Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

11
«Новые люди» и «прирожденные советники»

«Он – прекрасный человек, и его окружают удивительные люди», – сказал однажды о Генрихе VIII французский посол1. Ближе всего к королю стояли служители его Личных покоев. Эти покои были не только комнатой или несколькими комнатами в королевской резиденции, но также особым подразделением двора, которое Генрих VII создал около 1495 года для удовлетворения своих личных нужд. При Генрихе VIII Личные покои превратились в привилегированное, сложно устроенное ведомство, которое не просто обслуживало частную жизнь короля, но и соперничало за влияние с Тайным советом.

За места в Личных покоях шла неистовая борьба, ведь если не считать тайных советников, только их служители имели право входить в комнаты короля и ежедневно общались с государем. Эти люди не обязательно были аристократами, немалая часть их происходила из мелкопоместного дворянства; от них требовалось хорошо служить королю и составлять ему приятную компанию.

Все служители Личных покоев должны были проявлять «неотступное и благоговейное уважение и внимание к государю, дабы по взгляду или выражению его лица понимать, чего ему не хватает, что он желает получить или что необходимо для него сделать». Они служили своему господину верой и правдой, а когда он отсутствовал, охраняли его покои, коротая время за игрой в карты и кости. Ожидалось, что джентльмены Личных покоев будут «любить друг друга и не станут болтать о вещах, которые могут быть сделаны или сказаны, когда король выходит». Кроме того, им не следовало «задавать вопросы о том, где находится король или куда он направляется, выражать недовольство, ворчать или говорить о том, как король проводит время, насколько поздно или рано он ложится в постель, равно как обсуждать любые поступки Его Милости»². Кроме того, все служители Личных покоев при необходимости сочиняли музыку, исполняли песни и танцы, участвовали в театральных представлениях.

Главным джентльменом Личных покоев был грум стула, который руководил этим подразделением, отвечал за персонал и сохранность мебели, ключей и ценностей; помимо этого, он являлся держателем Личного кошелька короля. Как мы уже знаем, грум стула пользовался сомнительной привилегией помогать государю, когда тот облегчался, и по этой причине ему всегда отводили комнату в личных покоях короля; никто больше не имел доступа в спальню Генриха «или любое другое тайное место» иначе как по приглашению³. Грум стула обычно имел рыцарское достоинство, а к концу правления Генриха VIII являлся членом Королевского совета.

Следующими по важности были двенадцать джентльменов Личных покоев. Шестеро одновременно несли дежурство, по крайней мере два джентльмена должны были постоянно находиться при короле и ночью спать в его личных покоях. Будучи весьма привилегированными и могущественными, они могли давать советы королю, воздействовать на него и даже манипулировать им, контролируя доступ к нему, а следовательно, имели возможность заниматься патронажем. Многие из них были молодыми людьми, «слугами без должности»⁴, и оказывались рядом с королем только потому, что нравились ему; некоторые служили Генриху, еще когда тот был принцем Уэльским. Герцог Бекингем однажды пожаловался, и не без основания, что король «охотнее раздает выплаты, должности и награды мальчишкам, а не благородным людям»⁵. Эти королевские ставленники, не примыкавшие ни к одной партии, порой действительно пользовались бóльшим влиянием на монарха, чем более опытные министры и представители знати.

В Личных покоях служили также четыре эсквайра тела – сведущие рыцари, которые день и ночь находились рядом с королем, помогали ему одеваться и сообщали лорду-камергеру, «если для его личных нужд или удовольствия чего-нибудь недоставало. Они делали свое дело в большой тайне»⁶.

Четверо джентльменов-ашеров отвечали за соблюдение заведенных правил в личных покоях. Они охраняли дверь в королевские апартаменты, приводили к монарху посетителей и следили за его ценностями⁷. Ашерам полагалось демонстрировать «любезность и радость при встрече гостей, наставлять и направлять каждого», к тому же им следовало знать «все обычаи и церемонии, которые соблюдаются в присутствии короля»⁸.

