Текст книги "Влюбленная. Гордая. Одинокая"

Глава 24.

Советник юстиции Фёдор Линчук сообщает мне о дате предварительного судебного слушания за сутки до Нового года. Думаю, не стоит рассказывать, с каким настроением я отмечала праздники. Это и празднованием-то назвать сложно: мы с папой Костей поехали в больницу и встречали канун Нового года в Алешкиной палате. Благо, персонал отделения с пониманием отнёсся к желанию родителей устроить детворе праздник.

Остаток новогодней ночи я проревела на коленях у Лисёнка. Можете не корить меня, я и сама знаю, что не должна была грузить Алису переживаниями, но ведь Боголюбов и ее друг? Богдан и Алиса горячо болеют за Мира, но старший Боголюбов, по неизвестной причине, и их держит на расстоянии.

В окно заглядывает молодой месяц. В ночное безмолвие лишь изредка врываются собачий лай и шорох шин. Мне бы набраться сил перед заседанием, но я который час ворочаюсь, воскрешая в памяти образ Мира. Весельчак и острослов, рыжая приманка для девушек, бабник, врун, горячо любимый мной мужчина – вот кто он…

«Родной мой, любимый… Я не могу поступить иначе, надеюсь, ты сможешь меня когда-то простить…» – шепчу я в бездонную ночную бездну.

Кот Барсик урчит на соседней подушке, ласково трется о мокрое от слез лицо, и я, вконец измучившись, засыпаю…

– Любаша, вставай дочка. Все будет хорошо, веришь? – папуля будит меня в шесть утра. Легонько поглаживает по голове и вздыхает о том, что не может поехать на заседание вместе со мной. Кто-то же должен развозить по магазинам хлеб, испечённый на «маковке»?

Одеваюсь с особой тщательностью – не хочу выглядеть жалкой и неуверенной на фоне невесты Мирослава. Волосы разглаживаю до блеска, а темные круги под глазами маскирую макияжем. Беременность проявляется отеками на ногах, но я жертвую удобством и надеваю нарядные сапоги на высокой шпильке. Кажется, готово… Удовлетворенно смотрюсь в зеркало прихожей и набрасываю на плечи пальто.

В здании суда многолюдно. К счастью, предварительное слушание проходит в открытом режиме. Возле зала заседания нервно прохаживаются сухонький старичок в старомодном клетчатом пиджаке и та самая вредная медсестра – Зинаида Львовна. Видели бы вы, каким взглядом она меня одаривает! Странно, что я не превращаюсь в горку пепла.

Секретарь суда – миловидная женщина с короткими волосами цвета горького шоколада отмечает присутствующих свидетелей в протоколе и, окинув коридор тревожным взглядом, захлопывает дверь. Надо же, Дианочки до сих пор нет. И папаши Боголюбова тоже. По взглядам присутствующих я понимаю, что всем известно, кто я. Свидетель обвинения. Тот, кто хочет лишить свободы сына, друга, коллегу, жениха… Я враг и изгой, с которым люди не хотят стоять рядом.

Очевидно, посланные мне негативные мысли, бумерангом возвращаются к Зинаиде Львовне – женщина достаёт таблетку валидола и дрожащими пальцами кладёт в рот. Пока я думаю над своей незавидной участью, в коридор буквально вваливается толпа недостающих «игроков». Диана Шестак, Руслан Шестак, Михаил Боголюбов и… Рябинины. Друзья врываются в ауру ненависти и осуждения, повисшую вокруг меня, как лучик в тёмное царство. Коротко здороваюсь с «невестой» и ее свитой, получив ещё одну дозу презрения.

– Мы с тобой, Любаша. – Протягивает Алиска, коснувшись моего плеча. – Выглядишь шикарно. Но я повторю – ты похудела. Не знаю, что с тобой происходит, но мне это все не нравится. – Дует губы подруга.

Вы меня убьете, но я не сказала Лисёнку о ребёнке. Я берегу ее чувства от лишних тревог и новостей и не желаю, чтобы подруга опять загремела в больницу.

