Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

15
«Святой невинный»

Вторая беременность королевы проходила гладко, и в сентябре 1510 года начались приготовления к устройству «королевской детской»1. Главной наставницей назначили Элизабет, дочь сэра Роберта Пойнтца, поручив ей отвечать за роды и заботу о младенце; выделенную ей комнату украсили новыми стенными завесами, а «для переноски младенца» сшили одеяльце из темно-красного бархата с длинным шлейфом2.

Следуя установленным обычаям, Маргарет Бофорт ввела строгие правила «относительно родов королевы»³, которые неукоснительно соблюдались на протяжении всего правления Генриха. «Ее высочеству угодно знать заранее, в какой комнате она будет рожать, и эта комната должна быть завешена дорогой аррасской тканью – стены, потолок, окна и все прочее, кроме одного окна, которое следует задрапировать так, чтобы она могла иметь свет, когда ей этого захочется». На гобеленах («аррасской ткани») велели изобразить безобидные сцены из романов, чтобы ни королева, ни новорожденный младенец «не испугались фигур с мрачными взглядами». Указывалось, что пол должен быть «весь устлан коврами» до того, как внесут большую кровать с набитым шерстью матрасом, периной и пуховым валиком под голову; ее следовало застелить простыней из тонкого батиста, снабдить двумя продолговатыми подушками и двумя квадратными с мягким пухом, а также накрыть алым покрывалом, подбитым горностаем, отороченным малиновым бархатом и золотой парчой. Полог и занавески из малинового атласа должны были быть расшиты золотыми коронами и гербами королевы, а полог, кроме того, окаймлен шелковой бахромой голубого, рыжего и золотого цветов. В комнате полагалось поставить алтарь и накрытый гобеленом шкаф для родильных принадлежностей, а также «дорогую купель из собора Кентербери» на тот случай, если ребенок родится слабым и его потребуется крестить без промедления.

Когда до предполагаемого разрешения от бремени оставалось от четырех до шести недель, королева должна была «удалиться в свою комнату» и там в уединении дожидаться родов. В этот день она слушала мессу в церкви, «одетая хорошо, подходящим для богослужения образом», а затем устраивала банкет для всех лордов и дам двора в своем «главном покое». Последний также украшали гобеленами; в нем ставили «трон под балдахином c подушками», чтобы королева могла «стоять или сидеть по своему усмотрению». Подавали «вино со специями», после чего два высокопоставленных лорда провожали королеву до двери ее внутренних покоев, которая открывалась в переднюю перед спальней, где она официально прощалась с придворными и мужчинами – служителями ее двора. Когда королева удалялась, ее камергер призывал всех людей молиться, «чтобы Господь послал ей добрый час». Больше она не показывалась на публике до рождения ребенка.

«Тогда все леди и придворные дамы входили вслед за нею, и никто, кроме женщин, больше не мог находиться в главном покое; женщины брали на себя обязанности мужчин, исполняя должности дворецких, стольников, лакеев и пр.». Ни одного мужчину, даже короля, не пускали внутрь до тех пор, пока не пройдут роды. Все необходимое приносили к дверям главного покоя и отдавали женщинам, временно заменявшим служителей двора⁴. По мере приближения родов священники королевы готовились к тому, что их могут вызвать к роженице в любой момент; назначали вестника, тоже ждавшего того часа, когда понадобится срочно передать новость о рождении наследника королю⁵. Роды были сопряжены с опасностью как для матери, так и для ребенка: около четверти новорожденных умирали. Будущее династии Тюдоров зависело от их счастливого исхода.

