Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

10
«Невинные и благопристойные забавы»

Летом 1509 года, в течение многих недель после коронации, Генрих VIII предавался удовольствиям, сопряженным с его новым положением. «Мы проводим время в нескончаемых празднествах»1, – писала королева Екатерина своему отцу Фердинанду Арагонскому, а сам король сообщал тестю, что развлекается «турнирами, охотой на птиц и зверей, а также другими невинными и благопристойными забавами»2. Восемнадцатилетний Генрих был «молод и полон сил, имел склонность ко всяческим удовольствиям и приятным занятиям, не думая посвящать время многочисленным делам своего королевства»3 и, как говорили некоторые английские епископы испанскому послу, «не утруждал себя ничем, кроме развлечений, свойственных его возрасту, пренебрегая прочими заботами»4. И действительно, Генрих был так занят всевозможными потехами, что работал только в минуты заутрени в королевской часовне или поздно вечером5, если, конечно, ему не выпадало более приятного времяпровождения.

В первые четыре года правления юный король полагался на министров, которые достались ему в наследство от отца. Это были люди пожилые и умудренные опытом, что само по себе ставило их в невыгодное положение, так как Генрих всегда предпочитал находиться в обществе молодежи. По правде говоря, он просто не выносил напоминаний о старости, болезнях и смерти.

Кроме того, новый король испытывал отвращение к бумажной работе. «Писать для меня – занятие утомительное и тягостное», – сказал он однажды кардиналу Уолси⁶. Его приходилось буквально силой усаживать за письма. Однажды Уолси с трудом уговорил короля составить послание старшей сестре Маргарите, королеве Шотландии, объяснив, что «женщин следует радовать».

У Генриха всегда имелась причина, по которой он не мог заниматься делами: то у него болела голова, то он переезжал в другой дом. Однажды, когда его секретарь Ричард Пейс хотел обсудить с ним дипломатическую корреспонденцию, Генрих сослался на необходимость посетить заутреню. На следующий день король уклонился от неприятной обязанности, уехав на охоту, а когда вернулся и увидел, что Пейс ожидает его, то сказал, что сперва должен поужинать, и только вечером принялся – с неудовольствием – за работу. В 1521 году бедняга Пейс пришел в ужас, когда Генрих отказался прикладывать печать к письмам, узнав, что французский король этого не делает. Пейсу пришлось смириться и ждать, пока Генрих не вернется к традиционному способу заверения королевских посланий при помощи подписи и печати. В 1513 году миланский посол был слегка уязвлен: по его словам, король «отложил нашу беседу, так как спешил отобедать, чтобы после этого потанцевать»⁷.

Советников Генриха, привыкших к усердию и аккуратности его трудолюбивого отца, раздражало пренебрежение молодого короля своими обязанностями. К счастью, то были опытные люди, прекрасно управлявшие страной от имени государя; правда, они не оставляли попыток привлечь Генриха к исполнению монаршего долга по примеру его отца. Они опасались, «как бы обилие богатств, которыми ныне владеет король, не подвигло его к забвению самого себя в разгуле». Советники побуждали Генриха «быть вместе с ними, желая ознакомить его с политикой управления королевством, а он поначалу не выносил, когда ему сильно докучали этим»⁸. Король выказывал нетерпение и даже отвращение, когда они отнимали у него время, пытаясь ввести в курс дел.

Страной много веков управляли из Вестминстерского дворца. Здесь размещались главные ведомства: казначейство во главе с лордом-казначеем, канцелярия под управлением лорда-канцлера, являвшегося также хранителем Большой печати Англии; Суд общих тяжб и Суд королевской скамьи. Парламент, который созывали и распускали по воле короля, тоже заседал в Вестминстере.

