Текст книги "Нуманция"

Снег таял на лице, перемешиваясь со слезами, и они ещё больше иссушали душу.

Люди обходили её, кто-то ещё пытался растормошить, говорил что-то, но Ацилия никого и ничего не слышала, так и сидела в снегу, не поднимая головы, лишь иногда кашляла болезненно. Многие здесь и не верили в то, что она преодолеет Перевал…

* * *

К вечеру спустились в долину, поэтому и торопились, чтобы до ночи лагерь успеть обустроить, пережить всю эту суматоху. Ждали обоза, но он опять где-то застрял, наверное, только спускался с перевала и дойдёт лишь к ночи.

Сейчас в помощи разведки уже не нуждались, и Марций с отрядом был в общей группе, участвовал, как все, в обустройстве временного лагеря, располагался в общей офицерской палатке, ждал обоза с вещами. Уже в сумерках показались первые телеги и уставшие люди. Эти были первыми, последние придут вообще невменяемыми от усталости. Но Марций уже искал своих, спрашивал. Никто не видел их уже давно, сказали, ждать остальных, но Марций не стал ждать – нашёл коня и поехал навстречу, сталкиваясь по пути с отставшими от первых повозками, погонщиками, бредущими людьми. Спрашивал их, останавливая коня.

Кто-то ответил ему, что повозка сорвалась в обрыв и утянула с собой рабов Марция, от чего деканус обомлел до немоты, но какая-то женщина начала спорить, доказывая, что в пропасть упал только Гай. Марций уже не слышал никого, погнал коня вверх, вперёд и вперёд, выше, выше.

К ночи ветер на Перевале улёгся, тихо-тихо шёл снег, и это после тёплой зелёной долины!

Усталый конь шёл шагом, низко опустив голову, глаза ничего не видели в темноте, благо появилась луна, и белый снег засверкал в холодном лунном свете. Марций останавливал коня и кричал:

– Аци-или-ия!

Звал по имени, оглядывался по сторонам, бросаясь глазами к каждому бугорку в снегу, к любому движению, молился в уме, обещал богам всё, что угодно, готов был простить всё и никак не хотел верить в то, что больше никогда не увидит её. Не мог поверить, сердце отказывалось верить в это.

Слух уловил слабый кашель, и Марций в миг слетел с коня, бросился, ведя его в поводу на еле различимый звук.

Боги святые!

Он разгребал хрупкий снег ладонями, доставая из него свою рабыню, замёрзшую, ничего не понимающую. Растирал руки, ноги, кутал в свой плащ, прижимал к себе в надежде передать хоть часть своего тепла, и благодарил Провидение, что она жива. Пусть она безвольна, слаба, ничего не видит, волосы и ресницы её запорошены изморозью, но – жива! Жива!

Он вёз её, прижав к себе, согревал её бледное лицо своим дыханием, и гнал коня вниз, вниз с перевала, в долину.

Все уже давно спали, когда он внёс девчонку на руках в палатку, когда снимал мокрую одежду, кутая в тёплые шерстяные одеяла.

Появился Фарсий:

– Где ты был? – Смотрел хмуро, сонно. Марций не ответил ему. – А где Гай?

– Нету… Нету Гая больше… – прошептал Марций, согревая пальцы Ацилии в своих ладонях.

– Где ты её нашёл? Я представляю себе…

– Мне вообще сказали, что она упала в обрыв…

– Ого… – Фарсий покачал головой, нахмуривая брови. – Заболеет. Я позову Цеста.

Центурион поднялся, но Марций заставил его обернуться.

– Гай? – Их взгляды скрестились. – Спасибо…

Они почти не разговаривали с тех пор, как поругались из-за неё, из-за Ацилии. Марций смотрел в её лицо, тревожно слушал кашель. Хотел крикнуть Гая, чтоб принёс тёплого вина и оливкового масла, и ещё одно одеяло, но опешил, вспомнив. Нет Гая…

Вздохнул.

Четыре года назад он выходил Марка после ранения в разведке, он предлагал ему свободу, но старик отказался: «Куда я пойду? У меня нет никого…» А что теперь? Без него как без рук…

Появился Цест, – как он умудряется, словно и не спит совсем никогда, всё время в ожидании. Хотя сейчас, наверное, по всему лагерю обмороженных и заболевших.