В ноябре устроили турнир, продолжавшийся несколько дней, «король сломал больше копий, чем кто-либо другой»⁶. Затем двор переехал в Ричмонд, где королева удалилась в свои покои. В конце декабря у нее начались роды; о «кресле стенаний» больше нигде не упоминается. Похоже, Екатерина рожала на «простых нарах с тюфяком», поставленных в ее опочивальне рядом с большой кроватью⁷, и была в сорочке из тонкого голландского полотна и двойной нижней юбке, которые позднее обнаружили в Гардеробе замка Байнардс среди «необходимых вещей, собранных для нее на время родов»⁸. В то время не существовало эффективных обезболивающих средств. В 1512 году Екатерина послала аббата Вестминстера к своей беременной невестке Маргарите Тюдор с поясом Богородицы, святой реликвией, хранившейся в Вестминстерском аббатстве и выдававшейся на время роженицам из королевской семьи; говорили, что ее наличие в родильном покое облегчает родовые муки⁹. Можно предполагать, что Екатерина считала это средство действенным.

Ранним утром первого дня нового, 1511 года, к великой радости короля и всего двора, королева произвела на свет принца. В честь этого стали палить пушки, расставленные вдоль Тауэрской пристани, колокола всех церквей радостно звонили, духовенство в церквях пело «Te Deum», по Лондону прошли торжественные процессии. Чтобы подданные разделили его радость по поводу рождения сына и наследника, Генрих приказал зажечь на улицах столицы костры, а лорду-мэру велел бесплатно раздавать вино горожанам, чтобы все могли выпить за здоровье принца. Акушерка получила от короля 10 (150) фунтов стерлингов, а мистресс[41]41
   Мистресс – вежливое обращение к женщине или указание на особу женского пола при упоминании о ней (англ. устар.).


[Закрыть] Пойнтц – 30 (450) фунтов¹⁰.

Новорожденный принц, должно быть, выглядел совсем крошечным в огромной расписной колыбели из дерева, размером примерно пять на два фута, отделанной золоченым серебром и снабженной с обеих сторон скобами, к которым привязывали пеленки. Он лежал там, туго спеленатый, под покрывалом с золотой бахромой и алым одеялом, обшитым горностаем¹¹. Но когда принца показывали важным гостям, его помещали в парадную колыбель еще бóльших размеров, обтянутую темно-красной тканью и украшенную золотой бахромой, с отцовским гербом в изголовье.

Королева перебралась в парадную кровать, установленную в приемном зале, и там, закутанная в круглую мантию из малинового бархата, принимала посетителей, приходивших пожелать счастья ей и младенцу. Кроме того, Екатерина, вероятно, писала письма своему лорду-камергеру, другим служителям двора и знатным людям, оповещая их о рождении принца¹². По обычаю, королевы оставались в постели на протяжении тридцати или сорока дней после родов, затем проводилась особая очистительная церемония – churching («воцерковление»), – после которой они больше не считались нечистыми и могли вернуться к обычной жизни¹³. Королевы не кормили грудью – для этого нанимали кормилицу – и поэтому имели возможность вскоре зачать еще одного наследника.

Пяти дней от роду принц был крещен в Ричмонде, наречен Генрихом и получил титул принца Уэльского. Его восприемниками у купели стали архиепископ Уорхэм, граф Суррей, а также граф и графиня Девон¹⁴, двоюродные бабка и дед малыша. Августейшими крестными принца были король Франции Людовик XII и Маргарита Австрийская, герцогиня Савойская, дочь императора Максимилиана I; оба прислали в подарок новорожденному дорогие блюда из золота.

В детской за принцем ухаживали в соответствии с порядком, установленным его прабабушкой Маргарет Бофорт. Хотя король с королевой навещали своих детей, повседневная забота о них была возложена на служителей детской. Леди – наставница принца Генриха присматривала за кормилицей и нянькой, которым помогали четыре горничные-качальщицы, главной задачей которых было убаюкивать младенца, качая его колыбель. Лорд-камергер брал со всех служителей детской особую клятву верности, ее приносили также грумы, йомены, ключники и лакеи, которые обслуживали детскую¹⁵. Кормилице следовало быть исключительно добродетельной, так как «дитя впитывает грехи кормилицы с молоком»¹⁶, всю ее пищу проверяли на наличие яда. За каждым кормлением наблюдал врач, убеждаясь, что ребенок получает достаточно молока и ему не подсовывают что-нибудь недозволенное. Среди «предметов первой необходимости для ребенка» имелись «большой кожаный чан для воды», «два больших таза с водой», ярды «тонкого полотна и одеял». Детская была довольно роскошной – с гобеленами, восемью большими коврами и двумя подушками из красного дамаста; в ней вели себя очень церемонно¹⁷.