Секретарь суда, представившаяся Ириной Алексеевной, приглашает нас занять места в зале. Я вхожу в распахнутые двери и сталкиваюсь взглядом с ним… Подавленный, похудевший, Мир сидит в клетке, как дикий зверь… Сердце реагирует на присутствие парня странным покалыванием. Оно рвётся на части от чудовищной дилеммы, представшей передо мной. Отказаться от показаний и поддаться велению сердца? Или быть честной?

Люди сливаются в огромное цветное пятно. Никого не вижу, только его… Чувствую – только его. Глаза, глаза, глаза… Прожигающие взглядом до костей, убивающие всяческую надежду на прощение. Сколько же в нем боли? Кажется, я вижу ее потоки, затапливающие зал суда. Меня ощутимо морозит от нашего неразрывного зрительного контакта. Вздрагиваю от слов, эхом прокатившихся по стенам:

– Встать! Суд идёт!

Мирослав.

Похоже, мне везёт, как утопленнику. Сначала в мою жизнь вихрем врывается «дотошный» следователь Винник, затем адвокат Долецкий с «нестандартными методами» и жесткий прокурор Линчук, расправляющийся с подсудимыми, как с загнанными кроликами. А вишенкой на торте выступает судья Борцова – строгая феминистка, широко известная в узких кругах под кличкой «Виновен». Пять процентов оправдательных приговоров, как вам это нравится?

Я ничего не слушаю… Что толку вникать в монотонные речи судьи, нарочито вежливо спрашивающей: «Мирослав Михайлович, вам понятны ваши права»? Или: «Мирослав Михайлович, вы признаёте себя виновным?»

Я весь превращаюсь в чувствительный нерв, реагирующий на Любу. Как же я скучаю… Сдерживаю беснующееся внутри желание позвать ее и попросить подойти ближе. Мне так нужно коснуться ее тяжелых густых волос, вдохнуть запах луга и степных цветов, услышать ее голос…

«Ты похожа на рассвет, Любаша. Такая же тёплая и рыжая» – мне больно от воспоминаний о нашей последней ночи, но я прокручиваю в памяти цветные кадры, пока прокурор Линчук «линчует» меня на публику. Эксперты криминалистики и специалисты рассказывают о компрометирующих меня находках –  отпечатках пальцев на ноже и данных с камер видеонаблюдения ночного клуба, где Марианна виснет на моем плече.

– Боголюбов совершил жестокое, спланированное убийство, а медицинский подход к преступлению, наличие отпечатков пальцев и свидетеля, доказывают причастность подсудимого к убийству. Попрошу суд вызвать для дачи показаний Любовь Петровну Перепелкину. – Голос прокурора гремит, как гром.

Я стряхиваю наваждение и возвращаюсь в реальность. Люба поднимается с места и, ободрённая рукопожатием Алисы, бодро шагает к трибуне.

Судья предупреждает ее об ответственности за дачу ложных показаний. Люба заливается румянцем и слегка прикусывает губу, неотрывно следя за Линчуком.

Ты боишься их всех, маленькая, и я это вижу. Чувствую тебя, как тогда, в твоём кабинете… Превращаюсь в примитивное существо, которое ничего, кроме голода, жажды и страха, не ощущает.

Любаша приосанивается и начинает отвечать на вопросы Линчука. Зачем она приходила в больницу, по какой причине покидала палату Лисёнка? Алиска Рябинина качает головой в подтверждение слов Любы. Мельком замечаю, как в двери крадучись заходит знакомый парень – Максим, кажется. Меня обдаёт жаром от ревности и боли, но права выражать свои чувства я лишён. Я, как бессловесный кусок мяса, вынужден засунуть язык в задницу и доверить судьбу в руки адвоката.

– Любовь Петровна, вы подтверждаете, что никуда не отлучались в период с 11.57 до 12.12? – спрашивает Линчук, строго взирая на Любу. – Не выходили на лестничную клетку, в туалет или…

– Подтверждаю. – Чуть слышно отвечает она.

