Текст книги "Нуманция"

Остановился лицом к выходу, когда через время обернулся, рабыня уже стояла, где указал, а на него смотрела, словно и не спала только что, а, может, и не спала, кто её знает, разве её поймёшь?

– Гай, погуляй пока. – Раб ушёл, а Марк подошёл поближе, поворачивая голову к правому плечу. Девчонка замерла, распахивая глаза от немого ожидания неприятностей, смотрела прямо перед собой, стараясь Марция не замечать. – Сними плащ, мне кажется, ты сейчас прямо побежишь куда-то.

Это был приказ, и Ацилия подчинилась, дрожащими пальцами отстегнула застёжку, и плащ упал к ногам. Марк оглядел её с ног до головы, она была в розовом столе, что он ей подарил. Волосы растрёпаны, без платка, щёки бледные, румянец только-только обозначился на скулах. Знает, что виновата, вот и боится… Марк усмехнулся, медленно обошёл вокруг рабыни, глядел ей в лицо, качая подбородком, смотрел сверху, и ей казалось каждую секунду, что сейчас заговорит, но он молчал. И это молчание было страшнее крика. Замер, опустил глаза вниз, захватил пальцами край разорванной туники и оттянул в сторону, открывая одну ногу от бедра и ниже, усмехнулся громко. Ацилия вспылила, повернула лицо к нему, сверкая глазами, вырвала одежду из его пальцев, шепнула зло:

– Что вам надо?

– Мне?.. – Он отстранился от удивления. – Это мне, оказывается, что-то надо?

Ацилия смутилась, зажимая подол туники в кулаке, чтобы закрыть ноги, отвела глаза:

– Ну хорошо, да… Я виновата… Я ушла…

– Сбежала! – перебил он резко, и Ацилия вздрогнула глазами, перевела взгляд ему на лицо.

– Да. Сбежала. А что вы хотели от меня? Я же говорила вам когда-то, что не смирюсь с вами, что буду бороться… Я хочу домой, а вы…

– Выходит, это я ещё и виноват?! – крикнул ей в лицо. – Виноват в том, что ты сбежала? Так?

Ацилия пожала плечами:

– Как хотите, так и понимайте. Мне всё равно.

– Зато мне не всё равно! – он опять закричал ей в лицо.

– Не кричите… – Она казалась спокойной, но губы её дрожали.

– Что?! – Марций наклонился к ней, к самому лицу, будто не расслышал.

– Не надо кричать, я и так вас хорошо слышу.

Он взял её ладонью за лицо, впиваясь пальцами в щёки, заговорил, глядя в глаза:

– Под Лелием ты что-то молчала, голоса не дано? Кричать не умеешь? А что так? Нравится?.. Я не слышал твоего сопротивления… Обычно женщины кричат в подобных случаях, а я – кричу сейчас, от злости… А ты не умеешь! Может, тебе нравится, когда тебя насилуют, а?

Ацилия дёрнула головой, освобождаясь от него, зашептала через боль в щеках:

– Нет!.. Мне не нравится… Я не больная…

– Вот как? – Усмехнулся.

– Поэтому я и ушла от вас, вы тоже насильник, как и Лелий… Вы наслаждаетесь болью других…

– Неправда! – перебил он её.

– …и я сопротивлялась! Вот, сами смотрите! – Она протянула руки, и на локтях, на предплечьях Марк увидел тёмные пятна синяков от пальцев Домна.

Марк усмехнулся:

– Я предупреждал тебя…

– Отпустите меня домой.

– Нет!

– Позвольте мне написать письмо в Рим.

– Нет!

– Почему? – Её лицо исказила мука.

– Тебе плевать на мои слова, а мне – на твои… И зря, зря ты думаешь, что я просто пугаю тебя.

– Что вы хотите этим сказать? – удивилась Ацилия, вскинув тёмные брови.

– Я обещал тебе, что при втором побеге отдам своим легионерам…

– Вы не посмеете, вы не сделаете этого…

– Почему? – Ацилия ничего не ответила, только несколько раз моргнула растерянно. – Потому что ты – патрицианка? Потому что дочь сенатора, да? Поэтому?.. Ты думаешь, к тебе должно быть другое отношение?.. – усмехнулся пренебрежительно, откинув голову назад. – Ты такая же женщина, как и все другие, ничем ты не отличаешься. Я уже сравнил – ничего особенного…

– Вы… Вы… – зашептала Ацилия, делая шаг назад. – Как вы можете? – Закачала головой, словно приступ боли претерпевала.

