Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

19
«Строптивые мужи, что управляют всем»

В конце года «король устроил рождественские торжества в Гринвиче, чтобы порадовать своих дворян»1. Гардероб выдал двенадцать ярдов желтого сарканета сэру Генри Гилдфорду и Николасу Кэрью, молодому джентльмену, который «воспитывался вместе с королем», для «рождественской пантомимы». В ней принимали участие также мистресс Кэрью и Брэндон2.

Николас Кэрью выдвинулся благодаря своим достижениям в турнирах. Сын капитана Кале, предки которого верно служили короне, этот получивший хорошее образование юноша лет семнадцати «обладал прекрасными манерами и отлично говорил по-французски»³. Кэрью оказался при дворе принца Генриха в шестилетнем возрасте и стал учиться вместе с ним. Король был о нем высокого мнения и часто искал его общества. Женой Кэрью стала красавица Элизабет, дочь сэра Томаса Брайана, вице-камергера королевы, ее сестра Маргарет была первой женой Гилдфорда⁴.

Вскоре после Рождества Генрих слег с «лихорадкой», которая оказалась оспой. «Врачи опасались за его жизнь», но к началу февраля король встал с постели, «обуреваемый гневом против Франции»⁵. Ему не терпелось вернуться на поле брани.

Еще не вполне оправившись от болезни, король наградил тех, кто так хорошо служил ему во время кампании 1513 года. На Сретение 1514 года он сделал Чарльза Брэндона герцогом Саффолком и вернул Суррею герцогство Норфолк. Кузен и лорд-камергер короля Чарльз Сомерсет, лорд Герберт, в это же время стал графом Вустером. Он был внебрачным сыном последнего Бофорта, герцога Сомерсета, и показал свою доблесть во Франции.

Награждение титулом состоялось 2 февраля после мессы, в главном покое дворца Ламбет. Церемония проходила по правилам, установленным в XIV веке, когда Эдуард III возводил своих сыновей в пэры. Каждого из герцогов облекли в алую мантию, на головы им надели церемониальные шапки и венцы, в руки дали мечи и золотые жезлы. Отныне они имели право на обращение «великий и могущественный принц», но обычно использовалось другое – «ваша милость»⁶. За церемонией наблюдали королева и ее дамы, де Лонгвиль и множество пэров, прибывших в Лондон для участия в заседании парламента. Наплыв людей «был очень большим, несмотря на то что двери держали крепко запертыми»⁷.

Появление новых пэров, особенно Саффолка, пришлось по душе не всем. «Многие сочли это весьма удивительным», – писал Полидор Вергилий. Бекингема больше всего возмутило возведение в пэры Брэндона: он считал его выскочкой и человеком «не слишком благородного происхождения»⁸, а потому подчеркнуто уклонился от участия в церемонии. Именно соперник Бекингема Уолси надоумил короля дать своему другу высокий титул – вероятно, для того, чтобы нейтрализовать влияние нового герцога Норфолка в Совете.

Когда Генрих даровал Брэндону имения, некогда принадлежавшие Эдмунду де ла Полю, тот сразу стал намного богаче и, значит, влиятельнее, чем бóльшая часть аристократов, и казался, по словам некоего бургундского наблюдателя, «вторым королем… который поступает как вздумает»⁹. Сын знаменосца воспринимал все это спокойно. «Никто и никогда не относился к такому резкому возвышению со столь непринужденным достоинством», – заявил один венецианец, уверявший сенат, что Саффолк теперь – «главный дворянин Англии», «великодушный и блистательный лорд»¹⁰. Старые аристократы смотрели на него косо: они завидовали влиянию Саффолка и с подозрением относились к его амбициям. Эразм высказался от имени их всех, язвительно написав о бывшем главном конюшем: «Король недавно превратил этого новоявленного герцога из мальчика на конюшне в дворянина»¹¹.