Слушал сердце, растирал спину, грудь, руки тёплым маслом с перцем, поил горячим молоком с мёдом, вином, какими-то отварами, что-то говорил, слушая кашель больной Ацилии.

«Всё переживёт, только бы не воспаление лёгких…»

У Ацилии начался жар, её трясло, стучали зубы. Цест подпихивал одеяло у плеч, у горла, трогал горячий лоб.

– Доживёт до утра – будет видно. Сейчас пусть проспится, отдохнёт, согреется. Если будет завтра спать – не будите, пусть спит, и побольше поите – всё с жаром выйдет. Если что – зовите…

– Ладно… – Марций устало прикрыл глаза, он и сам уже валился с ног. – Спасибо, Цест.

– Я боялся за неё, думал, что не справится, а она и так столько сама прошла. – Цест покачал головой. – Сильная… – Собрал свои вещи в ящик и ушёл.

Марций, шатаясь от усталости, раздобыл ещё одно одеяло и подушку, Фарсий глядел на него удивлённо.

– Есть свободные места, ложись… – Но заметил приготовления Марция и нахмурился. – Ты что, рядом с ней собрался? Заболеешь! Ты посмотри на неё, сам свалишься!

– А я уже падаю… – прошептал Марк, борясь со сном, снимая сандалии, сырую тунику, переодевался в сухое.

– Заболеешь, дурень!

– Не заболею…

– Смотри…

Фарсий ушёл к себе. Марций долго лежал на спине, согреваясь, и хотя сильно хотелось спать, слушал храп других офицеров, больное дыхание Ацилии, улавливал её дрожь через столько одеял и боролся с желанием обнять её, согреть своим телом. И сам не заметил, как провалился в сон.

* * *

Ацилия сидела на постели, подтянув колени к груди, закрывшись одеялом, украдкой следила глазами за центурионами в палатке. Они занимались каждый своим делом: кто-то чистил оружие, кто-то зашивал прореху на одежде, ремонтировал порванную сандалию, кто-то ел, вернувшись с дежурства.

Ацилия с тревогой поджала губы. Здесь, под одеялом, она была совершенно без одежды, а рядом столько мужчин, а испуганное сознание совершенно не хотело верить в то, что всем им нет до неё никакого дела.

Она откашлялась, спрятав лицо в одеяло на коленях, из-за этого звук кашля получился глухим, но и опять никто даже не обратил на неё внимания.

Обмороженные пальцы на руках горели огнём, щёки пылали. Центурион Фарсий вчера рассказал ей, что Марций сам нашёл её в снегу и привёз сюда. Она этого не помнила. Сам Марций с ней практически не разговаривал, целыми днями где-то пропадал, появляясь только вечером.

Командование дало несколько дней передохнуть и собрать силы для дальнейшего перехода, до Рима было ещё далеко. В разговоре центурионов промелькнуло, что до самого Рима они не пойдут, останутся где-то в пригороде, потом всех солдат распустят по домам до следующего года, останутся лишь офицеры… До следующего похода.

А что он сделает с ней?

Ацилия нахмурилась и еле слышно вздохнула через зубы, от этого вздоха опять начался кашель. И что за напасть! Откуда оно взялось? Болезнь потихоньку отступала, всё же Ацилия побеждала её, не без помощи врача, конечно, и его снадобий.

Зашли ещё несколько офицеров, и среди них она заметила его, своего… Сердце дрогнуло. Среди всех, незнакомых, пугающих её, Марций казался своим, родным, хорошо знакомое лицо притягивало взгляд. И пусть он по-прежнему старается быть холодным, мало разговаривает, сдержан до сухости, она-то знает, что это он спас её из-под снега, что это он принёс её сюда и все эти дни был рядом, и даже спал вот здесь, рядом с ней. Всё равно она что-то значит для него, хоть он и старается этого не показывать.

Марций раздевался, снимал форму, а Ацилия наблюдала за ним со своего угла, и в душе всё напряжённо звенело как натянутая струна.

Пусть! Пусть! Пусть!

Она отвернулась, прижимаясь подбородком к ключице, прикрыла глаза. Он что-то говорил, отвечая спрашивающему из присутствующих, сказал что-то такое, что один из офицеров рассмеялся, а Марций добавил ещё какую-то реплику. И звуки голоса его заставляли её сердце дрожать, и стучало оно где-то в горле от немого непонятного ей восторга. Что с ней происходит? Что?.. Боги святые!

