Текст книги "Проклятье рода Ротенбургов. Книга 1. К Элизе"

– Он хочет встретиться с тобой, – я невольно вздрогнула от голоса Тани, не заметив, как она вернулась к моему столу.

– Кто? Иван?

– Нет, этот парень.

– У него есть имя?

– Гвоздь.

Я не удержалась и фыркнула.

– Зачем я ему понадобилась? Он хочет меня провалить?

Расставляя на столе посуду, Таня быстро проговорила:

– Будь с ним осторожней, Лиза.

– Что ты имеешь в виду?

– Он идиот. И мысли ему в голову приходят страшные и идиотские.

– Например, какие?

– Например, заминировать всю центральную часть города и взорвать.

Пирожное выпало у меня из рук.

– Вот это да. Настоящий размах, ничего не скажешь. И когда же состоится аудиенция?

– Ты можешь выйти из дома в течение дня?

– В принципе, могу. Если буду заранее знать место и время.

– Как насчет того, чтобы встретиться с ним здесь, в казино?

Я подняла голову и в изумлении посмотрела ей в лицо.

– Ты шутишь, надеюсь? Барону тут же донесут об этом, он найдет вашего Гвоздя и вобьет его в любую доску в городе, на его выбор.

Таня даже не улыбнулась. Напротив, лицо ее еще больше нахмурилось.

– Я тебя предупреждала, что он дебил. Что у тебя с бароном?

– Ничего. Я живу в его доме, работаю его секретарем, и он всячески демонстрирует мне свою привязанность. Иногда, публично. Кстати, он пригласил меня на летний бал в доме вице-губернатора.

– Когда?

– Завтра вечером. Я согласилась. Думаешь, они захотят узнать, что, воспользовавшись этим предлогом, барон обновил мой гардероб?

Таня какое-то время помолчала, а потом тихо и серьезно сказала:

– По непонятным причинам, Гвоздь испытывает странный интерес к твоему барону. Я думаю, что причина, по которой он хочет встретиться с тобой, касается этого интереса. К твоему сведению, Гвоздь является инициатором покушения на барона, которое состоялось несколько дней назад.

Я буквально задохнулась от возмущения.

– Так это он послал бедного пацанчика убить барона? Вот ведь мерзавец! Почему сам-то не пошел, если он такой идейный?

– Лиза, я предупреждаю тебя. Будь с ним очень осторожна. Я доложу Ивану о том, что ты сможешь увидеть их только после бала у вице-губернатора.

– Спасибо, Танюшка, – я вытерла губы салфеткой и бросила ее на стол. – Второе пирожное тебе. И запиши на мой счет свой любимый офицерский коньячок на неделю. Мой немецкий босс не обеднеет. Мне надо идти.

Глава 7

Летний бал превзошел все мои ожидания. Несмотря на то, что он пришелся на чудесный солнечный августовский день, и на мне было великолепное бальное платье жемчужно-голубого цвета, оттенявшего цвет моих глаз, бал показался мне кошмарным. Барон не отходил от меня ни на шаг. Во время фуршета его рука лежала на моей талии, и сквозь тонкую ткань платья, я всей кожей чувствовала ее теплую волнующую тяжесть. Он вел себя так, словно я была его женой или, по крайней мере, любовницей. И что удивительно, все собравшиеся в тот день в доме вице-губернатора принимали это как должное. Но самым худшим была предательская реакция моего тела на расчетливо опасную близость этого несносного фашиста. Я, как последняя дура, как влюбленный подросток, вздрагивала и заливалась краской от каждого его прикосновения, а близость и тепло его гибкого сильного тела в то время, когда мы даже просто кружились в танце, бросали меня попеременно, то в жар, то в холод.