– Ваша честь, у стороны защиты есть ходатайство о снятии показаний свидетеля Перепелкиной из материалов дела!

Долецкий… Вспархивает с места как ошпаренный, со скрипом отодвигая стул.

Черт, я предполагал, что его «нетрадиционные методы» коснутся Любы. Только защитить ее я не в силах…

– На каком основании, Савелий Артёмович? – поправляя очки, спрашивает судья Борцова.

– Свидетель Перепелкина состояла с подсудимым в романтической связи. Кратковременной связи. – Зачем-то уточняет он. – Очевидно, Любовь Петровна ожидала предложения о браке, только его получила другая девушка – свидетель Диана Шестак.

– Протестую! Адвокат сам даёт показания. – Вступается Линчук.

Люба бледнеет и словно уменьшается в размерах. От стыда и унижения втягивает голову в плечи и опускает взгляд в пол.

– Она оговорила моего клиента из мести! – взмахивает рукой в пренебрежительном жесте Долецкий.

– Враньё. – Выдавливает Люба. – Я была там и… говорю правду. И я ничего не ожидала от Боголюбова. Он не обещал мне любви до гроба, чтобы я… ждала, чтобы… Я знала, на что иду. – Кажется, даже стены готовы плакать от пропитавшей ее слова боли. На меня она даже не смотрит…

По щеке Любы катится слеза, а я сжимаю кулаки до хруста, чтобы не вцепиться в прутья клетки. Долецкий десять раз повторил перед заседанием, чтобы я молчал и не мешал ему «вытаскивать клиента из тюремного ада». Не свидетельствовал против себя – так это называется.

– Протест отклонён, Савелий Артёмович. – Устало произносит судья.

– Я не закончил. – Возражает Долецкий, копаясь в папке с компроматом. – Я настаиваю на проведении психиатрической экспертизы свидетеля Перепелкиной. По нашим данным, Любовь Петровна проходила лечение у психотерапевта Савской Александры Георгиевны.

– Это правда, Любовь Петровна? – сведя брови к переносице, спрашивает Борцова.

– Правда. Савская консультировала меня по поводу похудения. Я не получала медицинских препаратов и психиатрического диагноза у меня нет.

– Протестую! Травля свидетеля. – Добавляет прокурор Фёдор Линчук.

– Протест отклонён. Продолжайте, Савелий Артёмович. – Отвечает судья.

– Любовь Петровна тактично умалчивает ещё об одной маленькой проблеме, по какой она консультировалась с психологом. – Ядовито тянет Долецкий. – Проблемы в отношениях с мужчинами. Перепелкина винит в этом Боголюбова. Очевидно, мой клиент нанёс девушке непоправимую душевную рану своим легкомысленным отношением.

– Протестую! – Кричит Линчук. – Домыслы адвоката, не подкреплённые доказательствами.

– Доказательства содержатся в медицинской карте Перепелкиной. – Долецкий помахивает мерзкой бумажонкой над головой. – Слова пациентки заверены Савской.

– Уважаемый суд. – Взмаливается Люба. – Спросите товарища адвоката, каким способом он раздобыл мою карту? Александра Георгиевна дорожит репутацией и лицензией на частную практику, поэтому никогда бы не нарушила конфиденциальность.

Судья кивает и переводит взгляд на поникшего Долецкого. Я давно не чувствовал себя таким грязным и мерзким. Приходится держать язык за зубами и молчаливо выражать согласие с мерзавцем, валяющим в грязи Любу. Потому что, я обещал молчать, мать его!

– Долецкий, у вас есть объяснение?

– Я поступил в интересах моего клиента. Закон не запрещает использовать сведения о состоянии здоровья подсудимого или свидетелей. Конечно, в интересах следствия.

– Я удовлетворяю ваше требование о проведении независимой психиатрической экспертизы свидетеля обвинения. – Громогласно произносит Борцова. – Ирина Алексеевна, на следующее заседание суда пригласите для дачи показаний Савскую Александру Георгиевну. – Бросает она секретарю.