* * *

Ацилия зашивала рваную тунику, ловко работая тонкой стальной иглой. Сейчас уже и не верится, что каких-то несколько месяцев назад она совершенно не умела этого делать. Она многого не умела делать – теперь научилась. Шить, варить есть, стирать, убирать, прислуживать своему хозяину – всё, что когда-то делал старый Гай, теперь это её заботы. Правда, сейчас она просто служанка своему господину, он уже не видит в ней былой наложницы, всё ещё охваченный обидой за потерянного ребёнка. Ну и ладно! Главное – он рядом!

Ацилия еле заметно улыбнулась. Теперь рядом. Он только вчера вернулся из Рима, отвозил какие-то документы в Сенат.

За время его отсутствия Ацилия оставалась одна, вот уж, наверное, он перепугался, что она сбежит, ведь и Рим так близко, но она удивила его… За всё это время она ни разу не повторила попытки побега, может быть, потому что Рим был рядом, а может, по каким-то другим причинам.

Всё равно она небезразлична ему, как бы он ни пытался это показывать, каким независимым ни старался казаться.

Она опять улыбнулась и вскинула голову. Зашёл Марций, сел на трипод, ни слова не говоря, хмурый, как грозовой день, смотрел в какую-то точку в пространстве. Ацилия отложила шитьё – «что опять?»

– Что случилось, господин?

Медленно перевёл глаза на неё, буркнул:

– Ничего…

Поднялся и ушёл. Ацилия проводила его глазами, пожала плечами. Странно. Ещё немного поработав, она всё убрала и ушла к себе расстилать постель.

* * *

– Как это вообще могло случиться? Как, ну ты же не сопливый подросток, в самом деле, Марк? Я не могу понять, как это получилось, ну сам посуди, ты же…

Марций резко перебил Фарсия:

– Я сам не знаю! – закричал ему в лицо, стискивая кулаки. – Ничего, ничего не знаю!

Центурион долго глядел ему в лицо, потом отвернулся, сел на пустой бочонок у костра, уставился в огонь, заговорил:

– Ладно, не горячись… Успокойся. – Поднял глаза на друга. – Расскажи мне всё по порядку. Я хочу знать всё.

Марций стоял, не шелохнувшись, опустив голову, смотрел в землю, потом медленно заговорил негромко, стараясь держать себя в руках:

– Откуда я знал… Он спросил, правда ли, что еду в Рим? Я ответил, я ж не знал, что он так…

– Продолжай! – перебил Фарсий.

– Он сказал, только письмо, я согласился, я много писем вёз…

– Надо было посылать всех к Плутону! Есть вестовые – они возят почту!

Марций замолчал, вновь перебитый центурионом, и обернулся к нему, уставившись в лицо, произнёс почти шёпотом:

– Я уже возил почту в прошлый раз… – Фарсий глянул на него, но на этот раз промолчал. – Ни разу ничего не было, никто не пытался меня обмануть…

Марций замолчал, тоже сел к огню, подбросил несколько сухих веточек, вытаскивая их из-под сандалий. Губы нервно поджаты, взгляд устремлён в огонь, напряжение в каждом движении. Заговорил сам, целый день хотел с кем-то поделиться, выговориться:

– Я ещё подумал, что за странное письмо, в мешке почему-то, словно деньги передавал, но лёгкий как будто… Ни печатей, ни… – хмыкнул через зубы раздражённо. – Ладно, думаю, мало ли, у кого какие причуды… Отдавал его жене в руки, она ничего мне не сказала, а теперь – на! Украл… – Усмехнулся.

– А по дороге никто нигде украсть не мог?

Марций перевёл взгляд ему на глаза, ответ понятен более чем.

– Что ж ты не проверил, ты же не маленький? Марк, сколько тебя учить?.. – негромко произнёс Фарсий с мукой в голосе, на что Марций опять взорвался:

– Он же ни слова не сказал о деньгах! Хоть бы чем обмолвился! Если бы я знал, что там деньги, я бы и браться не стал, пусть отправляет вестовыми, но я же… – Он осёкся, опуская голову. – Я же не знал! Проклятье! – Резко вскинул лицо. – Да он просто обманул меня! Он всех обманул! Они с женой договорились заранее! Да ты сам посмотри, Гай! Через секретарей ничто не проходило, он один свидетель, говорит теперь: «Я деньги с ним передал!», а жена его: «Я ничего не получила!». И письмо – в легион! К легату! Прямо в руки! Обокрали! – Дёргал головой нервно, глядя по сторонам чёрными глазами, вымещая переживаемые чувства. – Кто теперь докажет? Свидетелей нет, денег этих никто не видел! Да и что моё слово против слова трибуна? Кто мне поверит, что я ничего не брал и не видел даже в глаза этих проклятых денег!