Дети короля обычно не жили при дворе, где риск подхватить какую-нибудь инфекцию был недопустимо высоким: уже в детстве каждый получал отдельное место обитания и собственный двор. В услужение к своему сыну король немедленно назначил не менее сорока человек, включая клерка печати, сержанта при оружии[42]42
   Сержант при оружии – личный помощник с обязанностями охранника.


[Закрыть], трех священников, резчика мяса, йомена Гардероба и Кроватей, хранителя погреба и пекаря. На будущее Генрих также распорядился отвести одну из комнат в Вестминстерском дворце для заседаний совета при наследнике.

Проделав все это, гордый отец отправился в норфолкский монастырь Богоматери Уолсингемской, чтобы возблагодарить Господа за обретение сына и наследника¹⁸. Спешившись в миле от места назначения, у часовни Тапочек, король, как и другие паломники, снял обувь и босиком прошел к святилищу Богородицы, где зажег свечу и принес в дар дорогое ожерелье. Кроме того, он за свой счет заказал королевскому стекольщику Бернарду Флауэру изготовление витражей для часовни Пресвятой Девы¹⁹.

Завершив паломничество, Генрих вернулся в Ричмонд. Когда «королева прошла очищение, король вместе с ней переехал в Вестминстер»²⁰, а принц остался в Ричмонде, где воздух был более здоровым.

Пришло время торжественно отпраздновать радостное событие. Первого февраля состоялся турнир, на котором король, Брэндон, Невилл и сэр Эдвард Говард, одетые в «накидки из зеленого атласа на подкладке из темно-красного бархата», сражались против Эссекса, Девона, Дорсета и сына Суррея, лорда Томаса Говарда. Советники Генриха внушали ему, что надо лишь следить за поединком, а не принимать в нем участие, «и настаивали на этом, насколько им хватало смелости, но доблесть его была столь благородна», что им пришлось уступить²¹.

Двенадцатого и тринадцатого февраля в честь королевы в Вестминстере состоялся, вероятно, самый пышный турнир за все время правления Генриха. Король исполнял роль Coeur Loyal – сэра Верное Сердце – и появился на площадке в одежде геральдических цветов своей супруги. Вместе с ним на платформе для живых картин, которую везли лошади, замаскированные посредством золотого и серебристого дамаста под льва и антилопу, ехали еще трое участников, бросавших вызов. На самой платформе установили декорации, изображавшие лес «со скалами, холмами и долинами», посередине возвышался золотой замок, а рядом с ним некий «джентльмен плел гирлянду из роз для принца». Когда платформа остановилась перед королевой, «лесные жители» затрубили в рога и из замка выехали верхом четверо бросавших вызов: граф Девон изображал Bon Valoir – Доблесть, Томас Найвет – Bon Espoir, то есть Надежду, а Эдвард Невилл – Valiant Desire – Желание. Все преподнесли Екатерине свои щиты.

На следующий день появились защитники. Чарльз Брэндон прибыл верхом в костюме отшельника и получил от королевы разрешение принять вызов. Затем отшельник Брэндон сбросил верхнюю одежду, «и оказалось, что он во всеоружии». К нему присоединились Генри Гилдфорд, в то время – маркиз Дорсет, и сэр Томас Болейн, «одетые, как два пилигрима, в черные бархатные накидки со шляпами паломников поверх шлемов и с посохами Якова в руках; их накидки, шляпы и плащи были украшены золотыми раковинами гребешков», как будто они пришли из святилища Святого Иакова в Компостеле. Всадники сходились друг с другом, а королева вручала призы; когда король получал главную награду для бросавших вызов, зазвучали громкие рукоплескания. Когда турнир подошел к концу, Генрих все-таки настоял на проведении еще одного поединка с Брэндоном «ради дамы короля»²².