– Есть ещё одно доказательство, подтверждающее мои слова. – Не унимается Долецкий, потирая руки от предвкушения своего триумфа. – Перепелкина с недавнего времени состоит на учете по беременности в женской консультации областной поликлиники номер три.

Что?! Люба беременна? Едва сдерживаю возглас удивления и пытаюсь вернуть на место упавший подбородок.

– Это ведь ребёнок Боголюбова, Любовь Петровна? Он воспользовался вашим доверием, обрюхатил, а предложение сделал не вам, а госпоже Шестак. – Ехидненько протягивает Долецкий. – Вам выпал шанс отомстить мерзавцу, так?

Диана победоносно вскидывает голову, бросая пренебрежительный взгляд на Любу.

– Это мой ребёнок, ясно? – всхлипывает Люба, сцепив пальчиками край трибуны.

– Люба, скажи, это правда? Ответь мне. – Вскакиваю с места, гремя наручниками, и вызываю волну возмущения конвоиров, приставленных охранять мою персону. – Посмотри на меня, Люба. Ответь… Пожалуйста.

– Этот ребёнок мой! – по залу прокатывается голос Максима. – И я не позволю обижать мою женщину.

Присутствующие оборачиваются, любопытно взирая на парня. Лицо Долецкого изображает крайнее удивление – похоже, он не рассчитывал на столь неожиданный поворот. Появление Максима на заседании оказывается сюрпризом и для Любы: она меняется в лице, одаривая благодарной улыбкой своего рыцаря.

– Подсудимый, вам позже дадут слово. Сядьте на место. – Осаждает мой порыв Борцова. Конвоиры гремят дубинками по металлическим стержням, усмиряя меня, как дикого животного. – Назовите своё имя, молодой человек. Кем вы приходитесь Перепелкиной? – А это уже предназначается Максиму.

– Невзоров Максим Сергеевич. Мы коллеги с Любовью Петровной. И живем… тоже вместе. – Отвечает он важно, крепко сжимая плечи Любы. – Уважаемый суд, разрешите нам вернуться на места. Моей невесте плохо.

Борцова, наконец, отпускает Любу, а я провожаю взглядом ее удаляющуюся сгорбленную фигурку.

– Уважаемый суд, очевидно, Долецкий перепутал свидетеля и подозреваемого. Он намеренно травит Перепелкину. Сторона обвинения ходатайствует о дисквалификации адвоката. – Вмешивается Линчук, завоевывая мое уважение.

Люба часто дышит, закрыв лицо руками, и тихонько всхлипывает. Волна осуждения и недовольства затапливает зал. Люди оборачиваются, шумят, передают бутылки с водой, предлагают вызвать для свидетеля врача… Очевидно, известие о ребёнке шокирует не только меня: тяжелые взгляды отца и Шестаков словно прожигают в груди дыру.

– Тишина в зале! – приказывает судья, постукивая молотком.

А мне уже все равно: независимо от исхода дела, я ее потерял… Потерял Любу.

Глава 25.

Любаня.

Как же хочется посмотреть в глаза умнику, придумавшему обувь на шпильке! Ноги гудят, живот потягивает, а в голове набатом звучат слова чокнутого адвоката: «Она оговорила моего клиента из мести! Перепелкина психически больная! Свидетель беременна от моего клиента! Мой клиент сделал предложение другой девушке – Диане Шестак!» Слова, словно лезвие, оставляют в душе глубокие раны. И я захлёбываюсь болью, хлынувшей из порезов, едва дыша от сковавшего унижения.

Макс гладит меня по плечу и поит водой из бутылочки, а я разглядываю носы проклятых модных сапог, усмиряя участившееся дыхание… Я рада, что он вступился за меня, прикинувшись женихом. Не одному же Боголюбову обзаводиться невестами, ведь так?

– Слово предоставляется свидетелю Диане Шестак. – Голос судьи Борцовой прокатывается гулким эхом по залу. Честное слово, ей даже микрофон не нужен! Это не женщина, это… Наполеон в юбке.

