Текст книги "Знак Истинного Пути"

Глава 5

Макар Илюшин начал с того, что обошел вокруг двенадцатиэтажного дома, в котором снимали четыре года назад квартиру Элина Гольц и Катя Евдокимова. Здание обычное, в просторечии именуемое свечкой за соотношение ширины и высоты. Райончик чистый, позади дома площадка, от нее вдоль аккуратных блестящих коробочек гаражей идет тропинка. С другой стороны гаражей – дорога.

Осмотрев местность, Макар решил прогуляться от дома до станции метро. Во всяком случае со стороны это выглядело именно как прогулка студента, который приехал с занятий и теперь неторопливо бредет куда-то, разглядывая старые дома и уютные дворики с детскими площадками. В одном месте его заинтересовал маленький магазинчик, торгующий пряжей, и он даже заглянул внутрь и ознакомился с ассортиментом, а заодно и с матроной, быстро постукивающей спицами за прилавком. В другом присмотрелся к выкрашенной желтым цветом двери на первом этаже жилого дома, табличка возле которой сообщала, что здесь находится колледж международного права. Макар даже попрыгал, стараясь заглянуть в окна первого этажа, но они были закрыты жалюзи. Да и сама дверь не поддавалась, несмотря на все приложенные усилия.

– Сынок, они ж уехали все, – мягко сообщила ему бабушка, сидящая около соседнего подъезда.

– Как уехали? – растерянно обернулся к ней Макар. – А я учиться собрался.

– Ну так поздновато ты решил начинать – закрылись пять месяцев назад. Говорят, то ли магазин теперь будет тут, то ли парикмахерская. Видно, не окупились.

Заинтересованный такими познаниями, Макар подошел к старушке поближе.

– А что, разве здесь площадь дорогая?

– Вот чего не знаю, того и сказать тебе не могу. Но быстро как-то все закрываются: раз – и нету. То банк тут был, потом фирма туристическая, потом вот колледж.

– А у вас тут еще магазинчик с пряжей есть хороший, – непоследовательно сообщил Макар.

– Ой, хороший, хороший, – оживилась бабушка. – Я вот и внучке столько всего навязала, и дочери, и уж смеха ради Патрику комбинезон сделала. Патрик, Патрик! – громко крикнула она. – А, вот ты где, прохиндей.

Макар посмотрел вниз. Прямо около его ног, обнюхивая ботинки, крутился маленький черный пудель в ярко-желтом комбинезоне. «Да ты, дружочек, у нас просто ходячая реклама», – усмехнулся про себя Макар, поглаживая песика по загривку. Тот поднял остренькую мордочку и быстро облизал руку мокрым языком.

– Его большие собаки не обижают?

– Бывает, собираются, да я их отгоняю. – Бабушка показала на посох, стоящий рядом с ней.

Макар с некоторым удивлением оглядел его, пытаясь понять, зачем такой милой старушке столь мощное орудие – посох был высокий и, по всей видимости, тяжелый.

– Какая у вас палка необычная, – совершенно искренне сказал он. – А это что за дерево?

– Честно сказать, дерево-то я и не помню. Племянник говорил, да я забыла. Все ж память у меня уж не такая хорошая, как в молодости. А посох он мне привез, когда с паломниками своими ходил.

– С паломниками? По святым местам?

– Да, да, по святым местам, – подтвердила старушка. – Он у меня такой набожный, к нему люди сразу тянутся, чувствуют. Вот он раз в год и водит их, то в одно место, то в другое. И люди-то, я смотрю, все больше молодые, или среднего возраста, а чтоб постарше, вроде меня, так и вовсе нет. Вот и хорошо, думаю, значит, в Бога больше люди верить начали, и не так, чтобы в церковь сбегал раз в месяц – и домой, а серьезно. Ты подумай – километров двести, а то и все триста, а то и поболе по России ходить – для того ведь веру надо крепкую иметь. Ты как полагаешь?

