Текст книги "Нуманция"

Она устало прикрыла глаза, ей выпали «пять» и «один».

Наверное, что-то всё-таки случилось, может, и правда, Марций был пьян. Во второй раз удача изменила ему – он выбросил две двойки; от изумления голос Фарсия дрогнул:

– Шестнадцать! – Ацилия бросила тоже. – Шестнадцать – шестнадцать!

На этот раз ей выпали «шесть» и «четыре».

Теперь всё решал последний бросок. Марций собрал кости и долго тряс их с сосредоточенным видом.

– Держись, Марк! Проиграешь… – Фарсий улыбался, глядя сверху.

– Не каркай!

Ацилия сидела тихо, стиснув пальцы в кулаки. Святой Юпитер, помоги…

Марций сбросил кости в последний раз. Они прокатились по столешнице и замерли. Шестёрка. Вторая кость катилась дольше и остановилась на единице. Ацилия выдохнула.

– Двадцать три! – подытожил Фарсий. – Теперь твоя очередь! – Глянул на Ацилию.

Она протянула руку, собирая кости, глядела словно со стороны, выбрасывала их и смотрела невидящими глазами. И ей казалось, что катятся они очень-очень медленно, как во сне. Одна остановилась быстро, как и у Марция. Пятёрка! Вторая катилась дольше, мелькая единицей, но в последний момент замерла, показывая всем пять ярких точек. Пятёрка! Вторая пятёрка!

– Двадцать шесть! – сложил в уме Фарсий, удивлённо глянул на Марция. – Двадцать шесть, Марк! Она выиграла у тебя на три очка! Три очка! – Глянул на молчащую Ацилию. – Я же говорил, новичкам везёт…

– Лучше бы молчал. – Марций поднялся из-за стола.

– Ты проиграл… – прошептал Фарсий. – В первый раз на моих глазах, Овидий этого не видит… он бы рвал на себе волосы. – Глянул в лицо Ацилии. – Поздравляю с победой. Этой победой можно гордиться… Марция выиграть невозможно… Наши все обалдеют, если узнают. Не может быть! – Он до сих пор не верил, собрал кости в кубок. – Брось! Брось, пожалуйста! Ну, Марк… – попросил.

Марций выбросил кости на стол. Шестёрки! Бросил второй раз! Опять шестёрки! И ещё – два раза подряд!

Ацилия так и сидела за столом, заворожено глядя на кости, катящиеся перед ней по поверхности стола, глядела зачарованно. Потом медленно поднялась из-за стола, пошла к себе. Долго лежала, глядя перед собой, ничего не понимая, и уже не слышала никого из атриума палатки.

* * *

На следующий день она написала письмо, а Марций заклеил его, приложил печать легиона и отдал вестовому. А ещё через три дня приехал её брат – Гай Ацилий Минор. Ацилия долго смотрела ему в лицо и не могла поверить, с места не двигалась. Свершилось! Неужели свершилось!

Он был сыном младшего брата её отца – Гая Ацилия Юстаса, да и то отец его был усыновлён, ещё когда был подростком. Он был дальним родственником из обедневшей ветви рода. Как ни странно, они, брат и сестра двоюродные, были похожи друг на друга, как родные. Он и любил её как родную сестру с детства, приезжал с подарками.

Когда всё это в Нуманции перешло к открытому сопротивлению, и Рим объявил город вне закона, когда поспешил к нему Сципион Эмилиан с войсками, Гай Ацилий Минор пять лет не видел родственников, он и сейчас не думал уже, что кого-то увидит. Смотрел в лицо Ацилии удивлённо-растерянным взглядом.

Она! Конечно же, она!

Подросла. Вытянулась. Стала хорошенькой девушкой. Она и была с детства хорошенькой и должна была стать красавицей.

Как же она похожа на своего отца!

Глаза такие же, тёмные, быстрые, внимательно следит, словно в душу смотрит.

Что она пережила здесь? В плену? В рабстве? Чего хлебнула в руках этого декануса, – как его? – Марция?

Что он делал с ней, если губы её теперь не улыбаются, а глаза не лучатся солнечным отблеском как раньше?

– Ацилия… – прошептал он.

Она шагнула к нему, всё ещё не веря глазам, ничему не веря. Он преодолел расстояние между ними, сгрёб в объятья, уткнулся носом в макушку.