Долецкий работает, как репортёр «желтой» газетенки – беспринципно и грязно. Я ничего не смыслю в профессии адвоката, но уверена, что мой публичный позор не поможет Боголюбову выйти на свободу. Отрываю прилипший к сапожкам взгляд и осторожно перевожу его на Диану. Красивая… Уверенная в собственной неотразимости, решительная, деловая. А, может, так и нужно бороться за свою любовь? Брать нахрапом и лезть по головам?

– Диана Руслановна, вы подтверждаете, что после клуба «Сорренто» Боголюбов встречался с вами? – важно спрашивает Долецкий.

– Да. – Громко отвечает она, гордо вскидывая подбородок. – Он попрощался с компанией и без звонка нагрянул ко мне в гости.

Господи, как больно… Мир целовал и ласкал ее, шептал на ушко пошлости, спал с ней… Невольно бросаю взгляд на Боголюбова. Склоненная голова, сгорбленные плечи, глаза, устремлённые в пол – не очень-то он счастлив для жениха.

– В распечатке телефонных звонков Мирослава Боголюбова, полученной от сотового оператора, значится вызов Богдану Романовичу Рябинину. Боголюбов разговаривал с Рябининым целых три минуты. – Поднимается с места прокурор по фамилии Линчук. – Диана Руслановна, почему же подсудимый не позвонил вам? Или у вас была предварительная договоренность о встрече?

– Протестую! – истерично вскрикивает Долецкий. – Прокурор сам даёт показания.

– Протест отклонён. – Возражает судья. – Продолжайте, Фёдор Леонидович.

– Диана Руслановна, сотрудники клуба видели, как Марианна Лопухина обнималась с Боголюбовым. Следствие подозревает, что между молодыми людьми могла возникнуть интимная связь, которую погибшая использовала в качестве инструмента шантажа. – Произносит Линчук. – Вы не считаете странным поведение мужчины, находящегося в близких отношениях с вами? Или они у вас не настолько близкие? Повторяю об ответственности за дачу ложных показаний.

– Протестую! Домыслы прокурора, не подкреплённые доказательствами. – Возражает Долецкий,

– Отклонено. – Устало, но не менее громко, отвечает Борцова.

Диана, не дрогнув, смотрит прокурору в глаза. Вот это выдержка! У кого надо учиться хладнокровию, так это у «леди Ди».

– На тот момент у нас с подсудимым только завязывались отношения. Я не требовала от Мирослава полного отчета о его времяпровождении. – Прикинувшись бедной овечкой, блеет она.

– Боголюбов, вы по-прежнему утверждаете, что не состояли с погибшей в интимной связи в тот день? – Мир словно стряхивает оцепенение, услышав вопрос судьи.

– Утверждаю. – Уверенно отвечает он, поднявшись с места.

– Для чего вы звонили Богдану Рябинину? – уточняет судья.

Мир замолкает на мгновение и, встретившись со мной взглядом, отвечает надтреснутым голосом:

– У меня доля в бизнесе Рябинина. Я звонил разъяснить некоторые рабочие моменты.

Что?! А вот это враньё! Я прекрасно знаю, что звонил он, чтобы расспросить обо мне. Получается, все, что происходит здесь – спланированный Долецким спектакль? А Диана – псевдосвидетель и псевдоневеста? Или я ошибаюсь?

– Свидетель Рябинин, вы подтверждаете слова подсудимого?

Богдан встаёт с места и, бросив виноватый взгляд на Мира, согласно кивает. Черт! Долецкий их зомбировал, что ли?

– Вопросов к свидетелям больше нет. Можете пройти на места. Объявляется перерыв на пятнадцать минут. – Грохочет как гром  Борцова.

По залу разбегается эхо голосов. Шорох бумаг, шаги, скрежет металлической клетки, из которой выводят Мира – звуки сливаются в единый пчелиный рой.