Саффолк стал таким же могущественным, как другой новоявленный герцог, Норфолк: в знак признания его заслуг при Флоддене ему даровали право помещать рядом со своим гербом герб Шотландии с пронзенным стрелой шотландским львом, как у Якова IV. Кроме того, Норфолк стал пожизненным графом-маршалом Англии. Его сын, тоже Томас Говард, в возрасте сорока одного года стал графом Сурреем. В 1512 году, после ухода отца на покой, он унаследовал должность лорда-казначея Англии, а в 1513 году командовал авангардом при Флоддене. Томас Говард был женат первым браком на Анне Йоркской, дочери Эдуарда IV, но к 1513 году она сама и трое их малолетних детей скончались, после чего он взял в супруги Элизабет, четырнадцатилетнюю дочь Бекингема. Естественно, высокородные Говарды не питали особой любви к Саффолку и намеревались низвергнуть его, как только представится случай.

Король не забыл тех, кто прилагал такие большие усилия ради успешного завершения французской кампании. Шестого февраля Уолси был назначен епископом Линкольна; посвящение в сан состоялось 26 марта. Ему пришлось вновь доказывать свою полезность, когда в марте союзники Генриха, Фердинанд Арагонский и Максимилиан, за спиной у короля подписали мир с Людовиком XII. Генрих, еще неопытный в политических делах, пришел в отчаяние оттого, что его предали, и, как обычно, принялся искать козла отпущения. Главный удар мужнего гнева приняла на себя Екатерина, дочь Фердинанда, которая в одночасье перестала быть самой доверенной советчицей мужа; в Риме даже ходили слухи, что он намерен развестись с ней.

Положение усугубляла помолвка сестры Генриха, Марии, с эрцгерцогом Карлом Австрийским, принцем Кастилии, наследником Фердинанда и Максимилиана. Приготовления к свадьбе, которая должна была состояться за границей до 15 мая, зашли к тому времени очень далеко. Король любил свою сестру и, потратив огромную сумму, снабдил ее сказочным приданым, состоявшим из роскошных нарядов, украшений, мебели и посуды¹². Он даже посылал образцы тканей Маргарите Австрийской, тетке Карла, спрашивая, не следует ли пошить для Марии одежду в бургундском стиле. Регентша посоветовала лишь, чтобы платья были «королевскими и достойными»¹³. Королева Екатерина назначила графиню Оксфорд главной придворной дамой принцессы Марии, а еще раньше Маргарите послали на утверждение список из 101 особы, которым предстояло составить ее свиту.

Мария Тюдор, восемнадцатилетняя «райская нимфа с Небес»¹⁴, «красавица, каких доселе не создавала Природа», по словам Эразма¹⁵, была высокой и грациозной, имела золотисто-рыжие волосы, составлявшие отличительную черту ее семейства¹⁶, и светлую кожу на лице, не прибегая при этом к косметике¹⁷. Она отличалась очаровательной живостью манер, умела поддержать беседу, любила танцы и музыку, хорошо пела и играла на нескольких инструментах. Ни одному принцу не удалось бы найти себе более подходящую супругу.

Но теперь свадьба расстроилась. Уолси пытался сохранить лицо короля, выступая за союз с Францией. Он не был империалистом и считал сменявших друг друга императоров своими противниками, когда позднее нацелился на папство. В период своего возвышения Уолси твердо стоял на профранцузских позициях, и по этой причине королева Екатерина не доверяла ему.

Потребовалось некоторое время, чтобы убедить короля одобрить новый альянс, но всем было предельно ясно одно: Генрих стал полагаться на советы и суждения Уолси больше, чем на чьи-либо еще. Уолси теперь являлся главным советником короля, отчитывался только перед ним и сделался всемогущим. Даже Саффолк не пользовался таким влиянием, а потому неудивительно, что он завидовал Уолси. Ранее он был главным советником короля, первым из «двух строптивых мужей, что управляют всем»¹⁸. Теперь же, хотя Генрих сохранил крепкую дружбу с Саффолком, последнего обошел его более способный соперник. Внешне противники сохраняли сердечные отношения, но герцог не сразу смог установить мирные рабочие отношения с Уолси. Прежде чем это произошло, у Саффолка появилась веская причина быть благодарным ему.

