Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

Наиболее дорогими и поэтому самыми желанными материалами были шелк в его разнообразных обличьях – бархат, дамаст, парча и атлас, – а также золотая и серебряная парча. При изготовлении последней использовались нити основы из драгоценных металлов, а утóк часто был из разноцветного шелка. Эти ткани, доставляемые в основном из Венеции и Генуи, украшали орнаментом, в который включали гранаты, артишоки, ананасы, розовые бутоны и венки. Привозимый бархат часто был со стоячим ворсом; пурпурный, который носили члены королевской семьи, стоил безумных денег – 41 шиллинг 8 пенсов (625 фунтов стерлингов) за ярд, – а шелковый дамаст обходился примерно в 8 шиллингов (120 фунтов стерлингов) за ярд. Дороже всего была золотая парча, цена которой могла доходить на наши деньги до 2170 фунтов стерлингов за ярд. Существовала более простая ткань с золотыми нитями – тинзел, которую использовали для отделки краев. Ткань того же типа, но более тонкая, была известна как тиссью: она напоминала тафту.

В Англии издавна отделывали церковные облачения кружевами местного производства, иногда кружево ввозили из Фландрии. В 1530-х годах Екатерина Арагонская, как утверждают, создала в Фенсе надомные мастерские, где занимались вышивкой и плетением кружев, и побуждала местных женщин осваивать испанскую вышивку черной нитью, прорезную вышивку и технику, известную ныне как «бекингемское кружево». При дворе кружевные изделия стали модными после 1533 года, когда Екатерина Медичи познакомила французских женщин с итальянской техникой кружевоплетения.

Английская вышивка – ранее ею занимались в основном монахини, украшавшие церковные облачения, – славилась в течение восьми столетий. При Генрихе VIII она сделалась популярным дополнением к одежде представителей высшего класса, и эта работа стала в основном уделом мужчин-профессионалов. К 1515 году Досточтимая компания вышивальщиков разбогатела настолько, что смогла построить собственный гильдейский холл в Лондоне. В конце XV столетия из Испании и Нидерландов была заимствована вышивка черной шелковой нитью при помощи спиральных стежков, которую использовали для головных уборов, воротников, манжет рубашек и нижних платьев²¹. Прорезная вышивка, появившаяся в Италии, отличалась мелкой деталировкой и выполнялась на тонких тканях. В более поздний период правления Генриха VIII стали украшать одежду золотыми косичками или шнурами, переплетенными с вышивкой и даже драгоценными камнями.

Хлопок не был известен в Англии до конца XVI века, а тонкая льняная материя, так называемое голландское полотно, которое привозили из Шотландии, Ирландии, Фландрии и Германии, стоило дорого. Оно шло на нижнее белье, рубахи и чепцы, которые обычно шили и украшали вышивкой женщины в каждой семье, включая королевскую. Екатерина Арагонская умела управляться с иглой и, очевидно, очень любила шить. Однажды она приняла Уолси и папского легата «с мотком белых ниток на шее»²². Все тонкие батистовые рубашки Генриха были сшиты ее руками; она также украшала вышивкой алтарные пелены и церковные облачения.

Придворные охотно продавали свою ношеную одежду: никто не хотел, чтобы его слишком часто видели в одних и тех же нарядах, а на новые надо было откуда-то брать деньги. До наших дней сохранилось очень мало предметов одежды XVI века: небольшие фрагменты вышитых тканей, рубахи, перчатки – к примеру, расшитая золотом латная рукавица, как говорят принадлежавшая Генриху VIII²³, – чепцы и разнообразные аксессуары, которые являются лишь слабыми напоминаниями о великолепии той необычной, давно минувшей эпохи.