Как только музыка смокла, я оттолкнула его от себя и побежала прочь, энергично проталкиваясь через толпу веселящихся гостей. Откуда ни возьмись, рядом со мной оказался лейтенант Эдди Майер. Он схватил меня за руку и, совсем невежливо расталкивая людей в серых офицерских мундирах, наконец, буквально вытолкнул сначала на веранду, а потом в сад губернаторского дома, освещенный мертвенным светом мощного прожектора. В саду уже возились люди в рабочих комбинезонах, и я тут же вспомнила, что вице-губернатор обещал нам поздно ночью салют.

Прислонившись к стене дома, я попыталась отдышаться от быстрого бега. Красавчик Эдди, изредка поглядывая на меня, отошел чуть в сторону и закурил.

– Его светлость, господин фон Ротенбург, надо полагать, сильно влюбился, если едет себя так открыто и вызывающе, – наконец, сказал он, стряхивая на землю пепел сигареты.

Я ничего не ответила.

– Пожалуй, он на вас и женится, Эльза, – рассудительно продолжал Эдди. – Вы все-таки какая-никакая, но родственница его матери, а?

– Чушь! – обрела голос я. – Кого вы дурачите, господин лейтенант? Ведь именно через гестапо проходят все аусвайсы, не так ли? А теперь посмотрите мне в глаза и соврите, что вы не знаете, кто я такая.

Эдди Майер выбросил в траву сигарету и уставился на меня. Даже подошел ближе, по-видимому, чтобы лучше видеть выражение моего лица. В полутьме от высокого дерева, росшего недалеко от того места, где мы находились, его глаза казались темными вишнями.

– Вы русская, фройляйн, – помолчав, буднично сказал он. – Но вы чертовски обаятельная и привлекательная особа. В вас совсем не чувствуется русского свинства. Именно о такой девушке, как вы, я мечтал со времен моей сопливой юности. Но, – он печально покачал головой, – все лучшее в этой жизни достается баловням судьбы, недобитым аристократам и всякой сволочи.

– Плюнь, Эдди, – посоветовал из темноты спокойный голос барона. – Для тебя важнее карьера, чем женщина.

– Для меня важно и то, и другое, – пробормотал лейтенант, нимало не смущаясь. – Что, снова горишь желанием устроить здесь бой быков, Ротенбург? Учти, сейчас обстоятельства изменились, мы не у тебя дома и не побеспокоим старушку-баронессу. Я уже не буду так смущаться, и, наконец, с удовольствием врежу по твоей гладкой физиономии.

Светлые глаза барона, вышедшего из тени, светились опасным блеском обнаженного стального клинка. Яркий, мертвый свет прожектора, заливавший двор, давал резкие тени, сделавшие лица обоих мужчин жесткими, и как ни странно, пугающе красивыми и хищными, словно сошедшими со средневековых полотен литовского художника Чюрлениса, которые я видела в бабушкином доме с детства. Они, наверное, очень опасны, эти два красивых хладнокровных фашиста, внезапно подумала я в тот момент, как мой инстинкт уже толкнул меня броситься между шагнувшими навстречу друг другу молодым мужчинам. Я расставила руки, упершись, таким образом, в лацканы мундиров обоих из них и закричала:

– Остановитесь немедленно! Вы, оба!

В моем голосе явно прозвучал испуг. Я встала перед лейтенантом, заслонив его, словно щитом, лицом к военному коменданту, который, по странной прихотливой случайности, так сильно мне нравился.

– Господин барон, будьте благоразумны!

Жесткое лицо барона фон Ротенбурга смягчила улыбка.

– Почему вы заступаетесь за него, Элиза? А не за меня?

– Он нуждается в защите, а вы нет, – невразумительно пролепетала я под его взглядом.

– Приятно, когда за вас заступается красивая женщина, – усмехнулся за моей спиной лейтенант Майер, и словно забавляясь игрой с огнем, мстительно добавил, мельком взглянув в холодное лицо барона: – Вдвойне приятно, если эта красивая женщина – фройляйн Элиза.

– Женщины всегда заступаются за слабого, Эдди, – в тихом голосе барона фон Ротенбурга слышалась недвусмысленная угроза.