– Гай… – выдохнула растерянно со слезами в голосе.

– Почему? Почему? – шептал он чуть слышно, отрывая от себя, заглядывая в лицо, в огромные влажные глаза. – Почему раньше не сказали?.. Почему не сообщили?.. Как же так… Как же ты тут… Как смели…

Он собирался идти в политику, но влияние опального родственника довлело над ним, теперь ему надо было пройти самому все ступени служебной лестницы. Сейчас он был трибуном легиона, получая военный опыт, необходимый для дальнейшего продвижения в карьере.

И приехал он сюда по форме и с охраной из четырёх легионеров. И когда легат его встретил, лицо его недовольно вытянулось. Чего ещё натворил этот Марций?

– Почему, Ацилия? Почему не сказали раньше?

– Это… – она зашептала срывающимся голосом. – Это хозяин… Не давал… Не хотел…

– Так он знал?

– Да… – Она закивала головой мелко, боясь поднять глаза. – Я сказала ему сразу, ещё тогда… в первый день… Я просила написать тебе письмо… Он не позволял… – Подняла глаза, поджимая дрожащие губы. – Я…

Я выиграла у него в кости разрешение написать письмо… Я… – Её голос сорвался.

– В кости? – трибун удивился, нахмуриваясь. Ацилия не ответила. – Я заберу тебя… Боги, Ацилия, я даже не знал, я и подумать не мог! Если бы хоть чем-то, хоть как-то, словом, хоть одним словом, если бы я знал…

– Гай! – Она качнулась к нему на грудь, уткнулась лицом в кирасу, и он обнял её, прижимая к себе.

Спросил мягко:

– Он обижал тебя? – Она отрицательно покачала головой, кожа кирасы скрипнула. – Он тебя бил? – Опять отрицание. – Он издевался над тобой? – Снова еле слышный скрип кирасы. – Ацилия… – Гай осторожно взял её за плечи и оторвал от себя, заглянул в лицо. – Всё будет хорошо… Всё уже закончилось, я заберу тебя…

Ацилия лишь качнулась вперёд, всё ещё пряча лицо у него на груди, еле заметно вздрагивала от неприметных рыданий, Гай гладил её по голове, по спине, словно старался утешить, говорил.

– Всё хорошо… Жаль, конечно, что мы встречаемся при таких обстоятельствах, но… – усмехнулся. – Я отвезу тебя к себе, ты отдохнёшь, познакомишься с моей семьёй, со всеми родственниками, ты же никого ещё не видела. Всё забудется… Скоро ты всё это будешь вспоминать как страшный сон… Все мои уже знают, что ты жива, тебя все ждут… Я уже направил прошение в Сенат, чтобы тебе разрешили жить в Риме, чтобы подтвердили гражданство, ведь ты не отвечаешь за своего отца… – Ацилия слушала краем уха, Гаю для удачной карьеры надо было обладать ещё и ораторским искусством, он умел утешать, во всё, что он говорил, можно было верить, но прошлое… прошлое ещё цепко держало её. – Я сообщил Домицию о тебе… Знаешь, он обрадовался, а то уже начал подыскивать себе другую невесту…

Ацилия плохо понимала, какой Домиций, но при последних словах замерла, даже плакать прекратила, отстранилась, качая головой; Гай держал её за подрагивающие пальцы ладоней.

– Нет…

– Что? – Он заглядывал ей в лицо, ловил взгляд.

– Нет, Гай… – Она попыталась освободиться от его рук. – Я… Я не могу замуж за господина Домиция… Я не должна…

– Почему? – Он нахмурился.

– Я же была рабыней… Я полгода была рабыней…

– Ну не по своей же вине!

– Гай! – Она глядела ему в лицо обычным своим, хорошо знакомым взглядом. – Я не могу замуж. Я не просто была рабыней, я была наложницей, понимаешь?.. Наложницей!

Теперь уже он смотрел на неё удивлённо, долго молчал, примериваясь мыслями к услышанному, потом спросил:

– И он знал, кто ты, и всё равно?..

– Да, Гай! – она ответила сквозь зубы, уже стояла в стороне, стиснув кулаки, в полумраке атриума палатки, в которой прожила последние полгода.

– Он знал, что ты дочь сенатора, знал, что патрицианка, и…

– Да, Гай! – она перебила его.

– Он не позволял тебе известить родственников, а держал у себя наложницей?