При Генрихе VIII средневековый стиль в ювелирных украшениях сменился ренессансным, или «античным», с использованием камей и гравировки. В золотой перстень с печатью короля была вделана инталия – драгоценный камень (в данном случае халцедон) с выгравированным рисунком²⁴. Портретные изображения появлялись не только на камеях, но также на медальонах и в миниатюрах, вставленных в подвески, броши и кольца. Многие ювелирные изделия украшали изображениями на природные темы – цветами, птицами, рыбами, листьями; как правило, они несли глубокий символический смысл, часто содержали визуальные аллюзии или отсылали к известным каламбурам.

Украшения, всегда являвшиеся надежным вложением денег, определяли статус человека в еще большей степени, чем костюм, поэтому многие предметы одежды декорировали ювелирными изделиями. И мужчины, и женщины, являвшиеся ко двору, с упоением демонстрировали дорогие украшения, по большей части изготовленные лондонскими ювелирами или привезенные из Италии, Парижа, Брюгге. Высшие сановники и чины двора носили тяжелую нашейную цепь из золота, состоявшую из множества S-образных звеньев и двух тюдоровских порт-кулис; к цепи подвешивалась роза. Такой знак отличия можно видеть на портрете Томаса Мора работы Гольбейна. Придворные также украшали себя золотыми цепями, ожерельями, подвесками, кольцами и печатками, гривнами, нагрудными бляхами, браслетами, поясами и пуговицами, усыпанными драгоценными камнями, дорогими эглетами (наконечниками шнурков), булавками, брошами, помандерами, шляпными безделушками и двустворчатыми подвесками, известными как «таблетки», которые можно было открыть, чтобы показать содержимое. На некоторых вещицах были эмалевые миниатюры, отражавшие интересы владельца: к примеру, на портрете кисти Гольбейна сэр Генри Гилдфорд сидит в шляпе со значком, где изображены математические инструменты.

Генрих VIII владел огромной коллекцией ювелирных изделий, более обширной, чем у любого другого английского монарха. Некоторые из них он получил по наследству, но многие были сделаны по его заказу, а иногда и замыслу, королевскими ювелирами – Петером ван дер Валем из Антверпена, Хансом из Антверпена, Корнелиусом Хейсом (или Хайесом) и золотых дел мастером Робертом Адамасом, который позже стал хранителем Сокровищницы. Кроме того, Генрих отправлял своих представителей за границу для поиска редких ювелирных изделий. Именно в принадлежавших Генриху украшениях впервые в Англии стали отражаться классические мотивы: упомянем подвеску с изображением античного лика, «таблетку» с Гераклом и еще одну, золотую, «античной работы», с десятью изумрудами и белым путто.

Некоторые украшения Генриха представляли собой чрезвычайно детализированные миниатюры, например подвеска в виде корабля с мачтами и палубами из бриллиантов, эмалевый шляпный значок со святым Георгием и драконом²⁵, «золотая брошь, на которой запечатлены игра в теннис и игроки с ракетками в руках», усыпанная сапфирами и рубинами²⁶. Считается, что некоторые подвески, изображенные на портретах Генриха, заключали в себе часы – диковинные и крайне дорогие в то время вещицы.

Нашейные украшения Генриха, с драгоценными камнями огромной стоимости, отличались исключительной роскошью: одно из них весило три килограмма. У него также было девяносто девять колец с бриллиантами. Многое было украдено, «утрачено за спиной короля» либо «роздано для удовольствия»²⁷. В 1546 году король приобрел у банка Фуггеров в Аугсбурге знаменитый бриллиант «Три брата» – крупный, окруженный тремя прозрачными рубинами и четырьмя большими жемчужинами. Когда-то это ювелирное чудо принадлежало герцогам Бургундии; сколько Генрих выложил за него, осталось неизвестным. Покупка вызвала большое неудовольствие членов Совета: по их мнению, у короля было вполне достаточно украшений, и они выставили сокровище на продажу, сделав все возможное, чтобы их повелитель не узнал об этом.