Тем не менее власть сосредоточивалась вокруг двора, где находился король, и во все большей степени – вокруг его секретариата, члены которого путешествовали по стране вместе с монархом; он состоял из лорда – хранителя личной печати, главного секретаря и их помощников. Эти государственные служащие являлись самыми важными членами Тайного совета вместе с лордом-казначеем, лордом-канцлером и лордом – верховным адмиралом⁹. Далее шли канцлер казначейства, лорд – смотритель Пяти портов и архиепископ Кентерберийский.

Тайный совет, который высказывал свои соображения по различным вопросам и исполнял решения короля, проводя в жизнь намеченную им политику, собирался в Вестминстере. Суд Звездной палаты, посредством которого Тайный совет осуществлял свои законные полномочия, заседал во дворце. Семьдесят с лишним членов Совета назначались королем из числа аристократов, священнослужителей, придворных чинов и профессиональных законоведов, но не все они одновременно присутствовали на заседаниях, которые были закрытыми. Король не всегда присутствовал на них, предпочитая обсуждать важные дела с глазу на глаз с отдельными советниками, часто во время прогулок по галереям или садам; однако все дела вершились Советом от его имени. При Генрихе VIII, сперва из-за малого интереса короля к политике, затем по причине выдвижения Уолси и Кромвеля, полномочия Совета неуклонно расширялись, хотя он во многом оставался консультативным органом. К 1530 году Совет все чаще собирался при дворе.

В 1509 году самым могущественным советником был Ричард Фокс, епископ Винчестерский, который с 1486 года исполнял должность лорда – хранителя личной печати. Рассудительный и при этом хитрый законник и дипломат, он казался венецианскому послу чуть ли не королем¹⁰. «Здесь, в Англии, его считают лисом, и воистину это так», – сказал король Луису Каросу, испанскому послу¹¹; в этом была доля правды. Фокс сделал выдающуюся церковную карьеру, был известным покровителем наук и гуманистом, переписывался с Эразмом.

Первым лордом-канцлером при Генрихе VIII стал Уильям Уорхэм, архиепископ Кентерберийский, получивший должность и сан, о которых идет речь, в 1504 году. Он тоже был гуманистом и другом Эразма. Последний находил его «остроумным, энергичным и трудолюбивым», отмечая в своих записках, что, хотя Уорхэм устраивал «роскошные развлечения, сам он питался скромно и почти никогда не прикасался к вину, но все же был очень радушным хозяином. Он никогда не охотился и не играл в кости, а главным его удовольствием в часы досуга было чтение»¹². Уорхэма считали знающим законоведом и умелым дипломатом; он и Фокс были типичными священниками, которые делали светскую карьеру, пренебрегая церковными обязанностями ради политических амбиций.

Должность лорда-казначея занимал соперник Фокса – Томас Говард, граф Суррей. Джон де Вер, граф Оксфорд, был лордом-адмиралом. Главным секретарем был Томас Ратхол, епископ Дарема, способный администратор, занимавший эту должность с 1500 года и богатевший за счет доходов от своих трудов. В число видных советников короля входил также Джон Фишер, епископ Рочестера. Таким образом, духовенство было хорошо представлено в Тайном совете. К концу правления Генриха ситуация изменилась.

В ноябре 1509 года лордом – главным подателем милостыни при короле был назначен Томас Уолси – человек, который станет одним из основных инициаторов будущих перемен. Уолси тогда было тридцать шесть лет. Сын овцевода и торговца шерстью из Ипсвича (а не мясника, как с презрением утверждал Скелтон), он проявил выдающиеся способности во время учения в Оксфорде, получив ученую степень в пятнадцать лет, после чего принял духовный сан и стал стремительно делать карьеру в Церкви. В 1507 году Уолси сделался домовым священником Генриха VII и секретарем епископа Фокса, который впоследствии делал все возможное для продвижения по службе своего верного помощника. Вероятно, именно благодаря Фоксу тот стал лордом – подателем милостыни, главной обязанностью которого была выдача подаяния от имени короля.