– Да…

– Да я убью его… – процедил сквозь зубы, и Ацилия поняла, что именно так и сделает, как обещает, бросилась навстречу, уткнувшись сомкнутыми кулаками в кирасу, ударила в грудь, моля огромными глазами.

– Нет… Я… Я не позволю… – Трибун изумлённо приподнял тёмные брови в ответ на непонятную просьбу. – Прошу тебя, Гай, не трогай его… Последние четыре месяца он не прикасался ко мне, ни разу, слышишь?.. Он не бил меня… Он многое позволял мне как рабыне…

Голос её срывался на полушёпот, она и сама не могла понять, зачем, почему она старается оправдать его. Гай – трибун, что ему стоит убрать с дороги простого декануса? Его вышвырнут из армии… А что он будет делать без неё? Она хорошо помнила его отчаяние прошлого раза, когда он искал деньги, когда он готов был пойти на крайние меры… И сам признавал, как ему этого не хотелось. Он так и говорил, что не хочет продавать её, но другого выбора не было.

Марк Марций, ставший почему-то совсем не безразличным в последнее время, или ей показалось?

– Я часто спорила с ним, я дерзила, я издевалась над ним – он мне всё позволял. – Гай только хмыкнул недоверчиво. – Он мне жизнь спас, когда через Перевал шли!.. – И на это он нахмурился. – Он не продавал меня другим, тем, что скупали в притон… – Она готова была сказать что угодно, лишь бы гнев брата не обрушился на голову декануса Марция. – Гай, прошу тебя, не трогай его… – Она ударила кулаками в грудь трибуна, от удивления у Гая даже челюсть отвисла. – Пожалуйста, Гай…

– Я посмотрю ещё… – ответил машинально, не раздумывая, всё ещё не веря своим ушам. Разве могла бы девушка просить о подобном после всего, что пережила по воле негодяя и подлеца? Это ему было непонятно.

Но это была она, она, его Ацилия, живая, здоровая, бледная, уставшая, да, но живая, и, если уж она так просит, почему бы не сделать? Усмехнулся мысленно, вспоминая лицо этого декануса. Ничего необычного, на вид он даже показался честным и воспитанным в добрых чувствах младшим офицером римской армии. Может быть, он даже дослужится до старшего центуриона, но… Но то, что он узнал сейчас…

О каком благородстве может идти речь?

Подло. До чего же подло.

Гай еле заметно покачал головой, сжимая зубы, глянул в лицо Ацилии.

– Мы уедем отсюда. Как только, так и уедем.

Она согласно дёрнула подбородком, шепнула:

– Да, Гай…

– Мне нужно поговорить с ним. – Вышел.

Появление трибуна с сопровождением привлекло много любопытных к палатке Марция да и сам он был здесь. Все перешёптывались, спрашивая, что бы всё это значило.

Фарсий вопросительно приподнял брови, и Марций ответил ему коротко, чем вызвал ещё большее удивление:

– Это брат её…

Фарсий отвернулся, стараясь скрыть изумление в глазах. Ничего себе новости! Эх, Марций, Марций, сколько можно тебя учить?

Марк только упрямо поджал губы, чуть сузил тёмные глаза. Нет, он, конечно, думал, что брат её патриций, но то, что он окажется трибуном… Явился по форме да ещё с охраной, ещё бы ликторов себе нанял для пущей важности. Пижон. Знаем мы таких трибунов. В армию лезут только чтобы карьеру сделать, шагнуть ещё дальше, в боях не участвуют, а от вида крови бледнеют, как девицы. И этот такой же. Важный. Мнения о себе – ого! Чистенький, при параде, с этой нелепой охраной… Ну-ну…

Коротко глянул в сторону коновязи, где у привязанных лошадей стояли чужие легионеры.

Посмотрим ещё, кто кого.

Хотя, эта голубушка, поди, опишет всё в ярких красках, она так долго этого ждала.

Появился из-за полога палатки этот трибун. Высокий, хорошо сложенный, наверное, сильный; как и она, темноволосый, темноглазый, похожий на неё какой-то внутренней упрямостью, силой. Этот, наверное, всегда своего добивался, если уж даже ей в кости повезло. Глаза быстрые, яркие, под высоким лбом, и даже волосы по-уставному коротко подстрижены, как у путёвого военного, смешно, да и только.