Многие драгоценные вещи в коллекции Генриха имели религиозное назначение: мощевики, значки для шляп, распятия, сердечки, молитвенники для ношения на поясе, подвески с инициалами «IHS» – «Иисус Христос», вроде тех, что любила Джейн Сеймур. Однако с началом Реформации такие вещи вышли из моды. У короля был также «золотой перстень с мертвой головой»²⁸ – напоминания о смерти пользовались популярностью в то время.

Большую популярность снискали украшения с личными инициалами и другими символами принадлежности тому или иному лицу. Анна Болейн имела по меньшей мере три подвески с латинскими инициалами «АВ» и «В», которые можно видеть на ее портретах²⁹, а также подвеску в виде буквы «А»: с последней изображена ее дочь Елизавета на семейном портрете в Уайтхолле. У Генриха VIII была цепочка с вставленной между звеньями латинской литерой «Н» и несколько украшений с его девизом «Dieu et mon droit» – «Бог и мое право», а также с различными королевскими эмблемами.

Король заботился о том, чтобы его жены, сменявшие одна другую, не испытывали недостатка в украшениях. Королевы Англии владели двумя наборами драгоценностей: церемониальным, унаследованным от предшественниц и включавшим в себя несколько старинных предметов исключительной исторической ценности, и личным, который стоил целое состояние.

Из украшений Тюдоров сохранилось всего несколько вещей. Вкусы менялись, старые изделия переплавляли, чтобы изготовить новые. О том, как выглядели ювелирные изделия той поры, мы знаем в основном благодаря портретам и письменным источникам.

В XVI веке искусство изготовления доспехов достигло необычайной высоты. Каждый комплект старались сделать как можно более удобным, обеспечивающим максимальную подвижность; отдельные его части украшали гравировкой и насечкой из золота и серебра. Существовали разные доспехи – для участия в турнирах, для сражения в пешем и конном строю, – и все они стоили очень дорого.

Генрих VIII страстно интересовался защитным вооружением и имел его во множестве. До наших дней сохранились пять комплектов королевских доспехов: четыре из них хранятся в Тауэре и один – в Виндзоре. Есть также конский доспех, украшенный тонким гравированным орнаментом из завитков.

Интерес Генриха к доспехам подогрел император Максимилиан, подарив ему в 1509 году великолепный комплект позолоченных конских доспехов «Бургундский бард»[47]47
   Слово «бард» здесь означает «конский доспех».


[Закрыть], который сейчас находится в Тауэре. Вероятно, он был изготовлен голландским мастером Мартином ван Ройном, а гравировку и золочение выполнил Пауль ван Врелант из Брюсселя. Это типичный образец континентальной работы по металлу того периода. В 1514 году император отправил Генриху еще один подарок – красивый турнирный доспех, изготовленный величайшим оружейником Европы Конрадом Зейзенхофером из Инсбрука, у которого Генрих заказал еще два комплекта доспехов в 1511 году. Гротескный шлем от него, с искаженным от рычания лицом (говорят, напоминающим самого Максимилиана) и преувеличенно длинными бараньими рогами, хранится в Королевском арсенале, а медные очки, дополнявшие шлем, давно утеряны³⁰.

Около 1514 года Генрих купил у фламандских мастеров прекрасные посеребренные доспехи усовершенствованной конструкции. Они украшены серебряной и золотой насечкой, а также гравированными рисунками по мотивам легенды о святом Георгии; на кромке юбки выгравированы буквы «Н» и «К». Доспехи изготовлены так умело, что, должно быть, сидели на теле как перчатка и обеспечивали небывалую свободу движения³¹.