Йомены Покоев исполняли роли постельничих и факелоносцев, а также следили за тем, чтобы подходы к личным покоям короля были «свободны от проходимцев, мальчишек и прочего люда», которые часто болтались поблизости и причиняли неудобства⁹.

Четверо грумов Покоев выполняли наименее почетные обязанности – занимались уборкой, разжигали огонь в каминах, раскладывали тюфяки для сна. Им помогали четверо почетных пажей, или оруженосцев, – отпрыски знатных родов, обслуживавшие старших по положению и следовавшие рядом с конем короля во время публичных процессий. Пажи носили разноцветные туники с золотыми цепями, перекинутыми через плечо наподобие болдрика – перевязи для меча, а во время торжественных церемоний несли бело-зеленые полосатые жезлы. И пажи, и грумы спали в приемном зале, или пажеском покое, если он имелся.

Наконец, в число служителей Покоев входили шесть джентльменов – подавальщиков блюд, три виночерпия, три резчика мяса, два распорядителя, три застольных лакея, шесть врачей и хирургов, а также брадобрей Пени. Королевские секретари тоже числились в штате Личных покоев¹⁰. У большинства слуг короля имелись квартиры при дворе, рядом с королевскими апартаментами.

Среди джентльменов Личных покоев были самые близкие друзья короля, блестящие кавалеры, с которыми он охотился, сражался на турнирах, выступал на сцене, предавался азартным играм и веселился. В их обществе он выглядел скорее молодым человеком, стремящимся хорошо провести время, чем королем, и ему нравилось щедро награждать своих спутников за приятное времяпрепровождение.

Любимцем Генриха был Чарльз Брэндон, сын сэра Уильяма Брэндона, знаменосца Генриха VII, зарубленного Ричардом III в битве при Босворте (1485). Дата его рождения нам неизвестна. Чарльза приняли ко двору принца Артура в качестве пажа, а когда последний скончался в 1502 году, воспитывали вместе с принцем Генрихом: тогда и завязалась их дружба, крепкая и долгая.

В 1509 году Брэндона сделали эсквайром тела короля. Он был идеальным компаньоном для Генриха, на которого так походил внешностью и телосложением, что некоторые считали его «незаконным братом» государя¹¹. Красивый, храбрый, обаятельный и открытый, он разделял любовь своего повелителя ко всяческим состязаниям и, несомненно, был обязан своим стремительным взлетом «доблестным» выступлениям на турнирах вместе с королем¹². Вскоре Генрих наделил Брэндона разнообразными должностями, назначил управляющим некоторыми своими владениями, получателем доходов с различного королевского имущества и даровал ему разные вольности и привилегии, а в 1513 году сделал рыцарем Подвязки. В интеллектуальном отношении Брэндон не мог равняться со своим повелителем, но был опытным придворным, храбрым воином и умелым дипломатом, а также верным и близким по духу слугой, который, иногда поступаясь своими принципами, сохранил привязанность Генриха до самой смерти.

Брэндон прославился как любитель женщин, к тому же его супружеская жизнь была чрезвычайно сложной. Сначала он заключил помолвку с Анной, сестрой сэра Энтони Брауна, фрейлиной Елизаветы Йоркской. Та родила ему дочь, но в 1506 или 1507 году Брэндон расторг не освященный Церковью союз и вступил в более выгодный брак с Маргарет Мортимер, богатой сорокатрехлетней теткой своей несостоявшейся жены Анны. Однако этот брак быстро распался по причине кровного родства двух женщин. В 1508 году Брэндон похитил многострадальную Анну Браун и женился на ней; родив ему еще двух дочерей, она умерла (1512). В 1513 году Чарльз обручился с девятилетней Элизабет Грей, дочерью и наследницей Джона Грея, виконта Лайла, опекуном которой он был, и в ожидании свадьбы принял титул отца невесты. Позднее эта помолвка была расторгнута. Маргарет Мортимер продолжала настаивать, что ее брак аннулирован незаконно, но только в 1520-х годах папа окончательно объявил его недействительным. К тому времени Брэндон уже успел жениться на другой даме.

