Текст книги "Сверхъестественное. Обряд посвящения. Свежее мясо. Врезано в плоть"

Глава 23

Дезориентированный, Джесс решил, что выпитое накануне пиво вызвало обезвоживание, потому что с телом определенно было что-то не так: это не было привычным похмельем. Он решил, что еда успокоит желудок и прогонит или приглушит пульсирующую головную боль. Джесс побрел по коридору к лестнице и схватился за перила правой рукой, левой массируя лоб. Бугорки на лбу – они бы находились прямо за линией волос, не брейся он наголо, – ощущались сухими и пластинчатыми, будто сыпь. А еще он нащупал рассечение на коже, похожее на свежий порез, только что без крови.

Отец поднимался по лестнице, сжимая в руке большую бутылку пива и мало обращая внимание на происходящее. Отвлекшись на бескровный порез, Джесс врезался в него и выбил бутылку. Та ударилась о ступеньку и перевернулась, остатки пива выплеснулись из нее.

– Какого черта? – невнятно проворчал отец. – Парень, ты что, придурок?

Джесс отпихнул его к стене и злобно проговорил:

– Пожалуй. Раз все эти годы терплю твои пьяные выкрутасы.

– А вот и нет, приятель! – заорал отец, брызгая слюной. – Это мне приходилось терпеть тебя все эти годы! А теперь принеси пользу: притащи мне другую бутылку и убери этот чертов бардак!

– Я похож на твоего слугу, папаша?

Отец наклонился так близко, что у Джесса не осталось другого выбора, кроме как вдохнуть смрад кислой смеси выпивки и рвоты, которым несло у него изо рта:

– Нет. Ты похож на то, что я с подошвы ботинка соскребаю.

Джесс схватил его за подбородок и сильно ударил головой о стену. Фотография в рамке, на которой отец с приятелями по рыбалке стоял около какой-то хижины, сорвалась и поскакала вниз по ступенькам. Не успел отец среагировать, как Джесс пнул его в толстый живот, а потом схватил за плечи и швырнул с лестницы.

Отец неловко скатился вниз, ногой сломав по пути две балясины. У подножия лестницы он остался, покачиваясь, на четвереньках, собираясь с силами или пытаясь восстановить равновесие, чтобы встать.

Джесс слетел вниз, схватил его за волосы и поднял ему голову достаточно высоко, чтобы ударить.

– Вперед, отморозок, – невнятно протянул отец. – Валяй, тупой сукин сын. Убей меня точно так же, как ты убил собственную мать!

Джесс отпустил его и отшатнулся, уставившись на отца так, будто у того выросла вторая голова:

– Что?

– Ты убил ее, – повторил отец. – Так вперед, убей и меня. Для ровного счета.

– Какого черта ты несешь? – яростно заорал Джесс. – Мама сбежала! Не смогла вынести жизнь с тобой. И никто бы не стал ее винить.

Джесс винил ее. За то, что бросила его с этим никчемным человеком, за то, что оставила его. Отец любил обвинять Джесса в ее уходе, говорил, что она не смогла взять на себя воспитание ребенка и ушла, чтобы избежать ответственности. Но Джесс знал, что она ушла, потому что ее муж был никчемным пьяницей. Единственное сомнение, которое закрадывалось ему в голову, выливалось в попытки понять, зачем ей оставлять маленького ребенка с накачанным пивом неудачником.

– Это был ты, – отец указал на него. – Урод. Ты убил ее.

Он неуклюже поднялся на ноги, оперевшись на кухонный стол. В нетрезвом состоянии его усилия встать и восстановить равновесие потребовали всего оставшегося у него соображения и выдержки. Пыхтя, он пятился, пока не врезался в кухонную стойку. Джесс шагал за ним, сжав кулаки.

– Ты никчемный лжец, – сказал он. – Она убежала от тебя!

– Хочешь доказательство, умник? Я свожу тебя на ее могилу!

– Обманщик!