«Список великих турниров Вестминстера» – рукопись, которая сейчас находится в Геральдической палате, – ярко иллюстрирует ход этого турнира. На одной из миниатюр Генрих сражается перед Екатериной Арагонской, которая сидит на троне под балдахином с гербами в окружении своих дам, посреди павильона, стены которого обтянуты златотканой парчой и пурпурным бархатом с вышитыми на них инициалами «Н» и «К», плодами граната и розами.

На второй вечер в Уайтхолле устроили шумный пир. «Джентльмены из капеллы его милости исполнили перед ним интерлюдию» в честь принца; кроме того, была показана живая картина «Сад удовольствий», в которой Генрих снова появился как Coeur Loyal в фиолетовом атласном костюме, украшенном золотыми буквами «H» и «K». Некоторые из присутствовавших, включая испанского посла, не поверили, что буквы на самом деле золотые, а потому во время танцев король предложил сомневающимся оторвать их от его костюма и удостовериться, что они сделаны из золота. К несчастью, простые люди, которым позволили наблюдать за торжествами, решили, что король в знак щедрости приглашает снять с него и придворных их роскошные костюмы, и ринулись в веселящуюся толпу, хватая по пути все, что подворачивалось под руку. Генрих остался в одном дублете и рейтузах, как и большинство его приближенных, а бедный сэр Томас Найвет утратил всю свою одежду и, совершенно голый, был вынужден спрятаться за колонну. Даже дамы, принимавшие участие в постановке и одетые в бело-зеленые тюдоровские платья, «были обобраны таким же образом, после чего королевская стража, появившись внезапно, оттеснила людей назад». Король воспринял все как шутку, и «причиненные обиды были обращены в смех и игру». Вечер завершился банкетом в приемном зале: все сидели в том, что осталось от их нарядов²³. После этого меры безопасности на публичных мероприятиях были ужесточены.

Через десять дней из Ричмонда прибыла ужасная новость: 23 февраля²⁴ маленький принц умер. Королева пришла в отчаяние; король, превозмогая собственное горе, утешал ее. Служителей детской не стали обвинять ни в чем, а Элизабет Пойнтц вознаградили за услуги ежегодным пособием в размере 20 (300) фунтов стерлингов.

Хранитель Гардероба предоставил изысканно отделанный катафалк, на котором крошечное тело младенца доставили в Лондон. Вокруг него день и ночь горели десятки восковых свечей, плакальщики в черном круглые сутки, не смыкая глаз, несли бдение рядом с гробом, установленным в Вестминстерском аббатстве. Там и похоронили принца – поздним вечером, при свете факелов²⁵. Его душа, писал один из очевидцев, «теперь находится среди святых невинных у Господа»²⁶.

Генрих больше не выказывал печали прилюдно. На Пасху папа Юлий II даровал ему золотую розу, которую благословил лично: она символизировала цветы, из которых разовьются плоды Страстей Христовых. Это было не только большим утешением для короля, но и знаком высокой апостольской милости к нему, за которым в 1512 году последовали меч и церемониальная шапка. Жалуя Генриха этими знаками отличия, папа подталкивал его к вступлению в так называемую Священную лигу – союз между Святым престолом, Испанией и Венецией против Людовика Французского, который вынашивал захватнические планы в отношении Италии.

Майский день отмечали так, как всегда. «Король, пребывавший в Гринвиче, отправился в лес за цветущими ветками боярышника», и в течение трех дней он, Говард, Брэндон и Невилл «сражались против всех, кто выходил на поединок. Много кровавых ран было нанесено, и много копий сломано»²⁷.

