Текст книги "Личная жизнь Петра Великого"

Один из иностранных посланников в России писал: «Это одно из удивительных событий в этом чудесном веке».

Последние разочарования

Между тем царь не мог избавиться от мыслей о будущем преемнике. Кто им станет? Даже после возведения Екатерины в императорский сан Петр не считал, что проблема преемственности решена. Однако постепенно он стал склоняться к этой мысли. Правда, Екатерина происхождение имела самое низкое, не знала грамоты, совсем недавно была лифляндской служанкой, легко переходила из рук в руки. Зато обладала практической смекалкой, привыкла к дворцовым интригам, всегда поддерживала его политические устремления и много раз доказывала мужу свою преданность.

Его чувства к жене словно возродились. «Только в палаты войдешь, так бежать хочется – все пусто без тебя». Ни один историк не опустил эту фразу из письма императора жене от 26 июня 1724 года, свидетельствующую о его нежной к ней привязанности.

Петр давно уже страдал от мочекаменной болезни, признаки которой проявились впервые во время Прутского похода в 1722 году и приняли на следующий год более тяжелую форму. На бедрах появились гнойники, переходящие в язвы. Тем не менее он не стал меньше пить, соблюдать диету. Врачей, немца Блументроста и англичанина Паульсона, призывавших его к умеренности, он обзывал невеждами и прогонял дубинкой. Царь страдал от сильных болей в пояснице. Он не мог сдержать страшных криков, когда выходили довольно крупные камни и куски гноя.

Принято считать, что венерическим заболеванием его заразила Евдокия Ржевская, «бой-баба», выданная замуж за царского денщика Чернышева. Но современники говорили вполне определенно, что это Петр, заразившись в Голландии сифилисом, передал болезнь своему денщику, от которого она перешла Евдокии. Тем не менее женщину высекли кнутом. Екатерина тоже была заражена. Не потому ли из 12 царских детей до преклонного возраста дожила только одна Елизавета?

Петр упорно не желал признать очевидное. Рождение новых детей становилось для сорокапятилетнего царя все более проблематичным. Тем не менее он избавился от своего старшего сына, чтобы обеспечить будущее младшего.

В сентябре 1724 года был поставлен диагноз: песок в почках, осложненный следами венерического заболевания, плохо вылеченного.

Каменная и незалеченная венерическая болезни доставляли Петру непереносимые страдания. Стриктура уретры, заболевание мочевыводящих путей, развивалось на фоне хронических воспалительных процессов. Недолеченный сифилис или гонорея? В России безоговорочно признавали первый вариант. Вольтер, который всегда знал все, уверенно утверждает, что Петр болел гонореей.

До настоящего времени сохранились серебряные катетеры, которыми император самостоятельно бужировал уретру. Это неимоверно болезненная операция осложнялась отсутствием анестезирующих средств – естественно, в этом качестве Петр использовал крепкие спиртные напитки. Но и они оказывались бессильными. Поэтому царь решился на бужирование только один раз. Крики больного во время этой процедуры приводили окружающих в ужас.

Несмотря на болезнь, император отправился посмотреть, как продвигаются работы по рытью Ладожского канала. Там он проводил холодные ночи в палатке, погружался в воду, ездя верхом по замерзшим болотам. Затем Петр направился на Олонецкие «железноделательные» заводы, потом на заводы Старой Руссы, где работал в качестве простого рабочего; наконец, настоял на возвращении в Петербург водным путем, хотя стоял уже ноябрь. Дорогой, около маленького городка Лахты, император увидел севшее на мель судно, а на нем солдат в опасном положении. Спеша им на помощь, он вошел в воду по пояс. Команда была спасена, но царь вернулся в свою столицу в жестокой лихорадке и слег. Переохлаждение и алкоголь способствовали обострению болезни, которое закончилось острой задержкой мочи и поражением почек – пиелонефритом с развитием уросепсиса.

«Он спас лодку и, может быть, жизнь нескольких человек, но подверг опасности большой корабль и многочисленную команду, начальство над которой ему было вручено», – осуждал Петра К. Валишевский.

В столице Петра ожидало ужасное открытие, что Екатерина давно обманывает его с Виллимом Монсом. 5 ноября 1724 года он получил анонимное письмо, в котором об этом сообщалось.