Все замерли, ожидая, что случится. А оно и случилось…

Ни слова не говоря, трибун подошёл стремительно и коротко, без замаха, ударил в лицо, вымещая всё, что накопилось на душе после услышанного. Марций и понять ничего не успел, не смог блокировать, опомнился уже, когда коленом упирался в землю. Усмехнулся, сплюнул кровь в сторону, костяшками ладони промакнул разбитые губы, глядел снизу в лицо старшего офицера.

– Ну вы и подлец, деканус… – прокомментировал свои действия гость. – Вы же всё знали…

Марк громко усмехнулся. Этого он ожидал, но не в присутствии любопытных зрителей. Но как хочешь, первым начал… Ещё и на «вы», вот же сволочь!

– А чего бы вы хотели? – Поднялся на ноги, ещё раз теранул пальцами по губам, глянул упрямо исподлобья. – Вы же сами трибун… Знаете… У вас у самого рабов хватает, многих из них вы отпустили на волю? – Усмехнулся. – Она – пленница… Моя рабыня… И знаете, – улыбнулся вперемешку с ухмылкой, – ничем она от других не отличается, пове… – но договорить не успел – пощёчина трибуна оборвала его на полуслове.

– Да вы… – Трибун замахнулся ещё раз, но тут вдруг неизвестно откуда появившаяся Ацилия вцепилась ему в руку, повисла на локте.

– Гай! Гай, прошу тебя… Пожалуйста, Гай… Ты же обещал…

Трибун опустил руку, глянув на сестру, перевёл глаза на декануса, уже не улыбающегося, глядящего через упавшие на глаза прядки волос.

– Я бы убил тебя, пусть даже в поединке, всё равно бы убил, но… – Коротко глянул в лицо Ацилии. – Я бы хотел поговорить с вами, деканус… Один на один. – Снова перешёл на «вы».

Марк смотрел остановившимся взглядом, словно и не слышал.

«Так мы ещё и Гай… Как Фарсий… Тоже мне… Это, наверное, ваши родовые имена… Из поколения в поколение… У неё родного брата тоже так звали, она сама рассказывала…»

– Проходите… – указал рукой в сторону своей палатки, встретился взглядом с Ацилией, глянул в её бледное лицо с огромными глазами. Она стояла рядом, сцепив пальцы обеих рук, вывернула локтями вперёд, словно такие муки претерпевала, что и словами не выскажешь.

В палатке трибун резко сорвал завязки тяжёлого офицерского плаща, сдёрнул его в сторону Марций же спокойно наблюдал за ним, потирая костяшкой указательного пальца разбитые губы. Как бы то ни было, он ни в чём не чувствовал себя виноватым перед этим человеком, если что-то и было, то только с этой девчонкой, но не с ним. Поэтому будет лучше всем, если он побыстрее уберётся отсюда.

– Во-первых, – трибун обернулся, – я хотел бы поговорить с вами на равных, без званий, вы – деканус, я – трибун. Забудьте об этом на время, я хочу поговорить не как военный с военным, а…

– Я понял вас… – перебил Марций, и трибун согласно кивнул головой.

– Хорошо. Я люблю понятливых людей. – Трибун бросил свой плащ на лавку у входа. – Во-вторых, я хочу, чтобы вы уяснили себе одно: Ацилия – моя двоюродная сестра, наши отцы – братья, долгое время я думал, что они все погибли… Из её рода никого не осталось, вся фамилия-семья погибла в Нуманции… Она осталась одна, оказывается… Выжила вопреки всему… Я хочу, чтобы вы поняли – я заберу её у вас, чего бы она для вас ни стоила, через что бы мне ни пришлось пройти!..

– Хорошо! – Марк согласился с его доводами. – А теперь послушайте меня. Эта девушка – дочь предателя, она оказалась в городе на момент осады и штурма. Консул Сципион Эмилиан отдал приказ на разграбление города, все жители, независимо от рода и происхождения, были обращены в рабство и отправлены в Рим. Вашей сестре угораздило остаться в легионе. Она могла попасть в руки любого, а попала в мои. Точнее, я выиграл её в кости у местного подонка… Она у меня уже полгода. Она – моя рабыня, и я…

– Вы превратили её в свою наложницу! – резко перебил трибун, сверкнув глазами, но Марций продолжил.