Летом 1511 года, объезжая страну, Генрих путешествовал по Мидлендсу, посетил Ноттингем и Ковентри, где они с королевой посмотрели часть знаменитого цикла мистерий, которые разыгрывали члены местных гильдий. Король также предавался телесным упражнениям и азартным играм, но придворные сетовали, что его «сильно завлекают играть в теннис и кости» «хитрые люди», которые «приводили с собой французов и лангобардов, чтобы биться с ним об заклад, а потому он потерял много денег». К счастью, «он заметил их уловки» прежде, чем был нанесен слишком большой ущерб, и отослал всех прочь²⁸. После этого король стал остерегаться профессиональных мошенников.

В 1511 году Генрих перестроил Саннингхилл, старый королевский дом в Виндзорском лесу, который намеревался использовать во время охот. Бóльшую часть правления Генриха он находился в ремонте, но уже давно разрушился и исчез, его точное местонахождение неизвестно.

В октябре Англия вступила в Священную лигу. В знак солидарности с Церковью король велел придворным обуздать расточительность и одеваться скромнее, даже запретил дворянам носить шелка. Вместо того чтобы тратить деньги на внешний блеск, они должны были покупать оружие и лошадей для крестового похода против короля Франции. Сам Генрих сменил роскошные наряды на более простую одежду, а в декабре, посещая парламент, появился в Палате лордов в «длинной суконной накидке», скроенной по венгерской моде²⁹.

Вскоре желание принуждать себя и окружающих к жесткой экономии прошло. Король провел Рождество в Гринвиче, «горячо и обильно веселясь в самой царственной манере, и всем пришедшим добрым людям подавались такие яства, какие видели считаное число раз»³⁰. На подарки к Новому году король потратил свыше 800 (240 000) фунтов стерлингов³¹. В новогоднюю ночь в главном холле устроили живую картину «Опасная крепость»: соорудили замок с башнями и темницей, «снабженный артиллерией и оружием, совсем как во время войны», – в этом заключалось послание Генриха придворным, – внутри которого укрывались шесть дам в красновато-коричневых атласных платьях, «усыпанных золотыми листьями». Как и ожидалось, замок осадили король и пять других рыцарей; дамы, «увидев, сколь сильны они и смелы», с готовностью сдались и вышли из своего укрытия, чтобы потанцевать с ними³².

Для Двенадцатой ночи Уильям Корниш придумал кое-что новое:

«Король и одиннадцать других людей были одеты на итальянский манер, что называлось маскарадом, которого до той поры в Англии не видели. Они были в костюмах, отделанных золотом, с забралами и шапками из золота; и по окончании банкета эти люди в масках пришли с шестью джентльменами, наряженными в шелк, неся факелы, и попросили дам потанцевать. Некоторые согласились, а другие, знавшие, как это делать, отказались, ибо такого раньше не видали. После танцев и разговоров с дамами, как принято на маскараде, мужчины распрощались и ушли, так же поступила и королева с ее дамами»³³.

Причина общего смятения объясняется просто: вместо того чтобы танцевать с партнершами по репетициям и живой картине, мужчины выбирали дам из публики. Представление с масками, или просто «маска», как его называли в Англии, было разновидностью спектакля, в котором сюжет играл второстепенную роль по сравнению с переодеванием, стихами, музыкой, танцами, а играли обычно актеры-любители. После эффектного вступления шла «основная часть»; все заканчивалось танцем, часто очень сложным, требовавшим большого умения и ловкости. Как и живые картины, многие представления с масками имели аллегорический смысл или затрагивали политические темы. Появление этого нового вида развлечений свидетельствует о том, что при английском дворе начало ощущаться итальянское влияние. Король все больше увлекался такими представлениями, позволявшими ему сполна продемонстрировать свои таланты; это стало началом упадка живых картин, которые, однако, ставились еще несколько лет³⁴.