Виллим Монс, во всех отношениях приятный молодой мужчина, был братом Анны Монс, первой возлюбленной Петра, оставившей по себе такую неприятную память. Как все дети семьи Монс, он обладал яркой внешностью, был статен и приветлив. Но его отличали не только внешняя привлекательность и щегольство. Поступив на военную службу, Виллем отменно зарекомендовал себя в армии, участвовал в битвах при Лесной и под Полтавой, где продемонстрировал и храбрость, и ловкость. Вскоре его приметил генерал-поручик Родион Христофорович Боур, большой ценитель красоты во всех ее проявлениях, а особенно в юных пригожих мальчиках. Так Монс стал адъютантом Боура. В этом не было ничего странного. Не воспользоваться склонностью начальства мог только ханжа или записной дурак, а Монс не был ни тем ни другим.

Вскоре миловидность адъютанта заметил Павел Ягужинский, и они стали, по выражению М.И. Семевского, «короткими приятелями».

Еще в 1711 году Монс обратил на себя внимание Петра и стал его адъютантом. Это приблизило его к царю, но было мало для того, чтобы сделать карьеру. Вероятно, имелась протекция, но отнюдь не со стороны Анны, которая именно в то время вышла за барона Кайзерлинга. Покровительствовала брату Матрена Балк, пользовавшаяся исключительным доверием Екатерины. Ее стараниями Виллим в 1716 году был определен камер-юнкером ко двору царицы, замечен ею, а затем стал управляющим ее Вотчинной канцелярией. Лицемерная Екатерина объясняла, что только для того поставила красавчика Виллема управлять своим имением, чтобы угодить Петру – все-таки память о его большой любви. Он так и не сумел ее забыть.

Вместе со своей старшей сестрой Матреной Балк Виллим стал центром преступного сообщества, затягивающего паутиной коррупции всю Северную столицу. Его дружбы искали родовитые князья Рюриковичи, иностранные послы, губернаторы, духовенство и купцы. Его протекция стоила дорого. За время своего «случая» Монс построил каменный особняк в Петербурге, приобрел два дома в Москве, усадьбу в Стрельне, земли в Лифляндии, несколько деревенек… Его столичный дворец ломился от предметов роскоши, презентованных просителями: это и статуя из чистого золота, и затейливые часы, и венецианское стекло, и венецианские зеркала.

По словам М.С. Семевского, «Монс, бесспорно, владел в это время сердцем Екатерины Алексеевны, об этом можно судить из необыкновенного значения, которое он получил при дворе. Это значение, власть и сила сознавались уже всеми не только знатными придворными, но даже последними из дворцовых служителей; все видели источник этой силы: он заключался в любви к нему Екатерины».

В 1724 году при коронации Екатерины Виллим был произведен в камергеры, что согласно Табели о рангах соответствовало чину генерал-аншефа или тайного советника.

В народе ходили слухи, что Екатерина понесла от Монса. Иностранные источники утверждают, что последний ребенок царицы родился «около 1725 года», а Петр скончался 28 января. Может быть, отцом именно этого ребенка современники считали Монса?

Иностранные дипломаты сообщали об увлечении императрицы своим дворам. Меншиков, мимо которого муха не пролетала, чтобы он того не знал, с беспокойством наблюдал за ходом событий. Его первым чувством была досада – теперь он понимал, почему старая подружка, прежде чем замолвить за него словечко, требует денег. Ранее такая открытая и бескорыстная, Екатерина теперь брала большие комиссионные за свои услуги и посредничество в важных делах, требующих согласия императора. Конечно, это произошло под влиянием корыстолюбивого Монса.

Но на смену досаде пришло опасение. Екатерина, даже дерущая с него три шкуры, все-таки была другом и часто выручала Данилыча. Теперь все находилось под угрозой. Стареющая сорокалетняя женщина попала под обаяние тридцатишестилетнего мужчины в расцвете сил, который казался ей столь же неотразимым, как некогда Петру его коварная сестра. Что же будет, если царь узнает об измене?

Может быть, сам Виллим находил пикантность в романе с женщиной, могущественный муж которой был некогда отвергнут его сестрой. Он льстил царице, говорил красивые слова, посвящал стихи, которые сочиняли для него его приближенные. Екатерина хоть и стала императрицей, к благородному обращению приучена не была. Супруг мог накричать, прилюдно унизить, дать оплеуху. Виллем же поднимал ее в собственных глазах.