Всю жизнь мысль о том, что мать может вернуться, может связаться с ним и предложить сбежать от этого жалкого подобия отца помогала Джессу сохранять рассудок. Крохотная крупица надежды, что где-то жизнь может иметь смысл. Он ненавидел ее решение, но думал, что сможет простить ее… если она вернется.

– Она умерла, рожая тебя, придурок, – сказал отец. – Истекла кровью на столе. Хуже того, ты, может, и не мой вовсе. Я любил твою мать, но святой она не была. Да, я кутил, но она мужиков каждые две недели меняла, вечно искала что-то еще, что-то получше. Никогда не довольствовалась тем, что было у нас. И в конце концов поплатилась. Родила чертового ублюдка, и это убило ее.

– Ты никчемный пьяница и паршивый лжец, – оскалился Джесс. – Почему я должен верить хоть одному твоему слову?

– Хочешь, не верь. Но ты знаешь, что это правда. – Отец закинул руки за голову и рассмеялся. – Черт, да я герой! Ращу чьего-то ублюдка, мне медаль положена.

– Заткнись!

– Знаешь, почему я никогда не говорил тебе, что она умерла и где похоронена? – Изо рта у него брызгала слюна. – Потому что боялся, что ты нассышь на ее могилу, будто просто убить ее было недостаточно…

Безо всяких раздумий Джесс схватил с деревянной подставки на столе самый большой мясницкий нож и по рукоять вогнал его отцу в грудь. И только отпустив рукоять, сообразил, что наделал.

Отец посмотрел вниз – ему понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить, что произошло, – и снова поднял глаза на Джесса:

– Для ровного… – он упал на колени, – …счета.

Он повалился ничком, вогнав нож еще глубже, а потом шлепнулся на бок в растущую лужу крови.

Попятившись, Джесс поморщился от пронзившей голову боли. Он прижал ладони к шишкам на лбу, и ему показалось, что они стали больше за ту пару минут, что прошли после того, как он сбежал вниз по лестнице.

Схватив куртку и ключи от отцовской машины, Джесс выскочил из дома.

* * *

Дальтон Рурке сидел на краю незаправленной постели и разглядывал свои потемневшие заостренные ногти. Пробив дыру в стене, он смыл с руки гипсовую пыль и прополоскал рот. Но как бы он ни скреб ногти, чернота с них не сошла. Некоторые парни его возраста красили ногти в черный цвет, но сам он ничего подобного не делал. Темная окраска выглядела естественной… пусть и ненормальной… вероятно, из-за недостатка витаминов. Если так, думал он, это должен быть долгий процесс, начинающийся с основания ногтей. Но странная окраска и огрубение случились быстро. Может, это симптом болезни? Бабка и дед никогда не выключали телевизор, даже если его не смотрели, и Дальтон слышал, как они говорили о множестве эпидемий в городе. Не мог ли он заразиться? Подозрительнее всего было то, что ногти казались крепче, чем раньше. А еще после того, как он сорвался и пробил стену, следовало бы ожидать синяков, но рука была в порядке.

Голова продолжала болеть, и бугорки над линией волос ощущались сухими и отслаивающимися. Ощупав лоб, Дальтон нашел порез, но – странное дело – никакой крови. Под ним выпирало что-то твердое, как будто коренной зуб выбирался из десны, выталкивая молочный.

Схватив с передней спинки кровати серую вязаную шапку, Дальтон по коридору отправился в ванную. По дороге он помедлил, чтобы послушать разговоры снизу.

– …наказывать его, если нас не будет? – спросил дед.

– Я определенно не собираюсь дать билетам на «Скрипача» пропасть, – отозвалась бабка.

Дальтон кивнул сам себе, вспомнив, что несколько месяцев назад они приобрели билеты на мюзикл «Скрипач на крыше» в Чеширском театре. Если мюзикл сегодня вечером, дом останется в его распоряжении. Ему не придется слушать, как они сучатся насчет того, какой из него негодный внук, как он позорит имя семьи, как ему, малолетнему преступнику, самая дорога в тюрьму, бла-бла-бла.

– Нам меньше года осталось терпеть его выкрутасы, – проговорил дед.