– Другие тебе то же самое скажут. Вот увидишь.

Он решительно шагнул к выходу, крикнул:

– Фаусимус?

Вернулся, твёрдо поджав губы. Зашёл легионер, Ацилия только медленно взглянула на него и снова перевела глаза на Марция.

– Фаусимус? – Легионер вскинулся на своё имя. – Давно у тебя была женщина?

– В смысле, господин Марций? – Перевёл удивлённые глаза, вскинул брови, раскрывая рот от изумления, а Ацилия отшатнулась в страхе: неужели он в самом деле сделает это? Неужели он способен?.. Боги святые…

– Женщина? Самая настоящая женщина из плоти и крови? Давно ты в последний раз спал с женщиной? – Он напирал на растерянного легионера.

– Ну… – замялся, глянул Ацилии в лицо.

– А хочешь? Хочешь прямо сейчас?

– Ну… Я не знаю… Смотря какая женщина…

– А тебе не всё равно? – Марций усмехнулся, а легионер удивлённо промолчал, наверное, ему ещё ни разу не предлагали подобного, и он думал, что его разыгрывают, чтобы потом посмеяться. Ацилия заворожено смотрела в лицо Марция, будто всё, что происходит, и не касается её, а он, как одержимый, словно играл роль, не оглядываясь, не думая, жестоко. Вскинул руку.

– Вот, эта вот женщина! – Ацилия отшатнулась, когда оба мужских лица повернулись к ней. – Нравится? Смотри внимательнее, Фаусимус… Смотри на неё… Нравится?

– Ну… – Легионер – мальчишка, не старше самой Ацилии! – пожал плечами, улыбнулся неловко. – Это же ваша рабыня, все у нас это знают…

– А я разрешаю тебе. Хочешь мою рабыню?.. Хочешь? Я разрешаю… Прямо сейчас… Бери! – Он быстро подошёл к Ацилии, встал за спиной, взяв сзади за подбородок, приподнял её голову. – Что, не нравится? Смотри, какая… – Поймал за тунику у горла и рванул вниз до самых локтей, открывая плечи, грудь. Ацилия вскрикнула от неожиданности, быстро закрылась руками, наклонилась вперёд, стараясь сжаться. От резких движений туника колыхнулась вокруг ног, открывая их. А Марций так и стоял за спиной, глядел на белые вздрагивающие лопатки, желобок позвоночника. Последний раз он вот так вот видел эту белую спину у Овидия, тогда ему было её жалко… Ему было жалко эту девчонку…

Он вскинул голову:

– Ну что, Фаусимус?

– Я даже не знаю, господин Марций…

– Ну что ты за растяпа! Ничего, я найду другого… Иди отсюда!

Пошёл к выходу, а Марций проводил его глазами поверх плеча рабыни, так и стоял у неё за спиной, проговорил негромко:

– Теперь ты понимаешь, что я не собираюсь с тобой шутить?

Ацилия вздрогнула, ничего не ответила, быстро отошла в сторону, отвернулась, наклонив голову, впопыхах стала натягивать вверх на плечи рукава разорванной одежды. Снизу порвано, сверху порвано, что им всем от неё надо?

– Ещё ни один человек не обращался со мной так жестоко, как вы… – негромко заговорила она, по-прежнему стоя к Марцию спиной.

– Конечно, ты привыкла, что вокруг тебя рабы и слуги, любящие папочка и брат, все смотрят на тебя, все любуются…

– Даже Овидий не так жесток, как вы… От него я по крайней мере смогла отбиться, мне хватило моих сил, вы же… от вас же… – Передёрнула плечами. – Вы же получили своё подлым шантажом, положив на другую чашу весов то, что вы делаете сейчас… Это мерзко! Мерзко и подло… – Марций слушал её не перебивая, только брови его от удивления с каждым её словом поднимались всё выше. – Даже Лелий… У него свои причуды, действует он, конечно… Но его можно понять, он просто хочет получить то, что хочет, и способы его не интересуют… Я не думаю, что он когда-нибудь будет шантажировать меня, как вы… Мерзко и грязно! Получит своё и успокоится…

– Хорошо! – Марций перебил её. – Я понял тебя!.. Ты жалеешь, что я отбил тебя, что вмешался… Я могу тебя продать ему…

