты понимаешь. Можешь зайти в аптеку?

– Алис, я сейчас приду. Скажи, а… Мир, он в отделении? Я бы не хотела с ним встречаться. Я не готова к разговорам и его оправданиям.

– Выдохни, Перепелкина. Он уволился и перешёл работать в клинику Шестаков. «Поближе к Дианочке» – делаю неутешительный вывод я.

И все равно выдыхаю… От радости за подругу. За нас обеих.  Набрасываю куртку и, предупредив маму, бегу по ступенькам, покидая здание детской больницы.

Глава 19.

Люба.

– Алиска, у тебя такой вид, будто ты съела отравленное яблоко из рук злой ведьмы. Как у этой… как ее?

– Мертвой царевны? – грустно улыбается Лиса и сжимает мою кисть. – У тебя, между прочим, не лучше, Перепелкина.

Я отворачиваюсь, делая вид, что разглядываю палату. Жалюзи на окнах, раковина в углу, бежевые стены… Ну да, больничные интерьеры, бесспорно – завораживающее зрелище.

– За брата переживаешь? – слабым голосом спрашивает Лиса. – Или…

– Уже нет. Мама позвонила, когда я поднималась к тебе. Все с ним хорошо, отходит от наркоза. Операция прошла успешно.

Я не хочу говорить о Мире. Не сейчас, когда мысли Лисёнка заняты переживаниями о малыше. Какой я буду подругой, если подсыплю ей ещё горсть волнений?

– Лисёнок, давай я тебе валик под ноги положу? Я, кстати, все купила в аптеке, не волнуйся. Предметы гигиены, зубную щетку. И даже одноразовые труселя! – суечусь вокруг Алисы и шуршу пакетом, показывая покупки.

– Любаша, что бы я делала без тебя? Богдан уже едет. Уговорил деда Никиту не оставаться на обед.

– Он там сбрендил, что ли, Никита Сергеевич? Какой обед? Дед внука хочет или где? То есть… или как? – веселю подругу, не замечая, как оттаиваю.

Нашу болтовню прерывает вошедшая в палату женщина в зелёной медицинской пижаме. Она оглядывает пустые койки и даёт распоряжение хромающей следом за ней пожилой медсестре. Той самой ведьме, приставшей ко мне тогда с расспросами «по какому поводу мне понадобился Мир Михалыч?» Закончив разговор, женщина надевает на нос очки в красной оправе и, прижав историю болезни к груди, подходит к нам.

– Рябинина? – Спрашивает она, а Алиска кивает. – Меня зовут Светлана Игоревна, я ваш лечащий доктор. – Женщина очаровательно улыбается, демонстрируя белые зубы, и поправляет пряди темных волос, выбившихся из медицинской шапочки. – Мне нужно собрать у пациентки анамнез и осмотреть ее. – Дружелюбно обращается ко мне.

Злобная медсестра Зинаида Львовна что-то бурчит под нос и, разложив постельное белье по кроватям, покидает палату. Я пристраиваюсь за ее спиной в надежде остаться незамеченной, и выхожу в опустевший коридор.

Палата Алисы оказывается недалеко от выхода на лестницу. Зинаида Львовна шаркает по полу, а затем скрывается за дверью сестринской, а я вздыхаю с облегчением, радуясь кратковременному одиночеству.

Сажусь на лавочку возле палаты и, закинув ногу на ногу, достаю из сумки телефон. На чем я там остановилась? Детектив Роберта Брындзы о расследовании Эрики Фостер погружает меня в атмосферу преступного Лондона, но через несколько минут внимание переключается на стук шпилек, уверенно цокающих по коридору.

Обладательница высоченных каблуков – яркая высокая брюнетка с длинными волосами и внешностью фотомодели, плывёт по больничному коридору, как по подиуму. Обдавая меня ароматом французских духов, она решительно распахивает дверь соседнего с палатой Алисы кабинета.

«Ординаторская» – слегка прищурившись, читаю я и, состроив недовольную мину (вероятно, самой себе), возвращаюсь к чтению.

А дальше, как в замедленной съемке: взгляд опускается на страницу электронной книги, бежит по строчкам и снова возвращается к пустому коридору, в котором, словно из ниоткуда, появляется он… Боголюбов.

Идет уверенной походкой, уткнувшись в телефон, не замечая ничего вокруг… Видеть его, чувствовать так близко – как прямой удар в сердце. Я поднимаюсь с лавочки и юркаю на лестничную площадку, борясь с завладевшими душу волнением и слабостью.