«Ну, разумеется, – подумал Дальтон. – Они вышвырнут меня, как только мне исполнится восемнадцать».

Этим они грозили ему вот уже три года. Не то чтобы он должен был стать паинькой, чтобы не вылететь из дома, – выбора ему не предлагали. Они просто заявили, что по достижении восемнадцати лет ему придется подыскать другое место для жилья, и на этом их долг перед ним будет выполнен.

После этого никто их не осудит. В конце концов, они пеклись только о своей репутации.

Дед не раз предлагал ему в восемнадцать пойти в армию: «Может, они смогут превратить неудачника во что-нибудь толковое».

Дальтон поморщился, когда лоб пронзило болью. Он ввалился в ванную и рассмотрел свою голову в зеркало. Обычно короткая стрижка открывала верхнюю часть лба, но теперь рыжие волосы выглядели длиннее, будто отросли на сантиметр за прошедшие сутки. Обеими руками Дальтон отвел волосы от шишки с порезом. Под кожей виднелось что-то белое, словно кость. Он потыкал нарост пальцем, ожидая, что тот будет свободно двигаться под кожей, но он оказался устойчивым и твердым, будто кость.

– Что это такое, черт побери? – прошептал Дальтон сам себе.

Он открыл ящик под раковиной, достал оттуда ножницы и развел лезвия как можно шире. Придерживая одно лезвие, будто нож для колки льда, он воткнул его кончик в порез и надавил на твердый нарост. Если получится поддеть эту штуку снизу, можно будет вытолкнуть ее из-под кожи. Однако, с какой бы стороны он ни заводил лезвие, поддеть шишку не удалось. Поморщившись, он втолкнул лезвие глубже, а потом вскрикнул, когда оно соскользнуло и полоснуло по коже.

Уронив ножницы в раковину, Дальтон зажал ладонью свежий порез. Кровь просочилась сквозь пальцы и потекла по лицу. Схватив из маленького шкафчика свежее полотенце, он прижал его к открытой ране. Пульсация в голове усилилась, дополнившись ровными волнами острой боли. Казалось, будто что-то с острыми когтями забралось в череп и вгрызалось в мозг. Скорчив гримасу, он ударил головой в зеркало. Пропитанное кровью полотенце смягчило удар, но зеркало сильно растрескалось. Перед глазами поплыло, и Дальтону показалось, что он сейчас потеряет сознание. Свободной рукой он вцепился в край раковины и прикусил губу, надеясь, что внезапная вспышка новой боли позволит сосредоточиться и удержаться на ногах.

Из-за двери донеслись тяжелые шаги поднимающегося по лестнице деда.

– Дальтон! – позвал он.

– А? – пробормотал Дальтон, потом ответил громче: – Чего?

– Где ты, черт побери?

Дальтон поспешил к двери, открыл ее и высунулся наружу:

– В ванной. Стригусь.

Дед прищурился в его направлении, будто пытаясь понять, что происходит:

– У тебя кровь идет.

– Просто порезался.

– Какой придурок может порезаться, подстригая собственную челку?

Дальтон пожал плечами:

– Я чихнул. Напоролся на ножницы.

– Заплатишь за это полотенце из карманных денег.

– Конечно, – отозвался Дальтон.

«О каких карманных деньгах речь, ты, старый скупердяй?»

Дальтон изо всех сил постарался не огрызнуться. У него дико болела голова, по лбу струилась кровь, а в рот затекала кровь из порванной губы, и он просто хотел, чтобы старый ублюдок убрался уже.

Ссора только растянет разговор.

– Мы с твоей бабушкой сегодня идем на постановку.

– «Скрипач», – сказал Дальтон. – Я слышал.

– Так ты еще и подслушиваешь?

– Наплевать. Можно подумать, мне есть дело до вашей общественной жизни.

Что ж, он пытался, чтобы все прошло тихо-мирно.

«К черту».

– Такое неуважение доведет тебя до беды, – дед погрозил ему сморщенным пальцем. – Сегодня вечером мы уйдем. Ты по-прежнему наказан. Останешься в доме и не будешь влезать в неприятности. Никаких посетителей. Не дай бог узнаю, что ты пустил в дом этого жуткого парня Феррато. Он дрянной вор.

