Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

12
«Все добрые состязания»

Головокружительным летом 1509 года Генрих VIII и его придворные неутомимо предавались всевозможным спортивным развлечениям. Энергичный, полный жизненных сил, король упоенно занимался физическими упражнениями, и его считали непревзойденным спортсменом. Своими умениями Генрих снискал себе широкую славу, что было важно в эпоху, когда это ценилось очень высоко. Более того, его интерес к спорту разделяли большинство придворных джентльменов и дворян. Многие из них тоже достигали больших успехов, «но самым неутомимым и увлеченным из всех был король»1. Он охотился, сражался на турнирах, играл в теннис, боролся, мог метнуть двенадцатифутовое копье на много ярдов, побивал любого своим тяжелым двуручным мечом в импровизированных поединках и натягивал тетиву лука сильнее, чем кто-либо другой в Англии. Результатом всей этой активности стали отличная физическая форма, крепкое здоровье и безусловная мужская сила. «Когда он идет, земля под ним содрогается», – отмечал один венецианец2.

Большинство джентльменов «проводили лето в развлечениях»³, обычно на открытом воздухе. Их традиционные занятия – поединки, верховая езда, «заход на кольцо»[33]33
    Упражнение, цель которого состояла в том, чтобы поразить висевшее кольцо и унести его на острие копья.


[Закрыть], «квинтина»[34]34
   Упражнение, заключавшееся в том, чтобы поразить копьем висевший на столбе щит.


[Закрыть] и стрельба из лука – были в основном воинскими упражнениями. Но благодаря Возрождению в Италии, на волне увлечения Античностью, классического интереса к физической подготовке как таковой, выступлениям Кастильоне, отстаивавшего общественное значение спорта, а также возможности демонстрировать с его помощью великолепие отношение к спортивным занятиям менялось. В 1531 году Элиот писал: «Телесные упражнения сохраняют здоровье человека и увеличивают его силу», а в 1542-м Эндрю Бурд рекомендовал умеренные нагрузки посредством «игры в теннис, метания диска или поднятия гирь руками». Спорт давал также выход природной агрессивности живших при дворе молодых мужчин, которые легко впадали в скуку.

Почти все виды спорта были соревновательными. Однако никто не вступал в состязания с человеком, стоявшим ниже его по социальному положению⁴. Командные игры с мячом, такие как футбол, считались пригодными только для низших классов, а парламент принял закон, согласно которому игра в шары, куитс (метание колец) и теннис разрешались только представителям высших классов внутри их поместий⁵. Подданные короля в часы досуга должны были практиковаться в стрельбе из лука, что шло на пользу стране во время войны.

В молодые годы король из всех занятий такого рода больше всего любил турниры (о чем будет сказано отдельно) и охоту, считавшуюся королевским и аристократическим спортом, почти столь же престижным, как участие в военных действиях, поскольку она требовала отваги и навыков, необходимых в бою. Порой охота таила в себе опасности, с которыми не раз сталкивался король, или приводила к неловким ситуациям: например, однажды Генрих убил не того оленя и был вынужден выплатить компенсацию его владельцу.

Самой распространенной и желанной добычей были олени. Животных выслеживали собаки, после чего их расстреливали из луков, ловили в сети, где совершалось церемониальное умерщвление, или направляли в загон, где на них натравливали собак. Это была жестокая и кровавая забава, но эпоха Тюдоров не отличалась сентиментальностью.

Король был страстным добытчиком зверей. В 1520 году Ричард Пейс говорил Уолси, что государь встает «ежедневно, кроме праздничных дней, в 4 или 5 часов утра и охотится до 9 или 10 вечера. Он готов терпеть любые трудности, так что охота превращается едва ли не в мученичество»⁶. Другой очевидец сообщал: «Король никогда не бросает ловлю, не загнав восемь или десять лошадей, которых по его велению заранее расставляют по краям участка, намеченного к объезду, когда же один конь устает, он садится на другого, и еще до возвращения домой все его скакуны крайне утомлены»⁷. Еще один наблюдатель отмечал, что, когда король «хорошо поохотился, он будет говорить об этом часа три или четыре»⁸.