Никто в Англии не поднимался на такой уровень мастерства, но король решил исправить это. В 1511 году, призвав ремесленников из Милана, он открыл в Саутуарке мастерскую по изготовлению доспехов, а в 1515-м – еще одну, более обширную, рядом с мужским монастырем у Гринвичского дворца. Последнюю возглавил приглашенный в Англию Мартин ван Ройн, который стал главным изготовителем доспехов и руководил одиннадцатью мастерами, нанятыми в Германии и во Фландрии³². Среди них был и Пауль ван Врелант. Эта мастерская, известная как «Немецкая оружейная», производила превосходные доспехи, не уступавшие по качеству другим европейским изделиям. В ней для короля изготовили среди прочего два комплекта пеших доспехов: один, датируемый примерно 1515–1520 годами, так и остался неполным, а работу над другим, намного более крупным, закончили приблизительно в 1540 году. Кроме того, мастера сделали доспехи с гравировкой и серебряной насечкой для короля и его коня. Все они теперь выставлены в Тауэре. В той же мастерской, возможно, создавали доспехи по эскизам самого Генриха, «такие, каких не видел до той поры ни один мастер»³³. Доспехи Генриха хранились в Гринвиче, где их легко было содержать в исправности. В 1521 году «Старого Мартина» ван Ройна в должности главного мастера по доспехам сменил Эразм Киркенар.

Король также восторгался наступательным вооружением, особенно ружьями и пушками, искал способы увеличить дальность стрельбы и улучшить точность. Он открыл литейный завод в Хаудсдиче, чтобы производить огнестрельное оружие новой конструкции, и пополнил арсенал Тауэра, а также разработал новые виды вооружения для своих телохранителей, в том числе один из первых в истории штыков и пушечный щиток. Оба они хранятся в Королевской оружейной палате.

Генрих любил стрелять из пистолета – по уткам на Пламстедских болотах, вместе со своими приближенными, и по деревянной мишени в форме человека, сделанной для него в 1538 году³⁴. К несчастью, во время одного из таких развлечений – дело было в 1530-х годах в Гринвиче – он недооценил дальность действия своего оружия и снес крышу с дома, принадлежавшего его груму стула сэру Генри Норрису³⁵.

Помимо этого, Генрих VIII коллекционировал оружие. У него было 94 меча, 36 кинжалов, 15 рапир, 12 деревянных ножей, 7 арбалетов³⁶ и 100 казнозарядных аркебуз. В Королевском арсенале сейчас хранится только одна, с монограммой Генриха и датой «1537». В Тауэре находится деревянное копье короля, окрашенное в красный, золотой и черный цвета, с орнаментом из листьев и решеток, и кинжал с выгравированными розами и гранатами, вероятно тоже принадлежавший Генриху. В Художественной галерее и музее Глазго есть его арбалет, датируемый примерно 1527 годом, а в Королевской коллекции Виндзора – меч и ножны.

22
«Этот кардинал – король»

Летом 1515 года «король отправился в западные области страны, посещал расположенные там свои города и замки, выслушивал жалобы рядовых подданных; как обычно, охотился по пути и щедро раздавал дичь. А в середине сентября прибыл в свое поместье Уокинг»1.

В Уокинге к нему присоединился Уолси, которого в том месяце папа сделал кардиналом. В ноябре символическую красную шапку доставили в Дувр и перевезли в Лондон «с такой торжественностью, будто в королевство прибыл величайший правитель христианского мира»². Шапку возложили на голову новоиспеченного кардинала во время блестящей церемонии в Вестминстерском аббатстве, которая по пышности приближалась «к коронации могущественного принца или короля»³. За этим последовал роскошный банкет в Йорк-плейсе.

Уолси стремился вести образ жизни, не уступающий королевскому. Весной 1515 года он начал строительство самого прекрасного дворца в Англии. Выяснив у врачей, какое место в радиусе двадцати миль от Лондона считается самым здоровым, Уолси взял в аренду у рыцарей ордена Святого Иоанна Иерусалимского (госпитальеров) поместье в Хэмптоне – на берегу Темзы, в пятнадцати милях от Вестминстера⁴. Оно славилось усадебным домом с внутренним двором, который, вероятно, был построен предыдущим арендатором лордом Джайлзом Добни, лордом-камергером Генриха VII: последний нанес ему визит вместе с супругой Елизаветой Йоркской незадолго до ее смерти от родов в 1503 году.