Эдди медленно кивнул, и тут же осклабился:

– Точно подмечено, ваша светлость. Сперва они за них заступаются, а потом начинают жалеть. А от женской жалости до любви – один шаг. Разве вы не знаете об этом, наш великий тактик и стратег из Берлина?

– Тактика и стратегия, – с легкой насмешкой в голосе сказал барон, – построена на точных вычислениях времени и обстоятельств. Они не имеют никакого отношения к подлому расчету пользующихся человеческими слабостями методам работы мальчиков из гестапо.

При свете прожектора во дворе я увидела, что лицо лейтенанта Майера стало застывшим, как у мертвеца.

– Придет время, Ротенбург, – сквозь стиснутые зубы процедил он, – и ты ответишь за каждое свое слово!

– Тебе лучше не стоять у меня на пути, Майер, – ледяной голос барона прямо-таки гипнотизировал меня.

– Вы что, господа, с ума сошли?

Ко мне вернулся, наконец, дар речи, справедливости ради, скорее от страха, чем от гражданского мужества.

– Немедленно прекратите!

Поражаясь своей собственной наглости, я подхватила обоих молодых мужчин под руки и, преодолевая их первоначальное сопротивление, потащила их к входным дверям, откуда лился во двор поток яркого света, доносился взрыв веселых голосов и звон бокалов.

До сих пор не понимаю, как мне все-таки удалось буквально вытолкать обоих в дом.

Только через четверть часа я смогла перевести дух. Оказавшись в пестрой толпе гостей, Эдди Майер потихоньку освободился от моей хватки, впрочем, я его больше и не удерживала. Барон фон Ротенбург еще раньше высвободил свою руку, и только делал вид, что все еще подчиняется моей воле.

Когда с боем часов, возвестившим полночь, все подняли бокалы за здоровье фюрера, процветание Германии и в честь устроителя празднества, вице-губернатора Украины, барона фон Шлезвица, из сада донеслись первые звуки салюта. Толпа вынесла нас с бароном в сад, где мы молча стояли рядом, глядя как в небо уходят разноцветные крутящиеся спирали фейерверка. В тот момент к нам с бароном протолкалась возбужденная фрау Грета, тащившая под руку своего уже чуть поддатого мужа, господина вице-губернатора.

– Какая красивая пара! – сразу же выпалила, переводя дыхание, губернаторша, глядя на нас.

– Русские – непостижимые люди! – пробасил толстый, потный вице-губернатор, утирая платком лысину и не сводя с меня масляного взгляда. – Такая ужасная холодная страна, и такие красивые женщины! Черт бы вас побрал, фон Ротенбург, но рядом с вами эта русская фройляйн выглядит баронессой!

Он громко захохотал, видимо, очень довольный своей неуклюжей шуткой.

– Я тоже так полагаю, – барон был сама любезность, – но фройляйн Элиза придерживается другого мнения.

Фрау Грета закатила глаза.

– Что вы имеете в виду, Ротенбург? – спросил поддатый как следует вице-губернатор.

– Фройляйн не хочет быть баронессой, – терпеливо пояснил ему барон.

Теперь уже засмеялась фрау Грета, а сбитый с толку вице-губернатор только глупо таращил глаза, вглядываясь в каменно-невозмутимое лицо офицера из рейхканцелярии, которого ему навязали из Берлина и со стороны которого он всегда смутно опасался подвоха.

– Красивая женщина никогда не бывает умной, запомните это, дорогой барон, – наконец лапидарно изрек он.

– Непременно запомню, господин вице-губернатор, – согласился барон, обменявшись выразительным взглядом с фрау Гретой, и поспешил раскланяться.

Схватив меня за руку, он снова увлек меня внутрь дома, где музыканты уже настраивали инструменты для продолжения летнего бала. Как только мне представилась возможность, я остановилась и вырвала свою руку из руки барона.

– Чего вы добиваетесь? – я с раздражением смотрела в красивое холодное лицо барона.

Кровь ударила мне в голову с такой силой, что мне было уже все равно, где мы находимся и что за люди рядом со мной.