– Нет! – резко перебила его Ацилия, обернувшись к нему, стояла, обняв себя за плечи, удерживая рваную одежду. – Вы неправильно поняли меня! Не надо делать мне всё назло! Нарочно! Ну что вы за человек, о, Юпитер… Я говорю не о Лелие, я говорю о вас! О вас! Откуда столько жестокости по отношению ко мне, именно ко мне? Что я вам сделала?.. Да, сбежала, и буду сбегать и ещё, и ещё… Потому что я не хочу быть ничьей рабыней, я хочу быть свободной, а даром вы меня не отпускаете и даже продать родным не хотите…

– И не отпущу. – Он кивнул головой согласно. – И не продам. – Смотрел ей в лицо, она впервые так много говорила при нём, и так грамотно, так прочувствованно. – Я думал, что у нас всё наладилось, я не бил тебя, не насиловал, вернул тебе твои побрякушки, ты нигде не работала…

– Ну это же не жизнь! – закричала Ацилия. – Не в этом заключается нормальная жизнь…

– А в чём? В чём для тебя заключается нормальная жизнь? В слугах, в рабах? В деньгах? В положении?..

– В любви! – перебила она его вспыльчиво, и Марций повёл бровью. – Дома меня любили, обо мне заботились, меня жалели… А вам незнакомы эти чувства! Вы не знаете ни любви, ни жалости… Забота для вас – пустой звук… Да разве то, что вы делаете, то унижение, которому вы меня подвергаете, эти запугивания – это нормальная жизнь? Да любой человек сойдёт от этого с ума! Чего ж вы от меня хотите?

– А ты, оказывается, тоже кричать умеешь… – Он улыбался, и это его спокойствие, его непробиваемость, потерянные слова и эмоции разозлили Ацилию.

– Да пошли вы в Тартар, честное слово! Редкая, удивительная непробиваемость, словно от природы вам чего-то не хватает, о, Юпитер… Любой нормальный человек понял бы, о чём я говорю, но не вы… Я даже не знаю, в силу каких причин это у вас… Внешне – вроде бы нормальный человек, а по сути… Гнилое яблоко! – Она отвернулась от него.

– Вот, значит, как? – Голос его дрожал, как у человека, чьё терпение находилось на грани, и Ацилия отвернулась ещё больше, принимая его слова в спину. – Я, значит, ненормальный, больной человек. Прекрасно!.. Вы, все, проклятые патриции, обнаглевшие аристократы, относитесь так к простым людям… Обложили себя рабами, охраной, зарвались, окружены богатыми друзьями, влиятельными родственниками, положение у вас, связи… На других, что ниже вас – плевать! Вы даже женитесь, замуж выходите, подбирая людей из своего круга! А всё остальное – постольку-поскольку! Главное, чтобы богатства ваши не иссякали, чтобы по-прежнему текли в ваши руки, даже если ради этого другие люди будут головы класть, гибнуть и убивать других, принося вам золото, земли, рабов на рынки… Да что там люди? – Он усмехнулся, медленно подступая к ней, говорил всё громче. – Вы тех, кто ниже вас, даже за людей не считаете… Видел я однажды, сколько клиентов толпятся в приёмных, в домах патрициев в Риме, целуют руки, просят, унижаются… И ты мне ещё будешь говорить о тех унижениях, каким я тебя подвергаю?.. – опять усмехнулся. – Да катись ты сама в Тартар! – Он замолчал, качая головой, кривя губы в горькой насмешке.

Ацилия стояла как раз у стола, где Гай ещё вечером разложил ужин, меж тарелок блеснуло лезвие ножа. Она схватила его и, опустив руку вниз, спрятала в складочках разорванной туники. И вовремя – Марций схватил её за плечи и развернул к себе рывком, быстро заговорил в лицо:

– Жалости тебе, говоришь, захотелось? Понимания? Любви? Х-х! – хмыкнул ей в лицо. – Ты забылась, девочка, ты не у папочки на вилле отдыхаешь, ты – рабыня! Моя рабыня! И не просто рабыня, а наложница! Чтобы мне денег на проституток не тратить! Слышишь? Слышишь, о чём говорю? – Встряхнул с силой, так, что у Ацилии аж голова мотнулась, но взгляд от его глаз она не отвела.

– Мне больно… – прошептала. – У меня все руки болят…

– А мне плевать! У меня тоже всё болит, из-за тебя, кстати… – Он снова встряхнул её, впиваясь пальцами в плечи. Ацилия смотрела ему в глаза, опустив руки вниз, пряча нож, а так могла бы попытаться выкрутиться.