Он не был трусом и сознательно играл с опасностью. Он верил в свою звезду, но не менее того верил в приметы, гадания и астрологию. Его пальцы постоянно украшали четыре чудодейственных кольца: из золота, олова, меди и железа. Золото олицетворяло премудрость, олово сулило богатство, железо остерегало против тайных врагов, а медь давала власть над женскими сердцами. Как некогда Анна, он стремился к богатству и власти; так же, как она, поставил на карту многое – и проиграл.

Считается почти доказанным, что донос на Екатерину и Монса поступил от Анны Крамерн. Некоторое время бывшая метрессой Петра, она была им отставлена, но не забыта. Какие-то роковые узы связывали ее с царской фамилией. Присутствие этой женщины всегда предрекало смерть кого-нибудь из императорской семьи. Именно она была приглашена обмывать тело царевича Алексея; впоследствии присутствовала при последних минутах жизни Натальи Алексеевны, старшей сестры Петра II.

По ее подсказке за Екатериной и Монсом следили и застали ночью «за разговором вдвоем». Матрена Балк, стоящая на стреме, не успела поднять тревогу. Но ничего более компрометирующего отыскать не удалось.

Существует еще одна версия: письмо написал некто Иван Суворов, приятель Ивана Балакирева, приближенного Монса.

«Это арестование, – писал Берхгольц, – тем более поразило всех своею неожиданностью, что он еще накануне вечером ужинал при дворе и долго имел честь разговаривать с императором, не подозревая и тени какой-нибудь немилости».

Чтобы узнать правду, Монса подвергли чудовищным пыткам. Страшно представить, какие мучения ненавистному сопернику приготовило больное воображение царя. Однако кавалер не предал свою даму. Даже на дыбе Монс отрицал любовную связь с Екатериной. Он признался в злоупотреблении своим влиянием и во всех растратах, в которых его обвиняли.

По официальным сведениям, никаких пыток не было. Доставленный Андреем Ушаковым к Петру, Монс потерял сознание. Ему пустили кровь и допросили. «И он, как говорят, тотчас во всем признался, так что не нужно было употреблять пытку», – извещал в депеше своему правительству Н. Лефорт.

Может быть, он надеялся, что император простит взяточничество – коррупция в Российском государстве уже давно считалась в порядке вещей, – но то, что его выставили рогоносцем, – никогда. Петр был даже доволен стойкостью камергера. Во всяком случае, тот вел себя как мужчина и не очернил репутацию императрицы.

16 ноября 1723 года состоялась казнь Монса и наказание других виновных. Твердыми шагами взошел на эшафот некогда блестящий придворный, а теперь измученный, постаревший человек, потерявший весь свой лоск, но по-прежнему красивый, хотя и новой, трагической красотой. Его сопровождал пастор. Этот сюжет запечатлен на полотне кистью известного русского живописца В.И. Якоби.

Говорили, что Монс долго завороженно смотрел на кол, на который должна быть насажена его отрубленная голова.

Состоявший в канцелярии Монса Егор Столетов, который сочинял для своего патрона любовные стихи и письма, был бит кнутом и сослан на каторжные работы в Рогервик на десять лет. Ивану Балакиреву, «шуту Балакиреву», достались батоги и трехлетний срок в том же Рогервике.

Все знали правду, но делали вид, что Петр действительно наказывает растратчика, а не любовника своей жены.

Матрену Балк допрашивал сам Петр. Она призналась во всем после первых же ударов. «Понеже ты вступала в дела, которые делала через брата своего Виллима Монса при дворе Ее Императорского Величества, дела непристойные ему, и за то брала великие взятки, и за оные твои вины указом Его Императорского Величества велено тебя бить кнутом и сослать на вечное житье в Тобольск», – гласил приговор. Одиннадцать ударов кнутом выдержать слабой женщине было практически невозможно. Кнут рвал в клочья кожу и мышцы, кровавое месиво долго не заживало. Заступничество многих сочувствующих помогло лишь отчасти: одиннадцать ударов кнута сократили до пяти, но и этого было много. Генералу Федору Балку тоже достались плети и ссылка.

Буквально на пороге могилы, в конце 1724 года, Петр обрушил репрессии и на детей Матрены Балк, включая своего двенадцатилетнего тезку, рождение которого некогда с нетерпением ожидал. Оба ее сына были забриты в солдаты.