– Зачем вы меня все время провоцируете? Вы что, получаете удовольствие, унижая меня? Вы и так выставили меня на весь свет своей шлюхой! Чего еще вы хотите?

Я уже не соображала, что делаю. Несколько человек обернулись, привлеченные звуками моего голоса, но тут же снова отвернулись, встретив взгляд барона, недвусмысленно предупреждающий их не вмешиваться.

Барон неожиданно наклонился ко мне, и я услышала возле своего уха его шепот:

– Вас, фройляйн. Я уже сказал вам, что я хочу вас.

– Прямо здесь? – меня так и распирало негодование.

По его четко очерченным губам пробежала усмешка.

– Нет, я думаю, нам все-таки стоит выйти отсюда, – также тихо сказал он.

– Нет!

Я отступила на шаг назад и тут же уперлась в чью-то спину.

– Я не хочу!

– Почему?

Он был совершенно серьезен и невозмутим, словно это чудовищно-смехотворное по своей сути выяснение отношений на бале вице-губернатора было для него чем-то самим собой разумеющимся.

– Потому, что вы фашист, ваша светлость!

У меня хватило ума приглушить голос. Но от этого мои слова не потеряли их смысла.

– Я уже говорил вам, фройляйн, что не являюсь членом этой организации, – спокойно сказал он.

– Жизнь несправедлива, – перефразируя его, повторила я, глядя в его остававшееся спокойным лицо своими широко раскрытыми глазами, стараясь поймать хоть тень отражения его мыслей. – Может быть, вы и не такой, но для меня вы – немец и фашист!

Что-то в его лице внезапно дрогнуло под той маской невозмутимости, которую он на него надел.

– Немец? Вы расистка, фройляйн?

– А вы – нет?

– Выяснение отношений? Как забавно!

Фрау Грета, вынырнула из-за моей спины, словно из ниоткуда, и встала рядом со мной, вызывающе улыбаясь барону, выражение лица которого немедленно прикрылось маской вежливой любезности, словно захлопнулась дверь.

– Какая милая, почти семейная сцена!

Губернаторша прямо-таки лучилась от удовольствия.

– Вы что же, ревнуете ее к кому, Гюнтер?

Не дождавшись ответа ни от меня, ни от барона, фрау Грета подхватила меня под руку и увлекла за собой, напоследок, через плечо, одарив барона очаровательной улыбкой:

– Надеюсь, вы разрешите мне лишить вас общества вашей прекрасной фройляйн на полчаса? Я сама хотела бы немного поболтать с этой славной девочкой. Ну, хотя бы о том, почему она так не хочет стать баронессой.

Сохраняя хорошую мину при плохой игре, барону не оставалось ничего иного, как усмехнуться ей в ответ, но во взгляде его серых глаз, обращенных ко мне, мелькнуло предупреждение.

Фрау Грету, как и следовало ожидать, интересовали только сплетни. Она тут же, без промедления, сообщила мне, до сих пор красивый аристократ, присланный на Восточный фронт прямо из ставки в Берлине, не давал ни малейшего повода для сплетен, избегая как шумного захолустного общества в целом, так и женщин, в частности.

– Кто бы мог подумать! – задумчиво произнесла она, глядя на меня, когда мы очутились в дамской комнате.

Остановившись перед зеркалом, я принялась поправлять макияж. На мне было бальное платье с открытыми плечами, жемчужно-голубого цвета, повторявшее каждую линию моей фигуры. Цвет платья оттенял цвет моих глаз и, одновременно, великолепно сочетался с предложенными мне бароном украшениями. Перед самым выходом из дома накануне бала барон внимательно, в молчании, оглядев меня с ног до головы, добавил к моему наряду ожерелье из чистого, прозрачного жемчуга, длинные висячие серьги, состоящие из жемчужин, и соответствующий им по стилю браслет.

Теперь фрау Грета задумчиво созерцала именно их.