Между Говардом и Уолси существовала взаимная ненависть. Последние годы жизни Норфолка были омрачены ожесточенной борьбой за власть с противником, который не прекращал попыток настроить короля против него. К чести Генриха следует сказать, что он не поддался наушничеству Уолси, и его привязанность и уважение к герцогу не уменьшились. В 1529 году Уолси признался тогдашнему герцогу Норфолку (который в 1514 году был графом Сурреем), что стремился ниспровергнуть его в течение последних четырнадцати лет и что, будь у Говардов шанс, они, несомненно, сделали бы то же самое с ним. Тем не менее Говарды часто соглашались с предложениями Уолси и работали заодно с ним, в то время как Бекингем и Шрусбери решительно выступали против всех его начинаний.

Бекингем терпеть не мог Уолси и, вероятно, был его злейшим врагом. Он возглавил оппозицию старой знати низкородному честолюбцу, который узурпировал принадлежавшее ему по праву рождения место главного советника короля. Был один примечательный случай: герцог, пользуясь своей привилегией, держал таз для короля, чтобы тот вымыл руки перед обедом, Уолси же осмелился окунуть свои пальцы в воду, что до глубины души потрясло герцога, и он намеренно плеснул немного воды на туфли наглеца, что привело к публичной ссоре¹⁹. У Бекингема не хватало рассудительности, чтобы понять: добиться превосходства, которое, как он считал, принадлежало ему по праву рождения, мешали его собственное высокомерие, отчужденность и полное отсутствие способностей. Герцогу также недоставало такта, чтобы не проявлять открыто досаду и горечь по поводу исключения из королевских советов. Как и большинство людей своего круга, Бекингем ненавидел французов, извечных врагов Англии, и не мог заставить себя одобрить внешнюю политику Уолси.

Пока Уолси вел переговоры о почетном мире, Генрих приступил к строительству в Гринвиче своего первого развлекательного комплекса, который состоял из двух высоких восьмиугольных башен с пинаклями, возведенных по краям галереи, откуда открывался вид на новую турнирную площадку размером 650 х 250 футов. Обзор стал лучше, зрителей могло прийти больше, а когда галерея не использовалась в качестве главной трибуны, на ней можно было хранить турнирное снаряжение²⁰. Похоже, Гринвич был излюбленным местом для проведения рыцарских состязаний: в 1510-х годах там прошло по крайней мере десять турниров. Комплекс сооружений хорошо виден на зарисовках дворцовых видов, сделанных Антоном ван ден Вингерде в 1555–1558 годах²¹.

Новая площадка, вероятно, была готова к турниру, устроенному в мае 1514 года, где король и Саффолк появились в костюмах отшельников: Генрих – в одеянии из белого бархата и накидке из кожи и серебряной парчи, Саффолк – в черном. Перед началом поединков оба сбросили свои наряды и отдали их королеве и ее дамам в доказательство своей щедрости. Теперь Генрих был в черном, а Саффолк – в белом, и они стали с громким топотом носиться по полю; всего было сломано 114 копий²².

Девятнадцатого мая из Рима для короля доставили меч и церемониальную шапку, освященные папой Львом X. Понтифик, тоже уязвленный двуличием Фердинанда и Максимилиана, желал заверить Генриха в своей дружбе и сохранить его в качестве союзника.

Папский посол, их преосвященство Леонардо Спинелли, был принят в Лондоне с большой торжественностью, его встречали «множество лордов на 400 конях». Улицы запрудили толпы народа, жаждавшего увидеть дары папы. Шапку несли, подняв вверх на кончике позолоченного меча, она была из пурпурного атласа, высотой в фут, с расшитыми полями и подвесками из хвостов горностая.