Макар хотел ответить, что да, конечно, крепкую, но тут заметил, что бабка смотрит на него испытующе. Помолчал немного, потом негромко произнес:

– Не знаю насчет веры. Я сам агностик, за себя-то решить не могу, а про других говорить – и подавно не стану. Может, люди паломничество рассматривают как поход, только в таком вот… религиозном обрамлении.

Старуха покивала, видимо, удовлетворенная ответом. «Хм, а бабуля-то у нас не простая, – прикинул Макар, – и далеко не глупая». Он выждал, потом спросил:

– А как ваш племянник паломников набирает? В церкви?

– Нет, не в церкви. Да сейчас уже и не набирает, уехал он куда-то. В Ленинград, что ли. А вот раньше каждое лето ходил. Я толком и не знаю, кажется, люди сами к нему приходили. Он неподалеку от меня жил, но сейчас квартиру продавать собрался и в другой район переезжать, от центра подальше. Данила ведь у меня не такой, как все, – особенный. – В ее голосе отчетливо звучала гордость.

Макару понадобилось еще десять минут, чтобы очень аккуратно выяснить, в каком именно доме жил Данила, и еще пять, чтобы закончить разговор. Наконец он попрощался со старушкой, пообещав поступить в какой-нибудь другой колледж в ближайшее время, и отправился в сторону метро. Выйдя из поля зрения женщины, он свернул и быстро пошел к тому дому, где раньше обитал ее странный племянник, водящий паломников по России.

Стоя перед обычной серой пятиэтажкой, Макар внимательно оглядывал окна и балконы. В глаза ничего не бросалось, но он знал, что вытянул нужную карту. «Молодец, удачлив, – одобрительно заметил Илюшин сам себе, но в следующую секунду усмехнулся. – Удачлив, как же! Я заметил странную палку бабки, а потом, сам того не понимая, неосознанно сделал все, чтобы она со мной заговорила. Пройди по моему маршруту двадцать человек из тех, кто копал раньше, ни хрена бы у них не получилось».

Удовлетворенно констатировав данный факт, Макар записал улицу и номер дома и собрался ехать к себе. На сегодня все, что можно было узнать, он уже узнал. Его, правда, немного настораживало то, что он добился желаемого с такой легкостью. По опыту он хорошо знал, что за этим должна последовать полоса неудач. С другой стороны, хорошо уже то, что он знает причину внезапного изменения характера Элины Гольц. Макар готов был поставить всю имеющуюся у него наличность вкупе с кредитной картой на то, что возмущение красивым нижним бельем подруги – последствие хорошей прочистки мозгов. А кто может лучше прочистить молодой девушке мозги в таком направлении, если не мужчина, сильно подвинутый на религии? «Паломников он водил… Интересно, почему перестал. И что за места такие, если его тетушка ни одного назвать не смогла? При том, что сама явно верующая…»

Макар обошел дом по кругу и вышел на припорошенную снежком тропинку. Взгляд его пробежал по тропинке и уперся в «свечку», на десятом этаже которой раньше жила Элина Гольц.

Сегодняшний день прошел просто замечательно – Эдик не пошел на работу, и они с Наташей несколько часов гуляли по Питеру, заходя во все подворачивающиеся магазинчики и симпатичные кафе. С прогулки вернулись только вечером, и Наташа, быстренько попив чаю и оставив Эдика дома, побежала за Тимошей. Детский садик, в который мальчика приняли без всяких вопросов и даже без предъявления обязательной медицинской карты, был всего в пятнадцати минутах ходьбы от особняка, и Наташе хотелось прогуляться одной по тихой улочке, вдоль которой стояли небольшие коттеджи.

В шесть часов было сумрачно, но фонари светили исправно, а тротуары были расчищены, и легко можно было бы представить, что находишься в каком-нибудь аккуратном европейском городке, если бы не ветер, пронизывающий насквозь. Он задувал со всех сторон – сырой, недружелюбный, мартовский ветер Питера, и от него не спасал даже спортивный пуховичок, подаренный Эдиком. «Надо было на машине Тимку забрать, – пожалела Наташа, – зря я отказалась».