Первым грумом стула короля стал влиятельный Уильям Комптон, некогда находившийся под опекой Генриха VII. Комптон был девятью годами старше принца Генриха и с детства служил ему. Он происходил из богатой семьи и построил себе около 1515 года прекрасный дом из красного кирпича с внутренним двором – Комптон-Вайньейтс в Уорикшире, который сохранился до наших дней. Король бывал там несколько раз. В комнате, где он предположительно останавливался, потолок был украшен королевскими эмблемами и вензелями. Иностранные послы справедливо считали Комптона одним из самых могущественных людей при дворе и осыпали фаворита деньгами и дорогими подарками, чтобы заручиться его благосклонностью¹³.

Другим добрым приятелем короля был его дальний родственник и служитель Покоев, отвечавший за подачу блюд на стол¹⁴, – Эдвард Невилл, брат лорда Джорджа Абергавенни и родственник Уорика Делателя Королей. Как и Брэндон, он внешне походил на Генриха VIII. Их часто принимали за братьев, и, хотя они были почти ровесниками, ходили упорные слухи, будто Невилл – незаконный сын короля. Позднее Елизавета I игриво называла его сына «братец Генри»¹⁵. Невилл разделял страсть короля к турнирам.

Сэр Томас Болейн, эсквайр тела, обретался при дворе с 1501 года и во время коронации Генриха стал кавалером ордена Бани; вскоре после этого его назначили рыцарем тела, смотрителем биржи в Кале, смотрителем замка Норвич и шерифом Кента. Болейны отличались честолюбием, стремились к успеху, включая продвижение по социальной лестнице. Дед Томаса, сэр Джеффри Болейн, предприимчивый торговец, разбогател настолько, что в 1457 году стал лордом-мэром Лондона, а позже приобрел для себя два прекрасных имения: Бликлинг в Норфолке и Хивер в Кенте. Его сын, сэр Уильям Болейн, заключил блестящий брак с Маргарет Батлер, дочерью англо-ирландского графа Ормонда, а сам Томас вступил в не менее великолепный союз с Элизабет Говард, дочерью графа Суррея.

После смерти отца в 1505 году¹⁶ Болейн жил в замке Хивер, а его мать унаследовала Бликлинг. В момент воцарения Генриха ему было тридцать два. Он отличался хитростью, разнообразными способностями, честолюбием, но одновременно – скупостью и беспринципностью, жаждой власти, богатства и продвижения по службе; французский посланник писал, что он «скорее возьмется за дело ради выгоды, чем из любых других соображений»¹⁷. Не лишенный личного обаяния, Болейн вскоре доказал королю, что может быть полезным и достойным доверия. Он бегло говорил на латыни, а французским владел лучше, чем кто-либо другой при дворе¹⁸, так что с 1512 года Генрих не раз отправлял его за границу с важными поручениями, выполняя которые сэр Томас продемонстрировал недюжинный дипломатический талант. Он получил хорошее образование в гуманистическом духе; Эразм хвалил его за выдающуюся ученость. Это еще больше расположило к нему Генриха, как и умелые выступления на турнирах.

Генри Гилдфорд, «крепкий молодой человек, которого очень любил король»¹⁹, был, вероятно, года на два старше Генриха; посвященный в рыцари в 1512 году, он оставался в милости до конца своих дней, получая должности и угодья. Взращенный, как и Болейн, на идеях гуманистов, Гилдфорд регулярно переписывался с Эразмом, а также успешно сражался на поединках и блистал в живых картинах. Его брат, Эдвард Гилдфорд, также выступал в качестве партнера короля по рыцарским забавам.