Два дня спустя Генрих, находившийся в епископском дворце, рядом с собором Святого Павла, надел мантию из пурпурного атласа, пестревшую золотыми цветами, «шейное украшение из драгоценных камней, стоившее как полный золота колодец», шапку из пурпурного бархата с двумя розетками, украшенными самоцветами, и дублет из золотой парчи и во главе процессии отправился к собору на красивой черной кобыле, окруженный своими придворными. У дверей он спешился и подошел к главному алтарю, где его ждал папский посланник с мечом и шапкой. Когда король преклонил колени, двое дворян перепоясали его мечом и надели ему на голову шапку. Она полностью закрыла королю лицо, но Генрих, вероятно, поправил ее, прежде чем совершил «круговой обход внутренней части церкви». После шествия «началась месса, совершенная с большой пышностью, в сопровождении вокальной и инструментальной музыки». Король покинул собор в час дня, а послы и придворные, следовавшие за ним по двое, вернулись в епископский дворец. Согласно подсчетам одного венецианца, посмотреть на это зрелище пришли тридцать тысяч человек²³.

Король уже в течение некоторого времени занимался строительством флота, одним из главных основателей которого его по праву считают. Генрих обожал корабли и увлеченно знакомился с особенностями ведения боевых действий на море. От своего отца он унаследовал всего несколько судов, но был полон решимости сделать свой флот силой, с которой будут считаться. К концу его правления было построено 46 военных кораблей и 13 небольших галер, 26 судов Генрих приобрел и еще 13 захватил²⁴. В то время это была самая могущественная в мире военно-морская сила: хотя у некоторых стран было примерно столько же кораблей, английский флот отличался гораздо более совершенной организацией, а моряки имели хорошую выучку.

Генрих также интересовался навигацией. Среди прочих научных пособий в его собрании имелись редкий альманах приливов Европы и вечный лунный календарь²⁵. Он знал о французских приливных водах больше, чем специалисты в этой области²⁶, и лорды-адмиралы постепенно стали доверять его энциклопедическим познаниям в морском деле.

Тринадцатого июня 1514 года Генрих спустил на воду свой самый большой корабль, «Henry Grace à Dieu» – «Генри Грейс э’Дью» («Генрих милостью Божьей»), который в народе стали называть «Великий Гарри». Король с королевой, в сопровождении принцессы Марии, разных послов и всего двора²⁷, отправились на парадных барках из Гринвича в Эрит, где он стоял; очевидцы утверждали, что это было величайшее зрелище, когда-либо виденное на Темзе²⁸. Король был одет в жилет и бриджи из золотой парчи с алыми чулками, на шее у него висела золотая цепочка со свистком – знак отличия главнокомандующего флотом²⁹.

«Генри Грейс э’Дью» был очень большим судном с «пятью палубами и семью марсами»³⁰. Он «не имел себе равных по размеру корпуса» и обладал «невероятным вооружением»³¹ из более чем двухсот бронзовых и чугунных пушек³². Когда король и придворные поднялись на борт великолепного судна, были отслужены «многочисленные молебны, в том числе главная месса, которую пропели для благословения корабля»³³. Затем Генрих устроил для всех экскурсию по кораблю³⁴. Он навсегда сохранил особую любовь к «Великому Гарри», и когда несколько лет спустя корабль стоял в доке в Рае, отправился посмотреть на него и отобедал на борту.

Переговоры Уолси с французами успешно завершились летом. Тридцатого июля в королевском поместье Уонстед (Эссекс) принцесса Мария официально расторгла помолвку с Карлом Кастильским. Через неделю объявили о заключении мира с Францией и о том, что Мария выйдет за самого короля Людовика.

В знак благодарности Генрих немедленно назначил Уолси архиепископом Йоркским; его предшественник, кардинал Кристофер Бейнбридж, только что умер в Риме. Месяц спустя Уолси также стал епископом Турне. Казалось, щедротам короля не будет конца. Генрих написал в Ватикан, убеждая папу Льва сделать Уолси кардиналом, «поскольку его заслуги таковы, что король не может решить без него даже самого незначительного вопроса и считает этого человека одним из самых дорогих своих друзей»³⁵.