В садике было тепло и уютно. Пока Наташа одевала сына, к ней подошла воспитательница и подробно рассказала, как прошел день у Тимоши, какой он хороший мальчик и как замечательно общается с другими детьми. Это была еще одна вещь, к которой Наташа не могла привыкнуть, – садик был не просто платный, а очень платный, и отношение к родителям и их детям здесь было соответствующее. Но Наташе постоянно казалось, что за всеми улыбками и вежливыми словами скрывается что-то нехорошее, какая-нибудь страшилка в духе голливудских ужастиков, где за чудесным фасадом уютного городка прячутся извращения Стивена Кинга. Она успокаивала себя, мол, у нее разыгралась фантазия, ведь Тимофей ходит в садик с удовольствием и его там, по всему видно, никто не обижает, но торопилась забрать его. А сегодня, несмотря на день, проведенный с Эдиком, Наташа еще почему-то нервничала и чувствовала себя не в своей тарелке.

Наконец они вышли на улицу и двинулись в сторону особняка. Ветер дул им в лицо, и они закрывались от него, поворачивались спиной, из-за чего шли слишком медленно. Сама не понимая почему, Наташа волновалась больше и больше и торопилась, таща за собой упирающегося сына.

– Мы сегодня сказку читали про Винни-Пуха, а я ее уже знал, – громко рассказывал Тим, стараясь перекричать ветер. – А Аня не знала, и Кирилл не знал, и Витя тоже! А еще мы из пластилина слепили Кенгу и ей в кармашек поклали разные вещи!

– Не поклали, а положили.

– Положили. А потом закрыли глаза, стали доставать их из мешочка и отгадывать.

– Из пластилина стали доставать? – рассеянно спросила Наташа.

– Нет, не из пластилина. Нам Ирина Петровна сделала настоящий мешочек, из тряпочки, и сказала, будто бы это карман…

Тимка весело болтал, но Наташа перестала вслушиваться. Они почти дошли до дома. Внезапно повалил мокрый снег, и у нее появилось странное ощущение – словно сквозь снежную пелену на них кто-то смотрит. Она остановилась у дороги, крепко сжав руку Тимофея, и быстро оглянулась. Никого. Позади была совершенно пустая улица, освещенная желтыми фонарями. Неожиданно они показались Наташе зловещими. Какой там европейский городок? Это Санкт-Петербург, город с непроизносимым для детей названием! То ли дело ее родная Рязань… Изань, как говорил совсем маленький Тимоша.

– А потом Витя сказал, что нужно делать по-другому…

Ощущение взгляда стало таким отчетливым, что Наташа поежилась. «Господи, побыстрей бы дойти до дома! Почему я Эдика не подождала?»

– И Ирина Петровна ему сказала…

– Тима, пойдем быстрей! – Наташа потянула мальчика за руку. Дорога была совершенно пустой, им оставалось пройти до ворот каких-то пятьдесят шагов. – Тима, быстрее, быстрее!

– Мам, ты чего? Мам, мне больно! – захныкал малыш. – Чего ты меня тащишь, нет же машин!

Он потянул руку на себя, стоя посреди дороги. Мордашка его, облепленная мокрым снегом, выражала возмущение и недовольство, но Наташа, охваченная тревогой, дернула его за локоть и прикрикнула:

– Не останавливайся на дороге, иди скорее! Господи, Тим, да быстрее же!

Мальчик удивленно взглянул на нее, замолчал и быстро пошел, неуклюже переваливаясь в своем толстом комбинезоне. Им оставалось сделать несколько шагов до тротуара, когда из-за поворота вылетел черный джип.

Расширенными от страха глазами Наташа смотрела, как машина стремительно приближается к ним, но в следующую секунду опомнилась, схватила Тима на руки и кинулась бежать. Она добежала до тротуара, но споткнулась о высокий бордюр и упала, подвернув ногу. До дома было совсем близко, и Наташа, собравшись с силами, оттолкнула Тима от себя и отчаянно закричала:

– Беги к воротам! Беги к воротам!