Уильям Фицуильям, виночерпий Генриха, тоже рос вместе с будущим королем, был на год старше его и разделял любовь принца к охоте. Между ними всегда сохранялась близость: Фицуильям понимал «характер и нрав своего властелина лучше, чем любой другой человек в Англии»²⁰. В 1511 году его сделали эсквайром тела. Позже он недолгое время был казначеем кардинала Уолси, затем вернулся к королю и оставался с ним до конца жизни, занимая различные должности при дворе, а также неся военную службу на море и на суше. Надежный и основательный человек, он держался в стороне от борьбы партий и был совершенно свободен от ненасытного стяжательства, столь характерного для большинства придворных.

Генрих питал самые теплые чувства к Джону Печи, еще одной звезде турнирных площадок. Печи исполнял различные административные обязанности и, кроме того, не раз приглашал Генриха и Екатерину поохотиться в своих парках. Томас Найвет, шурин Болейна и бравый вояка, тоже входил в ближний круг молодого короля, как и его брат Чарльз Найвет. Среди других приближенных Генриха назовем сына графа Суррея, сэра Эдварда Говарда; Генри Стаффорда, графа Уилтшира; Томаса Грея, маркиза Дорсета, и его братьев Леонарда и Энтони; Джона Сент-Джона, племянника Маргарет Бофорт, который получал образование вместе с королем и впоследствии служил обеим его дочерям²¹.

В ранние годы правления Генрих был особенно привязан к Генри Куртене, сыну своей тетки Екатерины Йоркской от Уильяма Куртене, графа Девона. В 1509 году Куртене было всего одиннадцать; за семь лет до того Генрих VII отправил его отца в Тауэр, заподозрив в измене, и Елизавета Йоркская взяла мальчика ко двору, чтобы его воспитывали вместе с детьми короля. После вступления на престол Генрих VIII освободил графа, который умер в 1511 году; сын унаследовал его титул и обширные поместья на западе страны.

Куртене был одним из аристократов, являвшихся постоянными спутниками короля. При восшествии Генриха на престол в королевстве было сорок пять наследственных пэров: один герцог, один маркиз, двенадцать графов и тридцать один барон. Вместе они владели примерно 70 % всех земель в Англии, однако их могущество ослабло после войн Алой и Белой розы, когда пресеклись несколько старых родов.

Генрих VII не доверял знати, при нем появилось только пять новых пэров. Он ограничил количество ливрейных слуг, которых могли держать аристократы, и заставил их давать личные обязательства, нарушение которых грозило суровыми карами. Кроме того, будучи миролюбивым монархом, он давал своим вассалам мало возможностей для удовлетворения их природной склонности к войне: дворяне с феодальных времен служили королю в военном качестве в основном как главные арендаторы[32]32
   То есть те, кто арендовал земли напрямую у короля и поставлял ему взамен рыцарей и солдат.


[Закрыть]. Поэтому, когда на престол взошел Генрих VIII, лелеявший грандиозный замысел – отвоевать территории, потерянные во Франции, – знать горячо приветствовала нового монарха. «Теперь дворянство, давно отданное во власть подонков общества, поднимает голову и радуется такому королю, имея на то основания», – писал Томас Мор в своем коронационном панегирике. Во многом их ожидания оправдались.

Однако Генрих VIII, как и его отец, с подозрением относился к знати: некоторые аристократы вели свой род от королей и могли стать его потенциальными соперниками. Поэтому Генрих поручал им политические и административные дела при дворе и в графствах, щедро вознаграждая за службу, чтобы заручиться их верностью. Лояльность знати была жизненно важна для безопасности короля, поэтому он старался сделать так, чтобы интересы родовитых дворян совпадали с его собственными.