Охоте неизменно отдавалось предпочтение перед делами: король «уезжал подстрелить оленя»⁹, или же его ждали егеря, и «он должен был охотиться»¹⁰. В 1526 году, когда король Франции прислал ему несколько диких кабанов, почти исчезнувших в Англии, Генрих пришел в восторг и заметил, что «охота была очень приятной, а добыча – поистине королевской»¹¹. Забавляясь таким образом, он подвергал себя немалому риску, поскольку кабаны известны своей свирепостью.

В юности Генрих ездил на охоту с огромной свитой, но в 1526 году спутников стало меньше, поскольку из-за отсутствия многих приближенных короля двор становился «опустошенным», а кроме того, их необузданность «мешала королевской забаве и портила ее»¹². Генрих стал брать с собой лишь самых близких приятелей. В списках имущества перечислено множество предметов охотничьего и другого спортивного снаряжения, которыми были забиты шкафы в его личных покоях. Два деревянных ножа, или охотничьих меча, – один с вырезанными на нем сценами охоты на кабана, другой с насечкой из золота – были изготовлены испанским мастером Диего де Сайясом и сейчас хранятся в Королевской коллекции¹³.

Екатерина Арагонская тоже любила охоту и сопровождала Генриха в его вылазках вплоть до 1530 года, когда дело о расторжении их брака уже было в самом разгаре.

Границы большинства королевских лесов, огороженных оленьих парков и охотничьих угодий были проведены к 1200 году; многие приписали к замкам, поместьям и охотничьим домам короля. Генрих особенно любил Главный парк Виндзора, парки Ричмонда, Гринвича, Буши-парк и лес Эппинг. Сам он создал несколько новых парков и охотничьих угодий, включая Гайд-парк, угодье Уолтем, Сент-Джеймсский парк, парк в Нонсаче, Мэрилебон-парк (ныне Риджентс-парк) и обширное угодье «Слава Хэмптон-корта»¹⁴. Королевские леса и парки не только позволяли Генриху осуществлять физическую активность на свежем воздухе, но и снабжали олениной весь двор, а также давали королю существенный доход от налогов и сборов. Строгие законы о лесах и псовой охоте предусматривали для простых людей, которые осмеливались покушаться на оленей короля, большие штрафы и даже тюремное заключение.

Охотничий, или «травяной», сезон продолжался с мая-июня до сентября-октября. В это время король среди прочего объезжал страну, а потому мог наслаждаться охотой в других частях своего королевства. Каждую осень по возвращении он лично следил за тем, чтобы его парки заново наполнялись дичью, а у оленей имелось достаточное количество сена и овса на зиму¹⁵.

У короля имелись прекрасные конюшни, где держали до двухсот лошадей¹⁶. Генрих предпочитал резвых берберских скакунов и быстроногих неаполитанских рысаков, которых покупали в Европе, отдавая до 40 (12 000) фунтов стерлингов за каждого. Нескольких коней подарили правители, искавшие дружбы с Генрихом: к примеру, герцог Термоли прислал гнедого жеребца. В 1509 году королева Екатерина обратилась к своему отцу с просьбой «отправить моему господину королю трех коней: одну низкорослую испанскую лошадку, одну неаполитанскую и одну сицилийскую, потому как он очень хочет иметь их и просил меня вымолить их у Вашего Высочества и чтобы их прислали с первым же гонцом, которого сюда отправят»¹⁷.

В июне 1514 года Франческо Гонзага, маркиз Мантуанский, знаменитый конезаводчик, прислал Генриху прекрасного «гнедого скакуна» по имени Говернаторе и трех племенных кобыл. Генрих «в полном восторге» смотрел, как тренер Джованни Ратто заставляет кобыл переходить на разный шаг, а потом спросил у своих придворных: «Что вы думаете об этих лошадях? Я никогда не видел более великолепных животных». Ратто проехался верхом на Говернаторе, продемонстрировав впечатляющую испанскую выездку, дабы доставить удовольствие королеве; Генрих объявил, что это «лучший конь», и, похлопав гнедого по холке, пробормотал: «Так-то, так-то, мой милый». Король не был бы доволен больше, если бы маркиз подарил ему королевство, писал наблюдавший за ним венецианец. После этого Генрих спросил, что маркиз хотел бы получить за свою щедрость. «Ничего, кроме любви короля», – ответил тот¹⁸.