Малыш растерянно посмотрел на нее, потом перевел взгляд на черную махину за маминой спиной, личико его искривилось, и он заплакал. Потом подбежал к Наташе и зарылся лицом в ее куртку. За спиной взвизгнули тормоза, раздалось какое-то шипение, и громкий голос с акцентом спросил:

– Слюшай, тебе помочь, а? Что случилось, ногу сломала?

Наташа обернулась. Из открытого окна на нее недоуменно смотрел небритый мужик, а с пассажирского сиденья таращилась совсем молоденькая девчонка, лет восемнадцати.

– Нет, спасибо, – сказала Наташа, чувствуя жгучий стыд пополам с облегчением. – Я просто ударилась, вот и все.

– Ну, сама дойдешь? – поинтересовался водитель.

Наташа торопливо закивала и махнула рукой в сторону особняка.

– Мы уже почти пришли, спасибо большое.

– Ладно.

Окно с шипением поднялось, джип сорвался с места и исчез за следующим поворотом.

Наташа сидела на снегу, потирая ушибленную ногу, а рядом ревел Тимофей.

– Ну, что ты ревешь? – грустно спросила она. – Не реви, ты уже большой мальчик. Стыдно реветь.

– Да-а, а я знаешь как испуга-ался!

– Знаю. Я тоже испугалась. Ну все, хватит сопли размазывать. Пойдем скорее домой, там дяде Эдику расскажем, какие мы глупые с тобой. Ну все, все, поднимайся.

Она вытерла сыну зареванную мордочку и подумала, что ей нужно попить успокоительное. «Господи, чего я так испугалась? Подумаешь, машина из-за угла выехала! Даже Эдику рассказывать не буду, стыдно».

Человек, смотревший на женщину и ребенка из окна дома, сжал губы. Он испытал слабое удовлетворение, увидев, в какую ситуацию они попали. С другой стороны, женщина чего-то испугалась, и интуиция подсказывала человеку, что она испугалась не просто так. Может быть, что-то почувствовала… говорят, у матерей обостренная интуиция. Человек поморщился. Это усложняет дело. Но всегда можно найти подходящий вариант, особенно в создавшейся ситуации. А теперь просто необходимо.

Сидя в старенькой, ободранной хрущевке, пропахшей дешевым куревом и тем особым сиротливым запахом, по которому безошибочно определяется жилище старого холостяка, Макар ругал себя за небрежность. Серега Бабкин, давно работавший с Макаром, сделал все по первому разряду, причем быстро: не только нашел человека, ходившего с Данилой Солонцевым по святым местам, но и вычислил, когда тот бывает дома, и принес Макару адрес на блюдечке с голубой каемочкой. И вот Макар сделал ошибку: приперся к мужику в новом свежем свитере и голубых джинсах. «Ладно еще догадался не побрызгаться туалетной водой», – злобно обругал сейчас сам себя Макар. Но и так было понятно, что с первого слова контакта не будет: мужик с простым именем Иван Иванович Кордыбайлов косился на Илюшина, чувствовал себя не в своей тарелке и явно недоумевал, что нужно от него этому молодому парнишке из богатеньких. Легенду о написании дипломной работы по теме, связанной с паломничеством, мужик пропустил мимо ушей как непонятную. Да для него и не имело значения, зачем нужна информация. И отвечал неожиданному визитеру скупо и неохотно.

– Да что тут рассказывать-то… Ну, ходили, было дело.

– Только один раз?

– А зачем больше-то?

– И что было в походе?

– Да ничего особого и не было. Дошли до святыни, поклонились и обратно пошли.

«Содержательно, – подумал Илюшин. – Дошли, поклонились, пошли обратно».

Он глянул на Кордыбайлова повнимательнее – тот сидел и безучастно смотрел на стол, усыпанный хлебными крошками. Не старый еще мужик, но выглядит на все шестьдесят – морщинистый, лицо унылое, щеки обвисшие.

– Голубей бы тебе держать, – неожиданно сказал Макар, переходя на «ты».

– Чего? – не понял паломник.