– Отпустите меня… – выдохнула, скривив губы от боли.

– А не хочу!

Она с силой толкнулась вбок, вырываясь, ударила локтем по раненому боку его, и Марций разжал руки, бледнея от внезапной боли, согнулся пополам и набок, прижимая руку к груди. Ну всё, ты выпросила! Решительно пошёл за ней. Ацилия же убежала к себе, спрятала нож под подушку, сама вжалась в угол, спиной к полотняной стене палатки, подтянула ноги, собирая на них полы разорванной туники. И не удивилась, когда Марций появился, рывком отдёрнув штору. Ацилия вскинула лицо.

– Не трогайте меня…

– Да? – Он деланно удивился. – А я хочу трогать тебя!

Ацилия отпрянула насколько смогла, но он сумел поймать за лодыжку – она была уже без сандалий, и когда успела их снять? Наверное, на самом деле не спала, когда был здесь Цест, подслушивала, а заодно тихонько сидела, распутывала ремни, поэтому и был у неё незаспанный вид. Всё ты делаешь исподтишка.

Дёрнул на себя за ногу, туника задралась, открывая колени, бёдра, девчонка недовольно засопела, пытаясь выкрутиться. Марций подмял её под себя, сразу же чувствуя через свою тунику её горячее тело, так близко, никаких преград. Но девчонка, в обычной своей манере, затеяла свою проклятую возню, вцепилась в волосы, как кошка. Марций, скривившись, оторвал её руки от себя, но она вырвала одну, хватила ногтями по щеке, сопела, извиваясь под ним. Марций сумел поймать её запястья, зажал в кулаке над головой, глянул вниз по телу.

Через разорванную тунику видел горячую ложбинку, вздымающуюся от шумного дыхания. Ухмыльнулся, глянул в лицо, зашептал, улыбаясь в глаза:

– Значит, гнилое яблоко? Да?

– Хуже! – крикнула сквозь зубы, не сломилась, пыталась освободить руки.

– Ну это твоё дело… Я не настаиваю…

Чуть отстранился, второй рукой провёл по груди через ткань, по животу и вниз, по бедру до колена. Девчонка дёрнулась, хрипло выдохнув от возмущения, сжала ноги в последней попытке, ещё сильнее вступила в борьбу за свободу рук. Ладонь Марция втолкнулась между её колен и, сламывая сопротивление, рывками потянулась вверх.

И где у неё берутся силы? Из какого места она черпает их? Рванулась вверх так неожиданно, что Марций отпустил руки её, и девчонка опёрлась на локти и ещё раз дёрнулась вверх, практически выскальзывая из-под него. Добралась до подушки. Марций нагнал её одним мощным рывком, подтянулся на руках, снова подминая рабыню под себя; каким образом в последний момент он заметил блеск ножа – он, и сам не понял. Увернулся в миг, краем глаза замечая опасный удар по горлу. Перехватил руку за запястье, второй ладонью ударил по лицу, но девчонка даже после этого не сломилась, продолжала борьбу за нож, и этим злила неимоверно.

Марций справился с ней, перехватил нож лезвием вниз, замахнулся, занося его высоко. Как же она разозлила его! Всё время… Всё время она исподтишка!.. По-подлому… И ещё ему будет что-то говорить?

Наверное, он и ударил бы её на эмоциях, потом жалел бы, что не удержался, но на этот раз её подлый удар, когда он не ожидал его, да ещё в горло… Он был зол на неё, как никогда… Ах так! Ты так хочешь?..

Медлил, и рука с ножом подрагивала, а девчонка, хоть и руки свободными были, замерла, заговорила в лицо, с вызовом:

– Ну давайте! Раз – и всё!.. Никаких проблем ни со мной, ни с… – Дёрнула подбородком. – Меня убьёте и ребёнка своего заодно!.. Ну? Никто больше мешать не будет… Да и пошли вы! Всё равно жизни нет и не будет… – замолкла, отворачивая голову, закрыла глаза, и губы дрожали, да она плачет! Проклятье!

Марций долго молчал, словно слова её долго доходили до сознания, потом спросил, нахмуриваясь:

– Что?

