Текст книги "Анни"

– Было, в молодости, после войны.

Они вместе пошли к дому, надо было уезжать в полицию.

Игн устало опустился на скамейку за длинный деревянный стол. На руках были наручники и эта картина повергла всех в оцепенение. Их Игн, который, не жалея себя работал за двоих, помогал людям и всегда своим друзьям, сейчас сидел в наручниках! Как преступник, как злодей! Интеллигентный человек, доктор! Хелен всплеснула руками, а он при этом, бросив на нее быстрый взгляд, виновато улыбнулся. Анни была больше сдержанна. Рядом стоял граф фон Махель и Игн протянул ему руки в наручниках для приветствия – Какое несоответствие – бросил он никому не понятную фразу.

– В чем? – не понял граф.

– А….это вам не интересно и долго рассказывать – отмахнулся Игн.

Анни села напротив стола – Игн, в чем тебя обвиняют?

Он поднял свой потухший и усталый взор на нее и кратко бросил – Я политический.

Анни видела его красные глаза. Сильно впавшие щеки, сразу определялось, что он ночь не спал.

– Игн, мы собрали большую сумму денег, это поможет. Подскажи, как нам лучше это сделать?

И он сразу посмотрел на графа Махеля. Помощь пришла от него. Тот отрицательно закачал головой – Там не только мои деньги.

Тогда Игн произнес и всех это повергло в шок – Ничего делать не надо. Я должен все это пройти. Я знал – что делаю!

Все тихо стояли рядом со столом, за которым друг против друга сидели Анни и Игн и гнетущая обстановка, уверенно опускаясь на плечи, стала давить и все это ощутили. Граф редко покашливал и Игн также обратил внимание на странность кашля – Граф, вам надо пройти обследование.

Граф фон Махель в знак согласия утвердительно качнул головой. Он не хотел сам себе признаваться, но в последнюю неделю очень быстро уставал, ослаб аппетит и появилась слабость.

Анни с мольбой глянула на супруга. Даже посторонний человек сразу обратил внимание на его кашель. Она и сама сильно осунулась, черты лица заострились. Стресс, в который она вошла и еще пребывала в нем, затянулся, да и не могло быть по-другому, с ним просто нужно было научиться жить. Но, она никому не рассказывала, что несколько дней назад ей приснился очень плохой сон и еще находясь под его впечатлением, в душе ее металась паника, с которой она втайне боролось, но это высасывало из нее все внутренние силы! Сны всегда нас о чем-то предупреждают, но вот самое интересное то, что пути выхода или варианты избежать плачевных обстоятельств не показывают, ты все ровно войдешь в эту реку, как ни старайся ее обойти.

А снилось ей, что она с супругом гуляет в саду своего дома и солнечная погода постепенно сменяется ветром, который все усиливается, небо темнеет и темнеет. Она всматривается туда, вдаль, откуда же надвигается этот ураган и он, все приближается и приближается огромным вьюном, но она не одна, у нее есть опора, защитник, она хочет ему сказать, что нужно укрыться в доме, поворачивается к нему, а он отталкивает ее от себя, и подталкивать начинает к дому, показывает на него и требует, что бы она поспешила укрыться, но сам остается. Он, почему -то в дом не пойдет. Анни не понимает, но слушается, идет в дом, и обернувшись на пороге видит его гордую спину, он упрямо идет в ураганный вьюн, входит в него и пропадает. С изумлением, когда ураган подкатывается с мощнейшей силой к дому, она захлопывает дверь, он проноситься мимо. Но, выйдя из дома, она видит как много урона, в саду, беседке, деревьям нанес ураган, а супруга нигде нет. Она проснулась с чувством тревоги и потери, граф спал рядом. С тех пор, как Кристиан стал спать беспробудно всю ночь и не требовать молока среди ночи, они снова стали спать вместе. Его поседевшая голова мирно покоилась на шелковой подушке, а она уже ощутила чувство потери и ей стало еще больнее, чем от известия про Артура Войцеховского, которое ей принесла Хелен. Беззащитность и одиночество пугали, пугали задолго до своего воплощения в реальность! И Игн… Она не может представить уже свою жизнь без его участливых советов, серьезных глаз, дружеской поддержки. О, дева Мария! Что это стало происходить вокруг? Откуда выпрыгивают такие пугающие призраки?!