Уолси много лет не показывался в своей северной епархии и не сразу был рукоположен. Его больше интересовали внешние атрибуты власти и статуса. Вместе с повышением в должности он получил дворец Йорк-плейс в Вестминстере, с XIII века являвшийся лондонской резиденцией архиепископов Йоркских. Уолси тут же приказал проверить состояние здания, а затем приступил к грандиозным работам по его расширению, в результате чего появился «прекрасный дворец»³⁶, где он мог принимать государя и других гостей вполне по-королевски³⁷. В 1514–1515 годах на эти работы ушло 1250 (375 000) фунтов стерлингов.

Посетители испытывали благоговение при виде великолепия обновленного дворца, облицованного красным кирпичом. Среди помещений, располагавшихся вокруг внутреннего двора, были главный холл, церковь, сторожевая палата, приемный зал, обеденный зал, галерея, оружейная палата и крытая галерея, окружавшая двор. Под сторожевой палатой находился винный погреб, который сохранился до нашего времени³⁸. Джустиниан, посетивший Йорк-плейс, «прошел через восемь комнат, прежде чем достиг зала для аудиенций. Все они были увешаны гобеленами, которые меняли раз в неделю. Где бы ни находился Уолси, при нем всегда был буфет с посудой на 25 000 дукатов»³⁹. Дворец стал образцом изысканного вкуса. Новый хозяин с гордостью показывал гостям богато отделанную церковь, наборы дорогих гобеленов и завес, картины с изображениями святых, императора Траяна, «Госпожи Удовольствия» и герцога Беррийского, прекрасную парадную мебель, разные украшения, алебастровую кровать со своим гербом и позолоченными цветами⁴⁰. При дворце был разбит восхитительный сад для личных нужд архиепископа.

В преддверии мира с французами Генрих испытывал удовлетворение, а Уолси торжествовал, но просватанная за французского короля Мария вовсе не была счастлива. Она не хотела выходить замуж за немощного пятидесятидвухлетнего Людовика, который был на тридцать четыре года старше ее, так как, судя по всему, любила Чарльза Брэндона. Из писем, которыми обменивались Мария, Саффолк и Уолси в 1515 году, видно, что король знал о чувствах своей сестры; более того, она «согласилась на его просьбу выйти замуж за Людовика Французского, хотя тот был очень пожилым и болезненным человеком, лишь ради покоя в христианском мире и при условии, что если она переживет его, то выйдет замуж за того, кто ей нравится»⁴¹. Но, как оказалось, Генрих не собирался выполнять свою часть сделки.

20
«Ткань с ворсом тебя не продаст с головой»

В воскресенье, 13 августа 1514 года, весь двор собрался в главном банкетном холле Гринвича, который был увешан полотнищами из золотой парчи, расшитыми гербами королей Англии и Франции: Мария Тюдор вступала в брак с Людовиком XII через доверенное лицо. Король и королева (с уже заметным животом, в одеянии из серебристого атласа и золотой венецианской шапочке) прибыли три часа спустя вместе с невестой, которая выглядела прекрасно в багрово-золотом клетчатом платье, по расцветке похожем на костюм представителя французского короля, герцога де Лонгвиля. Оба принесли обеты, обменялись кольцами и поцелуями на глазах у архиепископа Уорхэма. После свадебной мессы состоялся банкет, затем начались танцы, которые продолжались два часа. Всем заправляли король и Бекингем; когда они сбросили свои длинные накидки и стали отплясывать в дублетах, их примеру последовали многие джентльмены старшего возраста, кроме Андреа Бадоэра, венецианского посла, сознававшего, что он уже не в тех летах.

Вечером все проследовали в спальню, где была приготовлена огромная кровать. Новая королева Франции легла на нее в ночной рубашке, которую описывали как «великолепное дезабилье», обнажив одну ногу до бедра; герцог де Лонгвиль, сняв красный чулок, опустился на ложе рядом с ней и коснулся ее ноги своей ногой. После этого Уорхэм объявил, что супруги символически вступили в отношения, и по этому поводу «король Англии устроил великое празднество»¹.