– Наплевать, – повторил Дальтон. – Это все?

– Если узнаю, что ты нарушил запреты, лишишься всех привилегий.

«Мужик бредит, – подумал Дальтон. – Какие еще, к черту, привилегии?»

– Ага, как хочешь, – сказал он. – Мне еще с дыркой в голове разбираться.

– Так мы договорились?

– Уже в третий раз, старик.

– На твоем месте, мальчик, я бы не наглел. – Лицо деда побагровело.

Теперь Дальтон зашел слишком далеко и провоцировал старика просто потому, что хотел от него избавиться.

– Мы разбаловали твою мать, и посмотри, что из нее выросло. Распутница, которая залетела и родила задиристого ублюдка.

Дальтон распахнул дверь и уронил окровавленное полотенце на пол:

– Не смей, черт побери, говорить о моей матери!

– А что ты вообще о ней знаешь, мальчик? Она была не уважающей себя шлюхой и подохла, рожая никчемный кусок…

В мгновение ока Дальтон набросился на него, обхватив пальцами с темными заостренными ногтями жилистое горло и приготовившись выдавить жизнь из хрупкого тела старого подонка.

– Я тебе сейчас башку оторву!

Его внимание привлекло движение у подножия лестницы. Бабка смотрела на него с почти физически ощутимым холодным презрением:

– Хоть пальцем деда тронь, и я обвиню тебя в нападении и избиении и упеку в тюрьму.

«А если я убью вас обоих, – подумал Дальтон, – то смогу сбежать».

Бабка подняла зажатый в руке телефон:

– Один звонок, и твоя жизнь кончена.

Дальтон смерил ее коротким взглядом, потом посмотрел на деда, который казался чересчур спокойным, учитывая, что его горло сжимали сильные руки, потом снова на бабку. Внезапно он сообразил, что они хотят, чтобы он сорвался. Только это им и надо. Воспитание преступника, попытки наставить его на путь истинный – это, должно быть, выглядело благородно в глазах соседей и прихожан их церкви. Если он на них нападет, никто не станет винить их за то, что они сдали его за решетку. Если он станет опасен для собственной семьи, дед и бабка смогут поступить, как им вздумается. Они будут свободны от обязательств.

«Как долго они ждут, чтобы я ударил кого-нибудь из них, оставил синяк или сломал кость, сделал что-то, заслуживающее тюремного заключения?»

Он не мог поддаться.

Пробормотав проклятие, Дальтон отпустил деда и попятился. Кровь свободно стекала по лицу и капала на рубашку.

«Что ж, если они хотят жестокости, будет им жестокость. Но она достанется им на моих условиях, когда я буду готов…»

Глава 24

Дин сел за руль, что позволило Сэму просматривать информацию на ноутбуке. В паршивых колонках с треском играла «Won’t Get Fooled Again» группы The Who. Увеличенная карта, разложенная на столе Роя, пока оказалась тупиковой. Когда Сэм на основании показаний свидетелей установил, что два странных несчастных случая со смертельным исходом случились с разницей в две минуты и восемь километров, пришлось смириться с фактом, что зловещее влияние больше не требует физического присутствия злодея. Если только это создание не получило доступ к транспортному средству, развивающему скорость двести сорок километров в час, радиус воздействия его силы расширился настолько, что он смог охватить оба места. Еще одна тревожная вероятность состояла в том, что он не присутствовал ни на одном из них, и тогда выследить его становилось намного сложнее. Их новый план был не слишком-то выполним. Сэм и Дин будут патрулировать город – как полиция, только с учетом сверхъестественных проявлений, а Бобби и МакКлэри будут просматривать запись с дорожных камер и камер безопасности, пока не заметят что-нибудь подозрительное, а затем направят туда Винчестеров.

– Иголку в сене ищем, Сэм, – проговорил Дин.

– Он что-то замышляет, – сказал Сэм. – Он пришел сюда не просто так.