Она положила свои кисти рук на руки Игн в наручниках и взмолилась. О, если бы кто-нибудь только знал про ее пугающие призраки и ее страх!

– Игн. Ты нам нужен. С графом что-то происходит. Ты хороший доктор, ты поможешь обследоваться!

– Анни – хотел что-то сказать он, но она перебила-

– Игн, надо быть рациональным. Ты нужен всем на свободе. Ты нужен больным. Простым. Бедным людям! Кому будет лучше, если ты будешь сидеть в тюрьме? Думай об этом и только об этом.

Он опять усмехнулся, только усмешка получилась кривая. Ему было тяжело, он держался.

– Ты же сама доктор. Ты хороший доктор, Анни, но графу необходимо в клинику, не к нам. Хотя, знания доктора Цобика, да в условиях клиники, и тогда можно быть уверенным в хорошем результате!

Анни ласково и медленно стала водить взглядом по его лицу. Как мать смотрит на чудо ребенка и любуется. – Игн. Ты всегда был порядочным. Как можно тебя посадить в тюрьму, это нелепо! Это абсурд!

– Анни. Не место сейчас и не время начинать дискуссию. Абсурд то, как живут простые люди, работая по 12 часов в сутки. Абсурд начислять людям зарплату, а затем штрафами все это отнимать. Анни, но ты женщина. Оставь это мужчинам. Мне только мать жалко. Они уже все знают или нет?

Анни пожала плечами. Игн вопросительно посмотрел на Хелен и та, недоумевающе, пожала плечами.

– Вот я и говорю, ты самый порядочный, кого я знаю. Ты никогда не был беден и не жил в нужде, но у тебя такое неуемное стремление всем помочь, откуда? И если бы только это было так безобидно. Но ты же сам жертвуешь собой.

– А разве помощь – то – когда ты думаешь только о себе, не заденет ли чем-то это тебя? Это только имитация.

– Что? – не поняла Анни.

– Имитация – повторил он – Галочка, перед людьми – вот какой я хороший!

– Да, Игн, ты во всем прав. Но ты одно только пойми, твое сердце, твой ум, твои руки нужны людям не в этом месте, ты изменяешь своему призванию.

Хелен так же не выдержала и подсела к Анни на скамейку. – Ты еще должен открыть причину свертываемости крови при переливании. И здесь ты этого не сделаешь!

Игн хлопнул ладонью по столу. Он с трудом находил в себе силы быть спокойным и выдержанным. Они задевали за больные места и он стал сдавать. А поэтому решил прервать беседу.

– Все, граф, забирайте женщин отсюда, они не вписываются в этот интерьер! – хотел он пошутить и сам поднялся. – Не знаю, что впереди, но я вас всех люблю.

Хелен даже всплакнула, А Анни открыв рот силилась что-то еще ему доказать, но это уже было бесполезно. Его молодая спина стала отдаляться. Он показал охраннику взглядом, что бы тот открыл ему дверь и исчез в полумраке мрачного холодного помещения.

Граф фон Махель вывел женщин на улицу. Все были подавлены. Но усадив их в экипаж, просил уезжать без него. На прощанье сказал, что еще сделает одну попытку помочь и стремительно направился к зданию полиции. У женщин резко посветлело в душе. Затеплилась надежда.

События развязались к положительному результату только к вечеру. Начальник полиции взятку взял, но Игн сильно избили. Он ничего не понял потом, но перед ним открыли дверь и как мешок с трухой, избитого и окровавленного вышвырнули на улицу. Он летел вперед и больно, ужасно больно упал на свои руки, разодрав о прибитый ногами и колесами экипажа песок кожу. Он понял, что это «начало конца» и приготовился умереть, но к нему с живым участием кто-то быстро бросился на помощь. Подняв окровавленное и синие от синяков лицо, он узнал своего отца. Тот стал изо всех сил стараться его потянуть за руки и поднять. Игн, еще окончательно ничего не осознав, стал оглядываться, откуда последует очередной удар. А за ним была плотно закрытая дверь и на улице больше никого. И там, за прозрачными стенами было относительно тихо……кто-то кормил собак. Песок поскрипывал под удалявшимися парой ног, хлопнула железная дверь, еще кто-то прошел мимо, но к нему потерялся всякий интерес. Отец стал торопить его, очень хотелось поскорее покинуть это место. Игн поднялся и шатаясь, спешно поспешил с отцом вон, залечивать раны.