Позже, в том же месяце, Ратто сообщил Гонзаге, что, по словам Генриха, тому никогда не приходилось ездить верхом на лошадях, обученных лучше этих. Сам король написал маркизу восторженное письмо, благодаря «за ваше высочайшее расположение к нам, за самых красивых, породистых и во всех отношениях прекрасных коней, [которые] были посланы из самых лучших чувств и намерений. Мы числим Ваше Превосходительство и ваших высокородных детей среди наших самых дорогих друзей. До свидания, с пожеланием благополучия и счастья!» В следующем месяце Генрих отправил маркизу ответный дар – «нескольких лошадей, оседланных, в полной упряжи и попонах»¹⁹.

Генрих пришел в восторг и от лошадей, присланных ему в 1519 году Альфонсо I, герцогом Феррары, и от испанских дженнетов – низкорослых лошадок, подаренных императором Карлом V в 1520-м. Придворные знали, что лучший способ доставить королю удовольствие – подарить ему лошадь. К примеру, в 1520 году сэр Эдвард Гилдфорд презентовал Генриху двух коней: один из них, гнедой, по имени Бьярд Хейс, стал его любимцем²⁰.

По словам венецианского посла, король был «великолепным наездником»²¹. Он часами упражнялся, регулярно тренировал своих скакунов, хвалил их, оглаживал хлыстом и восклицал: «Вот так, вот так мальчик, сюда, мальчик!» – или укорял, издавая резкие возгласы: «Ну, предатель! Ну, злодей!» Следуя советам итальянских мастеров верховой езды, он предпочитал поощрять своих лошадей, выказывая к ним доброту, а не использовать шпоры или хлыст²².

Езда верхом и умение хорошо управлять лошадью считались необходимыми навыками для каждого джентльмена, особенно высокородного: знатных юношей учили управляться с крупными боевыми конями, облачая их в полный доспех. Именно Генрих VIII завел в Англии манежи и пробудил интерес к новому итальянскому искусству выездки, в котором превосходил всех. Оно заключалось в выполнении эффектных маневров тщательно обученной лошадью, которая откликалась на словесные команды или слушалась легких прикосновений. Такая лошадь могла повернуться, попятиться, резко остановиться после галопа, петлять между препятствиями или совершить удивительный каприоль – «великий скачок», при котором все четыре копыта одновременно отрывались от земли. Король демонстрировал свое мастерство при любой возможности, особенно на турнирах, где поражал зрителей «сверхъестественными трюками»; он заставлял лошадей, одну за другой, совершать «тысячу прыжков в воздухе» или «летать, а не прыгать, ко всеобщему удовольствию и восторгу»²³.

Екатерина Арагонская была опытной наездницей, хотя и пользовалась испанским дамским седлом в форме кресла.

Генрих также занимался разведением лошадей и постоянно улучшал породу своих животных. Он основал королевские конские заводы на границе Англии и Уэльса, в Ноттингемшире и в Хэмптон-корте, чтобы разводить лошадей для охоты и даже для скачек. Именно Генрих VIII, а не Карл II стал первым английским королем, который участвовал в скачках. Он держал «меринов для бегов» и нанимал «мальчиков, которые объезжали беговых лошадей». Их форменная одежда состояла из бело-зеленого, тюдоровских цветов, дублета из атласа и бумазеи, цветных рейтуз – «партихозен» – и черных бархатных шапок для верховой езды с золотыми пуговицами²⁴. Король устроил прямую дорожку для скачек и площадку для поединков в Кобхэме, графство Суррей. Следы дорожки длиной в милю сохранились до нашего времени: она тянулась до Ли-Хилла. Король любил скачки: в 1513 году, воюя во Франции, он с двадцатью пятью товарищами промчался по окраинам одного города²⁵.