Фарсий молчал, кусая губы, огненные блики высвечивали его смуглое тонкое лицо. Спросил:

– Сколько там было денег, по его словам?

– Двести пятьдесят сестерциев…

Центурион присвистнул, покачал головой, сомневаясь:

– Ого… Да он просто захотел нажиться за твой счёт. Вот же сволочь, а… И ведь трибун, не попрёшь против… Ты всего лишь деканус… Папочка у него из авгуров, ничего ты не докажешь… Нашёл с кого наживаться… Знаю я его, мы уже с ним сталкивались, скользкий тип, выкрутится, и всё по его будет… Что это он за тебя взялся? Да разве с тебя можно нажиться? – усмехнулся. – Выжить хочет… Чтоб выгнали… Или казнили как вора…

Марций вздохнул.

– Он мне три дня дал, чтоб деньги вернул. Легат уже всё знает, взял под контроль… Где я их возьму? – Фарсий отвёл глаза. – Я уже сегодня пытался их найти… В долг мне никто больше пяти сестерциев не даёт, а все мои должники сейчас пустые… Играть с кем-то бесполезно – все без денег… А-а, – протянул с отчаянием он, запуская пальцы в волосы на затылке. – Мне столько за кости должны, и никто, никто не отдаёт… Ни у кого нет! Овидий опять пьяный и опять нищий, что я с него взять могу? Играть сейчас бесполезно…

– Я, даже если всё соскребу, насобираю от силы монет тридцать… – предложил Фарсий.

– Мало, Гай… Мало… Я, если и по всему лагерю пойду – половины не наберу! Может, он думает, что у меня богатые родственники или есть своя земля? – усмехнулся, упёрся лбом в кулак подпёртой о колено руки.

– Ты же с похода вернулся, Марк? Что ж ты в Нуманции не награбил, а? – Фарсий улыбался.

– А ты?

– И я… – усмехнулся в ответ. – Продай что-нибудь…

– Я уже всё, что мог… перед переходом продал… Да и что у меня было-то…

Они замолчали надолго. Костёр светился углями, рдел на лицах. Недалеко переговаривались легионеры, все уже спали. И звёзды светились с неба, не радуя глаз. Марций стиснул зубы, глядя на них, он должен что-то придумать, где-то найти эти двести пятьдесят серебряных монет.

– Меня вышибут из легиона… – процедил он сквозь зубы, поднимаясь на ноги. – Если не приговорят к казни за воровство…

Фарсий смотрел снизу:

– Ты куда?

– Схожу к Лелию… Он запасливый.

Центурион только вопросительно поднял брови, но ничего не сказал.

* * *

Ацилия проснулась утром рано, встала, заправила постель, переоделась в длинную тунику, подвязала полотняный пояс, вышла, собирая распущенные волосы, закинула руки назад, и тут же замерла, опустив их и рассыпав собранные пряди. Господин Марций сидел за столом, сидел полубоком, лишь уперев локоть в столешницу, и смотрел в сторону, в какую-то точку на полу.

Ацилия нахмурилась. Что-то случилось. Она это почувствовала ещё вчера. Усталый вид, небритое лицо, какие-то морщины на лбу, каких раньше не было, толком ни разу за два дня не поел, не помылся, удалось лишь переодеть в чистое с дороги, да и то стоило немалых усилий.

– Господин? – негромко позвала она.

– Что? – Он перевёл глаза.

– Что-то случилось?

Марций долго молчал, словно с мыслями собирался. Ацилия уже подумала, не ответит, но он заговорил хрипло:

– Я хочу продать тебя.

Ацилия опешила. Сказать, что его слова поразили её, это значило не сказать ничего, ей даже показалось, что всё поплыло перед ней и ноги потеряли опору. Она медленно прошла, выдвинула трипод и села, зажав голову запястьями у висков. Молчала.

– Почему? – спросила наконец. – Что я сделала не так? Чем я разочаровала вас? Разве я не выполняю всё, что требуется от меня? За что? Почему вы решили вдруг, я…

– Ты не при чём. Мне нужны деньги! – перебил он её спокойным бесстрастным голосом.