51. У Хелен шел шестой месяц беременности. И живот был очень большой. Она отекала, наметился второй подбородок, щиколотки располнели. Ее постоянно слушали, но каких – либо осложнений не выявлялось. На седьмом месяце то же самое. Она быстрее нормы набирала вес, но при прослушивании ей диагностировали – наличие одного плода. На восьмом месяце беременности, стали пальпировать ее живот и вход влагалища и врачи установили – наличие одного плода. Ее увезли в Австрию, в туже клинику, где рожала Анни. Миррано пробыл с ней там две недели, и вконец одуревший от ее капризов, под любым предлогом вернулся в Будапешт, решив звонить каждый день и появиться в Австрии на последнем месяце беременности, притом, что врачи отклонений от нормы не диагностировали. Она изъела его своей скукой и по поводу этого все претензии направила в его адрес. Он водил ее в театр, в оперу, в синема. Они медленно и осторожно гуляли по улицам города, потому что врачи советовали прогулки. Он на нее то смотрел без должной внимательности, то почему-то взял себе первый чашку кофе, а не ей предложил. То ей среди ночи нестерпимо хотелось печеной картошки, то проходя мимо одного дома, который красили свежей краской, он ее еле от него оттащил, потому что она обнаружила, что ее этот запах просто завораживает. Она даже стала лизать куски отвалившейся штукатурки и Миррано охватил страх, за то, что у его супруги совсем плохо с головой. Он был врач, но психологических аспектов, причуд, возникающих во время беременности, он не изучал, и никто его в это не посвящал. Творог она ела каждый день, но организм требовал кальция в гораздо больших количествах. Стали ей мелко – мелко растирать яичную скорлупу, но от нее ее мутило. Ей нравилась штукатурка.

– Хелен, – молил супруг – ты же не маленькая девочка, надо сдерживаться, а сдерживаться у нее не хватало сил.

Если Миррано среди ночи вставал не быстро, а медленно, потому что ей «дико» захотелось соленой рыбы, она приписывала ему море эгоизма и равнодушие к ней и ее не рожденному ребенку. То ей становилось настолько страшно, и она была уверенна, что во время родов обязательно умрет, что даже заранее просила заказать ей именно такого фасона погребальный наряд и играть только ту музыку, которая ей нравилась. А еще она пол дня проводила в молитвах к Деве Марии, а на следующий день кричала, какая жизнь ужасная и в ней нет Бога, иначе он не позволил бы ей умереть и другим ее знакомым тоже! Как кошка за мышкой, она наблюдала за Миррано, что бы удостовериться, проявляет ли он к ней заботу или только думает о себе? И плакала и хныкала и грустила, и заламывала руки и по пол дня валялась в постели, ожидая смерти. Воистину, она вела себя совершенно неразумным ребенком.

Миррано ей однажды в раздражении выпалил прямо в лицо. – О! если бы я только мог, лучше бы сам носил этого ребенка за тебя!

– И согласился бы даже умереть? – как ни в чем ни бывало, огрызнулась она.

Он в нетерпении стал размахивать руками так, словно бьет ладошками об стол. – Ну почему ты все время думаешь о смерти, так же и притянуть эту смерть можно! Я просил тебя – выброси это из головы. У тебя нет никаких отклонений!

– Да, а то что я отекла, вот посмотри, – и она приподняла платье.

– Да, ты располнела, и да… ты отекаешь, но моя мама родила пятерых детей и я второй. У нее было точно так же. Это у многих!

А она совершенно не впопад, переключилась на другое – И все дети живы?