Уолси обладал блестящим умом, был «очень красивым, образованным, чрезвычайно красноречивым, разнообразно одаренным и неутомимым»¹³. Но главное, он отличался невероятным упорством и трудолюбием. Вскоре Генрих признал его достоинства и стал очень быстро повышать, назначив Уолси сначала старшим священником Херефорда и Линкольна, потом пребендарием Йорка, каноником Виндзора и секретарем ордена Бани. Уолси уже исполнял обязанности неофициального королевского секретаря, когда в 1511 году Фокс обеспечил ему место в Тайном совете. Все это как нельзя лучше устраивало подателя милостыни, ибо он был человеком гордым и алчным, имел большие запросы и амбиции, выходившие далеко за рамки его тогдашнего положения. Лестью, обаянием, остроумием и умением поддержать компанию он снискал любовь и уважение короля; будущее сулило ему успех и процветание¹⁴.

Итак, управление страной находилось в умелых руках Фокса, Уорхэма, Суррея и Ратхола, и Генрих VIII мог свободно наслаждаться внешней стороной своего статуса, намного более приятной. Подчеркивая собственное великолепие, король обычно проводил досуг на людях, что сопровождалось соответствующими церемониями. В дни праздников и важных государственных событий распорядитель пиров устраивал для двора масштабные увеселения на манер бургундских торжеств, включавших живые картины. В основу многих картин клались мифологические, аллегорические или рыцарские сюжеты; как правило, им придавалась пропагандистская направленность. Целью было не только произвести впечатление на зрителей, но и удивить их. В отличие от своего отца, Генрих VIII нередко сам участвовал в этих забавах, охваченный почти детской тягой к веселью. Красуясь на людях и демонстрируя свое мастерство в живых картинах, танцах, турнирах и спортивных упражнениях, он представал в глазах окружающих таким, каким хотел выглядеть.

И окружающие это заметили. Подданные сравнивали его с непопулярным Генрихом VII и приходили к выводу, что это монарх, которым можно гордиться. Послы отправляли домой восторженные отчеты о великолепии английского двора и монарха, и вся Европа стала считать Генриха блестящим, щедрым и одаренным королем. Одновременно казна пустела, так как празднества были разорительными. Но король, без сомнения, полагал, что пропагандистский эффект вполне оправдывает расходы на них.

В течение первых двух десятилетий правления Генриха VIII развлечения при дворе устраивались часто; когда король стал старше и потерял интерес к юношеским забавам, он стал тратить деньги на строительство или ремонт своих домов, а также занялся религиозными вопросами, связанными с Реформацией. Проблемы со здоровьем и растущая полнота чем дальше, тем больше мешали ему участвовать в увеселениях. В определенные дни народ пускали ко двору посмотреть на развлечения короля; если люди проявляли неумеренную горячность, вмешивалась королевская стража¹⁵ – за исключением памятного случая в 1511 году, о котором подробнее рассказано ниже.

За придворные забавы отвечал распорядитель празднеств вместе со своими помощниками. Им приходилось выдумывать темы для живых картин и маскарадов, обеспечивать костюмы, декорации, реквизит, места для сидения, освещение. Все делалось в тесном контакте с главными участниками мероприятий: сохранились свидетельства того, что некоторые идеи исходили от самого короля, а также от лорда-камергера и руководителя Королевской капеллы, который предоставлял певчих для живых картин, иначе говоря – театрализованных представлений.

Порой костюмы и реквизит изготавливали из самых дорогостоящих материалов и даже украшали золотом и драгоценными камнями, в других же случаях их делали из чего придется, как львов из папье-маше для представления в Гринвиче. Служба празднеств составляла длиннейшие списки костюмов и реквизита. Вот фрагменты одного из них: «7 шляп для маскарада, татарского вида, из желтого и красного сарканета…[30]30
   Сарканет – подкладочный шелк. Другое название – сарсенет.