– Жемчуга Каролины фон Ротенбург, – как-то растерянно заметила она, словно о чем-то раздумывая.

Теперь она смотрела на мое отражение в зеркале.

– Гюнтер надел на вас семейные драгоценности? Это лучше всего говорит об его отношении к вам, деточка. Берегитесь, с фон Ротенбургами шутки плохи.

Она цинично усмехнулась.

– Гитлер будет в бешенстве, если молодой барон фон Ротенбург женится на русской. Он просто не хочет видеть, что у этого знатного рода всегда были сильные русские связи, браки и родственные отношения. Но дело никогда не доходило до мезальянса.

Она словно размышляла вслух.

– Вы так красивы, деточка, – ее взгляд снова обратился на меня. – И вы совсем не похожи на работницу и ли крестьянку. Кто были ваши родители? Надо полагать, из бывших? Кого-то вы мне напоминаете, только я никак не могу вспомнить, кого.

Я промолчала.

– Ну что ж, это многое объясняет, – губернаторша смотрела на меня с таким выражением, словно размышляла, стоит ли ей говорить то, что она намеревалась сказать, или нет. Тем не менее, она решилась и, доверительно склонившись ко мне, произнесла: – Мой вам совет, милочка, будьте добрее с Гюнтером. Он хороший мальчик.

Я чуть не рассмеялась в голос. Назвать барона хорошим мальчиком было, на мой взгляд, слишком уж большим преувеличением. Вероятно, мои чувства, по обыкновению, тут же отразились на моем лице, ибо, взглянув на меня, комендантша сочла нужным добавить:

– Не знаю уж, в курсе вы или нет, фройляйн, но у Гюнтера был очень неудачный роман в Германии несколько лет тому назад. У него была невеста, девушка из хорошей семьи, которую подобрал ему отец. Брак, по всем меркам, был бы взаимовыгодным для обоих семейств. Не знаю уж, каким образом, но этой маленькой кокетке удалось убедить его, что она его любит, так что наш недоверчивый Гюнтер решил все-таки на ней жениться. За два месяца до назначенной даты свадьбы произошла эта нелепая дуэль, со всеми ее последствиями, и что же? Блистательный Гюнтер фон Ротенбург отправляется на Восточный фронт, а его влюбленная невеста после громкого скандала в ее семье выходит замуж за старого влиятельного генерала-нациста.

Она сделала паузу, посмотрела на меня, словно проверяя правильность моей реакции, а затем буднично закончила:

– Мальчик сильно переживал. Даже сильнее, если бы он ее любил.

– Откуда вы знаете? – осторожно спросила я, делая вид, что все еще подкалываю перед зеркалом выбившиеся из прически пряди.

– Мать этой девушки – моя подруга по пансиону, – охотно объяснила фрау Грета.

В дамскую комнату влетели две вульгарного вида девицы – по-видимому, подружки немецких офицеров и, распространяя на своем пути пряный запах дешевых духов, треща как сороки, прилипли к зеркалу.

Губернаторша величественно кивнула мне и покинула комнату. «Так значит, она все-таки была, несчастная любовь!» – подумала я, рассеянно последовав к выходу вслед за фрау Гретой.

Как только я вышла в полную людей, света, возбужденных голосов и музыки, гостиную, зазвучала мелодия вальса. По неизменному закону подлости, я увидела, что ко мне с разных сторон приближаются красавчик Эдди Майер и элегантный, любезно улыбающийся барон фон Ротенбург.

Я выбрала барона. Трудно сказать, кто из них больше удивился, барон или Эдди Майер.

– Неужели мне улыбнулось счастье, и вы сменили гнев на милость? – мягко удивился барон, когда мы закружились в вальсе.

Его рука лежала на моей талии, и не считая того, что это прикосновение и так жгло меня огнем, он еще прижал меня к себе крепче, чем того требовали правила приличия.

– Прекратите немедленно! – шепотом потребовала я, сохраняя на лице вежливую улыбку, потому что мы находились под наблюдением множества глаз. – Чего вы себе позволяете?