Миррано уставился на нее, не зная к каким последствиям приведут ее расспросы и его ответы. А она ждала и напряженно смотрела на него.

Он помедлил. И уже тише проговорил – Нет, осталось четверо. Но моя мать совершенно была в других условиях.

– Вот видишь, а ты говоришь не бояться.

– Дорогая, ну будешь бояться, это поможет родить?

Она опустила глаза. Он был прав. Но некая стихия брала ее в свои обороты и уже не выпускала. Резко, вдруг, опять закинув голову, она с вызовом произнесла. – Ты хочешь что бы меня не стало? Хочешь?

Миррано чуть не задохнулся от этого безумия. Несколько раз глотнув воздух ртом, он хотел что-то произнести, но получилось только прошипеть. Как только эта женщина забеременела, ее словно подменили……..Он стал ходить взад и вперед по комнате, потом плюхнулся на кровать рядом с супругой, которая, видимо была удовлетворена произведенным впечатлением и несколько раз хлопнул себя по лбу. От раздражения он покраснел. – Ты……думаешь, что ты говоришь! Все жилы ты из меня вытянула! – и уже чуть не плача – Это ты хочешь моей смерти! Я не доживу до твоего разрешения! Ты дура, дура! Совсем дура!

А ей было скучно. Она не останавливалась. – У друзей моей семьи при вторых родах женщина умерла, а в соседнем поместье ребеночек мертвым родился.

Миррано кипел и ему уже стало казаться, что на нервной почве у него шевелятся волосы на голове. Он как-то «дико» посмотрел на свою супругу. У него уже от этого изматывания кончался словарный запас. Но он еще выжимал из себя что-то, и как спасение, у него появилась мысль под любым предлогом исчезнуть из дома. – Хелен, твоя подруга Анни благополучно родила здорового ребенка. Ты молодая и здоровая женщина, зачем ты набираешься в свою голову плохие примеры? Ты получаешь от этого удовольствие? Ты просто мазохистка? – и его осенило – Ты мазохистка.

Хелен хмыкнула – Жаль, жаль я не увижу с того света, какое у тебя будет лицо на моих похоронах и никто тебя уже не упрекнет за твои слова.

Он вскочил как ошпаренный. Заметался. Схватил резко пиджак, под которым опрокинул стул и выскочил с широко открытыми глазами в гостиную. Подскочив к столу, залпом выпил налитый в графинчик сироп из слив, прямо с графина и поспешил из дома.

Почему с Хелен произошло такое загадочное превращение, никто не знал. Даже ее родная мать считала, что она очень странно переносит беременность. Все с таким нетерпением ожидали ее роды, потому что ни у кого уже не хватало терпения выносить тот бредовый лепет, которым она замучила всех, и своего супруга в первую очередь. Но…… самый свой звездный концерт она припасла на сами роды.

Все происходило как надо. Как при самых обычных родах начинается. Схватки начали усиливаться постепенно, в пять часов утра. Миррано с ней не спал, иначе у него сдали бы нервы и не дай бог, в нервном тике придушил бы свою супругу. Ибо если у нее начинался словесный поток, его было не остановить. И все про смерть.

Она стала тихо стонать и ворочаться, даже расплакалась. Он включил светильник и вошел в комнату, зажег и у нее свет..

– Начинается– простонала она.

– Ты уверена, или опять твоя истерика?

Она с ужасом уставилась на него – Я что не такой доктор как ты?

Он съязвил – Извини, за эти месяцы я напрочь забыл что ты тоже доктор.

Стали звать акушерку. Раньше их в Германии называли повитухами. Но медицина за последние сто лет сильно продвинулась вперед.

Вначале она стала упираться идти рожать в акушерскую и заявила, что останется на этой кровати, ей так удобнее, и добавила, если что, то здесь легче умирать будет. У Миррано уже начали дергаться нервы, но ее слова он проигнорировал. Ей пошли на встречу и оставили на кровати. В спальню комфортабельного номера клиники вызвали доктора-гинеколога. Он вошел в перчатках, чем несказанно удивил Хелен. Не смотря на боль, она стала интересоваться, что у него на руках и откуда. Ему пришлось объяснить.