Уолси снес это здание, от которого сохранились только часы на башне-кампаниле, возвышающейся над Часовым двором, с цифрами «1479» на фасаде⁵. Он возвел великолепный дворец из красного кирпича, с двумя внутренними дворами, окнами со средниками, турретами, высокими печными трубами, рвом⁶, садом, обширными службами и передовой для своего времени системой водоснабжения и канализации. Проект составил Эллис Смит. Снаружи дворец был украшен терракотовыми статуями «античной работы»; над воротами часовой башни⁷ установили герб Уолси, который поддерживали путти; на стенах красовались медальоны с изящными окантовками, изображавшие римских императоров. Их изготовил флорентийский скульптор Джованни да Майано в 1521 году⁸, взяв за образец те, что заказал кардинал Амбуаз для своего дворца в Гайоне, неподалеку от Руана. Хэмптон-корт был готов к заселению в 1517 году, и Уолси принимал там короля с королевой, но окончательно работы завершили только в 1525-м. К тому времени, как говорят, там была тысяча комнат. Уолси жил окруженный поистине королевским великолепием.

Вход в Хэмптон-корт осуществлялся через внушительных размеров пятиэтажный гейтхаус восьмиугольными башнями по углам и по бокам от ворот; последние были увенчаны крытыми свинцом куполами, а над воротами имелось большое эркерное окно⁹. На Нижнем дворе располагались квартиры служителей двора Уолси и 44 помещения для гостей¹⁰, где стояли 280 кроватей с шелковыми занавесками, всегда застланные. Вторые ворота вели на Часовой двор, куда выходили главный холл, банкетный зал¹¹, галерея и домовая церковь.

Уолси не жалел средств на то, чтобы Хэмптон-корт стал самой роскошной резиденцией в Англии. В его личных апартаментах имелись деревянные панели, лепные потолки и великолепные фризы, висели картины; в наружных покоях – бесценные гобелены, шестьдесят больших ковров, подаренных венецианским Сенатом¹², и невиданно роскошная мебель, в том числе пять тронов. Один из принадлежавших Уолси гобеленов – «Победа Славы над Смертью», сюжет которого основан на произведении Петрарки, – до сих пор можно видеть в Большой сторожевой палате Хэмптон-корта. Для короля и королевы предназначались особые комнаты, расположенные в трехъярусном донжоне на Часовом дворе. Дворец стоял посреди парка площадью в 2000 акров, окруженного кирпичной стеной, часть которой сохранилась до наших дней. Дорога Кингстон-роуд разделяла эту обширную зеленую зону на «Домашний парк» и «Дикий парк»¹³.

В том же 1515 году Уолси начал строительство еще одного дома на землях, подаренных королем, возле доминиканского монастыря Черных братьев в Лондоне, в приходе Сент-Брайд. Однако, переключив свое внимание на Хэмптон-корт, кардинал потерял интерес к нему и вернул земли королю. Генрих же не упустил возможности создать для себя новую лондонскую резиденцию взамен Вестминстера и занялся возведением дворца Брайдуэлл. Сложенный из красного кирпича, с восьмиугольными башнями, он находился между Флит-стрит и Темзой¹⁴. Мост через реку Флит соединял дворец с монастырем, который при необходимости также использовали для приема гостей. Дворец Брайдуэлл имел два двора. Во внутреннем располагался донжон с королевскими апартаментами, куда вела церемониальная лестница – новшество для того времени. По длинной галерее можно было пройти к берегу реки и водяным воротам. У реки располагались площадка для игры в теннис и террасный сад. Ни главного холла, ни церкви не было – в этом качестве использовались соответствующие помещения монастыря Черных братьев. Строительство завершилось в 1522 году и обошлось Генриху в 20 000 (6 миллионов) фунтов стерлингов.