– Голубей, говорю. Что у тебя, тряпки нет дома? Или тебя ломает лишний раз со стола стереть?

– Ты о чем?

– Да о том! Сидим, как свиньи, все в крошках. Смотреть противно.

– А ты не смотри, – покорно заметил мужик, и Илюшин понял, что из дома его не выгонят. – Слушай, тебе чего вообще надо от меня, а?

«Ну слава богу, проснулся», – поздравил себя Макар. А вслух сказал:

– Можешь ты мне нормально, по-человечески рассказать, что у вас с паломничеством было? И не пудри мне мозги, ради бога!

– А ты не заливай про студента, – огрызнулся Иван Иванович.

Он встал, открыл сопротивляющуюся дверцу холодильника и достал бутылку. Макар содрогнулся, но выбора у него не было.

– Закусить есть? – спросил он, стараясь, чтобы голос не звучал обреченно.

– А то! – обиделся Кордыбайлов. – У нас все есть.

Крошки полетели на пол, а на изрубцованной порезами ножа скатерти появились два стакана и запотевшая бутылка. Из пакета, висевшего на спинке стула, Кордыбайлов достал половинку ржаного и разломил ее пополам.

– Держи закусь.

После второго стакана дело пошло на лад. Иван Иванович в подробности не пускался, но и того, что он рассказывал, Макару пока было достаточно.

– Ходил я с Данилой один раз только, – говорил Кордыбайлов, вертя в мозолистых руках пустой стакан. – И то не больно далеко – в Дивеевский монастырь. Учение, оно ведь что говорит: в каждой святыне православной есть другая, от большинства людей скрытая. Или не главная. Ну, вот как в том самом монастыре. Нас Данила учил, что попы вроде как украли священные вещи, но сами ими особо пользоваться не могут и только рядом с ними что-нибудь свое пристраивают, вроде чтоб и им силы хватило.

– Не понял: как украли?

– Ну, не украли, а просто своими объявили.

– А чьи они на самом деле?

– На самом деле общие, и от них любой человек может к Богу стать ближе. А если вера у него правильная, то и вообще чуть ли не святым. В общем, в Дивеевском монастыре это береза старая, на которой лик Богоматери явлен.

– Вырезан, что ли?

– Да ну тебя! При чем тут вырезан? Явлен, говорят тебе. И не перебивай меня! Давай-ка по третьей…

Дали по третьей.

– Короче, не суть. Ходили мы туда, поклонились святому месту, Данила молитву прочитал – и обратно побрели. Ну, имена всем дали.

– Что за имена?

– Да твое же имя тебе возвращается. Смысл в чем: имя человеку просто так не дается, а нужно его заслужить. Вот для того и идешь по святым местам, а в пути…

Кордыбайлов неожиданно замолчал и помрачнел.

– Что – в пути? – осторожно спросил Макар. – Иван Иваныч, ты «а» сказал, теперь «бэ» говори.

– Да ладно, не агитируй. Короче, в пути разные испытания проходишь. Типа того, что к святому месту каждый человек прийти может, а только не каждый того достоин. Ну Учитель и проверяет.

– Учитель – это Данила?

– Он. Вообще-то его паломники по многу раз ходят, они так к Богу ближе делаются, но всякий раз новичков с собой берут – одного-двух, а со мной вот и трое ходило. Ну, в смысле, кроме меня, еще двое.

– И ты испытания проходил?

– Проходил, – неохотно согласился Кордыбайлов. – Сначала пугают тебя, вроде как душат или еще чего в таком роде. Потом на выносливость проверяют. Потом… В общем, разное делают. Если выдержал – значит, свой, тебя в другие походы берут. А не выдержал… Оставляют, короче.

– Где оставляют? – не понял Макар. – Дома, что ли? Как тебя?

Кордыбайлов поднял на него неожиданно трезвые глаза и шепотом проговорил:

– Щас! Дома! Там же и оставляют. Понял? Там же! Слышал ты меня, сыщик гребаный? Запиши себе куда-нибудь! Там же они их и оставляют!