Он долго, очень напряженно, слушал ее живот акушерским стетоскопом. Его что-то настораживало, но он не был уверен. Не знал он с кем имеет дело. Хелен стоило только уловить его озабоченность и некую озадаченность и ее как включили. На глазах появились слезы и она захныкала. Доктор невозмутимо посмотрел на нее и спросил – Зачем вы раньше времени плачете?

– Что-то не так, доктор. Я поняла. Вы боитесь мне сказать. Я же все вижу, не глупая.

Он не видел никакой причины для ее повышенного волнения, но его, действительно, кое-что озадачило.

Он все-таки предложил ей пройти в кабинет для рожениц, но она стала отрицательно качать головой. Глазами она отыскала супруга – Ты должен быть рядом! Хорошо?

Миррано нервничал, но он сам хотел быть рядом, он же так же доктор. И утвердительно качнул головой.

Доктор-гинеколог-акушер клиники настаивал. – Мне необходимо вас тщательно про пальпировать, мне это сделать здесь неудобно. Пройдемте в кабинет на смотровой стол. И Миррано принялся ее уговаривать. Она согласилась.

Еще через два часа все, кто находился в том кабинете уже находились в повышено перевозбужденном состоянии.

Хелен так же как и Анни не желала, что бы ее осматривал врач-мужчина. Ее уговорили уступить. Уговаривал даже сам супруг, в целях ее же самосохранения.

Про пальпировав головку плода, доктор стал иметь еще более озадаченный вид. Измерили давление.

Отойдя в строну, он подозвал к себе Миррано, и что-то ему сказал. У Миррано взметнулись вверх брови и появилось на лице выражение легкой потерянности.

Шейка матки уже полностью открылась. Начался завершающий этап. Хелен кричала, что над ней все издеваются и хватит ее мучить! Каждая схватка лишала ее сил. Акушерка командовала, что бы она тужилась. Она то слушалась, то не слушалась. Миррано стоял в изголовье и вытирал с ее пот. Когда ей ввели во влагалище щипцы, она заорала так, что заложило уши.

Сестра -Акушер ее просила, ласково и заботливо не кричать. Крик забирает силы, а они нужны при схватках, что бы тужиться. Бесполезно. Щипцами, замотав младенцу ножки, его легко извлекли наружу и увидев голое, окровавленное тельце, висящее головой вниз, у Хелен от ужаса стали вытаращиваться глаза и скривился рот. Она думала он мертвый. Но его хлопнули по попке и раздался высокий, звонкий плач. Миррано чуть не заплакал. Столько напряжения, сколько нервов, и томящего ожидания ему довелось пережить!

Акушерка уверенно произнесла. – Второй идет.

Хелен замерла. Это было сказано четко и громко, не услышать было не возможно, но ее изумление так затянулось.

– Дева Мария– взмолилась она и в истерике забилась на родильном столе, Миррано поспешил опять взять ее за плечи, чтобы, чего лучшего, она не скинулась в припадке с этого стола. – Откуда там взялся второй? – завыла – Я не хочу второго, я с одним не справлюсь – причитала она, вытаращив на всех глаза, словно они были во всем виноваты.

Доктор-гинеколог сказал – Госпожа Хелен Полани, вы пессимистка. Почему не справитесь? У вас же кормилица будет, горничная.

– Я рожать больше не могу!

– Можете!

– Не могу! Я устала!

– Ну уж нужно постараться– развел тот руками. Его начинало все это забавлять, ибо серьезно это никак не могло быть.

– Я не хочу. Мне надоело, Я устала вам говорю!

Доктор с немым изумлением поднял к ней свой взор. Миррано стал опять в раздражении обкусывать губы. И сестра-акушер тихо улыбалась. Что-то женщина говорила диковинно, словно не совсем в своем уме. А ей сказали, что эта женщина сама доктор. Они, здесь, в клинике, конечно, простых крестьянок, безграмотных, не принимали, но таких ребяческих выходок еще ни у одной роженицы не проявлялось.

А Хелен, приподняла голову и перехватив взгляд доктора, вконец разозлилась.