Аристократы ревниво относились к своему освященному веками праву выступать в качестве главных политических советников короля, но для Генриха VIII хорошая служба была важна так же, как и знатное происхождение, если не больше. Ранее власть являлась привилегией знатных землевладельцев, теперь она начала переходить к людям, которые поднялись благодаря своим способностям и образованию, а не родословной. «Мы не будем по обязанности держать у себя на службе лордов, нам будут служить люди любого состояния, которых мы назначим», – заявил однажды Генрих²². Главные придворные чины могли быть выходцами знати, но их положение при дворе зависело от должности, а не от происхождения. Как и его отец, Генрих стремился восстановить господство короны над аристократией, пошатнувшееся во время войн Роз.

Тем не менее дворяне оставались обособленной кастой: они заседали в Палате лордов, их статус выражался в одежде, окружении и образе жизни. Эмблемы дворян были вышиты на ливреях их слуг, красовались на их загородных домах. Привилегии дворянства, установленные Великой хартией вольностей, на протяжении веков дополнительно подкреплялись традицией и законами об ограничении роскоши. Например, только герцог мог сидеть один за столом вместе с королем; графов должно было быть как минимум двое, а на мантии им полагалось иметь на один ряд полос из горностаевого меха меньше, чем герцогам. Пэры окружали короля на государственных мероприятиях, их блеск подчеркивал величие монарха. Иерархия определяла все, и при дворе это принимали как должное.

Государь был источником всех почестей, только он мог возводить в пэры. Генрих VIII почтил таким образом тридцать семь человек. Однако дворяне хорошо знали, что он же может лишить их пэрства, проведя через парламент акт о лишении прав и состояния, и что их статус и богатство напрямую зависят от доброй воли государя и их собственного поведения. Представители знати также не могли жениться без согласия короля. Давая пример великолепия, Генрих побуждал своих дворян подражать ему в расточительности – в эпоху, когда ценился показной блеск, их не приходилось долго убеждать – и таким образом отвлекал от мыслей о войне, к которой их готовили с рождения. Стремление не отставать от монарха привело многих аристократов к финансовому краху и, как следствие, подорвало их власть и независимость. Это еще больше ограничило для знати возможность участвовать в заговорах, которых так боялся король.

Генрих ясно дал понять, что, если дворяне желают занимать законно принадлежащее им место в обществе и удовлетворять свои амбиции, им нужно находиться при дворе. Их борьба за право служить королю вкупе с упорными попытками подражать ему показывают, насколько успешными оказались принятые Генрихом меры по установлению контроля над аристократией.

Старое дворянство с пренебрежением и обидой относилось к тем, кого герцог Норфолк язвительно именовал «новыми людьми», вроде Чарльза Брэндона и Томаса Кромвеля, которым титулы и земли достались от короля в награду за верную службу. Пэры считали, что король должен прислушиваться только к ним, его «прирожденным советникам»²³. «Новые люди», в большинстве своем – выходцы из мелкопоместного дворянства и торгового сословия, разжигали ненависть пэров, с гордостью исполняя доставшиеся им должности, щеголяя титулами, полученными вместе с землями, копируя манеры, стиль одежды и быт «старых» дворян. Король прилагал немало усилий к тому, чтобы сохранить мир между двумя элитами, старой и новой.

Отныне джентльмена определяла не способность «жить праздно и ничего не делать руками»²⁴ и не одни только традиционные рыцарские добродетели: воинская удаль, щедрость, гостеприимство, честь, учтивость, благородство и отвага. В правление Генриха понятие «джентльмен» получило более широкое толкование.

В 1509 году было очень немного аристократов, которые учились в университете или увлекались такими интеллектуальными занятиями, как музыка и поэзия. Один лорд утверждал, что предпочел бы видеть своего сына повешенным, чем читающим книгу. «Прежде чем поэтов оценили, – писал сэр Филип Сидни, – наш народ отдавал предпочтение сердца действию, а не воображению»²⁵. Если знатные люди и читали что-нибудь, это были книги, которые отражали ценности их сословия, – романы, труды, посвященные придворному этикету и нравственности.