Очевидно, у голубков свидание? Наблюдаю из своего укрытия, как Мир заходит следом за девушкой в ординаторскую. Меня рвёт на части желание ворваться к ним и высказать мерзавцу все, что я думаю. Но благоразумие останавливает меня, не даёт прикасаться к чужой грязи даже взглядом. Перевожу дыхание, прикидывая пути к отступлению, и в эту минуту Боголюбов вылетает из ординаторской…

В окровавленном халате и с ножом в руках…

Мир.

Жизнь едва теплится в ней. Вспыхивает на дне карих глаз, струится яркими искорками и угасает, как комета. Стремительно… Прощается чуть дрогнувшей улыбкой на губах, слабым взмахом кисти, коснувшейся моей груди, бессвязным шепотом. Нет, нет, только не это! Имя! Мне нужно имя!

– Марианна, кто это сделал? – шепчу я, хватаясь за отблеск покидающей ее жизни.

Сколько времени необходимо доктору, чтобы оценить состояние больного? Мне хватает секунды, чтобы понять, что она безнадёжна… Ножевые ранения, нанесённые Марианне, несовместимы с жизнью. Девушка лежит в луже крови, фонтаном пульсирующей из брюшной аорты. Два пореза. Два выверенных и точных удара. И в этой самой луже утопают мои колени. Отбрасываю на задворки сознания мысли о полиции, экспертах и допросах и сосредотачиваюсь на имени…

Вытаскиваю нож и с силой давлю на артерию. Если мне удастся остановить кровотечение из аорты, со второй раной я справлюсь гораздо быстрее. Нависаю над девушкой всем телом, прижимая кулаки к ране.

– Кто, Марианна? Скажи мне? Я хочу спасти тебя, слышишь? – задыхаясь, убеждаю девушку. Она хрипит и мотает головой, а потом цепляется напряжёнными пальцами в ворот моего свитера и… ослабевает. Ее руки падают на пол, как безвольные плети, поднимая кровавые брызги, глаза закрываются, дыхание прекращается…

Вспышка, падение звёзды, секунда, момент, щелчок… Вот какая смерть. Мгновение, раздробившее два мира. Миг, разделивший мою жизнь на «до» и «после».

Убираю кулаки с живота Марианны и медленно поднимаюсь. В кабинете никого нет. Тупо оглядываюсь, убеждаясь в очевидном. Шарю окровавленными руками в кармане халата. Отыскав телефон, набираю номер полиции.

Неотрывно смотрю на мертвое тело девушки, слушая своё дыхание и длинные гудки на том конце провода. Как ни странно, дежурный не мучает меня долгими расспросами: я представляюсь и называю фамилию Марианны, диктую адрес больницы. Беру на себя смелость потребовать сиюминутного приезда бригады. Иначе паники среди пациентов и персонала не избежать. Дежурный неуклюже успокаивает мои волнения, требуя в ответ не покидать места убийства.

«Можете описать орудие преступления?» – звенит в голове вопрос дежурного следователя. Я заботливо подбираю ампутационный нож с пола. Черта с два, я позволю ему бесхозно валяться в кровавой луже!

Сбрасываю звонок и, коротко взглянув на Марианну, выхожу из ординаторской. О происшествии надо сообщить заведующему отделения – Никите Чернову и главному врачу больницы Вадиму Кизилову. Липкими от крови пальцами ищу номера телефонов коллег в контактах и звоню обоим.

В пустоту и обманчивое безмолвие больничного коридора врывается странная картинка. Нет, этого никак не может быть! Крепко зажмуриваюсь и открываю глаза. В лестничном проеме стоит Люба… Недоумение и ужас застывают на ее лице, девчонка обессиленно приваливается к дверям, и я боюсь, что от потрясения она грохнется в обморок.

– Любочка, Люба… Я уже вызвал полицию, не бойся. Любаша… Я так рад, что ты пришла поговорить.

– Что случилось, Мир? Ты кого-то убил? – ее тихий голос походит на шелест. В глазах сквозит недоверие, плечи опускаются от невидимой тяжести.

– Нет! Я пытался ее спасти… Честное слово. Но она… она… Марианна была обречена. Я слишком поздно нашёл ее.

Люба выпрямляется и как-то странно смотрит. Переводит взгляд от закрытой двери ординаторской на меня.