– Я столько выстрадала – с упреком ко всем, запричитала она.– пока носила ребенка, а оказывается их двое. Мне было так тяжело, а супруг даже не понимал меня, обозвал мазохисткой. И сейчас у меня закончились силы, я больше не могу стараться. Делайте что хотите….

Доктор пожал плечами – А у вас есть выход?

Хелен быстро– быстро замотала головой, началась новая сильная схватка – Тащите его из меня. Что б я еще раз рожать собралась!

Миррано скривился. Промолчал. Ребенок вышел сам. Шлепнули по попке. Живой. Мальчик. Это были близнецы.

– Нужно еще по тужиться – попросила сестра– акушер – Что бы послед вышел. Сами. Схваток больше не будет.

И Хелен послушалась, но сил уже не было. В изнеможении она упала на подушку. Миррано тщательно и с благодарностью вытирал ее прохладным полотенцем. Его жена спала. Спала, как младенец и ничего уже из происходящего не слышала. Так бывает.

Доктор клиники оставил заканчивать работу сестре-акушеру и шатаясь вышел из кабинета глотнуть свежего воздуха. Роды были обычные, необычной была пациентка. Он непременно решил завтра и послезавтра взять выходной.

52. Анни сидела в кабинете в ожидании доктора клиники Иоффа Вайнберга. Был уже вечер и с самого утра они с графом фон Махелем находились здесь. Ее супруг проходил обследование. Она выпила уже десятки чашечек кофе, читала книги из шкафа профессора, ходила взад и вперед, выходила на балкон и долго смотрела на прохожих, снующих туда, сюда. Она просидела бы здесь терпеливо сколько угодно, но ее грызла изнутри сильная тревога. Последний месяц стал настолько трудным, что она стала пессимистично смотреть на окружающий мир, и ее близкие ее не узнавали. И вот, из боковой двери показалась фигура профессора и уже по походке, как ей показалось, не веселой и осторожной, она почувствовала приближение горя. Страх сдавил сердце. И у нее даже не хватило сил подойти навстречу профессора самой, что – бы поскорее узнать результаты. Она, наоборот, словно вжалась в стул и сгорбилась, в ожидании удара. Но все ее естество было направлено туда, откуда вошел доктор.

И он, подойдя к ней, почувствовал ее состояние. Лицо выражало глубокое сожаление и было печальным.

Она даже не спросила ничего, даже не произнесла этот так давно стремящийся вырваться наружу вопрос – Что?

А доктор, бросив мельком на нее встревоженный взгляд, сразу опустив глаза, стал докладывать.

– Графиня, вы сегодня поедете домой без своего супруга, он останется у нас. У него подозрение на чахотку, ее сейчас назвали туберкулезом. Вы сама доктор, вы знаете что это такое……

Анни открыла рот, словно произнеся восклицание – А! – но на самом деле, звук не пошел и она стала мертвенно-бледной.

Возникла пауза. Профессор дал ей время пропустить информацию через себя и осмыслить ее, а потом продолжил – Туберкулез на ранней стадии, но он опасен для всего окружения и для вашего малыша, он должен быть срочно помещен в клинику, но я предполагаю, что на днях он уедет в Эдинбург …..Шотландию, там самый лучший санаторий.

Он подал ей стакан воды. Он один из самых опытнейших врачей и знал, в эти времена туберкулез практически не лечился.

Анни сделала только несколько глотков и с удивлением подняла на него глаза.

– Это болезнь бедности и нищеты, как же так, граф не может заболеть туберкулезом, этого не может быть, вы абсолютно уверены в результатах обследования?

– Графиня, я так хотел бы ошибаться! Я предполагаю, у графа на производстве есть рабочие, больные чахоткой, он заразился.

– А туберкулин. Это новое средство, его нужно ввести графу.

– О, я вижу, вы осведомлены. Конечно же, мы так и собираемся сделать. Но он действует профилактически а не……….. Я очень хочу дать вам надежду!

Она медленно поднялась и растерянно стала искать что-то или кого-то. Потом опять обратилась к профессору. – Я же могу увидеть своего супруга?