Двадцать девятого октября 1515 года король присутствовал при спуске на воду нового корабля «The Virgin Mary» («Дева Мария»), который в народе стали называть «Принцесса Мария», в честь Марии Тюдор. Это было огромное стодвадцативесельное судно с 207 пушками, вмещавшее тысячу человек. Вместе с королевой, беременной в очередной раз, Саффолком и всем двором Генрих, одетый в матросскую куртку и бриджи из золотой парчи, вывел корабль по Темзе в море, подавая сигналы своим большим свистком, который звучал громко, как труба. После того как Ратхол, епископ Дарема, отслужил мессу, королева официально дала название судну, а король устроил на борту пир¹⁵.

Государственные дела требовали постоянного внимания. Архиепископу Уорхэму, несколько раз повздорившему с Уолси, становилось все труднее поддерживать свой авторитет лорда-канцлера и примаса Англии в ситуации, когда реальная власть постепенно сосредоточивалась в руках кардинала, проявлявшего к нему открытую враждебность. По свидетельству Томаса Мора, Уорхэм, уставший от публичной жизни, хотел удалиться в свой диоцез. Двадцать второго декабря 1515 года он оставил свою должность. Под Рождество во дворце Элтем король назначил Уолси лордом-канцлером и передал ему Большую печать Англии.

Ни один человек до него не занимал одновременно столько высших постов, как церковных, так и государственных, и не имел таких доходов, которые позволяли ему жить по-королевски. «Кардинал Йоркский есть начало, середина и конец», – писал Джустиниан в 1516 году¹⁶. Заметим, что Уолси упорно трудился, чтобы добиться высокого положения, и был «постоянно занят всеми делами королевства». Король, «денно и нощно» предававшийся развлечениям, с удовольствием перекладывал все государственные заботы на кардинала, «который управлял всем с непревзойденным умением и рассудительностью», указывал один наблюдатель. «Любое важное дело следует сперва обсудить с кардиналом, а не с королем»¹⁷.

Вскоре стало казаться, что власть сосредоточилась при дворе кардинала во дворце Йорк – он пребывал там, пока занимал свою должность, – а не при королевском дворе, и просители отправлялись целовать руку Уолси, прежде чем искать аудиенции у Генриха. Рост могущества Уолси скоро стал очевиден для Джустиниана. Венецианец отмечал, что в 1515-м кардинал сказал бы ему: «Его величество сделает так-то и так-то», меньше чем через год же говорил иначе: «Мы сделаем то и это», а в 1519 году заявлял: «Я поступлю вот так». Посол делал вывод: «Этот кардинал – король, и его величество ни в коей мере не отступает от мнений и советов его светлости»¹⁸. Франциск I считал, что Уолси «мало во что ставит честь своего короля», а у иностранных посланников создавалось впечатление, будто они имеют дело «не с кардиналом, а еще с одним королем»¹⁹.

Придворные группировки быстро обнаружили, что лишились власти. Уолси заправлял всем и в Тайном совете, и при королевском дворе, а также оказывал покровительство от имени короля. «Он предпочитает вмешиваться во все», – писал имперский посол²⁰. При этом Уолси вел замкнутый образ жизни: даже аристократам трудно было получить у него аудиенцию. Доверие к нему короля было безграничным, и никто не осмеливался бросить вызов его власти. Естественно, у многих это порождало горькую досаду.

Глухое недовольство вызывал и роскошный стиль жизни, который Уолси вел благодаря своим церковным доходам и жалованью лорда-канцлера, доходившему, вероятно, до 35 000 (10,5 миллиона) фунтов стерлингов в год. Он жил в великолепных дворцах, как «прекрасный павлин»²¹; слуги числом в тысячу, в ливреях из алого бархата, украшенных вышитой кардинальской шапкой, удовлетворяли все его желания. Ходили слухи, будто повар кардинала «каждый день одевается в дамаст, шелк и бархат, а на шее носит золотую цепь»²².