Голос хозяина сорвался на хриплый крик. Он отбросил стул, выскочил из кухни, вбежал в комнату и захлопнул дверь.

– Иван Иваныч! – позвал Макар, подбежав секундой позже. – Открой! Хватит дурить, я тебе плохого ничего не сделаю!

В ответ раздалась ругань и предложение убираться из дома.

– Да открой ты, чудак-человек! Что ты как с цепи сорвался?

За дверью молчали, и по этому молчанию Макар понял, что миссия его завершена. Он потоптался еще немного у двери, чувствуя себя довольно глупо, вздохнул и вышел из квартиры. Было совершенно ясно, что больше Кордыбайлов говорить с ним не будет.

Вечером в квартире они обсуждали с Бабкиным результаты встречи.

– По большому счету, – втолковывал Макар, усевшись на стол и болтая ногами, от чего сходство со студентом еще больше увеличивалось, – ничего нового мы не узнали. Было и так очевидно, что с этим Данилой дело нечисто. А с какой подоплекой они в свои паломничества идут – дело десятое.

– Слушай, одного не пойму. – Грузный Бабкин задумчиво помешивал чай с шестью ложками сахара в кружке с надписью «Мы – монстры!». – Почему ты решил, что девчонка с ним пошла?

– Интуиция, Сереженька, интуиция! И потом, ведь в такую версию все укладывается.

– Да, может, ее маньяк за мусорными баками зарезал, а тело съел. И паспорт заодно.

– Нет, господин Бабкин, не зарезал и не съел. Твой мифический маньяк не объясняет, почему у девочки поменялись характер и привычки, понимаешь? А вот Учитель Данила очень даже объясняет.

– Ну, допустим. И как ты собираешься свою версию проверять?

– А ты не догадываешься? Мне нужно найти тех, кто ходил с ним в поход четыре года назад, или хотя бы выяснить маршрут. Должны же были остаться какие-то свидетели, согласись!

Бабкин шумно отхлебнул горячий чай и покачал головой.

– Слушай, Макар, если ты такой умный, объясни мне фишку.

– В смысле?

– Зачем он это делает? Ведь у девчонки ничего не пропало – ни деньги, ни вещи какие-то ценные… Я понимаю, если секта квартиру на себя заставляет переписать, они в огромном большинстве только затем и существуют, но здесь-то явно дело в другом!

– В другом, – озабоченно сказал Илюшин и спрыгнул со стола. – Что мне больше всего и не нравится. У мужика того, у Кордыбайлова, и сейчас брать нечего, и пять лет назад, я уверен, тоже было нечего. То есть дело вовсе не в наживе, потому все значительно усложняется. Как я понимаю, их Учитель реально во всю свою ерунду верит и им несет слово просвещения. Его действия непредсказуемы, основываются только на его религии. Черт его знает, что случилось с Элиной, но что-то мне подсказывает, что ничего хорошего. Ладно, давай работать.

* * *

Люди уже начали выходить из палаток, а девушка все еще не успела принять решение. Машинально кивая в ответ на приветствия Безымянных, она судорожно пыталась понять, что же случилось с Верой и нужно ли ей говорить о своей находке Учителю. И если с Верой, в общем-то, все было ясно, как ни гнала она от себя столь жуткие мысли, то вот с Учителем…

Данила вышел из палатки, потянулся у входа и подошел к ней.

– Не замерзла ночью, Безымянная? – ласково спросил он. – Земля еще не просохла после дождей.

Девушка посмотрела на него и решилась.

– Учитель, мне нужно поговорить с тобой, – тихо сказала она.

– Хорошо, после трапезы…

– Сейчас. Пожалуйста! – умоляюще прибавила она, видя удивление в его глазах. – Это очень важно для… для всех Безымянных.

Секунду Учитель смотрел на нее, потом кивнул.

– Пойдем.

Они вышли на опушку леса. Данила присел на пенек и начал водить веточкой по земле, пока девушка, запинаясь и чуть не плача, рассказывала о том, что обнаружила в лесу. Сейчас ее больше всего пугало не само воспоминание о ночном кошмаре, а ожидание – как отреагирует Учитель.