– О чем с вами говорила наша дорогая губернаторша? – любезно спросил барон, игнорируя мой шепот.

– О вас.

Я почти с неприязнью посмотрела в его красивое лицо, бледное, с затененными темными ресницами серо-серебристыми глазами.

– Не может быть! – он рассмеялся.

Его глаза блеснули из-под ресниц. Когда он улыбается или смеется, что, надо сказать, происходит довольно редко, он становится похожим на человека, в которого можно влюбиться, влюбиться неожиданно и бесповоротно, на всю жизнь. Как влюбилась в него такая дура, как я. Словно в сказке о лягушонке-принце, с той разницей, что барон и так красив, и, если его не злить, любезен, и наделен всеми атрибутами сказочного принца, за исключением того, что он враг и я никогда не смогу его получить.

– Она назвала вас хорошим мальчиком, – сообщила я, стремясь стереть с его лица улыбку. – Но она ошибается. Хорошие мальчики не тискают так своих дам, даже во время танца!

– Даже своих невест? – вкрадчиво спросил меня на ухо он.

– Я не ваша невеста.

– Бьюсь об заклад, тетушка Грета рассказала вам о моей невесте, – заметил он.

– О вашей сбежавшей невесте? – уточнила я. – Меня это не удивило. По-видимому, вы обращались с ней так же, как со мной сейчас.

– Вы злопамятны, фройляйн.

Тем не менее, он ослабил свою хватку, дав мне возможность дышать нормально. Решив преподать ему урок, смысл которого сводился к тому, что он может добиться гораздо большего, если не будет на меня давить, я, естественно, в пределах, допустимых приличиями, приникла к нему в танце; моя рука скользнула с обшлага рукава его кителя и, как положено, легла ему на плечо, а пальцы другой руки переплелись с его пальцами. Я отчетливо услышала, как участилось его дыхание, подняла голову, чтобы взглянуть ему в лицо и у меня захватило дыхание: его губы оказались в нескольких сантиметрах от моего рта, я не могла отвести от них глаз, а они приближались к моим губам медленно и неотвратимо, словно в замедленной съемке кошмарного сна.

Но он так и не успел меня поцеловать. Танец кончился.

Не снимая своей руки с моей талии, барон стремительно увлек меня к дверям зала. Толком не понимая, что происходит, я послушно следовала за ним на подгибающихся ногах, все еще находясь под впечатлением его пламенного, словно голодного взгляда, прикованного к моим губам.

Но за порогом гостиной меня ждало другое испытание. Оказавшись за пределами всеобщего внимания, в полутемном коридоре, барон прижал меня к стене, и его горячие шершавые губы приникли к моим губам. Земля закружилась у меня под ногами. Поцелуй барона становился все сильнее и глубже, он все требовательнее привлекал меня к себе, его ладони жадно ласкали мою затянутую в тонкий шелк платья спину и обнаженные плечи. Время словно остановилось.

– О, боже мой! – простонал он.

Оторвавшись от моих губ, он сжал руками мое лицо и несколько минут мучительно вглядывался мне в лицо, словно ища ответа на свои сомнения.

– Неужели я тебе так безразличен? – услышала я его напряженный голос. – Почему ты не хочешь хотя бы ответить на мой поцелуй?

– Потому, что я не хочу быть вашей любовницей, – прошептала я.

В этот момент за стеной, в гостиной, прогремел взрыв, сначала одни, потом другой, затем третий, затрещали автоматные очереди, послышались крики и стоны людей. На нас с бароном посыпались куски штукатурки и даже весьма порядочные осколки бетона с потолка. Не говоря больше ни слова, барон схватил меня за руку, и мы вместе с ним вбежали в гостиную.