– Она – моя рабыня, и я вправе был делать с ней, что захочу. В условиях войны противник теряет былое положение, его убивают, грабят, насилуют или продают, если хотят… Хотя, откуда вам это знать… – добавил негромко.

– Знаете, Марций, противник противником, я это понимаю не хуже вашего, но существуют какие-то понятия о приличии, о благородстве, о воспитании в конце концов!.. Вы же…

Марций перебил:

– Вы как военный входили когда-нибудь в захваченные посёлки или города?

– Да! – ответил резко, выкриком, на исходе терпения.

– И что? – Марций скривил губы. – Что вы видели там?.. Как вели себя там ваши легионеры?.. Скажете ещё, что вы сам лично не насиловали ни одной женщины? Не брали ни одной девушки?.. Это же смешно!

– Нет! – снова резко перебил трибун, и Марций замолк недоверчиво, смотрел в глаза собеседнику. Помолчал, хотя хотел ответить: «Представьте себе, я тоже…», но всё равно промолчал. Вздохнул.

– У вас же самого есть рабы, задавались ли вы вопросом о том, кто они, кем они были, или – рождены рабами? Чего они хотят?.. Может, у них тоже есть братья и сестры, мамы и папы…

– Перестаньте, Марций! – Трибун нетерпеливо рубанул воздух ладонью. – Я не говорю об этом… Я не понимаю одного!.. Вы же знали, знали, что она дочь сенатора… Знали, что у неё есть родственники… Родственники отца…

– Предателя! – перебил в свою очередь Марций. – Дочь отступника, противника Рима. Что вы хотите?

– Она говорила вам, что аристократка… Пусть отец её отступник, его двадцать лет назад выслали из Рима, или вы тоже из тех, кто считает, что за грехи отцов должны отвечать их дети?.. Ладно сыновья, Гая уже нет в живых, но дочери… Почему дочери должны платить за всё?.. Что она оказалась вдруг должна вам? За что вы так унижали её?.. Какой она вам враг? Разве она брала в руки оружие? – Он сокрушённо покачал головой. – Почему, Марций?.. Почему вы не отпускали её, да и… – Дёрнул подбородком, скривившись. – Наложница! – Он усмехнулся. – До чего же подло… Низко как… Воевать с девушкой…

– Ни с кем я не воевал, что за сумасшествие! С чего вы это взяли…

– А чем тогда всё это объяснить?

– Она – рабыня, – медленно произнёс Марций, словно объясняя непутёвому ребёнку. – Мне было и есть всё равно, кем она была в прошлой жизни. Сейчас и в будущем – она моя!

– В будущем? Вы говорите «в будущем»?

– А вы думаете, я продам её вам?

– А разве нет? – спросил трибун вопросом на вопрос, изумлённо вскинув чёрные брови.

– Она выиграла у меня в кости только право написать письмо в Рим. Свою часть договора я выполнил, но мы ни слова не говорили о том, что я отпущу её или даже продам. – Он упрямо поджал губы.

Трибун некоторое время молчал, словно не верил тому, что слышал, потом прошептал:

– Ну вы и подлец, а она ещё вас защищала…

– Да? – он удивился, усмехнувшись. – Кто бы мог подумать…

– Просила, чтобы я не убивал вас… – процедил сквозь зубы.

– Вот как? – Он и сам себя ненавидел в этот момент, зная, что будет жалеть о каждом сказанном слове, но сейчас словно что-то двигало им, заставляло издеваться над этим человеком, чувства которого ему были и самому понятны. – Я не ожидал от неё этого… – Улыбнулся, двинув головой.

Трибун молчал, но видно было, как стиснуты его зубы, каким острым стал взгляд.

– Сколько? – спросил, наконец.

– Чего?

– Сколько денег вы хотите за неё? Во сколько вы её оцениваете?

– Я? Рабыню? – усмехнулся. – А во сколько бы её оценили вы?

– Разве можно продавать свою сестру? У вас нет сердца, Марций.

– Правда? А когда вы отдаёте их замуж, своих сестёр, за старых патрициев, за всадников, которым больше сорока лет, которые уже дважды вдовцы, вы не продаёте их?

– Я не договаривался об этой свадьбе.

– Я не говорю только об этом конкретном случае, ведь у Ацилии есть жених, правда? Она как-то говорила мне…

– В Риме всегда партию детям выбирали родители, какое это имеет отношение к происходящему? Никто никого не продаёт!