– Может, у него каникулы, – предположил Дин. – Показывается в средних размеров городке, неделю творит черт-те что, убивает несколько десятков жителей, снова впадает в спячку.

– В спячку?

– В смысле, исчезает, – пояснил Дин. – Мы же не нашли ведущую сюда дорожку разрушений.

Помолчав несколько секунд, Сэм спросил:

– Ты правда думал, что МакКлэри может оказаться одним из них?

– Зубастиком? – уточнил Дин. – Конечно.

– Почему он?

– Почему нет? – парировал Дин. – Мы не знаем, сколько их и что они замышляют. Они превратились в нас, Сэм. Они нарисовали у нас на спинах чертову мишень светящимися красками. Как я могу доверять незнакомцу, не зная наверняка?

– Точно, – сказал Сэм.

Он опустил взгляд в ноутбук и задумчиво нахмурился:

– Если отбросить жилые районы, допустим, что всякие мелочи больше не требуют его присутствия. Но, может, для чего покрупнее все еще требуется он сам.

Дин кивнул:

– Например, для крупных аварий и крушений пешеходных мостов.

– Если он замышляет что-то масштабное, – продолжал Сэм, – надо, чтобы в одном месте собралось много народу.

– Верно.

– Я скачал календарь общественных событий, – сказал Сэм. – Возможно, там найдется несколько вариантов.

* * *

Бобби помог сержанту МакКлэри переставить три рабочие станции на один стол в открытой зоне патрулирования полицейского участка. МакКлэри вошел в систему безопасности, чтобы вывести на каждый монитор секторы записи с камер. Как Бобби вскоре выяснил, качество видео с разных камер очень сильно отличалось. Большая часть камер была закреплена неподвижно, имела ограниченные угол обзора и приближение. Другие передавали расплывчатое изображение или были водружены слишком высоко на столбы электропередачи и светофоры, чтобы можно было разглядеть детали.

МакКлэри, кажется, нервничал, руки у него дрожали, пока он перекладывал шнуры питания и цифровые кабели, чтобы плотнее сдвинуть мониторы. В доме Роя он предпочел суровую правду удобной лжи. Узнав о том, что происшествия были вызваны сверхъестественным существом под названием о́ни, первым делом МакКлэри спросил:

– А Рой об этом знает?

– Да, – ответил Бобби. – Но ему пришлось оставить работу.

– Какую работу?

– Он был охотником, – и Бобби объяснил, что жену и руку Рой потерял из-за другого сверхъестественного создания.

– А Лукас? Он знал?

– Не знаю, что именно ему рассказывал Рой. – Бобби рассудил, что пусть лучше в подробности вдается сам Рой. – Но я знаю, что он хотел уберечь мальчика от такой жизни.

– Так что вместо того, чтобы стать… охотником, – проговорил МакКлэри, – Лукас пошел в правоохранительные органы.

– Яблочко от яблони недалеко падает.

МакКлэри опустился на табурет за стойкой:

– Мне интересно, а то происшествие, в котором погиб Лукас, подходит к делу этого… о́ни?

– Если бы там был о́ни, – возразил Дин, – вторая машина врезалась бы в первую, бак взорвался, и погибли бы оба водителя и Лукас.

– Как вы на такое охотитесь? – спросил МакКлэри. – Как вы их останавливаете?

– Находим их слабые места. И мочим.

– Мочите? – переспросил МакКлэри. – В смысле, убиваете?

– Правосудия для монстров не существует, – сказал Бобби. – Либо они, либо мы.

Теперь МакКлэри считал своим долгом помочь им отыскать сверхъестественную тварь.

Когда мониторы начали показывать запись со всех камер, МакКлэри задумчиво потер подбородок и взглянул на Бобби:

– В любой отдельно взятый день сорок процентов наших камер видеонаблюдения не работает. Из тех, что работают, некоторые вообще не могут двигаться, большая часть ориентирована только в одном направлении, а по ночам изображение слишком темное, чтобы разглядеть детали. Лучшее качество записи у частных камер наблюдения, тех, что расположены в магазинах или по периметру. Они лучше, потому что расположены ниже и ближе к людям.