Она ничего не ответила, даже не шелохнулась, глаз не открыла. Плакала. Марций отбросил этот проклятый нож, сел в стороне на подогнутую ногу. Молчал. Хмурился. На неё не глядел, смотрел в сторону, машинально стирал со щеки выступившую кровь от царапин. Ацилия открыла глаза, пятясь спиной, на локтях отползла к стене, прижалась к ней, подтягивая ноги, натягивая на колени рваную одежду. Тело дрожало от рыданий, пальцы не слушались. И голос был нетвёрдым:

– Что вы сделаете теперь? Чтобы никто не мешал вам? Уберёте меня или – его?.. Меня продадите сутенёрам или заставите убить своего ребёнка?..

Он перевёл на неё глаза:

– Кто тебе наговорил весь этот бред?

– А разве не так? – Он смотрел ей в лицо, Ацилия стирала слёзы со щёк ребром ладони. – Зачем военным дети? Им не нужны ни жёны, ни дети, я же знаю…

– Ничего ты не знаешь! Что за ерунда? Десятки солдат женятся, создают семьи и воспитывают детей.

Она промолчала, отворачиваясь. Марций спросил:

– Ты в самом деле беременна? – Она утвердительно качнула головой. – А задержка сколько?..

Ацилия вздрогнула бровями: мужчины тоже об этом знают? Смутилась, но прошептала:

– Скоро два месяца…

– Это точно мой ребёнок?

Она дёрнулась всем телом в справедливом возмущении, на губах застыла насмешка, как от горькой обиды:

– А вы сомневаетесь? Вы же сами знаете, что были первым и единственным…

Он пожал плечами, думал некоторое время. Но Ацилия спросила сама:

– Что вы сделаете? От кого избавитесь – от меня или от него?

– Ни от кого я не собираюсь избавляться!

– В смысле? Это как? – Она аж подалась навстречу, аж губы от удивления разомкнулись. – Вы хотите, чтобы он родился?

– Конечно!

– Вы с ума сошли! Я столько пережила за одну только эту ночь… Он не родится здоровым…

– Зато ко всему привычным, – он усмехнулся.

– Вы, действительно… сошли с ума… – Она качала головой, не веря ему. – Я поэтому сбежала – я не знала, как воспримите вы, и сейчас, по-моему, не до конца понимаете… Вы – военный! Какие вам дети?.. Отпустите меня, разрешите написать в Рим, мой брат заберёт меня, он заплатит вам, окупит все растраты.

– И что? – Он дёрнул небритым подбородком, усмехаясь. – Ты вернёшься к своему жениху? Выйдешь за него замуж? Выйдешь замуж за всадника с ребёнком в животе от декануса?

Ацилия выдохнула:

– Навряд ли я вообще смогу выйти замуж хоть за кого-то после всего…

– Я сам хочу воспитывать своего сына, – он говорил уверенно, и голос его не дрожал.

– А если это будет девочка?

– Значит, дочь.

Ацилия выдохнула с насмешкой и откинулась назад, в неверии качая головой:

– Зачем?.. Зачем вам это?

Он некоторое время молчал, глядел в сторону, потом перевёл глаза ей на лицо:

– Мне надоело мотаться по всей стране, у меня нет ни дома, ни родных, я ни к чему не привязан, у меня нет никого! Мне жить не для кого… Я как корабль без паруса, – куда течение забросит!.. А я устал так! Я не хочу жить только для Рима и для его интересов… Я хочу, чтобы у меня кто-то был…

– Можно подумать, за всё это время у вас не было женщин, и ни одна из них не была беременной… – Ацилия усмехнулась, и эта насмешка обидела его.

– Волчицы не рожают детей! – Он резко поднялся на ноги, глянул сверху. – Ты первая у меня такая! Никогда ещё у меня не было таких женщин…

– Каких? Патрицианок? – Ацилия опять усмехнулась.

Но он словно и не заметил её вопросов, говорил своё:

– Никогда я ещё не жил с женщиной, и не было и нет у меня детей… Я хочу воспитывать своих детей сам! Я жил без отца и не хочу, чтобы с ним было то же самое…

– Как вы себе это представляете? – перебила Ацилия с вызовом.

– Скоро мы вернёмся в город, мою когорту отправят в пограничную крепость, вероятно, так и будет, в гарнизоне мне как семейному выделят жилище, отдельный дом… или комнату…

Ацилия перебила его холодным смехом, откинувшись назад. Потом заговорила с нервной дрожью:

– Вы хотите сказать, что… Что я буду у вас на месте… то есть, ну… как бы, жена? Рожать и кормить вам детей?..