Людовик, которому не терпелось увидеть невесту, отправил в Англию французского портретиста Жана Перреаля, чтобы тот запечатлел Марию² и помог составить приданое для нее. Разумеется, вещи, приготовленные для брака Марии с Карлом Кастильским, сочли неподходящими, и король снова открыл свои сундуки, дабы его сестра поехала во Францию «хорошо и роскошно одетой»³. «Торговые люди всех наций являлись ко двору; королева Франции желала видеть их и каждому подавала руку»⁴. Они изготовили для нее тридцать платьев. Вдобавок Генрих щедро снабдил сестру украшениями и мебелью.

Кроме того, Мария взяла во Францию большую свиту. Дочери сэра Томаса Болейна, Мария и Анна, были ее младшими фрейлинами. Наставницей («матушкой») фрейлин стала леди Гилдфорд, мать сэра Генри и бывшая гувернантка Марии. Большинство английских слуг супруги король Людовик потом отправил домой, даже «матушку Гилдфорд», что очень расстроило Марию⁵.

Людовик одобрил все имена в списке слуг Марии, за исключением одного – Джейн Попенкур, французской дамы, которая служила Елизавете Йоркской, Марии Тюдор и Екатерине Арагонской. Она была близка с Марией, вместе с герцогом де Лонгвилем и бывшим наставником принцессы Джоном Пэлсгрейвом⁶ помогала ей практиковаться в разговорном французском. Тем не менее английский посол в Париже предупредил Людовика, что Джейн вела «дурную жизнь», став любовницей женатого де Лонгвиля. На это король ответил: «Из любви ко мне не говорите больше о ней. Я бы ее сжег!» – и вычеркнул Джейн из списка, сказав, что единственная его забота – нравственное благополучие супруги⁷. Марию это опечалило.

Вероятно, она немного утешилась, получив главный свадебный подарок Людовика – «Зерцало Неаполя», бриллиант «размером в целый палец» с подвешенной к нему огромной грушевидной жемчужиной. Его привезли в Лондон к сентябрю, и Мария надела это украшение во время своего последнего публичного появления при английском дворе. Генрих VIII оценил его в 60 000 крон (4 500 000 фунтов стерлингов)⁸.

В августе, когда Мария готовилась к отъезду во Францию, король отправился в летнее путешествие по стране. Путь его был следующим: Ньюбери; Гилдфорд; замок Фарнем, где Генриха принимал епископ Фокс; Отлендс рядом с Вейбриджем, где он гостил у Бартоломью Рида, чей олений парк стал для короля любимым местом охоты; Кройдон, где он останавливался во дворце архиепископа Кентерберийского⁹.

Мария Тюдор присоединилась к брату и проследовала в Дувр через Отфорд, где они воспользовались гостеприимством архиепископа Уорхэма, а затем в Кентербери. Королевская кавалькада была одной из самых длинных и роскошных, которые когда-либо видели. Генрих и Мария ехали рядом, за ними везли в носилках королеву, дальше следовала длинная вереница знатных особ и рыцарей с их женами, облаченных в золотую парчу, с золотыми цепями¹⁰.

Второго октября в Дувре, «на самом берегу», Мария напомнила Генриху об их уговоре. Он обнял ее и поцеловал, после чего дал свое благословение, сказав: «Я отдаю вас в руки Господа, на волю моря и под власть короля, вашего супруга»¹¹. Мария отчалила во Францию вместе с Норфолком – флотилия насчитывала четырнадцать кораблей, – вышла замуж за Людовика 9 октября в Аббевиле и была коронована в Сен-Дени. Французский король был очарован ею и после брачной ночи похвалялся, что «творил чудеса»¹².