– Все, что нам надо разглядеть, – это высокий мужчина в котелке и с тростью.

– На это я и рассчитываю, – отозвался МакКлэри. – Можно кое-что спросить?

– Можно.

– Вы вообще привыкли ко всему этому?

– Не настолько, чтобы все стало легко, – ответил Бобби. – Но если сумеешь прожить достаточно долго, становишься компетентным.

– Другие преступники, – проговорил МакКлэри. – Другие правила.

– Показателем смертности охотникам не приходится хвастать.

– Я и не думал, что может быть иначе, – печально сказал МакКлэри.

– К слову о суровой правде. Вы уже решили, что именно рассказывать шефу?

– Ясен пень, не то, что вы рассказали мне, – отозвался МакКлэри. – Надо отфильтровать информацию. Он консервативен до мозга костей. Если я заявлю, что у нас на свободе разгуливает о́ни, он лично отведет меня на психиатрическую экспертизу. Возможно, захочет сдать меня в психбольницу. – Он покачал головой: – Такое ощущение, что я мошенничаю с налогами.

– То есть?

– Веду две книги учета, – пояснил МакКлэри. – Одну для себя, а вторую для шефа.

– Сначала нужно отыскать ублюдка.

– Я начал с украденной машины. У нас два автомобиля оборудованы САРН – системами автоматического распознавания номеров. Они могут проверять тысячи автомобильных номеров в час на участках с оживленным движением. Если что-то попадется, патрульные немедленно мне сообщат.

Бобби заволновался было о Винчестерах, разъезжающих по городу в украденном «Монте-Карло», но оставалось надеяться, что о пропаже машины еще не сообщили. Как правило, они бросали автомобиль задолго до того, как владелец сообщал об угоне в полицию.

– Как часто приходят отчеты?

– Мы закачиваем новую базу данных каждое утро.

– Если о́ни украл другую машину, – проговорил Бобби, – возможно, о ее пропаже еще не заявили.

– Верно, – проговорил МакКлэри. – Но мы подтолкнули его к действию, заставили бросить фургон сантехника прежде, чем он подготовился. Может, он потеряет бдительность.

* * *

Кимс Джейкобс висела на болте с петлей в подвале на Лорел-Лэйнс, и ее плечи горели огнем. Вот уже несколько часов она избегала дышать носом, потому что от запаха обезглавленного трупа, болтающегося вниз шеей рядом, ей становилось плохо физически. Она таращилась в потолок, пока не затекла шея, так как другие варианты приводили ее в ужас. Она не могла смотреть ни на висящее рядом тело, ни на изменчивое лицо монстра, называющего себя о́ни. Теперь даже странно было поверить, что он вообще напоминал человека.

Сняв всю кожу с отрубленной головы, они выбросил ее в мусорное ведро. О́ни казался удовлетворенным завершением отвратительного ритуала, но обещал, что это еще не все.

– Я изменю тебя, – сказал он. – Сделаю тебя чем-то большим, нежели человек.

– Спасибо, мне и так хорошо, – отозвалась Ким, старательно отводя взгляд. Впервые она заметила происходящие в нем перемены, пока о́ни обдирал кожу с лица полицейского. Не в силах наблюдать намеренное осквернение человеческих останков, она перевела взгляд на убийцу. Тот снял котелок, обнажив зубчатые рожки, торчащие во лбу. В процессе они как будто удлинялись. Поначалу Ким подумала, что галлюцинирует, но заметила, что коротко остриженные волосы о́ни отрастают и становятся ярко-красными. Отважившись взглянуть на его руки, она увидела, что ногти у него темные и заостренные, словно когти хищного животного. Иногда он поглядывал на нее и улыбался. Его зубы постепенно удлинялись и заострялись, превращаясь в толстые плоские клыки.

– Что с тобой? – наконец спросила она.

К ее ужасу, похититель улыбнулся шире, выставив напоказ похожие на акульи зубы:

– Раз я теряю свое человеческое лицо, потеряют и они.