Марций пожал плечами:

– Выходит, так…

– Ну уж нет! Быть рабыней, наложницей, – как вы там сказали? – чтобы деньги на проститутках экономить?.. И как бы – жена?

– Я дам тебе свободу и женюсь!

– Во как! А вы меня спросили? – Она дёрнулась к нему навстречу, глядела снизу, подняв подбородок. – Я не хочу быть вашей женой! Не хочу быть матерью вашим детям! И жить с вами я не хочу! – Вскинула тёмные брови вопросительно. Но Марций молчал, и она сама продолжила, пожимая плечами: – И что это?.. «Женюсь!» Чтобы жениться, надо испытывать хоть какие-то чувства…

И тут он перебил её:

– А к своему жениху ты какие чувства испытываешь? Любовь безразмерную?

Она спокойно приняла его иронию:

– Мне его выбирал мой отец.

– Его больше нет…

– И вам его не заменить, не вам выбирать мне жениха, у меня есть брат… Он сам это сделает.

– Не сделает, потому что не узнает. Для него тебя больше нет, ни отца твоего, ни брата, ни тебя!..

Ацилия помолчала, глядя ему в лицо прищуренными глазами.

– Только не удивляйтесь, если я попробую сбежать в третий раз.

– А я с тобой уже ничему не удивляюсь.

– Хм! – она хмыкнула и отвернулась, поправила на коленях разорванную тунику, потом поправила волосы, убирая пряди со лба.

Марций следил за её руками.

«Наша встреча была судьбоносной, вспомни сама… Нуманция… А у Овидия?.. И я у тебя первый и единственный, сама сказала… Это судьба… Ты – моя, и будешь моей, вот увидишь…»

– Поешь и ложись спать. – Она только глянула искоса. Марций спросил вдруг, – Почему ты раньше не сказала? Разве я бы так мучил тебя, если бы знал?..

Она выставила ладонь, перебивая его:

– Оставьте меня, пожалуйста… Я хочу побыть одна.

И сама удивилась, потому что он развернулся и послушно ушёл. Ацилия устало прикрыла глаза. Наконец-то…

* * *

Весь следующий день Ацилия не выходила из своего угла, проспала почти до обеда, пока Марция не было дома, приняла ванну и снова скрылась у себя. Не выходила ни есть, ни пить. Гай несколько раз заглядывал к ней, но она лежала лицом к стене и даже не шелохнулась, а может, и не видела его.

Марций тоже весь этот день ничем не занимался, проверил состояние оружия, навестил дружка-центуриона, отсыпался, морально залечивая свои раны; настроение тоже было хорошим: ходил по палатке, что-то насвистывал, даже напевал.

Ацилия стискивала зубы, слушая его.

«Радуешься… Радуешься, паразит…»

Нет, она чего угодно ждала от него, но никак не подобной реакции. Он откровенно радовался. Конечно, ведь, по его словам, в его жизни появилось какое-то будущее, связанное с Ацилией и с ещё не родившимся ребёнком. Он хочет семьи, жены и детей, вполне человеческое желание. Но ведь сама Ацилия никак не хотела вписываться в эти его желания, она не хотела быть его женой, не хотела быть матерью его детям при всём том потребительском отношении к ней. Он же только пользуется ею. Она для него – временное увлечение. Даже до рождения этого ребёнка ещё более полугода, он сумеет передумать не один раз и возненавидит её, и этого ребёнка в её животе.

А потом, когда он родится, начнутся будни, – как там когда-то говорил его гость ночной? – начнутся пелёнки, сопли, слёзы… И она выслушает целую гору упрёков оттого, что женился на рабыне и до этого ребёнка.

Чтобы всё это принять как должное, надо любить женщину, хотеть от неё детей, а он никого не любит, а ребёнка хочет, заботясь о себе, о своей пристани…

Нельзя! Нельзя! Ох, так нельзя!..

Ацилия стиснула виски кулаками, задавливая в груди стон-выдох.

Это ошибка! Ошибка…

Но и травить своего ребёнка она тоже не хотела.

Любая бы женщина, будучи рабыней, радовалась бы подобному предложению – жениться, родить ребёнка, но Ацилия понимала, что это ошибка. Но и поменять что-то она была не в силах. Сейчас она полностью в его власти, и этот ребёнок ещё больше увеличил эту власть над ней. Куда она теперь с животом? Кому она нужна? Даже если в Рим приедет – только позор для всего рода…

Куда ни кинь – безысходность! Что же делать? Что ей делать теперь?..