– Да, графиня. Я распоряжусь, что бы вам принесли повязку.

При этих словах, она тихо заплакала. Она хорошо знала, что теперь долгие месяцы, если не годы, она сможет общаться с графом фон Махелем, только в повязке. Она очень долго не увидит его ласковых губ, не поцелует их!

И сам граф сидел пасмурный, молча глядя в окно и в повязке. Анни как только подошла к нему, так и упала ему на грудь. Всегда, всегда она считала себя стойким и сильным человеком. А сейчас стойкости и силы духа не хватало. Она стала боязливой, ее терзали постоянные тревоги и страхи.

Она рядом со своим ухом слышала его грудной, мягкий голос, он говорил ей, что не надо заранее паниковать и списывать его со счетов, болезнь не запущена, ее вовремя обнаружили и это благодаря ее же наблюдательности, но уже эти слова в ее мозг не проникали, она только знала, что вошла в черную комнату, без окон и дверей и куда двигаться в кромешной тьме она не знала и ее от этого настигло отчаяние. Она сама не отдавая себе отчет впилась руками в его плечи со всей силы и у графа даже несколько позже обнаружились синяки. Она как за уходящую надежду вцепилась в его руки и ему даже стало это забавно. Но, в данный момент веселость здесь была неуместна.

И очень поздно вечером, сидя дома в своей комнате, отупело глядя в окно, позвонила из Австрии подруга с приятным известием, и Дора поднесла телефон, а Анни словно в прострации слышала голос Хелен в трубку и первый раз в жизни не обрадовалась ее успехам. Там на свет появилось две новые жизни и целых две! Близнецы. Это редкость, это чудо! И Анни должна была стать им крестной матерью, а у нее по лицу, вместо улыбки, показались горючие слезы и тихо покатились по бледным щекам. Но она сдержалась и, несмотря на то, что ей хотелось закричать на весь белый свет со всей своей силы, она решила Хелен не омрачать радость и дрожащей рукой протянула Доре телефон назад. О, дева Мария, дай только силы выдержать!

Дора обняла ее за плечи, потом, как мать, стала ласково гладить по волосам. Неожиданно, откуда-то узнав о печальном известии, пришла поздно ее тетушка. Все были подавлены и молчаливы, но все интуитивно знали, когда очень больно, лучше быть с кем-то рядом и видеть в других глазах участие, в чужих словах поддержку. Тетушка решила сделать это. Анни поплакала, а потом неожиданно, выпрямила спину, вытерла слезы и сама себе и другим сказала – Будем бороться, вот и проверка меня как доктора настала и я ее должна пройти. Ребенка я оставляю вам на попечение, так как уезжаю в Эдинбург.

Через месяц они вернулись из Шотландии. Родители соскучились по своему сыну. Граф чувствовал себя хорошо. Ему сделали вакцину туберкулина и болезнь отступила. Но на руки сына уже не брал, в комнату его заходил в марлевой маске на лице.

Малыш пробовал ходить. Держась за ножки стульев, он вставал на ножки и гордо всем улыбался. Маленькие ножки легонько дрожали, и он пошатывался, но уже стоял.

А Хелен с Анри Миррано занимались подготовкой к крещению. В их доме всегда царила суета и оживление. Миррано убегал от хлопот на работу, там ему было привычнее. А придя на работу, он уже начинал скучать по своей семье. Хелен наняла кормилиц и отец ссужал крупные суммы денег, что бы у его любимых внучков все было самое лучшее.