Ким пришлось сглотнуть, прежде чем она спросила:

– А что станет со мной?

– Ты пройдешь через демонические врата. Чтобы стать моей супругой.

– Нет, – испуганно возразила Ким. – Это невозможно. Ты ведь даже не человек.

– Твой путь сложнее, – проговорил о́ни чуть ли не с сочувствием. – Ты должна отказаться от человеческого в себе.

– Ты псих. – Ким возобновила попытки развести замотанные скотчем щиколотки, выворачивая запястья, чтобы ослабить путы. – Отпусти меня! Я не хочу!

– После превращения эти протесты покажутся тебе глупостью, – сказал о́ни. – Я покажу тебе дорогу.

– Я лучше умру, чем стану монстром!

– Я защищу тебя, – спокойно отозвался он. – От тебя самой.

Ким яростно уставилась на него, вознамерившись убить его или погибнуть в попытке сделать это.

– Но мне нужно отлучиться ненадолго. – о́ни встал со стула и через боулинг-клуб направился к магазину для гольфа и тенниса. – Я должен завершить призыв. – Он повысил голос, чтобы Ким слышала. – А это требует важного кровавого ритуала.

«Если он уйдет, я смогу сбежать, – тут же подумала Ким. – Нужно найти способ выбраться».

О́ни вернулся из магазина и подошел к ней, неся моток веревки, рулон клейкой ленты, мешок из грубой ткани и наручники.

– Нужно подготовить тебя к моему отсутствию.

– Но я уже связана веревкой и скотчем, – запротестовала Ким. – Куда я денусь?

– Я не сомневаюсь, что ты что-нибудь придумаешь. Я защищу тебя от тебя самой, – повторил он. – Но должен тебя предупредить: если я вернусь и пойму, что ты пыталась сбежать, я оторву тебе голову и устрою пир из твоей плоти.

– Я думала, что нужна тебе, – нервно проговорила Ким. – Для демонических врат.

– Как это вы, люди, говорите? – злорадно парировал они. – Рыбы в море много. Попробуй меня разочаровать, на свой страх и риск.

За последние несколько часов Ким удалось немного ослабить ленту, связывающую лодыжки. Хотя со связанными веревкой запястьями успехи были скромнее, со временем она смогла бы освободить руки. Но о́ни собирался перечеркнуть все ее достижения.

– Пожалуйста, – отчаянно проговорила она. – Обещаю, я не попытаюсь сбежать. Я буду ждать, пока ты не вернешься.

– Хотел бы я тебе поверить.

– Поверь. Я обещаю. Но от этих веревок очень больно. Ты бы не мог привязать меня к кабинке или к системе возврата мячей – к чему угодно на полу?

– Несколько часов продержишься.

– Пожалуйста!

Отмотав кусок клейкой ленты, они заклеил Ким рот. Потом опустился на колени и опутал веревкой лодыжки поверх растянутого скотча. Ким хотела пожаловаться, что веревка затянута слишком туго, но о́ни не стал бы ее слушать, даже если бы до этого надежно не заклеил ей рот. Затем он обвязал еще одной веревкой ее запястья, уже стертые до красноты. Передумал и развязал.

Ким выдохнула с облегчением, но тут о́ни защелкнул браслет наручников на ее правой руке.

«Какого черта?»

Он потянул ее вперед, и она, интуитивно догадавшись, что он собирается сделать, бешено забилась, но скотч приглушил ее вопли.

«Нет! Нет! Нееееет!»

Другой браслет наруничков они защелкнул на лодыжке подвешенного вниз шеей трупа. Затем подобрал мешок и надел ей на голову. Стало темно. Раздувая ноздри, Ким быстро дышала, балансируя на краю безумной паники. Почувствовав, как на шее затягивается веревка – чтобы закрепить на месте мешок, – она возобновила отчаянные (и приглушенные) крики и трепыхание. Но врезавшись в обезглавленное тело и прикоснувшись к ранам на нем, где были срезаны куски плоти, она замерла и накрепко зажмурилась. Огромным усилием воли успокоила себя. Если с этим мешком у нее начнется гипервентиляция, то она может задохнуться и стать еще одним трупом, висящим в заброшенном боулинг-клубе.