В деле оказались замешаны почти все придворные дамы Екатерины. В зависимости от степени вины они получили кнуты или батоги.

Царица держалась как ни в чем не бывало. Вечером в день казни она разучивала с дочерьми новые танцы. Когда Петр повез ее кататься к эшафоту, где было выставлено тело Монса, она не дрогнула. Согласно легенде, царь приказал заспиртовать голову любовника жены и поставить скляницу на ночной столик в ее покоях. Ну так что ж? Разве трудно накрыть сосуд какой-нибудь накидкой и представить, что ничего не было… Екатерина ни для кого не жалела льстивых слов, отличалась приторной ласковостью в обращении с нужными людьми, с готовностью проявляла сочувствие, по любому поводу легко проливала реки слез, но была совершенно цинична и абсолютно эмоционально неотзывчива. Ее смог пронять только указ Петра, которым предписывалось никаких приказаний и просьб царицы не исполнять. А опечатывание всех ее денежных счетов и вовсе привело в глубокую печаль. Она пыталась помириться с мужем, но тот не желал ее простить. Саксонский посланник писал курфюрсту о царской чете: «Они почти не говорят друг с другом, не обедают и не спят больше вместе».

После измены жены Петр сделал попытку вернуть Марию Кантемир. Но княжна уже пережила, перестрадала свою унизительную отставку. Незаслуженная обида, оскорбленная гордость выжгли все чувства, если они и были раньше. То, что он снова обратился к ней, когда, обманутый «портомоей», стал всеобщим посмешищем, явилось новым унижением. На что мог рассчитывать этот развалина теперь? Даже не отличающийся тонкостью чувств Петр ощутил холодность Марии и его неприятие ею. А ему так необходимы были сочувствие, душевное тепло! Особенно теперь, когда он был так болен и несчастен, когда болезнь сделала его импотентом.

В течение последних месяцев жизни император большую часть времени проводил в постели. Однако необходимость заставляла подниматься – в ноябре состоялось обручении царевны Анны Петровны и герцога Карла Фридриха Голштинского.

По этому случаю произошло формальное примирение с Екатериной. Император сознавал, что ради дочерей они с супругой должны являть благополучную добропорядочную пару. Четыре часа Екатерина рыдала, стоя перед ним на коленях, и, наконец, по некоторым сведениям, он согласился даровать жене прощение.

Серьезная, не склонная к придворным развлечениям, Анна Петровна много читала, хорошо владела иностранными языками. Царь мог рассчитывать на ее интерес к государственным делам. Именно Анну, как утверждала молва, Петр любил больше других дочерей, Елизаветы и Натальи; ее видел император своей наследницей, твердят многочисленные историки. Но тогда почему он выдал ее замуж за иностранного принца и заставил подписать отречение от наследственных прав на корону российской империи за себя и за своих детей? И замуж она шла не по сердечной склонности, а по воле отца, который знал, что жених ей не по нраву. Герцог приехал в Россию со своей любовницей, прилюдно с ней появлялся, и это не вызывало никаких нареканий со стороны его будущего тестя. Какая тайна до настоящего времени скрывается за этим поступком императора?

Планируемый брак дочери был чисто политическим. Петр задумал его, когда Швеция потребовала отстранения от престола страны герцога Голштинского. Этот принц после смерти своего дяди стал законным наследником шведской короны. У Петра зародилась мысль обратить на пользу российской политике его непризнанные права. В июне 1720 года Карл Фридрих по приглашению царя прибыл в Петербург, где его встретил самый радушный прием и была обещана, почти предложена рука цесаревны Анны. Екатерина объявила ему всенародно, что «будет готова сделаться тещей принца, подданной которого могла бы стать, если бы счастье не изменило Швеции».

Празднества по поводу обручения продолжались две недели, и царь посильно принимал в них участие.

Как изменило время политику России! Император отдавал свою старшую дочь племяннику Карла XII. Он был предпочтен сыну английского короля Иакова II, Претенденту, который стремился к этому союзу в надежде на то, что брак дочери привяжет царя к интересам принца, лишенного короны.

Карл Фридрих станет отцом того несчастного, кого в Голштинии будут называть Карлом Ульрихом, а в России – императором Петром III.

С 22 по 28 января 1725 года Петр был так плох, что трижды исповедовался и причащался.