То, что я там увидела, я не забуду никогда. Пол в танцевальной комнате был залит кровью, несколько офицеров в мундирах мышиного цвета лежали на нем в неестественных позах. Женщины кричали, плакали, бились в истерике. Вице-губернатор, красный, как помидор, мигом отрезвев, раздавал короткие лающие команды на немецком языке. Почти ни у кого из присутствующих на балу не было оружия, или они просто забыли о нем, быстро подумала я. В ту же минуту я увидела, как от середины зала отходят к дверям, пятясь раком, четверо мужчин в темных рабочих спецовках, из тех, что, как я видела, готовили фейерверк для бала в саду. В руках у них были автоматы, плечи и пояса были обмотаны запасными автоматными лентами.

В тот же миг я увидела, как в руке барона тускло блеснул его наградной «вальтер». Коротким смазанным движением он вскинул руку, и я с ужасом увидела, как от прогремевших выстрелов рухнули, уронив автоматы, двое из партизан. Один из них, падая на пол, успел пустить очередь по замершей в немом ужасе толпе. Снова послышались крики ужаса и боли, я зажала уши руками, но успела увидеть, как по примеру барона, вспомнили о своем личном оружии и другие немецкие офицеры. Бедных партизан стали расстреливать почти в упор со всех сторон. Одному из них все-таки удалось вырваться из смертельного круга, и все ватага доблестных немцев, мстя за пережитый ими ужас первых минут вторжения, устремилась за ним, открыв беспорядочный огонь из своего оружия.

В ту же секунду мой взор вдруг натолкнулся на лежащую на полу без движения, в луже крови, такую веселую и полную жизни всего лишь несколько минут назад фрау Грету, жену вице-губернатора. Ничего не видя на своем пути, я подбежала к ней, упала перед ней на колени и, схватив в свою руку ее тяжелую вялую кисть, попыталась лихорадочно отыскать ее пульс. Тогда я приложила два пальца к ее шее. Пульса не было. Я почувствовала, что из глаз у меня хлынули слезы. Чьи-то руки бережно, но твердо подняли меня с пола, набросили на мои оголенные плечи тяжелый китель. Я прижалась мокрой от слез щекой к серому мундиру барона фон Ротенбурга, но так и не могла отвести глаз от рыдающего рядом с трупом своей жены вице-губернатора.

Через некоторое время меня начала колотить крупная дрожь. Заметив это, барон крепко обхватил меня рукой за плечи и увел к машине. Последнее, что я помнила, была поездка в автомобиле по ночному городу. Не выпуская меня из своих рук, барон попросту внес меня в свой дом, усадил на кресло в гостиной, вложил в руку бокал с коньяком и заставил его выпить. Глотнув залпом весь коньяк, я немного пришла в себя. Серьезный и казавшийся сосредоточенным барон тут же предложил мне второй бокал. Я покачала головой, отказываясь от него, а потом, поглядев на расхаживающего по гостиной барона, глухо спросила:

– Что же теперь будет?

– Что будет? – рассеянно переспросил барон, продолжая размышлять о чем-то своем. – Будет страшная по своей жестокости ответная акция фон Шлезвица. За каждый волосок на голове своей мертвой супруги он расстреляет сотни людей, сотни ни в чем не повинных людей.

– Людей, которых подставили под удар эти выродки-партизаны! – он внезапно грохнул кулаком по столу с такой силой, что осколки от покрывавшего его стекла брызнули во все стороны.

Я вздрогнула и испуганно посмотрела на него. Он опомнился.

– Я должен вернуться, – устало сказал он. – Поднимайтесь к себе, фройляйн, и постарайтесь уснуть. Мне очень жаль, что по моей вине вы подверглись подобному испытанию.

– Постойте, Гюнтер.

Выпитый коньяк придал мне смелости. Я босиком подбежала к застывшему на месте от удивления барону, обвила его шею руками и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала в твердую щеку. Глядя в его изумленные глаза, я тихо, с удовольствием, сказала:

– Вы, конечно, редкая скотина, ваша светлость, но вместе с тем, вы мне глубоко симпатичны. Постарайтесь быть аккуратнее со всеми этими акциями возмездия. Ну, хотя бы ради вашей мамы.