В Италии же, к примеру, большинство представителей знати отличались образованностью. Генрих VIII был типичным примером одаренного во многих областях, образованного человека, воплощая в себе идеалы итальянского Возрождения. Придворные желали подражать ему; это происходило одновременно с распространением ренессансных влияний, в связи с чем взгляды быстро менялись. Гуманисты утверждали, что истинное благородство заключено в интеллектуальных устремлениях, а не в происхождении.

Прошло немного времени, и для любого джентльмена, желавшего преуспеть при дворе, стали обязательными грамотность, эрудиция, музыкальные способности, а также осведомленность в вопросах права и теологии. Сэр Томас Элиот в своей книге «Правитель» (1531) вдобавок к этому призывал заниматься художествами, такими как живопись и резьба, чтобы джентльмен мог распознать «совершенство, которое проявляется в музыке, скульптуре или мастерстве художника». Особенно большое значение имела музыка: как заявлял Кастильоне, она «не только украшение, но и необходимость для любого придворного». Поэтому большинство отпрысков знатных семейств обучались игре на музыкальных инструментах, и многие дворяне покровительствовали музыкантам.

Джентльмен также должен был держаться достойно, изящно, с безыскусной утонченностью и «во всем проявлять легкую небрежность, совершая любые действия без усилий»²⁶. Честь принуждала его смело демонстрировать свое богатство, с долей беззаботности, так как чрезмерная забота о деньгах отдавала торгашеством. Во всех своих поступках джентльмен был обязан проявлять учтивость и почтение к Богу.

Первым из пэров Англии был Эдвард Стаффорд, третий герцог Бекингем. Потомок Томаса Вудстокского, младшего сына Эдуарда III, герцог мог всерьез притязать на престол и вел жизнь могущественного средневекового вельможи. Его отца, второго герцога Бекингема, казнили за измену в 1483 году, при Ричарде III, а мать, Кэтрин Вудвилл, приходилась двоюродной бабкой Генриху VIII. В возрасте семи лет Стаффорд получил огромное наследство, он был богатейшим пэром королевства с ежегодным доходом в 6000 (1 800 000) фунтов стерлингов.

Бекингем женился на сестре могущественного графа Нортумберленда и состоял в родстве по крови и браку с большинством представителей старого дворянства. Он владел обширными угодьями в двенадцати графствах, располагал многочисленными поместьями, включая Пенсхерст-плейс в Кенте, замки Стаффорд, Макстоук, Кимболтон и Торнбери – великолепную резиденцию, построенную для него в Глостершире между 1511 и 1521 годом; по некоторым свидетельствам, образцом для нее послужил королевский дворец Ричмонд.

Бекингем, тайный советник и лорд-распорядитель Англии, часто бывал при дворе, но не вошел в число ближайших советников Генриха, поскольку стоял слишком близко к трону, чтобы король мог чувствовать себя спокойно, к тому же отличался «высокомерием»²⁷, был заносчив, холоден и не слишком умен. Бекингем любил азартные игры, хотя часто проигрывал, и отлично сражался на турнирах, что обеспечило ему место в ближнем кругу короля, однако непомерная гордость своим происхождением, «вспыльчивость и склонность злоупотреблять словами» превращали его в неприятного компаньона. Ему недоставало дружелюбия, которое Генрих так ценил в своих приближенных, и герцог не снизошел до того, чтобы развить в себе это качество; возможно даже, что Бекингем считал выскочкой самого короля.