В конце апреля 1512 года, когда Генрих был в Гринвиче, Вестминстерский дворец получил сильные повреждения из-за пожара на кухне. Вестминстер-холл, Расписная палата, крипта церкви Святого Стефана и башня Драгоценностей, к счастью, уцелели, но огонь полностью уничтожил королевские покои и служебные помещения. Восстанавливать их не стали, хотя в Вестминстер-холле по-прежнему размещались суды, а Вестминстерский дворец оставался официальной резиденцией правительства. Руины сгоревшего дворца окончательно расчистили лишь к 1532 году³⁵.

Утрата главной лондонской резиденции заставила короля искать другое место для пребывания в столице. Он тут же стал пользоваться двумя дворцами, имевшимися в Сити, однако те не соответствовали его потребностям, будучи слишком тесными и недостаточно величественными. Один из них – с восьмиугольными угловыми башнями – стоял на Темз-стрит, между пристанью Павла и монастырем Черных братьев; главный фасад выходил на северный берег Темзы. Первый замок на этом месте появился при Вильгельме Завоевателе и был назван в честь его смотрителя Ральфа Байнарда. Впоследствии его перестраивали Хамфри, герцог Глостер (в 1428 году), и Генрих VII (в 1501-м), который сделал его «прекрасным и подходящим»³⁶ для торжеств по случаю свадьбы принца Артура и Екатерины Арагонской; молодожены провели там брачную ночь. До того Байнардс был лондонским домом Сесилии Невилл, герцогини Йоркской, матери Эдуарда IV и Ричарда III. При Генрихе он являлся собственностью королевы и использовался в основном для хранения вещей из ее Гардероба. Король пришел к выводу, что замок тесен, а возможности для его расширения нет³⁷. Другой лондонской резиденцией Генриха, разумеется, был Тауэр. Король занимал покои, сооруженные его отцом, а для служителей двора возвели временное здание рядом с Белой башней. Кроме того, была заново отстроена уничтоженная огнем церковь Святого Петра в Оковах³⁸. Однако Тауэр тоже оказался слишком мал.

Генриху пришлось искать компромиссный вариант. Он не мог жить в Лондоне с комфортом, так, как он привык, но это было доступно ему неподалеку от столицы, и он обосновался в Гринвиче, пользуясь также дворцами Ричмонд, Элтем и Ламбет – лондонской резиденцией архиепископа Кентерберийского.

Кроме того, Генрих начал проявлять интерес к замку Лидс, рядом с Мэдстоуном (Кент), – прекрасному дворцу, стоявшему на двух островах посреди озера. Эдуард I приобрел его в 1278 году для своей любимой жены Элеоноры Кастильской, после чего он становился приданым для королев Англии до 1437 года, когда скончалась Екатерина Валуа, вдова Генриха V и прабабка Генриха VIII по ее второму браку с Оуэном Тюдором. Вероятно, именно для нее построили галерею Королевы, которая ведет к Фонтанному двору. После смерти Екатерины Валуа королевские особы пренебрегали Лидсом, однако Генрих VIII разглядел его потенциал. В 1512 году он назначил смотрителем замка Генри Гилдфорда и позволил ему жить там. Время от времени король посещал Лидс, по его распоряжению там произвели кое-какие работы, завершившиеся в 1515 году. Гилдфорд наблюдал за их ходом.

Позже, между 1517 и 1523 годом, Генрих потратил на Лидс 1300 (390 000) фунтов стерлингов. Королевские апартаменты в башне Глориетта получили эркерные окна, помимо этого, каждая комната была заново отделана. Верхний этаж приспособили для нужд королевы; спальня и комната отдыха Екатерины Арагонской, сильно измененные, сохранились до наших дней, а на камине в галерее можно увидеть ее геральдические эмблемы. По указанию Генриха для размещения дам королевы построили Девичью башню. В замке также появился банкетный зал длиной в 75 футов, с полом из полированного эбенового дерева и резным дубовым потолком. Современный камин французской работы установлен в XX веке. Камин времен Генриха VIII сейчас находится в комнате, которая служила спальней Екатерине Валуа.