[Закрыть] 8 атласных мантий, отделанных шелком по ирландскому обычаю… 8 коротких плащей алого цвета с вышитыми на плечах ключами, 8 шапочек из малинового атласа с ракушками гребешка (эти вещи предназначались для живой картины „Паломники“)». Прибавим к этому бутафорию в виде веток с листьями из зеленого атласа и шелковыми цветами, античных колонн и скульптур, таких как «фигура Геракла»¹⁶. Подготовка реквизита требовала большого труда, привлечения сотен мастеров и множества наемных работников. Служба празднеств также содержала в порядке и хранила все «вещи для празднеств». Время от времени для этих целей приходилось выделять дополнительные помещения – например, упраздненный монастырь Черных братьев¹⁷. Помимо этого, распорядитель празднеств был обязан тщательно следить за содержанием развлечений, дабы не оскорбить чем-нибудь короля. К 1545 году эта должность стала настолько важной, что король решил выдать на нее пожизненный патент; первым его обладателем стал сэр Томас Карварден.

В начале правления Генриха VIII главным изобретателем придворных развлечений был Уильям Корниш. Музыкант, композитор, поэт, драматург, актер и джентльмен Королевской капеллы, Корниш был разносторонне одарен, сочинял церковную музыку в стиле Джона Данстейбла и светские песни, такие как «Ах, Робин!» и «Подуй в свой рог, охотник», и, сверх того, виртуозно играл на органе. Отдав должное талантам Корниша, король сделал его ответственным за придворные увеселения. Именно Корниш в первые годы правления Генриха отвечал за устройство прекрасных живых картин и маскарадов, он же составил из детей Королевской капеллы, которую возглавил в 1509 году, драматическую труппу для осуществления постановок при дворе. Королю особенно нравилось, когда его певчие выступали в пьесах, и он часто награждал их¹⁸; мальчики пели, танцевали и нередко исполняли женские роли. Иногда в представлениях участвовали и взрослые певчие, а также слуги Покоев.

В раннетюдоровскую эпоху при дворе ставились – нечасто – в основном средневековые моралите – нравоучительные пьесы, и миракли – пьесы о чудесах, вышедшие с началом Реформации из моды, а также короткие интерлюдии, которые показывали между моралите, живыми картинами и представлениями масок; в постановках последних двух видов главенствовали зрелищная сторона, музыка и танцы, а не сюжет. Тексты пьес, которые ставили при дворе до правления Елизаветы I, почти не сохранились, сложные драматические произведения тогда в целом были редкостью. Общедоступный театр построили в Лондоне только в 1576 году, а до того большинство простых людей могли смотреть пьесы, которые разыгрывали странствующие актеры, только во дворах гостиниц и на рынках. Однако театрализованные развлечения были популярны при дворе. При Генрихе VIII дворец Элтем, вероятно, приобрел репутацию центра драматического искусства. Когда король пребывал там, в главном холле дворца часто устраивали представления и пускали на них лондонцев. Дворец прославился кукольным спектаклем «Божественное движение Элтема», который был показан при Генрихе; позже о нем упоминал Бен Джонсон[31]31
   Бен Джонсон (1572–1637) – английский поэт, драматург, актер и теоретик драмы.


[Закрыть].

Для интерлюдий – коротких вставок в перерывах между основными картинами пьесы или придворными развлечениями – выбирали популярные темы. Самый ранний из сохранившихся образцов жанра – интерлюдия «Фульгенций и Лукреция», написанная Генри Медуоллом примерно в 1486–1490 годах для кардинала Джона Мортона, архиепископа Кентерберийского. Созданная по образцу итальянской пьесы о Римской республике, она была предназначена для образованных аристократов, вероятно не чуждых гуманистических веяний. Известно, что молодой Томас Мор играл в интерлюдиях, служа у кардинала Мортона¹⁹. «Сон в летнюю ночь» Уильяма Шекспира содержит типичную интерлюдию – «Пирам и Фисба». Такие короткие пьесы должны были сочетать в себе «веселость со скромностью»²⁰; персонажи могли быть комическими или аллегорическими, а сюжеты – сатирическими, моралистическими или фарсовыми. Текст часто писали нескладными виршами.