Были и другие дворяне, чье почти королевское происхождение вызывало опасения Генриха. Некоторые были потомками Плантагенетов, принадлежа к роду Йорков, поверженному после победы Генриха VII над Ричардом III и гибели последнего в битве при Босворте в 1485 году. Кое-кто придерживался мнения, что эти лорды «Белой Розы» имеют больше прав на трон, чем Тюдоры, а потому и Генрих VII, и Генрих VIII пристально следили за их деятельностью. Однако если отец Генриха VIII безжалостно расправлялся с нелюбимыми родственниками, то сам он обращался с ними милостиво, пока у него не возникало подозрений. Генрих VII казнил Эдуарда, графа Уорика, сына брата Эдуарда IV Джорджа, герцога Кларенса, а сестра Уорика, Маргарет, вдова сэра Ричарда Поула, стала близкой подругой Екатерины Арагонской.

Сестра Эдуарда IV Елизавета вышла замуж за Джона де ла Поля, герцога Саффолка. Их сын Эдмунд, в то время граф Саффолк, с 1506 года сидел в Тауэре из-за своей близости к трону, а его младший брат Ричард, печально известный смутьян, сбежал за границу. Еще одним потенциальным претендентом на престол являлся Генри Куртене, граф Девон, но он был еще слишком юным, чтобы угрожать безопасности короля. Генрих много лет сохранял прекрасные отношения с Девоном и Маргарет Поул.

Он также был на дружеской ноге со многими представителями старой знати, в том числе с Буршье, Невиллами, Стаффордами и Мэннерсами, хотя все они происходили из рода Плантагенетов. Большинство членов так называемой партии Белой Розы входили в окружение королевы: их высокое происхождение и консервативные взгляды тешили ее испанскую гордость, и со временем этих людей стали считать выразителями реакционных настроений.

Томас Грей, второй маркиз Дорсет, следовал в иерархии сразу за Бекингемом. В родстве с королями он не был, однако приходился внуком супруге Эдуарда IV Елизавете Вудвилл, по ее первому браку с сэром Джоном Греем, и кузеном королю. Дорсет, блондин среднего роста, унаследовал свой титул в 1501 году, после казни отца, и был первым покровителем юного Томаса Уолси²⁸. Не обладая выдающимися политическими способностями, он блистал на турнирах. Король очень любил его и в 1523 году сделал джентльменом своих Личных покоев. Женой Дорсета была Маргарет Уоттон, чей портрет позже выполнил Ганс Гольбейн²⁹, а главной его резиденцией являлось поместье Бредгейт-парк в Лестершире, известное ныне как место рождения леди Джейн Грей, его внучки.

Самым влиятельным вельможей в Совете был шестидесятишестилетний лорд-казначей Томас Говард, граф Суррей. Говарды происходили из мелкопоместного дворянства Восточной Англии, однако после серии выгодных браков унаследовали герцогство Норфолк. Отец Суррея, Джон Говард, первый герцог Норфолк, погиб, сражаясь за Ричарда III при Босворте. Суррея, бившегося рядом с ним и получившего ранение, Генрих VII лишил прав и состояния. На вопрос короля, почему он поддерживал Ричарда, Суррей твердо ответил: «Он был моим королем, и, если бы парламентская власть Англии надела корону на столб, я бы стал биться за столб. И так же, как я сражался за него, буду сражаться за вас»³⁰.

Благодаря своей честности, упорству, воинской доблести и административным способностям Суррей постепенно снискал доверие короля, вернул часть своих земель – его главной резиденцией стал дворец Кеннингхолл в Норфолке – и стал ответственным за охрану северной границы, однако ему не удалось, несмотря на верную службу, достичь своей главной цели: получить обратно герцогство Норфолк. Дважды женатый на женщинах из норфолкского семейства Тилни, Суррей имел много детей и через них породнился с большей частью английской знати. Его старшему сыну, лорду Томасу Говарду, предстояло сделать блестящую политическую карьеру при дворе, а второй сын Суррея, воинственный сэр Эдвард Говард, стал одним из приближенных короля. Добрый, надежный и скромный, Суррей был любимцем короля и королевы, пользовался большой популярностью в народе и, как писал Полидор Вергилий, слыл «человеком в высшей степени мудрым, благородным и преданным».