Прокол, рекомендованный итальянским врачом Лазаротти, был отложен до 23 января. Наконец, произведенный английским хирургом Хорном, он только убедил в безнадежном состоянии больного. «Из него вышло около четырех фунтов мочи, – писал Кампредон, – в ней были гной и частицы плоти». Царь, которому сразу же стало легче, съел несколько ложек овсянки. Но вскоре боли возобновились. У врачей не было сомнения – начался некроз мочевого пузыря на фоне гнойного цистита. Петр сначала кричал, потом тихо стонал. Теперь это был не могучий безжалостный правитель, а слабый смертный, отдавший себя в руки Всевышнего. Последний раз принимая святые дары, Петр с сокрушением повторял: «Я верю, я уповаю», в то время как окружающие ждали только одного – имени преемника. Ведь если император не воспользуется собственным указом о свободном назначении престолонаследника, по старорусскому обычаю, престол перейдет к его прямому потомку по мужской линии – сыну несчастного царевича Алексея, маленькому Петру. Для Екатерины и «птенцов гнезда Петрова» это стало бы катастрофой.

Екатерина опасалась раздражения умирающего по поводу своей деликатной темы и только рыдала, чтобы продемонстрировать сочувствие и горе. Но стоило ему забыться, она спешила в соседние покои для совещаний с Меншиковым, Толстым и Бутурлиным. Они обсуждали способы и условия государственного переворота, обеспечивающего за ними власть.

Была ли смерть императора естественной или ему помогли уйти из жизни? Этот вопрос волновал современников и не потерял своей остроты даже сейчас. Ведь для заболевания царя вовсе не типичны паралич и жжение в животе, наблюдавшиеся у умирающего. Такие симптомы характерны для отравления мышьяком[29]29
  Смерть Петра Первого: загадка разгадана?// Русский медицинский журнал. 18.08.2003.


[Закрыть]. Современники были убеждены, что его отравили.

Подробности болезни могли бы остаться незамеченными, если бы кончина Петра не последовала после скандала с Монсом, в преддверии процесса над Меншиковым.

Смерть императора застала Матрену Балк на пути в Сибирь. Вступившая на престол Екатерина повелела вернуть ее в Москву и назначила своей первой статс-дамой. Жестокое наказание, тяжелая дорога к месту изгнания, переживания за судьбу детей подорвали здоровье Матрены Балк. После возвращения она прожила очень недолго и умерла в 1726 году.

После смерти Петра все участники дела Монса были оправданы. Столетов получил назначение ко двору младшей цесаревны Елизаветы Петровны, Федор Балк стал московским губернатором.

Прощение распространялось также на младших Балков – Петр после женитьбы на богатой наследнице Авдотье Полевой получил право писаться Балк-Полевым.

Смерть Петра пришлась как нельзя кстати для его врагов. Ее своевременность настораживала историков. После простудной горячки, последовавшей за спасением тонущих солдат, прошло несколько месяцев, наполненных такими важными событиями, как коронация Екатерины, дело Монса и решение о ревизии меншиковских дел.

Кончина Петра не вызвала ни особенно горячих, ни всеобщих сожалений. Глупый народ радовался смерти Великого Преобразователя. Австрийский посланник отмечал «всеобщее удовольствие» по поводу кончины царя. Феофан Прокопович произнес великолепное надгробное слово, но народное чувство более искренне вылилось в лубочной картинке, представляющей в язвительном виде «Как мыши кота хоронили».

28 января в шесть утра Петр испустил последний вздох, и через несколько часов в России началось правление бывшей лифляндской служанки.

Императорской короной Екатерина I была, как принято считать, обязана Меншикову. Но рядом с Меншиковым стоял сыгравший не менее важную роль Петр Толстой. Он поддержал Светлейшего, подтвердил отсутствие завещания Петра, ничего не сказав о желаниях покойного в отношении престолонаследия. Ни для кого не составляло секрета, что Петр никак не хотел видеть на троне жену. Зато Екатерина-императрица была одинаково выгодна и Толстому, и Меншикову.

Последствия деяний первого российского императора – великих свершений и грубых ошибок – будут ощущаться страной очень долго. Свою семейную жизнь Петр запутал основательно. Поступками, нарушающими многовековые русские традиции, он отверг основные принципы русских семейного и гражданского обычаев, обязательных для всех – от царя до крепостного. И тем самым лишил российскую империю прямых легитимных наследников.

Началась темная, полная преступлений и тайн Эпоха дворцовых переворотов.