Собралось на крестинах довольно много народу. Родственники Мирано из Италии приехать не смогли, зато со стороны Хелен были не только ее родители, но и Игн и Анни с графом фон Махелем. Они же были выбраны крестными. Малышей на руках держали кормилицы, потому что Хелен одела самое нарядное платье, на нем было так много бантиков с кружевами и она боялась их помять. А Мирано, взяв выходной в такой торжественный день, расслаблялся с Игн пуншем, на радостях, и даже не заметили, как опустошили хрустальную емкость, поставленную в центре стола для гостей. Миррано, как человек переживший девять месяцев беременности своей супруги – как на войне, был рад найти себе компаньона и собеседника. Пунш напиток не очень крепкий, но верный. Ноги отказывают первыми. И, когда два экипажа, снаряженные, чтобы отбыть к костелу, были готовы, мужчины обнаружили колоссальную слабость в ногах. Они просто не слушались их. У Хелен даже перехватило дыхание от возмущения, когда она обнаружила своего супруга, ходящего довольно странной походкой, нахлобучившего шляпу на самые брови. И уже сидя в экипаже, он вынужден был выслушать полную тираду словесного потока, которая совершенно не омрачила его приподнятого настроения. Дети, дети еще совсем маленькие не успели внушить родителю ответственности за каждый прожитый им день именно родителем. И их папа, и мама воспринимали как живых игрушек, благо прислуги в доме было достаточно. И сама мать и тем более их отец, еще не научились их различать, по сути своей у них даже еще не было имен. Но так как у каждого из них была своя кормилица, их еще ни разу не попутали.

Выстроившись в костеле перед пастырем церкви, теперь детей на руки взяли их крестные. Анни отошла физически и психологически от свалившегося на нее психологического стресса и выглядела свежей и веселой. Граф фон Махель был рядом, но к детям не приближался из-за предосторожности. А Хелен даже слегка была обескуражена. Она завидовала подруге белой завистью и тщательно это скрывала. После рождения близнецов, ее талия оставалась все такой же широкой и даже не ушел наметившийся второй подбородок. Три дня она обходила все фишинебельные салоны одежды Будапешта, что-бы сразить на повал своим платьем всю публику на крестинах, а ее подруга приехала из Шотландии в совершенно неординарном наряде, сшитом по последним выкройкам модных домов Европы, без всяких бантиков и рюшечек и на ее точенной фигурке это смотрелось гораздо элегантнее и изысканнее. Она украдкой видела, как изредка граф фон Махель обхватывал осиную талию своей молодой супруги и облегающая шелковая материя ее платья просто струилась по ее обворожительным изгибам тела, словно обволакивая своей влюбленностью каждый ее изгиб и одновременно играя с теплыми лучами солнца поздней весны. И ее платье доходило только до щиколоток, открыто демонстрируя всем белый, на высоком каблуке башмачок, спереди завязанный шутливым бантом. Если бы только Хелен не успела из-за этой беременности так отстать от моды, она непременно заказала бы своей подруге привезти для себя все последние нововведения в женских нарядах!

Когда пастырь традиционно читал монолог над родителями этих мальчиков, а потом еще некоторое время молился, Миррано и Игн вконец изнемогли. Ватные ноги, просто подкашивались и все тело, повинуясь закону физики, тянуло вниз и давило на расслабленные мышцы и ты хоть садись на пол и сидя слушай напутственную речь священника. О, это была пытка! Что бы не рухнуть сразу всем телом на пол, приходилось все время переступать с ноги на ногу, а вокруг стоящие родственники уже стали обращать внимание на это беспокойство и даже сам пастырь несколько раз косился подозрительно в их сторону.

Когда головку одного малыша слегка облили крещенной водой и кормилица ловко стала повязывать ему чепчик, ноги Игн первыми сдали и если бы не стоящие за его спиной родственники, ему пришлось бы падать прямо на пол. Возник шум, и он стал перед всеми оправдываться – Кто ж знал, что у вас пунш такой пьяный окажется! Меня ноги не держат– У него забрали ребенка и отдали кормилице. И тут пастырь сам приходит в полное не состояние. Он спохватывается, потому что забыл в руки взять крестик. Покинув посетителей костела, он бросается его искать, попутно удивляясь своей рассеянности, ведб с ним такое впервые. Столько лет и столько младенцев было крещено им в костёле, а тут как пелена глаза застлала! И у Миррано тоже отказывают мышцы ног. Хелен просто впала в ярость. Его присаживают на скамеечку. А кормилицы, что бы поправить малышам белье, положили их на стол возле кафедры. После холодного обряда, один из малышей раскричался. А возле костела собиралась еще одна толпа родственников, готовилось венчание.