Мы протискиваемся с Максом к выходу, столкнувшись в дверях с Рябиниными. Богдан выглядит виноватым и подавленным. Зная парня, могу сказать, что он не умеет врать, но ломает себя ради друга. Лисёнок смотрит на меня, как на врага, подхватывает под руку и ведёт в сторону уборной.

– Молчи, Перепелкина. Сначала туалет. Ну… ты меня понимаешь. – Шипит Алиска, пулей влетая в одну из кабинок.

Понимаю ли я? О да! С недавнего времени фаянсовый предмет – мой лучший друг.

Я мою руки и вытираю лицо холодной водой, спиной чувствуя осуждающий, обиженный взгляд Лисёнка. Того и гляди, прожжёт во мне дыру!

– Прости, Лисён. Я не хотела волновать тебя. Ты так долго ждала беременности… Я не имела права… – бессвязно мямлю. Многовато для меня на сегодня волнений, не находите?

– Любочка, какая же ты глупая. – Воркует Алиса, обнимая меня за плечи. – Такая новость только бы добавила мне положительных эмоций. – В дверях туалета вырастают фигуры Зинаиды Львовны и Дианочки, и мы, спохватившись, спешим покинуть «место казни».

В коридоре нас встречают возбужденные Богдан и Макс. В их глазах столько неприкрытой надежды и радости, сколько в наших недоумения. Мы с Алиской не сдерживаем нетерпеливый возглас:

– Говорите! Что-то случилось, пока нас не было?

– В деле появились новые зацепки. – Заговорщицки, оглядываясь на снующих мимо участников заседания, отвечает Богдан. – Я случайно заметил капитана Винника, выходящего из кабинета судьи. Скорее всего, дело вернут на доследование.

– Слава богу! – возношу руки к небу. Неужели, Вселенная смилостивилась над нами? И мою мольбу услышали? Я готова проломить лбом пол в молитвах, лишь бы Боголюбова выпустили. – Винник не сказал, что они обнаружили?

– Конечно, нет. Ответил, что обо всем объявит прокурор. Главное, у нашего любимого засранца появится шанс.

Макс крепко сжимает мою ладонь, пока я ёрзаю на месте в ожидании начала заседания. Рябинины сидят рядом с нами и, кажется, страх растворяется в волнах дружеской поддержки, как сахар в горячем чае. Я поела (если сомневались, что я возьму еду с собой, развею ваши сомнения – сырники со сметаной пришлись как нельзя кстати. Умяли на пару с Алисой), выпила какао из автомата и окончательно успокоилась.

Мы дружно встаём и шумно двигаем стулья, застигнутые громогласным кличем:

– Встать, суд идёт!

Долецкий вызывает для дачи показаний Никиту Чернова. Он единственный, кто был с Боголюбовым в клубе и может достоверно подтвердить интересующие следствие факты, но, увы… На вопросы адвоката Никита не даёт четких ответов.

Я не понимаю причины, по которой следствию важно знать, был ли у Боголюбова секс с погибшей? Ведь прямого отношения к убийству это не имеет? Вот со мной он был точно… И результат этого страстного соития напоминает о себе рвотными позывами и зверским аппетитом.

– Никита Андреевич, вы подтверждаете, что подсудимый уехал один? – покручивая шариковую ручку в руках, спрашивает Долецкий.

– Подтверждаю. – Кивает тот, утерев пот со лба мятым платком.

Мутный он какой-то… Глаза бегают, пальцы дрожат. Ему есть что скрывать или это просто волнение?

Долецкий монотонно приглашает остальных свидетелей. Они по очереди рассказывают, какой Боголюбов «замечательный врач и человек, чуткий и отзывчивый товарищ».

– Боголюбов в двадцать семь лет проводит операции федерального уровня! У него умелые руки и золотая голова! – потряхивая скрюченным сухим пальцем, кричит профессор Марьев.

– Профессор, вы подтверждаете, что Боголюбов не делает операции по прерыванию беременности? Это его личный моральный выбор – не убивать детей? – с победоносным видом уточняет Долецкий. Тугие, покрытые гелем для волос прядки подрагивают в такт его шагов.