Лонгвиль вернулся во Францию с Марией, привезя с собой подарки на сумму в 2000 (600 000) фунтов стерлингов и мантию, которую Генрих надевал на церемонию заочного бракосочетания. Некоторые историки полагают, что Джейн Попинкур, изнывавшая от скуки при английском дворе, стала любовницей Генриха, но подтверждений этому нет. Сто фунтов, которые Генрих дал ей, когда она наконец вернулась во Францию в мае 1516 года¹³, после смерти Людовика, почти наверняка были вознаграждением за многолетнюю верную службу его матери, сестре и жене; к тому же известно, что Джейн возобновила отношения с де Лонгвилем, когда они встретились вновь. Более того, к октябрю 1514 года Генрих, вероятно, уже завел отношения с другой женщиной.

Он воспользовался беременностью королевы (видимо, развивавшейся хорошо) в типичной для себя манере. Четвертого октября король распорядился, чтобы Главный гардероб подготовил обтянутую алой тканью колыбель, белье и занавески «для использования в детской, по милости Божьей»¹⁴. В том же месяце Саффолк, находившийся во Франции, послал Генриху письмо, в постскриптуме которого просил его напомнить «госпоже Блаунт и госпоже Кэрью», чтобы те отвечали ему, когда он посылает им письма или знаки любви. Это показывает, что король и Саффолк были близко знакомы с обеими женщинами. Вероятно, оба пользовались их милостями.

Нет сомнений в том, что Элизабет Блаунт в какой-то момент стала любовницей Генриха, – позже она родила ему сына, которого он признал. Сама Элизабет была одной из одиннадцати детей¹⁵ сэра Джона Блаунта из Кинлет-холла (Шропшир), мужа Кэтрин Пешолл, отец которой сражался за Генриха VII при Босворте. Лорд Маунтжой приходился ей родственником, и, вероятно, именно он добился для Элизабет, или Бесси, как ее называли, места фрейлины королевы в 1513 году, когда девушке было не больше пятнадцати лет¹⁶. Бесси была «прекрасной девицей, которая в пении, танцах и всех добрых развлечениях не уступала никому»¹⁷. Кроме того, «за редкие природные качества и образованность ее считали украшением своего времени и образцом женщины, достойной любви»¹⁸.

Элизабет Блаунт отлично выступила в рождественской живой картине, показанной в Гринвиче. Ее, Элизабет Кэрью, леди Маргарет Гилдфорд и леди Феллингер, жену испанского посла, одетых в костюмы савойских дам – синие бархатные платья, золотые шапочки и маски, – избавили от опасности четверо галантных «португальских» рыцарей, которых изображали король, Саффолк, Николас Кэрью и испанский посол. Королеве очень понравились их «странные наряды», и, прежде чем все участники представления сняли маски, она пригласила их в свою опочивальню, чтобы они еще раз станцевали перед ней. Король выступал в паре с Элизабет Блаунт, и, когда стало ясно, кто есть кто, все много смеялись. Екатерина поблагодарила короля за «хорошо проведенное время и поцеловала его»¹⁹. Неизвестно, были ли Генрих и Элизабет любовниками уже в то время, но, если даже так, они вели себя очень осторожно.

Некоторые авторы полагают, что им не хватало осмотрительности и королева испытывала подозрения, так как в Двенадцатую ночь 1515 года, когда ту же живую картину по многочисленным просьбам разыграли вновь, вместо Элизабет Блаунт в ней участвовала Джейн Попенкур²⁰. Однако Бесси участвовала в другой постановке с переодеваниями, вместе с сэром Томасом Болейном и его младшим сыном Джорджем²¹.

Мы никогда не узнаем, были ли тревоги королевы по поводу любовных похождений супруга одной из причин того, что она потеряла четвертого ребенка – «принца, прожившего совсем недолго»²², – который родился в Гринвиче в феврале 1515 года. Хотя из аббатства Церкви Христовой в Кентербери брали серебряную купель для крещения, имя младенца не встречается ни в одном документе²³.