Интермедии исполняли небольшие группы странствующих музыкантов – при дворе, в домах знати, университетах и постоялых дворах при дворцах. За год перед Генрихом VIII порой выступали до семи таких бродячих трупп, и многие получали от короля награды²¹. Некоторые группы, такие как Актеры короля и Актеры королевы, были наняты службой Покоев на постоянную работу.

Помимо Джона Скелтона, одним из лучших авторов интерлюдий в дореформационный период был Джон Хейвуд, лондонец, женатый на Элизабет Растелл, племяннице Томаса Мора, и работавший при дворе с 1519 года – сначала в качестве певца. Он также сочинял музыку для лютни и клавишных инструментов²², и его считали неплохим поэтом. Самыми известными произведениями Хейвуда были «Игра погоды» (1533) и «Четыре П» (ок. 1544). В последней интерлюдии четыре персонажа – Паломник, Продавец индульгенций, Провизор и Пирожник состязаются в том, кто лучше соврет. Победителем становится Продавец индульгенций, утверждающий, что никогда не видел, как женщина сердится. Интерлюдия Хейвуда «Продавец индульгенций и монах» основана на произведении Чосера; Кристофер Марлоу создал по ее образцу своего «Мальтийского еврея». Говорят, что Хейвуд избежал казни за измену в 1544 году, так как король восхищался его пьесой.

Тесть Хейвуда, Джон Растелл, женатый на сестре Томаса Мора, также писал интерлюдии для двора; наибольшую известность получила «Природа четырех элементов» (ок. 1520). Растелл был талантливым законоведом, а кроме того, работал печатником, военным инженером и художником-декоратором. В 1520 году король поручил ему помогать в украшении временного дворца, построенного для встречи на Поле золотой парчи. Именно Растелл в 1517 году содействовал отправке первой английской экспедиции в Америку с целью колонизации; к сожалению, путь ее закончился в Ирландии.

Живые картины (англ. pageants, букв. – «подвижная сцена») включали шуточные сражения (рыцари и дамы забрасывали друг друга цветами, фруктами и сластями), создание аллегорических фигур, прославление идеалов рыцарства и куртуазной любви. Это бургундское изобретение давало возможность устраивать ослепительные зрелища с впечатляющими декорациями, особыми эффектами, музыкой, поэзией и танцами. Живые картины ставили на Рождество, Крещение, Масленицу и в другие праздничные дни, а также для развлечения послов, часто сочетая их с турнирами. Для показа внутри помещений картину обычно устанавливали на гигантских колесных платформах, которые закатывали в главный холл. Зрители смотрели представление со скамеек, расставленных ярусами вдоль стен.

«Маскарады», столь любимые Генрихом VIII, нередко были частью живых картин или давались как отдельное развлечение. Участники, облаченные в костюмы и маски, либо исполняли театральный номер инкогнито, либо разыгрывали знакомых, заставая их врасплох. Король особенно любил, вырядившись таким образом, врываться в покои королевы, к Екатерине и ее дамам. Развязка наступала, когда маски снимали и все видели, кто скрывается под ними. Генрих по-мальчишески радовался, участвуя в этих шуточных переодеваниях, а Екатерина, по-видимому, непременно изображала изумление по случаю таких сюрпризов.

Всевозможные развлечения часто придумывали, чтобы развеять скуку придворной жизни и «избежать праздности, причины всех пороков»²³. Помимо дневных занятий, таких как охота, спорт и турниры, о которых будет сказано ниже, в ходу были танцы, азартные и настольные игры, а вечерами публику потешали своими выходками шуты. Многие придворные увлекались написанием стихов или сочинением музыки, кроме того, скоротать время помогала полная интриг, захватывающая игра в куртуазную любовь.