– Абсолютно! – кричит Марьев. Старик плохо слышит, но изо всех сил хочет помочь своему ученику. Мир бросает на него благодарный, полный почитания, взгляд. – Мирослав Боголюбов в совершенстве владеет техникой проведения этой операции. Сказать, что он их не делает совсем, будет ложью: в отделение привозят пациенток после травм и аварий или с замершей беременностью. Но убить здорового ребёнка просто по желанию матери, нет… По такому поводу женщины обращаются к другим специалистам.

Убейте меня, если в этот момент, профессор не переводит взгляд на Никиту Чернова – заведующего отделением. Тот втягивает голову в плечи и словно врастает в стул.

На миг в зале воцаряется тишина. Долецкий ходит взад-вперёд, поскрипывая подошвами лаковых туфель, Линчук нервно листает страницы.

– Уважаемый суд, у обвинения есть ходатайство. – Линчук уверенно поднимается с места. Судья кивает, молчаливо позволяя продолжить. – В деле появились новые обстоятельства. В следственный комитет поступили две анонимки. Автор писем утверждает, что Боголюбов проводил аборты и операции по восстановлению девственности за денежный гонорар. Иными словами, подсудимый зарабатывал, используя ресурс больницы.

– Ложь! Этого не может быть! – взрывается профессор Марьев и сразу же сгибается, хватаясь за сердце. – Мир, скажи, что это вранье…

– Конечно, профессор. Я никогда не делал подобного. – Мир отрицательно качает головой и резко встаёт. – Ваша честь, я владею долей в отцовском бизнесе, к тому же являюсь одним из директоров клиники «Шестак и Ко».

– Сядьте на место, подсудимый. Суд осведомлен о ваших источниках доходов. – Обрывает Борцова. – Продолжайте, Фёдор Леонидович.

Долецкий прекращает расхаживать по залу, с интересом взирая на Линчука. Выходит, он не удосужился провести собственное расследование или куда хуже не знал об анонимках?

– Следователь Винник рассекретил анонима. На записях камер видеонаблюдения следственного комитета видно, что письма дежурному следователю передавала медсестра гинекологического отделения Лебедева Таисия Алексеевна.

– Вот дрянь! – плюётся Зинаида Львовна, вскочив с места.

– Тишина в зале! – звук молотка судьи прокатывается по залу.

– Сергей Владимирович допросил соседей Лебедевой и выяснил, что Марианна Лопухина в течение шести месяцев снимала у неё квартиру. Таисия Алексеевна неустанно следила за жизнью Марианны, так как ее собственное жилье находится на одной лестничной площадке с квартирой Лопухиной. – Зачитывает Линчук, встречая понимающий, благодарный взгляд адвоката.

– Лебедеву вызвали на допрос? Для чего она подбрасывала анонимки, пятнающие репутацию подсудимого? – спрашивает Борцова, делая ручкой отметки.

– Медсестра Лебедева оформила отпуск за свой счёт и скрылась. Обвинение ходатайствует о возвращении дела на доследование.

Зал оживает, словно растревоженный улей. Люди оборачиваются, делясь своими догадками и возмущениями. Шумят и переговариваются, превращая заседание суда в бизнес-тренинг. А я… открыто смотрю на Мира. Встречаю его взгляд, полный невыразимых нежности и обожания. Он, как солнечный луч или прохладный ветер в полуденный зной – наполняет меня до краев молчаливой мужской лаской. Люди как будто растворяются в воздухе, исчезают по щелчку волшебника, оставляя только нас… Не вижу никого. Губы Мира открываются, и я читаю по слогам: «Лю-ба-ша…».

– Суд постановил вернуть дело на доследование в прокуратуру. – Судья Борцова объявляет приговор под громкие овации Долецкого, Шестаков и профессора Марьева.

Я улыбаюсь. Обнимаюсь с Рябиниными, Максом и провожаю взглядом Мира: закованного в наручники, его выводят из зала.