– А потом я ее закрыла и убежала. И все, – закончила она. К горлу подкатила тошнота, как три часа назад, но она сглотнула и заставила ее отступить. – Учитель, что… что там произошло? – почти шепотом проговорила девушка.

Данила поднял на нее глаза, в которых было безмерное удивление.

– Неужели ты думаешь, Безымянная, что я – Господь Бог? Я не мог даже представить, что случится подобное. Сейчас мы с тобой пойдем обратно, и я прошу тебя никому ничего не говорить.

Девушка торопливо закивала, а он продолжил:

– Когда вернутся те двое безымянных, которые провожали несчастную в больницу, я расспрошу их. Но ты пока постарайся не выдать им своих чувств. Хорошо? И умойся как следует, у тебя заплаканные глаза.

Когда они приблизились к лагерю, девушка увидела двоих мужчин, зашедших в палатку.

– Они вернулись! – вцепилась она в рукав Данилы, не понимая, что делает.

– Успокойся, – строго приказал он, – и возьми себя в руки. Иди, помоги остальным.

Он направился к палатке, негромко спросил что-то, наклонившись ко входу, и скользнул внутрь.

Через десять минут Данила подошел к девушке, собирающей вещи, тронул ее за плечо и укоризненно покачал головой, когда она вздрогнула.

– Я поговорил с провожавшими ее, и они рассказали мне, что случилось. Они бы рассказали об этом, как только пришли, но нас с тобой не было. Большая женщина начала кашлять недалеко от деревни, приступ был очень сильный, до удушья. Они прошли несколько шагов, но им пришлось остановиться, потому что Безымянная опять закашлялась. К сожалению, третий приступ закончился удушьем и смертью. Мне жаль, но сейчас она – с Именем у Господа. Вознесем молитву за нее.

Он наклонил голову, шевеля губами.

– Но почему же… – растерянно спросила девушка, – почему же они… зарыли ее там, как… как собаку? Почему не позвали на помощь, не пришли в деревню? Зачем нужно было закапывать в лесу? И ни креста нет, ни надписи, ничего!

– Ты действительно не понимаешь? – удивился Данила. – Ты идешь с нами столько времени, ты прошла первое испытание и задаешь мне такие вопросы?

Девушка молчала, с отчаянием глядя в ясные голубые глаза.

– Я объясню тебе, хотя твоя недогадливость меня тревожит. Ты знаешь, что в нашем государстве поддерживается только одна религия – православие. Или, точнее сказать, то, что именуется православием, хотя таковым и не является. Любая истинная вера искореняется, когда на нее навешивают ярлык «секта». Точно так же поступят и с нами, если кто-нибудь узнает об истинной цели нашего паломничества, о наших заповедях и правилах. Так неужели ты думаешь, Безымянная, – он повысил голос, но на них никто не оглянулся, – неужели ты думаешь, что мы можем показать местным властям тело той несчастной Безымянной и, не объясняя ничего, уйти? Неужели ты думаешь, что нас не остановят, не прервут наш Путь, хитростью или силой? Ты так думаешь?

Голос его гремел у девушки над головой так, что она съежилась. Конечно, конечно, Учитель прав, тысячу раз прав, и с ее стороны было просто преступлением не подумать об этом! А ведь она уже собиралась обвинить двух провожатых бог знает в чем!

– Прости меня, Учитель, – прошептала она сквозь слезы раскаяния. – Я действительно не подумала. Я слишком глупа.

– Богу так же не нужна твоя гордыня, как и твое уничижение, – ровным голосом произнес Данила. – Ты не глупа, но запомни: кроме тебя, здесь все уже проходили Путь. И они прошли его до конца. В этот раз они получат свои имена, и ты тоже! И дела каждого из них чисты, так же как и помыслы. Ступай, молись. И я буду молиться за тебя.

Она наклонилась к руке Учителя, мысленно вознося молитву. И не заметила, каким внимательным взглядом обменялись над ее головой Учитель и один из провожатых.