Ацилия судорожно сглотнула, не сводя глаз.

– Мне очень срочно нужны деньги. Много денег. Двести пятьдесят сестерциев. Я должен найти их до завтрашнего вечера, сегодня и завтра… Два дня.

– Но… – Ацилия замотала головой, не веря своим ушам. – А как же… – осеклась, опуская голову, сцепила пальцы в замок.

– Я уже договорился, что продам тебя. Завтра… Только ты сможешь выручить меня… Мне больше нечего продать. Самое ценное у меня – это ты. Я не знаю, что делать…

– Кому? – Она подняла лицо, стараясь поймать его взгляд. – Кому вы собираетесь продать меня?

– Центуриону Лелию… – был ответ.

– Что?!! – Ацилия вскочила на ноги, стискивая кулаки, от этой новости, ошеломившей её, из глаз брызнули слёзы. Ацилия замотала головой, силясь остановить их, но безуспешно, потеряла дар речи, не веря своим ушам.

– Нет!.. – прошептала она. – Вы не посмеете… Вы не сможете… Вы не должны этого делать… – шептала, наконец, сумев сладить с голосом.

– Я просил у него просто взаймы. Ты знаешь, чего мне это стоило? Идти к нему и просить?.. Он ничего не дал мне, только посмеялся, а потом предложил продать тебя… Ему продать за двести пятьдесят серебряных монет…

– Нет… Нет… Не-ет… – Ацилия мотала головой, не веря в его слова.

– Конечно же, ты стоишь гораздо дороже, и мне обошлась в значительно большую сумму… И я не хочу этого делать, но…

– Нет!!! – перебила она его резко, и он замолчал, уставившись на неё. – Вы не посмеете этого сделать… – прошептала еле слышно. – Лучше убейте меня! Убейте сами, чем… чем позволить ему… Никогда! – процедила она сквозь зубы. – Слышите меня? Никогда я не позволю ему… Пока дышу… Пока жива… Боги… О-о… Нет…

– Я уже всё решил. – Марций поднялся на ноги, тряхнул головой, убирая упавшие на лоб пряди волос.

– А я-то думала, что что-то значу для вас… Жила, дура, какими-то мыслями… – Её мокрые глаза светились от слёз. – Верила в ваши слова… – усмехнулась, дрожа губами. – Жениться… Любить… Завести детей…

– Прекрати, Ацилия! – он резко перебил её, ударив кулаком об стол. – Перестань! Хватит!

– А вы меня… ему… – продолжала она. – У меня только от мысли об этом остановится сердце… Он… – Она опять замотала головой в бессильном отчаянии. – Вы просто не знаете, что он чувствует ко мне, он ненавидит меня больше вашего… Он убьёт меня! Больше… Я даже не могу представить, что он сделает со мной…

– Прекрати истерику! Ты всего лишь рабыня, и, как всякая рабыня, стоишь денег… Сейчас мне нужны как раз деньги, и я вынужден доставать их таким способом. У меня нет другого выхода… Иначе мне негде их взять…

– Я знала, я всегда знала, что деньги у вас на первом месте… вы только их и цените. Остальное вам безразлично! И я же столько раз предлагала вам написать письмо в Рим, вы получили бы свои проклятые деньги и оставили бы меня в покое!.. Нет. Вы же грели свою тщеславную душу тем, что имеете наложницу из патрициев, дочь сенатора… Да вы же просто… – Она не успела договорить – его пощёчина заставила её замолчать.

Он не бил её уже очень давно. Ацилия сникла, дрожа всем телом, обняв себя за плечи, опустилась на трипод.

Долго молчала, переживая истерику, вздрагивала от рыданий, глядя в сторону влажными от слёз глазами.

Марций отвернулся от неё, стоял, держа руки на поясе, от бессилия кусал губы. Ацилия заговорила первой:

– Не продавайте меня ему… Прошу вас, господин Марций, пожалуй ста… Я буду делать, что хотите… Всё… Хотите, я на колени встану? – Она поднялась с трипода. – Перед вами, наверное, ни разу в жизни не стояли дочери сенаторов на коленях… Пожалуйста…

– Перестань! – Он резко обернулся к ней, обжигая глазами, но голос его дрожал. – Ты не понимаешь… Если я не найду эти деньги до завтрашнего дня, меня отдадут под трибунал как вора и, возможно, казнят, а если нет, то уж точно вышибут из армии… Куда я пойду? У меня никого нет! У меня нет братьев в Риме! Я один! Понимаешь? И я умею только воевать!