Когда Уолси совершал церемониальный выход, его сопровождала большая свита, впереди несли серебряные кресты и колонны[48]48
   В оригинале – pillars. Возможно, имеются в виду флабеллумы – символические опахала на длинной рукояти, с изображением шестикрылого серафима в круге, квадрате, ромбе или звезде.


[Закрыть], алебарды и жезл, Большую печать на подушке и кардинальскую шапку, «поднятую высоко, словно священный идол или что-то вроде того»²³. Когда кардинал приближался, джентльмены-ашеры выкрикивали: «Дорогу его милости!» Уолси, в облачении из шелка, бархата или горностая, держа у носа помандер или наполненный специями высушенный апельсин, чтобы отогнать от себя запах немытой черни, проезжал мимо на осле, как делали духовные лица в подражание Христу, – однако кардинальский осел был в красно-золотой попоне. Уолси принимал пищу один, под роскошным балдахином с гербами, и ему подавали куда больше блюд, чем полагалось дворянину. Он раздавал милостыню щедрее, чем король, а в Новый год, случалось, тратил на подарки больше государя. Уолси танцевал, охотился и содержал – в большой тайне – любовницу, «любвеобильную»²⁴ Джоан Ларк, которая родила ему двоих детей²⁵. Королева Екатерина в особенности порицала «сластолюбие» и «гнусный разврат»²⁶, которым предавался кардинал. Многие считали его образ жизни недостойным духовного лица, однако нет никаких свидетельств того, что Генриха VIII возмущала роскошь, в которой жил его министр. Напротив, король, судя по всему, полагал, что наличие таких выдающихся слуг выгодно оттеняет его собственное величие.

Имеются доказательства того, что Уолси старался манипулировать королем, отвлекая его разными новинками²⁷, однако Генрих VIII никогда не уступал ему всю полноту власти. Он с радостью перекладывал на плечи кардинала административные заботы и текущие государственные дела, но тот делал все «с дозволения» монарха²⁸. Король оставил за собой право налагать вето и сам принимал важнейшие решения. Генрих вмешивался в происходящее, если не соглашался с действиями Уолси, и вообще зачастую решительно брал дело в свои руки. Уолси держал своего «любящего повелителя» в курсе всех событий, составлял для него краткое изложение писем и документов, которые Генрих не удосуживался прочесть целиком, и даже черновики ответов на послания – король лишь подписывал их. Кардинал ревниво относился к своей власти и изо всех сил стремился уменьшить роль королевских секретарей, занимавшихся этими бумагами, потому что видел в них угрозу для себя. В гневе Уолси мог быть безжалостным и грубым: однажды он ударил и обругал папского нунция Кьерегато. Однако в большинстве случаев он проявлял «редкое и неслыханное дружелюбие»²⁹.

Помимо совместного участия в церемониях, король и его министр встречались редко – пребывая в должности, Уолси посещал двор только по воскресеньям³⁰ и обычно оставался в Лондоне, пока король переезжал из одной резиденции в другую, – но они ежедневно обменивались письмами и отправляли друг к другу гонцов. По словам Ричарда Пейса, Генрих прочитывал каждое послание Уолси по три раза, и его ужин при этом иногда успевал остыть; он отмечал каждую мелочь, которая требовала внимания, и диктовал ответ своим секретарям, часто задерживая их допоздна. Он наказывал Пейсу «ничего не добавлять от себя», дабы смысл его слов не исказился³¹.

Уолси трудился, не щадя себя, нередко вставал в четыре утра и просиживал за рабочим столом по двенадцать часов, не прерывая работу даже для того, чтобы поесть или оправиться³². Генрих понимал, как усердно и напряженно он трудится ради королевского блага. «Мой добрый кардинал, – писал он ему в 1518 году, – отдохните немного, чтобы вы могли дольше служить нам»³³. Король искренне любил Уолси и наслаждался его обществом. Когда кардинал сообщал ему: «Ваше королевство, хвала Господу, никогда еще не пребывало в таком мире и покое», Генрих знал, кого нужно благодарить.