Что-то прижалось к мешку около ее рта.

Выгнув спину, Ким отвернулась, избегая неизвестной угрозы. Затем ткань порвалась, и она поняла – это было отверстие для дыхания, небольшой разрез, проделанный его ногтем.

– Не хотелось бы, чтобы ты задохнулась в мое отсутствие.

Затем Ким ощутила, как нагрузка на плечи чуточку ослабла. Теперь она могла достать до пола большими пальцами обеих ног одновременно, немного расслабив плечи, руки и запястья и дав им отдохнуть.

«Он немного выкрутил болт, – подумала Ким. – Теперь я смогу ослабить его».

Эта возможность дала ей идею, на которой можно было сосредоточиться в темноте, вместо того чтобы мучиться мыслями о прикованном к ней обезглавленном, гниющем и частично объеденном трупе.

– Это должно уменьшить твои нынешние неудобства, – проговорил о́ни. – А сейчас я должен идти.

Внезапно Ким осознала, что к этому времени должна была проголодаться. Однако ситуация, когда монстр приковал тебя к мертвецу, очевидно, эффективно подавляла аппетит. На самом деле при мысли о еде ей стало дурно. Но жажда ощущалась настойчивее. Горло горело, особенно после криков. А теперь, с заклеенным ртом, она не могла попросить глоток воды.

– Помни, о чем я тебя предупреждал.

Ким быстро кивнула, хотя не знала наверняка, заметно ли это движение под мешком. О́ни вроде остался доволен. Его шаги стихли в дальнем конце клуба. Через несколько секунд распахнулась и громко захлопнулась металлическая дверь. Ким неподвижно ждала, подозревая, что это, вероятно, ловушка. Она представляла, как о́ни тихо стоит, прислонившись к стене, и наблюдает за ней, проверяя, не попытается ли она сбежать. И если она хоть раз натянет связывающие руки или ноги веревки, он метнется через клуб и снесет ей голову мясницким тесаком.

Держась неестественно неподвижно, по ощущениям, с час – хотя, наверное, на самом деле минут пять, – Ким пыталась услышать малейшие звуки, которые бы выдали его присутствие: шорох одежды, скрип ботинка по полу, вздох или покашливание.

Она услышала лишь собственное дыхание, слишком громкое в темном пространстве мешка.

Удостоверившись, что о́ни покинул здание, Ким принялась ожесточенно двигать связанные кисти вперед-назад с двумя целями: если получится раскачать болт на потолке, можно будет снять мешок и распутать узлы на запястье. А если запястья начнут кровоточить прежде, чем удастся ослабить болт, можно будет скользить ими по собственной крови и выдернуть кисти из пут. Конечно, после этого придется разбираться еще с наручниками, удерживающими ее у трупа полицейского, но всему свое время.

* * *

Тора припарковался за огороженной стоянкой спортивной арены Гаффорда, ветшающего полупрофессионального бейсбольного стадиона, который он запланировал уничтожить после прощального спортивного события – показательного футбольного матча между двумя полупрофессиональными командами: «Денверскими Драконами» и «Джерсийскими Дьяволами». Строительство нового многопрофильного комплекса в полудесятке километров от прежнего было почти завершено, и местные жители решили попрощаться с местом, о котором у них осталось много теплых воспоминаний. Ностальгия обеспечила резкий подъем посещаемости, и футбольные команды выходили на поле перед переполненными трибунами.

Вдыхая смесь запахов хот-догов, картошки фри, хвороста и попкорна, Тора остановился за оградой и прижал левую ладонь к виску. Волны его силы, неразличимые человеческим глазом, распространились по парковке и впитались в растрескавшийся бетон и потерявшие прочность металлические подпорки.

Для большего эффекта он на несколько сантиметров приподнял трость и ткнул кончиком в бетонную дорожку. Земля задрожала, и вибрация побежала к стадиону.

Тора отлично разбирался в разрушениях.