Генрих был очень привязан к своим лошадям. Одной из его любимиц стала Каницида, о которой секретарь короля Андреа Аммонио, заведовавший монаршей перепиской на латыни, написал несколько хвалебных стихов. В 1529 году Генрих неоднократно посещал конюшни только для того, чтобы полюбоваться на своего любимого берберского коня (вероятно, Говернаторе), который к тому времени был отправлен на покой и жил в хороших условиях. Король часто останавливался, чтобы поболтать со своим конюшим Ганнибалом Зинзаном, и проявлял искреннюю заботу о здоровье лошадей. В списке сумм, выданных из его Личного кошелька, перечислены расходы на лекарства домашнего изготовления для животных, а также несколько платежей в размере 7 шиллингов (105 фунтов стерлингов) на «ванны для берберского коня»²⁶. Лошадей Генриха кормили отрубями из королевских амбаров²⁷.

Главный конюший отвечал за предоставление королю лошадей для верховой езды, охоты и боевых действий, за королевские конюшни и транспортные средства, а также за организацию поездок. С учетом его обязанностей и положения – он был третьим по старшинству среди чинов двора – главный конюший постоянно сопровождал короля, ехал рядом с ним во время церемониальных процессий и имел право на отдельный стол за обедом. При Генрихе первым, кто исполнял эту должность, был сэр Томас Найвет. У королевы был свой главный конюший.

Конюшни не относились к придворным службам, их работники отчитывались лично перед королем. В штате конюшен было много сквайров (оруженосцев, служивших рыцарям), мальчиков-конюхов, кузнецов – которые подковывали лошадей, – жокеев и конюших. Главное конюшенное управление сперва размещалось в Холборне, а когда в 1534 году здание уничтожил пожар, ведомство и всех животных перевели на Чаринг-кросс, туда, где обычно держали королевских соколов²⁸. Кроме того, лошадей, которыми пользовались король и придворные, размещали в конюшнях при дворцах – некоторые из них располагались вокруг внутренних дворов; часть помещений всегда отгораживали для лошадей короля. В Гринвиче имелись отдельные конюшни для его скакунов и племенных кобыл²⁹. До наших дней дошла Новая королевская конюшня в Хэмптон-корте (1536), являющаяся частью комплекса Королевских конюшен в зеленой зоне Хэмптон-корт-грин.

Псарни представляли собой особую службу, отвечавшую за содержание и размещение королевских грейхаундов, борзых и гончих, которые травили оленей и зайцев. Их передали под начало Хамфри Рейнсфорда, смотрителя личных собак короля. Управление псарнями находилось там же, где они впервые появились в XIV веке, при Эдуарде III, – на Собачьем острове посреди Темзы. Псарни имелись и в некоторых дворцах, самая большая была в Гринвиче. Охотничьих собак кормили мясом, молоком и хлебом.

К соколиной охоте Генрих VIII пристрастился лишь с возрастом. Отец подарил ему сокола, когда Генриху было девять лет, но в молодые годы принц «не имел тяги» к этому развлечению, хотя и обучался соответствующему искусству у жившего при дворе Уильяма Тайлера, джентльмена Личных покоев. Только в зрелости Генрих приобрел вкус к охоте с птицами. В 1520-х годах Томас Хинидж, служивший в Личных покоях, писал кардиналу Уолси из Виндзора, что «его милость каждый день, когда погода ясная, выезжает на соколиную охоту или гуляет в парке и не возвращается до позднего вечера»³⁰. В 1533 году сэр Уильям Кингстон сообщал Артуру Плантагенету, лорду Лайлу³¹, что «король каждый день охотится с ястребами-тетеревятниками, ястребами-перепелятниками и кречетами как до полудня, так и впоследствии». Это давало возможность проявлять физическую активность по окончании сезона охоты на крупную дичь³².

Ловчие птицы, особенно кречеты, сапсаны, соколы и исландские кречеты, чрезвычайно ценились. Соколиная охота считалась уделом одного лишь высшего сословия, а право владеть определенными видами птиц зависело от положения человека. Генрих завозил ястребов из Ирландии или получал их в дар от других монархов, в частности короля Франции и Иоахима I, герцога Прусского. Клобук одного из королевских ястребов, сделанный из кожи и, вероятно, из украшенного вышивкой малинового бархата или шелка, хранится в Музее Эшмола вместе с принадлежавшей королю перчаткой для охоты из оленьей кожи, расшитой красными и золочеными нитями. В счетах содержатся записи о платежах за путы (красные шнуры, прикрепляемые к ногам ястреба), клобуки и колокольчики³³.