– И я не продаю! – Марций повысил голос. – Никаких ваших денег не хватит, чтобы выкупить её, делайте, что хотите…

– Почему? Почему вы такой?

– Вы называете меня подлецом, считаете, что я обвиняю её в преступлениях отца, а почему же ваш дядя не отправил её из Нуманции заранее, почему он бросил своих детей на верную смерть ради своих идей? – усмехнулся. – И вы?.. Я отправил письмо четыре дня назад, где вы расквартированы, где ваш гарнизон? Вы приехали только сейчас и думаете, что ваши деньги всё решат здесь. Ваши звания, положение… А я не продам её, она моя и точка! Идите к кому хотите, хоть к самому легату, любой суд будет на моей стороне. Я имею полное право не продавать свою собственность, как делал это уже не раз. Мне предлагали за неё немалые деньги, хотели купить в притон…

Трибун перебил вспыльчиво:

– Я не притон! Я её брат!

– А мне всё равно.

– Вам не может быть всё равно!

– Я уже слышал о том, что я эгоист, между прочим, от вашей же сестры…

Трибун Ацилий покачал головой, шепнув:

– Она права.

Марций усмехнулся, передёрнув плечами:

– Знаете, я даже как-то предложил ей выйти за меня замуж. Обещал жениться…

– Неужели?

– Представьте себе.

– И что она вам ответила?

– А вы сами не догадываетесь? – опять усмехнулся. – Ваша порода слишком уж блюдёт чистоту своей крови…

– Я так и знал. – Теперь уже настала очередь и трибуну улыбнуться.

Марций вздохнул и снова заговорил:

– Вы привыкли, что всё в этой жизни определяется положением, деньгами, правом рождения. Вам обязаны. Я не должен был лишь потому, что она патрицианка, я не смел, ведь её отец – сенатор. Я не имел право на то или на другое. – Он резко тряхнул головой, и прядки на лбу взметнулись, а глаза мстительно прищурились. – А я мог, и я смел делать то, что считал нужным!.. Я захотел – и она стала работать! Научилась шить, варить, стирать… Никто, ни отец, ни брат, ни вы, никогда её этому не научили бы! А я научил, я заставил… А когда не хотела, применял силу… Представьте себе! – Он упрямо поджал губы. – Это уже не ваша сестра! Она смогла бы стать теперь хорошей женой, хозяйкой и матерью хоть кому… родила бы хороших детей и вырастила бы их сама, была бы хозяйкой любому… Даже мне!

– Вы увлеклись, Марций! – громко ответил Ацилий. – Всё это ей не надо…

– Да, – он покачал головой согласно, – у неё есть слуги, рабы, кто угодно…

– Отпустите её.

– А иначе что?

– Я вынужден буду давить на вас.

– Давите.

Трибун помолчал, потом спросил мягко:

– Объясните мне, зачем вам эта девушка? Хотите, я куплю вам другую, хотите – две?..

Марций засмеялся в ответ, но старший офицер смотрел на него, ожидая, когда он успокоится.

– Я обращусь в суд…

– Обращайтесь! – Марций беспечно махнул рукой.

– Я вызову вас на поединок.

– Валяйте. Это нарушение устава, и даже если вы сумеете убить меня, вас вышибут из армии, а я перед поединком отдам её своим легионерам…

– И вы сможете это сделать?.. Сможете, после того, как сами же сказали, что хотели жениться на ней?

– Я надеюсь, что вы не станете проверять, смогу ли я это сделать. – Выдержал паузу и добавил, – И навряд ли вы так уж легко убьёте меня в поединке: я боевой офицер, не смотрите, что я деканус, меня разжаловали из центурионов…

– Охотно верю. – Трибун даже бровью не повёл. Марций пожал плечами.

– Как хотите, мне кажется, вы зря приехали. Лучше бы вам было не знать о том, что она осталась жива… Для вас она умерла и прежней, такой, как была, уже не вернётся. И глупо будет вводить её обратно в тот мир, отдавать замуж за её жениха и вообще…

– Это уже не вам решать.

– Конечно.

Они помолчали, и Марций собирался уже выйти на улицу, но трибун заговорил:

– Сколько я тут с вами поговорил? Сколько я вас знаю? – Марций приподнял брови. – А я уже вас ненавижу… А она прожила с вами полгода…

Марк усмехнулся и отдёрнул полог палатки.