Как же ей с ним жить? Он жестокий, подлый, бьёт по самому больному, он же ненавидит всех патрициев, эта плебейская ненависть прожигает его насквозь. Способен ли он на любовь? На заботу?

Ацилия вздохнула.

Всего однажды он был с ней нежен, но и тогда делал всё силой, она просто сдалась. Хотя не могла отрицать, что ей понравилось… Это был последний раз, когда они были вместе… Но вчера…

Она зажмурилась, словно претерпевала боль. Вчера он чуть снова не изнасиловал её, хуже – он чуть не убил её ножом. Дрожь пробежала по всему телу. И с ним жить? Считать его мужем? Растить детей такого отца?

Да он же непредсказуем как осенний день!

Он то подарки вдруг делает, то бьёт по губам, набрасывается, как дикий, то вдруг бывает аккуратен и нежен… Если бы он был таким всегда, если бы он был постоянным, надёжным… Но нет! С ним же как на вулкане… Всё время жди чего-нибудь.

Ацилия повернулась на спину и села на своей постели, расстеленной прямо на полу в углу.

Но выбора у неё нет. Она не будет убивать своего ребёнка и станет жить с ним. Пока. А будущее покажет, может быть, она решится на третий побег.

Ацилия достала из-под подушки свою флейту, приложила к губам, взяла три аккорда, самых любимых, самых грустных. Часто играла их, переводя один в другой и обратно. Отец всё время удивлялся – почему такая грусть? Зачем печалиться? А она как чувствовала тогда, что печали ей придётся хлебнуть с лихвой.

Словно на звуки, появился Гай:

– Господин зовёт.

Убрала флейту и вышла, запахивая руками на груди разорванную столу. Ноги ещё, но у неё всего две руки, а не четыре.

Он сидел за столом, ужинал или только собирался, глядел сбоку. Ацилия остановилась недалеко от него, чуть вздёрнула подбородок. Волосы, вымытые с утра, распущенные лежали на плечах, спине.

– Я хочу, чтобы ты поела со мной.

– Я не хочу есть. – Голос её был ровным.

– Да? – Марций изогнул одну бровь. – Тебя уже кто-нибудь покормил?.. Кто и когда?

Ацилия молчала на эти вопросы, соглашаясь, качнула головой, прошла к столу, села напротив, разомкнула сухие губы:

– Хорошо, если вы так хотите…

Марций перевёл взгляд ей на лицо, в глаза, спросил:

– Может, ты хочешь заморить себя голодом?

– Ничего я не хочу! – нетерпеливо воскликнула в ответ и положила ладони на столешницу. Помолчала, разглядывая свои руки, подняла глаза. Смотрит на неё в упор. Что тебе надо?.. Спросила сама: – Раньше вы просили прислуживать вам за столом, а сейчас – садите наравне, что так? Что-то изменилось?

Марций промолчал, налил себе в кубок разбавленного вина, отпил несколько глотков, потом только ответил:

– Конечно, изменилось…

– И что? – перебила она, чуть наклонившись вперёд.

Марций улыбнулся вдруг совсем беззлобно, и Ацилия ещё более увидела ямочку на его подбородке.

– Ешь. Ты целый день ничего не ела, на чём ты живёшь?

Некоторое время она смотрела в сторону, в нерешительности покусывая нижнюю губу, спросила, переводя глаза:

– Вы приказываете?

Пожал плечами, отвечая:

– Нет. Я не заставляю.

Марций принялся за еду. Неторопливо ел солдатскую похлёбку из миски, чистил яйца, съел кусок жареной рыбы и ничуть не чувствовал себя стеснённым. Ацилия следила за ним исподлобья. Она не ела с позавчерашнего дня и не сумела преодолеть голод, как ни старалась. Но поела совсем немного, зная, что будет тошнить на голодный желудок, но нисколько не жеманилась, поела того, чего хотела, чем вызвала улыбку у декануса.

– Редко встретишь женщину, которая в присутствии мужчины ест то, что хочет и в тех количествах, каких хочет.

– У меня нет желания вам понравиться, – отрезала она. – Какой в этом смысл?

Он приподнял брови, согласно кивнул головой:

– Разумно.

Ацилия выбрала себе яблоко, глянула в упор:

– Я могу взять нож?