– Мир, из кабинета никто не появлялся. – Металлическим голосом произносит она. – А я… видела, как высокая брюнетка заходила в него.

– Я не убивал. Клянусь. Люба, послушай, я ни в чем не виноват перед тобой. У меня нет отношений с Дианой, она все подстроила тогда…

– Боголюбов, разве сейчас это важно? Я вообще пришла не к тебе! – Люба брезгливо морщится, поглядывая на окровавленный халат и зажатый в моей руке нож. Я храню орудие преступления для экспертизы, как зеницу ока. – Алису привезла скорая прямо из училища. Кровотечение, отслойка… Что там ещё бывает?

– Лисёнок здесь?!

– А что я, по-твоему, делаю в коридоре? Ее осматривает врач и собирает… как его? Анамнез. Мир, ты убежден, что тебе стоило поднимать этот нож? – с недоверием спрашивает Люба.

– Думаешь, нужно было оставить его плавать в крови? Чтобы отпечатки наверняка растворились, так?

– Я не знаю, Мир. Во всех детективах говорится, что нельзя трогать орудие убийства.

– Мы не герои книги, Люба. А я врач. Мой долг – остановить кровотечение и хотя бы попытаться спасти пациенту жизнь. Черт, я так и не добился от неё имени! Надеюсь, отпечатки помогут в расследовании.

Наше уединение прерывается топотом шагов оперативников и идущих за ними коллег. Никита Чернов, главный врач Вадим Кизилов, Зинаида Львовна, Таисия Алексеевна и многие другие… Сегодня я предстаю перед ними в непривычном для меня амплуа: не сердцееда и засранца, а Джека Потрошителя.

– Капитан юстиции Винник Сергей Владимирович – дежурный следователь следственного комитета в Центральном районе. – Кивает невысокий, лысый мужчина, цепляя взглядом сжатый в моих  пальцах нож. – Исаченко, забери нож на экспертизу.

Эксперт-криминалист Исаченко облачается в специальный комбинезон. Надевает бахилы, перчатки и погружает нож в пластиковый пакет для улик.

К Исаченко присоединяется судебный медик со стальным квадратным чемоданчиком в руках.

– Мне нужно согласие главного врача на проведение дактилоскопической экспертизы кабинета и осмотра места преступления.

Кизилов утирает испарину со лба и нервно чиркает ручкой в документе, перехватывая скорбные, сочувствующие взгляды коллег. Ещё бы – убийство в стенах больницы! Такой скандал!

– Мирослав Боголюбов, вы задерживаетесь для дачи показаний. – Сообщает капитан. – Есть ещё свидетели? – зычно обращается к толпе. Коридор заполняется зеваками. Из палаты Алисы вырисовывается штатный гинеколог отделения Светлана Игоревна. Она взирает на столпотворение со смесью скуки и досады на лице. Любопытных пациенток, санитарок и посетителей притягивает к месту преступления, как магнитом. Но после вопроса следователя, толпа трусливо рассеивается.

– Я свидетель. – Звучит рядом со мной дрожащий голосок Любы. – Я видела, как девушка заходила в ординаторскую. Это было где-то в двенадцать.

– Фамилия, паспортные данные? – Винник распахивает папку. – Как  здесь оказались?

– Перепелкина Любовь Петровна. Паспорт… вот. – Люба выуживает документ из сумочки. – Я пришла проведать беременную подругу, Алису Рябинину.

– Кто заходил следом за пострадавшей? Можете назвать время? – капитан уводит нас в сторону для продолжения допроса. Сотрудники следственно-оперативной группы, экипированные в комбинезоны, терпеливо ожидают возле дверей злосчастной ординаторской. Кизилов и Чернов устало жмутся к стене, боясь прервать словесный поток Винника и переключить его внимание на себя.

– Мирослав Боголюбов. – Бросив на меня виноватый взгляд, произносит Люба. – Точное время я назвать не могу. Понимаете, я читала книгу и не следила за временем. Он появился минут через пять. Или десять…

– Кто выходил из палаты?

– Боголюбов. – Выдавливает она хрипло. Ее решительный голос распарывает мое самообладание на мелкие ошмётки.

– Вы уверены? Больше никого не видели?

– Нет.

– Начинаем осмотр места происшествия. – Командует Винник. – Где Баранов?

Из-за спин криминалиста и судебного медика высовывается голова щуплого паренька с фотоаппаратом. Очевидно, судебного фотографа.