Королевские ястребы находились в ведении службы Ловчих сетей, располагавшейся в Королевских конюшнях на Чаринг-кросс. Там специалисты по соколиной охоте занимались уходом за своими питомцами и их дрессировкой, кормили их сахаром, шандрой[35]35
    Шандра – многолетнее травянистое растение семейства мятных.


[Закрыть] и ревенем³⁴. Одним из одиннадцати сокольничих был Ламберт Симнел, в детские годы объявленный его сторонниками претендентом на трон Генриха VII. Восстание потерпело неудачу, и Генрих сделал Симнела работником на своей кухне, откуда юноша, хорошо себя проявивший, был переведен в питомник; он умер в 1525 году. Возглавлял службу главный королевский сокольничий: сперва – Уильям Норрис, после него – Роберт Чизмен, изображенный на портрете кисти Ганса Гольбейна с соколом на руке³⁵.

В Гринвиче, рядом со своими личными покоями, Генрих приказал устроить птичник, известный как «клетка»; в нем имелись насесты для птиц, а незастекленные окна были забраны деревянными решетками³⁶. Новые птичники появились и в дворцах меньшего размера, таких как Мор и Хансдон³⁷.

Из кровавых забав короля назовем также травлю медведей и даже быков; Генрих обзавелся собственной медвежьей ямой[36]36
    Медвежья яма – загон, обычно расположенный в низком месте и обнесенный высокой каменной оградой, стоя на которой зрители могли наблюдать за животными.


[Закрыть]; за ней и за животными следил хранитель королевских медведей. В масленичный вторник король обычно посещал традиционные петушиные бои, для которых в 1533–1534 годах по его повелению были сооружены арены в Гринвиче и Уайтхолле; последняя представляла собой затейливое восьмиугольное сооружение со световым фонарем на крыше³⁸. На обеих имелись ряды сидений, особое кресло для короля и смотровая галерея для королевы³⁹. Бойцовых петухов держали в находившихся рядом курятниках⁴⁰.

Иногда Генрих рыбачил: в 1530 и 1532 годах он занимался этим на Темзе с «загнутой вниз под углом удочкой»⁴¹ и в том же году наградил нескольких человек, поймавших в Гринвиче рыбу невиданного размера⁴². Известно также, что он ловил рыбу во рву, окружавшем замок Мор⁴³.

Король и его придворные развлекались не только кровавыми забавами. Генрих «чрезвычайно любил теннис»⁴⁴ и, возможно, обучался ему у профессиональных игроков, приглашенных его отцом⁴⁵; сам он совершенно точно держал специального тренера⁴⁶. По словам Джустиниана, «то было наиприятнейшее зрелище в мире – наблюдать за королем во время игры: его светлая кожа сияла сквозь рубашку из тончайшей материи»⁴⁷. Перед состязанием он разоблачался до «исподнего» (подштанников) – на ногах его при этом были мягкие туфли, – а после него надевал «теннисное платье» из черного или синего бархата, чтобы не простудиться⁴⁸. Даже если допустить, что в известных нам отзывах есть доля низменной лести, Генрих действительно был игроком высокого класса.

Сама игра отличалась от современного размеренного и спокойного лаун-тенниса⁴⁹, представляя собой его раннюю, более агрессивную версию – «королевский», или «настоящий», теннис, он же «palme». Происходивший от средневековой французской игры jeu de paume (букв. «игра ладонью»), он стал популярен среди аристократов во Франции и в Италии. В королевский теннис можно было играть как в помещении, так и на улице, и он был любимым зимним развлечением придворных⁵⁰.