Марций качнул головой. Ацилия отрезала себе половину яблока и аккуратно вырезала сердцевину, долго смотрела на лезвие ножа. Спросила:

– Вы правда смогли бы убить меня вчера? – Подняла глаза на Марция и убрала нож на стол.

– А ты – меня?

Она помедлила с ответом:

– Я защищалась. И защищалась не от человека, а от животного, вы бы сами на себя вчера поглядели… Да! Я бы убила вас!

– А я бы – тебя!

Ацилия отвернулась, поджимая губы, шепнула:

– Мы взаимно ненавидим друг друга…

– Нет, – перебил он её. – Я совершенно не чувствую к тебе никакой ненависти, я тоже просто защищался, меня вывел из себя твой подлый удар, я его совсем не ожидал…

Ацилия хмыкнула, откусила кусочек яблока, откинулась назад, глядя на хозяина со стороны. Спросила вдруг:

– Вы действительно хотите сделать всё так, как собрались? Вы честно хотите этого ребёнка? И желаете свою жизнь связать со мной? Вы в самом деле этого хотите… Чтобы я была вашей женой? Правда?

– А почему бы и нет? – Он вздёрнул подбородок. – Да, я этого хочу!

Ацилия усмехнулась:

– Вы сумасшедший! Вы же знаете, что я ненавижу вас. Я никогда не прошу вам всё, что вы сделали со мной… И у меня такое ощущение, что даже это всё вы делаете мне назло…

– Нисколько!

– Тогда вы эгоист! Вы желаете устроить свою жизнь, обзавестись семьёй за мой счёт, меня не спросив, а я не хочу! Не хочу! Вы хотите заставить меня, потому что я – ваша рабыня… Интересно, – она усмехнулась, – вы сначала дадите мне свободу, а потом женитесь, или наоборот, станете по закону мужем рабыни, наплодив рабов и ублюдков?.. Если первое, то я, как свободный человек, могу не согласиться на брак с вами. Об этом вы подумали?

Он помолчал какое-то время.

– Ты сильно умная для женщины.

– Меня учил отец.

– Твой отец умный человек, если заботился о дочери.

Ацилия согласно качнула головой. Марций рассматривал её, внутренне восхищаясь ею. Красивая, сильная, решительная. Чёрные с медью волосы на плечах, разорванная на груди одежда, он скользил глазами вниз, вслед за разрывом, в горячую ложбинку… Она кому хочешь голову вскружит, можно понять Лелия, а если ещё знать, что в этой голове есть мозги, а не только красивые глаза… Ты будешь, будешь моей женой, вот увидишь!

– Я что-нибудь придумаю. Женюсь на тебе после того, как родится ребёнок, ты привяжешься к нему, а потом получишь свободу и сама никуда не уйдёшь.

Ацилия усмехнулась:

– Хитро! И вы ещё обвиняете меня в подлости?

– Никакая это не подлость! Я просто хочу удержать тебя.

– Зачем? Влюбились? – Она улыбалась с пренебрежением и с вызовом.

Марций немного помолчал, потом ответил:

– В Риме почти все браки совершают без любви, и рождаются дети, тем не менее… А может, и правда из всех женщин, кого я знаю, я бы только тебя хотел видеть своей женой…

Ацилия расхохоталась ему в лицо, даже не удосужилась отвернуться:

– Вот это да! Ничего себе новость! С той ли ноги вы встали? А может, Лелий вчера повредил вам голову? – Она перестала смеяться, успокоилась и стёрла с губ следы смеха. – Сумасшествие! То вы заявляете мне, что я у вас наложница, чтобы деньги на волчицах экономить, то вдруг «подстилка центуриона», то желаете вдруг Лелию продать на душевном порыве, ну извините… Первый раз слышу, чтобы невест выбирали таким образом… Сначала девушку насилуют, бьют, чуть не убивают ножом, а потом говорят: «Дорогая! Это любовь! Я женюсь на тебе!..» Да вы сумасшедший… Послушайте сами себя! Это бред!

Марций молчал, потом ответил:

– Просто знакомых женщин у меня было мало…

Ацилия с улыбкой кивала головой, издеваясь над ним всем своим видом:

– И, пожалуй, все они были проститутками, если я оказалась лучше их.

– Не все…

– Вы умеете делать комплименты. – Отвернулась, чувствуя, как пальцы впиваются в яблоко. Помолчала. – Знаете, а может, просто позвать врача, вытравить этого ребёнка и никаких проблем ни у вас, ни у кого другого?