Вскоре после Рождества до Англии дошла новость о кончине Людовика XII Французского и восшествии на престол его кузена, графа Ангулемского, под именем Франциска I. Генрих был несколько уязвлен тем, что новый французский король был на три года моложе его и, судя по всему, намеревался соперничать с ним в великолепии и воинской доблести. Франция уже добилась культурного господства в Северной Европе, и ее новоиспеченный монарх наверняка собирался окружить себя таким двором, который быстро затмил бы дворы Англии, Испании и Империи. Кроме того, между двумя государями существовало и личное соперничество: снедаемый завистью, Генрих делал все то же, что и Франциск. Он не желал, чтобы его затмевали в чем-либо, и находил утешение в том, что большинство людей признавали его «намного более красивым, чем король Франции»²⁴, с темным угрюмым лицом и длинным носом, как у всех Валуа. Генрих также был значительно благонравнее Франциска, который пользовался дурной славой развратника, при дворе которого плелись любовные интриги. Но когда в сентябре 1515 года новый повелитель Франции одержал блестящую победу над швейцарцами при Мариньяно, Генрих не смог скрыть зависти. Сперва он заявил, что не верит в это, но затем французский посол вручил королю два письма, собственноручно написанные его государем. Когда Генрих читал послание Франциска, «казалось, у него из глаз потекут слезы: так они покраснели от боли, испытанной им при известии об успехе короля французов»²⁵.

Однако, несмотря на зависть Генриха, монархи испытывали искреннее расположение друг к другу. Оба были похожи «не только личными качествами, но также умом, любовью к охоте, в том числе соколиной, строительству, нарядам и дорогим украшениям»²⁶.

Поскольку Франциск был известен как женский угодник, Генрих тревожился за свою сестру. Следуя обычаю вдовствующих королев Франции, та облачилась в белые траурные одежды и вела уединенный образ жизни в Отеле Клюни: ей предстояло оставаться там до тех пор, пока не станет ясно, что она не носит ребенка своего покойного супруга. Ходили слухи, что новый король Франции подумывал о разводе со своей беременной супругой Клод, дочерью Людовика, и женитьбе на Марии, но последняя, похоже, полагала, что он намеревается покуситься на ее добродетель. Это кажется маловероятным, учитывая ее положение и тот факт, что несколько лет спустя Франциск сделал подпись под ее рисованным портретом: «Скорее грязна, чем царственна».

На самом деле Франциск желал выдать Марию замуж за герцога Савойского, однако Генрих полагал, что сестра может найти себе более выгодную партию, и в конце января отправил Саффолка во Францию, велев привезти ее домой. Зная об их взаимоотношениях, Генрих взял с герцога обещание, что тот не будет предлагать Марии брак. Однако он не учел, что Мария, со своей стороны, использует все средства, чтобы привести Саффолка к алтарю, – и 3 марта состоялось тайное венчание. Как только брак был консумирован, Саффолк запаниковал, написал Уолси, признавшись ему во всем и умоляя архиепископа выпросить у короля прощение для них. «Королева не оставила бы меня в покое, пока я не дал бы согласия на свадьбу, – объяснял герцог, – и потому, буду честен с вами, я охотно взял ее в жены и возлежал с нею так, что теперь опасаюсь, не ждет ли она ребенка»²⁷. Генрих пришел в ярость.

Когда об этом поспешном браке стало известно при дворе, многих возмутила самонадеянность Саффолка. Тайный совет, возглавляемый Говардами, настаивал на том, чтобы король казнил его или заключил в тюрьму²⁸, так как герцог совершил измену, женившись на принцессе крови без согласия короля. Благодаря вмешательству Уолси, а также искренней привязанности Генриха к Марии и Саффолку остановились на том, что они заплатят огромный штраф – 24 000 (7 200 000) фунтов стерлингов в рассрочку. Мария также согласилась отдать Генриху всю посуду и украшения, которые получила до и во время брака, а Саффолк уступил государю опекунство над Элизабет Грей, виконтессой Лайл²⁹. Удовлетворенный этим, король милостиво согласился снять опалу с заблудшей четы, но многие полагали, что Саффолк отделался слишком легко.