При дворе любили танцы, хотя бы уже потому, что они давали мужчинам и женщинам редкую возможность вступить в физическое соприкосновение, находясь в обществе. При этом некий испанец утверждал, что англичане «совсем не грациозны», а их танцы состоят «лишь из скачков и бега рысцой»²⁴. И все же умение танцевать считалось важным навыком для мужчин и женщин благородного происхождения; Генрих VIII позаботился, чтобы всех его детей как следует обучили этому.

Придворные танцы были многочисленными и разнообразными. Бранли, или бролы, представляли собой хороводы, заимствованные аристократами у крестьян и пользовавшиеся большой популярностью в Англии. Басс (от фр. basse – «низкий») получил такое название, потому что танцоры скользили по полу, почти не отрывая от него ног. Сэр Томас Элиот упоминает о «барженеттах и туржионах», похоже весьма энергичных по ритму. Самой же величественной была итальянская павана, благодаря медленному темпу особенно подходившая для торжественных случаев, когда движения танцоров сковывали тяжелые мантии и длинные шлейфы. Пассамеццо был чем-то вроде быстрой паваны. За ним часто следовал сальтарелло, ранняя разновидность веселой гальярды со вскидыванием ног, которая стала популярной в елизаветинские времена.

Бóльшая часть танцевальной музыки эпохи Возрождения сохранилась в записях, что дает некоторое представление о разнообразии ритмов и видов танца в то время. Ясно, что танцы XVI века были менее формальными, чем в позднейшие столетия, и оставляли простор для импровизации; многие были очень энергичными, включали бег и прыжки, а в некоторых, например в ронде, танцоры пели. Все придворные танцы начинались и завершались изъявлениями почтения: кавалеры кланялись королю с королевой, дамы делали перед ними реверансы.

Генрих VIII был опытным и увлеченным танцором. В десять лет он лихо отплясывал со своей сестрой Маргаритой на свадьбе брата Артура; зрители восторженно наблюдали за тем, как он, сбросив плащ, скакал и вертелся в дублете и рейтузах²⁵. В молодости Генрих «ежедневно упражнялся в танцах»²⁶ и, как писал в 1515 году миланский посол, «творил чудеса и прыгал, как олень»²⁷. Он «держался божественно» во время плясок, восторгался один венецианец²⁸, а венецианский посланник Себастьян Джустиниан отмечал, что король танцевал хорошо²⁹.

Екатерина Арагонская тоже любила танцы и часто кружилась с придворными дамами в уединении своих покоев, но в те ранние годы замужества она регулярно бывала беременна, а потому пару Генриху обычно составляла его сестра Мария, которая «двигалась в танце так приятно, как только можно желать»³⁰.

Не один король, но и все члены двора, похоже, чрезвычайно увлекались азартными играми: монарх, придворные и слуги делали ставки на исход любого события, если он был неизвестен, будь то карты, кости, настольные игры, теннис, собачьи бега и прочее. Все подобные игры устраивал рыцарь-маршал Придворного хозяйства, который выступал в роли букмекера, и ставки обычно были высокими. Вот самые распространенные из множества карточных игр, которым предавались при дворе: молчун (Mumchance), брелан (Gleek), клик-клак (Click-Clack), империал (Imperial) и примеро (Primero). Из настольных игр популярностью пользовались шахматы, шаффлборд и триктрак (нарды). В 1539 году Генрих купил новые шахматы у «Джона, мастера по скобяным изделиям»³¹.

Король, который с детства был азартным игроком³², приказывал рыцарю-маршалу приносить карты и кости в серебряной чаше, после чего часами играл, часто с придворными дамами, а иногда и с королевой, которая особенно любила триктрак, карты и кости. Джустиниан утверждает, что Генрих ставил на кон больше денег, чем кто-либо другой при дворе³³; будучи королем, он не мог поступать иначе, но, похоже, растратил таким образом бóльшую часть своего наследства. Записи о его личных расходах содержат только сведения о проигрышах, причем суммы могли доходить до сотен фунтов в день: так, в январе 1530 года, играя с джентльменами Личных покоев, он проиграл 450 (135 000) фунтов стерлингов в домино и 100 (30 000) в карты и кости, а в 1532 году уплатил лорду Рочфорду 45 (13 500) фунтов после шаффлборда. Мы не знаем, сколько Генрих выигрывал, но в 1529–1532 годах – только за этот период имеются полные сведения – он потерял за азартными играми в общей сложности 3243 (972 900) фунта стерлингов, и ясно, что для него обычно откладывали тысячи фунтов в качестве «игровых денег»³⁴.