«Проваливай отсюда… Катись в свой Рим… Ты ничего не добьёшься…»

* * *

– …Ты с ума сошёл… Ты не представляешь себе, во что ты ввязался… – настала уже очередь Фарсия выговаривать ему. – Нет, я чувствовал, я догадывался, что здесь что-то не то, но… – Он качал головой удивлённо, кривил губы, но Марций слушал его, смотрел в лицо, думал сам в себя и ничего перед собой не видел.

Он не отдаст её, никогда не отдаст, кто бы и что ему ни говорил. Только бы этот день пережить, все эти нападки вытерпеть.

Он отвернулся, запуская пальцы обеих рук в волосы надо лбом. Как же он устал за сегодняшний день. А то ли ещё будет…

– Всё, Гай, я всё это понимаю, а сейчас перестань, хватит, мне надоело, я устал… Ты не первый говоришь мне всё это за сегодня, и я думаю, что и не последний… Хватит.

– Ты просто не понимаешь, с кем связываешься, ты же простой деканус. Куда ты замахнулся? Давно тебе надо было отправить её от себя…

– Всё! – Марций выставил руку, прерывая речь возмущённого друга. – Я знаю… Я всё это знаю… Но я не отступлюсь…

Фарсий так и остался стоять с приоткрытым от удивления ртом, когда Марк развернулся и ушёл.

Конечно же, её дома не было, придётся раздеваться самому, долго возился с кирасой, всё равно не смог, просто устало сел на лавку у входа, уставился в точку на полу. Пусто здесь одному. К вечеру уже, а свет нигде не горит, мрак лежит по углам, пробираясь в душу. И Гая нет… Никого нет…

Никого!

Один!

Проклятье!

Поднялся, рывком дёрнул ремень кирасы, стараясь распустить пряжку, одному это сделать тяжело, такая вот у него кираса, придётся заводить другую, проще, дешевле и, может быть, менее надёжную, потом… А почему, собственно? Только потому, что останется один? Да не останется он один! Нет и нет! Он не отдаст её ни за какие деньги…

Пусть сейчас она с ним, пусть наговорятся, насмотрятся друг на друга, их дело, пока, но пусть не надеются ни на что… Ни на что! Будь они прокляты!

Он нервничал, и руки дрожали. Кирасу он так и не снял, а когда зашёл дежурный центурион, вызывая к легату, Марций встретил его красноречивым взглядом.

Так он и думал. Вот, уже и легат.

Пришлось снова затянуть пряжку ремня, лишь бы со стороны смотрелось нормально, всё же к командующему идти.

Легат долго смотрел в лицо, жуя губы, словно думал, о чём хочет спросить, хмурил седые брови. Марк знал, он только вчера приехал из Рима, а что ему, собственно, здесь делать, когда весь легион распустили по домам, остались одни офицеры, да и те, у кого никого нет, как Марк вот, например.

– Стоило только уехать… Уже бардак развели. – Голос легата был серьёзным, но где-то в нём угадывались подспудно усталые нотки. – Это в первую очередь вас касается, деканус. – Марций устал так же, как и легат за весь этот день, поэтому тоже тяжело прикрыл глаза, готовясь всей душой к продолжению, которого он ожидал. – Вы меня удивили. – Валенсий повёл чисто выбритым подбородком: сейчас все бреются. Эта мода пошла от консула Сципиона Эмилиана, он-то брился каждое утро… Вот и все за ним… Тоже.

Эти мысли пронеслись в голове за долю секунды, Марк неотрывно следил за глазами легата.

– Я не хотел, господин легат.

– Ваша рабыня в самом деле дочь сенатора Ацилия?

– Если верить ей и её брату. – Даже глазом не повёл.

– Да-а. – Легат покачал головой. – Её брату сложно не верить, согласитесь.

Марк стал объяснять терпеливо:

– Я выиграл эту рабыню в кости ещё в Нуманции, она стоила больших денег. Мне много раз предлагали купить её, я… – Он сделал паузу, переводя дыхание. – Знаете, господин легат, я… я привязался к ней и не хочу продавать никому.

– Вот как? – Валенсий удивлённо приподнял седые брови, прошёл несколько шагов по штабному помещению, заложил большие пальцы обеих рук за пояс, задумчиво смотрел в пол. – Когда покупали её, вы не знали, что она дочь сенатора?