Ацилия медленно села на трипод, снова обняла себя за плечи. Долго молчала, раскачиваясь из стороны в сторону на табурете. Прошептала чуть слышно:

– Не продавайте меня Лелию, прошу вас…

– А что? Что мне делать? – уже взорвался он, кричал ей в лицо, в огромные чёрные глаза. – Ты у нас умная, посоветуй! Скажи, где мне взять эти проклятые деньги?

– Напишите письмо в Рим… Мой брат заплатит вам.

– Это долго!

– Попросите отсрочки…

– У самого легата? – Усмехнулся.

– Займите…

– Представь себе, никто не занимает! – Развёл руками.

– Я не знаю! – закричала она ему в лицо.

Марций усмехнулся:

– Я тоже… не знаю. Уже всё перепробовал… Меня забьют камнями как вора…

Они долго молчали. Ацилия не двигалась, а Марций метался по атриуму палатки туда-сюда. Ацилия прошептала:

– Не продавайте меня Лелию… Пожалуйста… Господин… Умоляю вас…

– Тогда что мне сделать, скажи? Выгнать тебя на улицу, что ли? – Он указал ей рукой на выход. – И заставить заработать эти деньги самой? Если ты так не хочешь к Лелию, скажи, что мне сделать? У тебя есть два дня! Знаешь, скольких тебе придётся пропустить через себя, чтобы набрать эту сумму? Ты не сможешь так – ты не волчица, да и я этого не хочу… Но ты одна можешь спасти меня…

– Вы сошли с ума… – прошептала пересохшими стянутыми губами, глядя во все глаза.

Марций хрипло вздохнул и сел, запуская пальцы в волосы, упёрся локтями в колени, застонал от бессилия и внутренней боли.

– Мы все… все сошли с ума…

Ацилия поднялась, поджимая губы решительно, шепнула:

– Дайте мне нож…

– Возьми на столе… – Даже головы не поднял.

Ацилия нашла нож и ушла на улицу. К обеду она вернулась, прямая и уставшая, бросила на стол нож и мешочек с деньгами под изумлённым взглядом Марция.

– Ровно двести пятьдесят, можете пересчитать… – тяжело прикрыла чёрные глаза, дрожа ресницами, пошла к себе. Марций повернул голову, провожая её взглядом, на деньги глянул мельком.

Ацилия легла на постель, отворачиваясь к стене, обнимая себя.

– Где ты взяла деньги? – раздалось из атриума.

Отвечать не хотелось, но ведь всё равно не отстанет:

– Какая разница? Вы получили их, не всё ли теперь равно?

– Зачем ты брала нож? Может, ты убила кого?

– Никого я не убивала…

– Откуда деньги? – Марций стоял уже, отдёрнув штору, глядел на неё сверху, беззащитную, убитую происходящим. Ацилия оторвала голову от подушки и полуобернулась на вопрос:

– Я продала свои серьги, те, что подарил отец на шестнадцать лет, а нож мне был нужен, чтобы отпороть подшивку, я зашила их в тунику…

– Ты продала драгоценности всего за двести пятьдесят сестерциев? – ужаснулся он.

– Вам нужны были деньги – вот и получите их, и какая разница… – Она не договорила и отвернулась.

Марций ещё что-то сокрушался в атриуме по этому поводу, но Ацилия уже не слушала.

«Дура! Какая же я дура! И я посмела подумать, что люблю тебя?.. Да ты же предал мои чувства… Ты убил меня, разбил мне сердце…

Я ненавижу тебя!

Будь ты проклят!

Я уйду в Рим, уйду к Гаю… Он примет меня… Уйду из этого проклятого места!»

Она заснула и спала до следующего утра, во сне ей виделись почему-то игральные кости, которые падали, падали откуда-то сверху и катились, катились по земле… Проснувшись, она не помнила этого сна, а в уголках её губ после пережитого дня появилась незнакомая сухая твёрдость.

* * *

Весь следующий день он не появлялся, пришёл только под вечер, хмурый и грязный. Ацилия уже давно нагрела воды, надо было только принести от кухонь. Она молча готовила всё, носила воду, отобрала чистую одежду, большое покрывало, чтобы воду вытереть. Марций тоже молчал и глядел исподлобья. Мылся он всегда один, а раньше ему помогал Гай. Ацилия ушла на улицу, проверить выстиранную за день одежду, долго собирала её с натянутых верёвок, смотрела, чтобы не перепутать с чужими.