Закрытые корты с твердым покрытием снабжались сеткой, сплетенной из шнуров с бахромой⁵¹, имели галереи для зрителей, а также навесы и разметку поля. Стены обычно красили в черный цвет, а оконные рамы – в красный; окна затягивали защитной проволокой⁵². Ракетки во времена Генриха были новинкой: примерно до 1500 года мяч ловили рукой в перчатке. Теннисные мячи для короля изготавливала лондонская Компания металлообработчиков (Ironworkers’ Company). Один из них, кожаный, набитый собачьей шерстью, впечатался в деревянный остов крыши Вестминстер-холла и был обнаружен в 1920-х годах⁵³, другой нашли в 1960-х годах на месте Королевского теннисного корта в Уайтхолле.

Существовало два варианта игры – «quarre», или «малый двор», и «dedans», или «большой двор»⁵⁴. Правила были сложными, так что разобраться в них, а следовательно, и играть могли только образованные люди. Кастильоне положительно отзывался о теннисе как о «благородном занятии», дававшем придворным возможность проявить ловкость и проворство.

При Эдуарде IV и Генрихе VII строились павильоны для игры в теннис, но Генрих VIII решил возвести гораздо более масштабные сооружения, особенно в Хэмптон-корте и Уайтхолле. Хранитель теннисных кортов отвечал за их состояние и обслуживание, обучение игре, подсчет очков и натягивание на ракетки струн из овечьих кишок⁵⁵. Когда король не играл сам, придворным разрешалось арендовать корты за 2 шиллинга 6 пенсов (37,5 фунта стерлингов) в день⁵⁶. Ставки на исход игры были обычным явлением, и, конечно, некоторые ворчали, что теннис «опасен для тела и кошелька»⁵⁷.

С XIV века длинный лук доставлял англичанам их самые известные победы, и всем дееспособным мужчинам, согласно закону, полагалось регулярно тренироваться в стрельбе. Сэр Томас Элиот заявлял, что «стрельба из длинного лука не идет ни в какое сравнение со всеми прочими упражнениями». Король, как и его брат Артур, был превосходным стрелком⁵⁸ и в этом упражнении брал верх даже над лучшими йоменами стражи: в 1513 году, соревнуясь с ними – дело было в Кале, – «он поразил мишень в самый центр и превзошел их всех»⁵⁹. В начале правления Генриха на поле Толлхилл, рядом с Вестминстером, установили новые мишени, и короля часто видели там. При большинстве его дворцов имелись стрельбища, некоторые находились внутри зданий, что было небезопасно⁶⁰. Генрих также любил наблюдать за состязаниями лучников в качестве зрителя⁶¹.

Игра в шары (боулинг) была еще одним спортивным развлечением, которое нравилось королю в поздние годы; в ней он тоже преуспел. В некоторых его дворцах, например в Ричмонде, Гринвиче, Хэмптон-корте и Элтеме, выложенные из кирпича дорожки для боулинга имели длину более 200 футов⁶². Бóльшая их часть появилась после 1532 года; там, где не было специальных дорожек, пользовались травяными лужайками. Целью было подкатить один колесообразный «мяч» как можно ближе к флажку. Игра пользовалась большой популярностью, ее практиковали в любую погоду, а на результат всегда делали ставки. В 1532 году Генрих, часто предававшийся этому развлечению, проиграл 21 (6300) фунт стерлингов герцогу Норфолку⁶³.

В юности король всегда был готов вступить в борцовский поединок, хотя это занятие, строго говоря, считалось неподходящим для джентльменов. Кроме того, он охотно «метал палку»⁶⁴ – тяжелый металлический брус. Генриху все было по плечу: однажды он даже попытался заняться тяжелым физическим трудом – принялся распиливать деревянные колоды и с помощью стальных молотков делать из них плитки для мощения⁶⁵.

Во дворце Ричмонд Генрих VII создал по бургундскому образцу развлекательный комплекс. В нижней части дворцового сада располагались «красивые галереи и павильоны для игры в шахматы, нарды, кости, карты, бильярд; аллеи для боулинга, мишени для лучников и отличные теннисные площадки» с местами для зрителей⁶⁶. По примеру отца Генрих VIII переустроил подобным образом многие свои резиденции. Его первым проектом этого вида стало строительство теннисного корта в Вестминстере. Такие комплексы, в состав которых входили и турнирные площадки, служили для короля и его придворных центрами активного отдыха.