– Нет! – Марций резко повернул голову на легата, опустив подбородок, глядел исподлобья.

– А потом знали?

– Она что-то говорила… Да мало ли что говорят рабы? Можно верить, можно нет! – Он обходил прямые ответы на вопросы. Нет, он не врал прямо, он делал так, как делал всегда: умалчивал правду, а это не ложь. Он всегда так думал, по крайней мере.

Легат помолчал.

– Вы знаете, кто её брат?

– Трибун…

Легат покачал головой согласно:

– Старший трибун консульского легиона, приближённый консула Сципиона Гай Ацилий Минор. Я когда-то знавал его отца…

Плечи Марция поникли сами собой при этих словах. Кто будет связываться с таким «большим» человеком, да ещё и сыном хорошего знакомого, будь замешано тут хоть десять рабов?

– Продайте её, Марций, верните её в семью. Говорю вам, не приказываю, как человек человеку, а не легат… деканусу… – Он сделал паузу, выталкивая из себя это последнее слово, это звание собеседника, и стало ясно: не часто легат разговаривал вот так наравных с младшими подчинёнными да тем более такого звания. Для подобного разговора прибегают к услугам центурионов, как минимум, как посредников. – Для вас эта рабыня – прихоть, а для трибуна – дело чести, стоит ли сталкиваться лбами не за ради чего?..

– Господин легат… – Марций попытался вставить слово, но Валенсий продолжал как ни в чём не бывало:

– Я не хочу скандалов; кто бы ни был её отец, можете мне поверить, Сенат простит её, не без помощи консула, конечно, это не имеет значения. Эта шумиха и так стала уже достоянием легиона, вы хотите, чтобы сам Сципион прилагал к этому руку?..

– Господин легат… – Ещё одна попытка выразить своё мнение.

– Деканус, у вас на пути слишком влиятельные люди, куда вы замахнулись? Да и полетит не только ваша голова, – усмехнулся, вернулся обратно к походному складному столу, заваленному свитками и табличками с приказами. – Знаете, деканус, я тут подумал: вы же у нас в разведке были, выводили легион из Испании, справились с заданием хорошо, как насчёт того, чтобы вам повысили звание? Вы были центурионом шестой центурии, а как вам звание центуриона первой?

– Вы подкупаете меня? – Голос Марция был еле слышимым. – Обычно повышают на одну ступень, но не на шесть же…

– Никакой это не подкуп! Ты сбережёшь мою голову, а я твою! – Голос легата стал резким, как у человека, чьё спокойствие уже на грани, он даже перешёл на «ты».

– Господин легат, никакой суд не заставит меня отказаться от своей собственности, у меня есть купчая, все документы, свидетели, и если я не хочу продавать её, это моё дело, даже суд…

– Какой суд?!! – взорвался легат, стукнув со всей силы кулаками о стол, аж свиток упал на пол. – Какой суд, деканус?! Какой суд? Да он не доведёт дело до суда, он вызовет тебя на поединок, а ставкой будет она! Он даже сделает это вне легиона, без свидетелей… Вызовет и убьёт! И я, знаешь что, я закрою на это глаза! Я никуда не донесу, никто не узнает, это будет гражданское дело! И зря ты надеешься, что он штабная крыса, как все трибуны, он в консульском легионе, в действующем легионе, он был в Нуманции и искал эту проклятую рабыню там, а сейчас он направляется в Галлию, к Роне, твоё письмо перехватило его на дороге… Он убьёт тебя, и так и так заберёт её! Зачем голову ложить зазря? Я же предлагаю повышение… за то же самое… – Легат примолк, прищурив тёмные в морщинках глаза. Не так-то всё просто, а вот то, что трибун из действующего легиона – открытие. Марк молчал. – Затребуй за неё любые деньги, купи себе другую девчонку… Уймись, наконец, а то заладил: «Моя, моя»! Кому это интересно? Её братец из тебя душу вынет голыми руками, а я не замечу… – Марк молчал, чуть скосив глаза, смотрел в сторону, на горящий светильник. – И вообще, деканус, вы в последнее время начинаете мне досаждать. То вы не довезли доверенных вам денег, – Марк при этих словах резко перевёл взгляд на командующего, – и ещё этот скандал, и ваша упёртость, даже твёрдолобость, если откровенно. Я устал от вас, Марций, в моём легионе лучше без вас, чем с вами…