Когда вернулась с целой кипой вещей, Марций, уже чистый, с мокрыми волосами и в свежей тунике, сидел за столом, где его ждал ужин. Ацилия молча выносила воду, всё убирала. Несколько раз ей показалось, что он хочет что-то сказать, но он молчал. И лишь когда она уже разбирала и складывала чистые вещи, Марций, наконец, заговорил:

– Я постараюсь найти деньги и выкупить у скупщика твои драгоценности.

Ацилия замерла, переведя на его лицо глаза, их взгляды скрестились.

– Зачем?

– Ну… – он чуть растерялся. – Они же дороги для тебя, твой отец подарил их тебе…

Она усмехнулась, выбрала из кипы вещей тунику и стала складывать её.

– Что ж, господин Марций, ничто человеческое вам не чуждо, вы даже умеете быть обязанным, похвально! – снова усмехнулась.

– К чему этот тон? – он обиделся, поджимая губы.

– А к чему вообще говорить об этом? Вы же прекрасно знаете, что денег вы не наберёте, и никто не вернёт вам эти драгоценности за те деньги, за которые они достались. Это же смешно! Зачем вообще говорить об этом? – Она убрала тунику в стопку и взяла другую. – Проблему по поискам этих денег вы переложили на меня, так что, какая разница, где я их взяла? Украла бы я их, заработала бы проституцией или продала эти драгоценности? Вас это вообще не должно волновать. Вы отдали свой долг, а я отдала вам свой… – Она прямо посмотрела ему в глаза. – Вы же вытащили меня с Перевала… – добавила негромко: – почему-то…

Марций смутился и отвернул голову, но Ацилия продолжила:

– Я не хочу всё это вспоминать. Нет их и не надо… Зачем вообще это упоминание о прошлом? У меня не осталось никого, ни отца, ни брата, ни их подарков. Вот и всё!

Марций даже не знал, что ответить на это. Необычный тон для неё, решительный и серьёзный, эта девушка действительно была дочерью сенатора, и тон, и голос у неё были под стать. Особенно сегодня.

– Эти деньги достались подлецу, который обманул всех…

Она перебила:

– Мне всё равно, кому они достались, хоть бы и выбросили вы их на дорогу!

Марций долго рассматривал её лицо, словно хотел ещё что-то сказать, но Ацилия не обращала на него внимания, и он махнул рукой, и вышел на улицу.

* * *

В тот вечер господин Марций и его друг центурион Фарсий допоздна засиделись у первого в гостях, немного выпили, перемалывая какие-то гарнизонные сплетни. Ацилия улеглась спать и, конечно же, не могла заснуть, слушала их, думая о чём-то своём.

Неужели она и в самом деле поверила в то, что влюбилась в него?

Ей показалось. Не зная этого чувства, она просто приняла то, что чувствует, за любовь. Ну разве не глупо?

Но почему сердце болит и душа рвётся куда-то? Да если бы он сам хоть что-то испытывал к ней, разве бы он даже помыслил продать её Лелию? Или выгнать на улицу – зарабатывать проституцией?..

Его можно, конечно, понять, он был в отчаянии. Но кто из нас не был в отчаянии? Кто решал проблемы свои за счёт других?

«Мы в самом деле слишком разные.»

Она вздохнула и поднялась, натягивая тунику через голову. Когда они уже угомонятся? Сколько можно, уже ночь на дворе?

Она долго пила, глотая прохладную воду. Краем уха слушала этих ночных дружков. О, они уже и кости игральные достали. Кости?

Её словно подбросило, словно она вдруг вспомнила что-то. Убрав ковш, она медленно обернулась и подошла к ним, встала рядом, глядя на стол. Сердце стучало частой дробью, как дождь по крыше. Что это с ней? Почему вдруг?

Фарсий захохотал, откидываясь назад, улыбался и без того большим ртом, восхищённо смотрел на Марция.

– Нет, ты только посмотри: пять бросков и все шестёрки! Поразительно! Ну и везучесть! Да ты бы мог такие деньги делать, а ты…

– Те, кто знает, со мной не играют. Надо выбираться в Рим, походить по кабакам, но… – усмехнулся Марций. – Я никогда так раньше не делал!

– А почему? Надо использовать своё везение. Боги не зря наградили тебя им… Эх-х, мне бы так… – Улыбнулся. – Уж я бы точно знал, как это использовать! – Фарсий собрал разбросанные по столешнице кости, выбросил одну с накатом. Двойка! – Ну вот! Твоё везенье не заразное…

Марций усмехнулся, поднял голову, встретившись взглядом с Ацилией.

– Брось ещё раз! – предложил Фарсий.

– Хватит! – отрезал, поднимаясь на ноги. – Хватит на сегодня… Я уже устал… Пора уже…

И тут Ацилия предложила вдруг, сама от себя не ожидая, словно само провидение толкнуло:

– А мне можно… можно с вами сыграть?

Они оба замерли: Фарсий и Марций, смотрели на неё удивлённо.

– Тебе? – нахмурился Марций. – Зачем?

Ацилия пожала плечами, отвечая:

– Просто… Вы же со мной ни разу не играли…

– Я не играю с женщинами и рабами.

– Им нечего вам отдать?

Теперь уже он сам дёрнул подбородком в ответ, а Ацилия продолжила:

– Играете же вы в долг, я буду должна вам. Или вы боитесь, что не выиграете?

Марций усмехнулся под изумлённым взглядом Фарсия.

– Это безумие – играть с тобой. Что ты можешь поставить?

– Да ладно тебе, Марк! – вмешался центурион. – Какая разница? Три раза бросить кости, от тебя не убудет…

– Перестань, Гай, игра есть игра, хочет играть, пусть всё будет по правилам. Пусть предложит свою ставку.

Ацилия растерялась лишь на мгновение, что-то двигало ею в этот момент, какое-то безумие судьбоносного характера.

– Позвольте мне написать письмо в Рим, письмо к брату?

– Х-х-х, – усмехнулся Марций. – Проиграешь! Что отдашь тогда?

– Я смирюсь и больше никогда не попрошу об этом… – Смотрела ему в глаза. – Или предложите свою ставку… Только не продавайте меня Лелию…

Он снова усмехнулся при упоминании о Лелие, переглянулся с Фарсием, ответил:

– Ладно. Мне всё равно. Садись.

Фарсий уступил Ацилии место, убрал всё лишнее со стола, вытряхнул капли вина из кубка – стаканчика для игры не было.

– Ты правила знаешь? – спросил Марций.

– Нет…

Усмехнулся пренебрежительно:

– И ты ещё села играть?

– Объясните…

Он положил перед ней одну из костей. Ацилия сглотнула, приглаживая волосы, убирая выбившиеся пряди за ухо, руки чуть-чуть дрожали.

– Смотри. Шесть граней. Шесть цифр, от одного до шести. Играем просто… Кидаем по три раза, по очереди. У кого в сумме больше, тот и победил. Понятно?

Она согласно качнула головой.

– Наверное, я сильно пьян, раз согласился на это… – Марций сам себе удивлялся.

– Объясни ей, как кости кидать, покажи, – вмешался Фарсий. – Вот кубок…

Марций бросил две кости в кубок, закрыл ладонью, потряс и лёгким движением выбросил кости веером на поверхность стола.

– Попробуй сама. – Протянул ей кубок, собрал кости и вложил в её дрожащие пальцы. – Не бойся… Ещё не поздно остановить это всё…

– Нет! – выпалила громко и тоже попробовала бросить кости. Они покатились и замерли на цифрах «два» и «четыре». Фарсий вздохнул над ухом: у неё не было шансов, до этого, ещё не играя, Марций легко выбросил две шестёрки.

– Легче рукой. Мягче… Чтоб катились дольше… – посоветовал Марций сопернице по игре.

– Ладно. Начали. Я считаю… – Центурион Фарсий принимал это всё за игру, лёгкое развлечение, он-то не знал, как билось сердце в груди Ацилии. – Марций, ты не боишься? Говорят, новичкам везёт! Проиграешь… Первый раз в жизни. – Улыбался, подмигивая.

– Она не новичок, она – дилетант… – ответил сквозь зубы. – Сама захотела…

Первым бросал он. Красиво. Опытно. И руки у него не дрожали. Шестёрки. Обе!

Ацилия, поджимая губы, собрала со стола кости. Фарсий над ухом отметил:

– Двенадцать! – Она бросила в свой черёд. – Двенадцать – шесть!