Разумеется, моралисты громогласно порицали азартные игры. В 1511 году поступили жалобы на то, что некие итальянские банкиры, заключив пари с королем, обманули его на крупную сумму, и мошенников немедленно перестали допускать ко двору. В 1526 году Уолси запретил служителям Покоев предаваться «неумеренной и постоянной игре в кости, карты и нарды», особенно в присутствии короля³⁵. В 1541 году Генрих сам приказал «не играть на деньги»³⁶ всем, чьи доходы составляли меньше 20 фунтов стерлингов, давая понять, что таким людям лучше заниматься стрельбой из лука.

Менее спорным с точки зрения нравственности развлечением считались выступления королевских шутов. Генрих держал при себе шутов Мартина, Патча и Секстона, которые должны были смешить его. Эти трое распевали похабные песни, высмеивали всех и вся с прелестным пренебрежением к званию и положению, острили скандальным образом. Вот одна из их любимых вступительных фраз: «Сэр, что вы имеете сказать с такой толстой мордой?»³⁷ Часто король позволял шутам фамильярничать так, как не осмелился бы никто другой, но иногда, как мы увидим, они переходили все границы.

Шуты Генриха носили пеструю ливрею, шапки с рогами и бубенчики на коленях, имели при себе жезлы с шутовскими головами или свиные пузыри на веревках, которые умело пускали в ход, а иногда наряжались в нелепые костюмы. В 1529 году Генрих купил Секстону парик с буклями³⁸, а Патчу – разноцветные чулки³⁹. Когда Секстон вышел на пенсию в 1530-х годах, его заменил более молодой паяц, весьма изобретательный и злобно-насмешливый⁴⁰. Самый известный шут Генриха, Уилл Сомерс, поступил к нему на службу не раньше 1525 года.

Многие придворные развлечения носили сезонный характер. В канун летнего солнцестояния на территории дворца разжигали костер, за что Генрих платил своему садовнику 10 шиллингов⁴¹. Зимой придворные любили играть в снежки⁴²; в январе 1519 года король участвовал в таком побоище, надев позаимствованную у одного мальчика шапку, чтобы держать уши в тепле⁴³.

Иногда устраивались невиданные ранее забавы и развлечения. Например, при дворе в разное время появлялись человек, ездивший на двух лошадях сразу, немец со львом, владелец собаки, обученной танцевать⁴⁴. Двор притягивал акробатов, жонглеров, дрессировщиков обезьян и даже уродов, таких как «безумный человек», объявившийся в Вудстоке⁴⁵. В 1510 году король устроил битву на боевых топорах в Гринвич-парке, чтобы развлечь королеву с ее дамами и одновременно поразить зрителей воинским искусством своих джентльменов. Известно о забаве, название которой звучит зловеще: «убийство теленка». Несчастное животное, видимо, резали «за занавесом»⁴⁶.

Самым изысканным занятием считалось сочинение стихов, моду на которое ввел король. Среди знати и джентри (мелкопоместного дворянства) были рифмоплеты-любители, или «творцы», и поэтические послания считались составной частью ритуала ухаживания за дамой со стороны истинно учтивого рыцаря. Эти стихи переписывали и распространяли среди придворных; некоторые позже были напечатаны в «Альманахе Тоттеля». Однако в первые годы правления Генриха достойных внимания творений почти не появлялось, классическая поэзия тоже была не в почете; эпоха Чосера, Лидгейта и Гауэра давно миновала, а произведения Скелтона, при всей их сатирической остроте, недалеко ушли от нескладных виршей. Скелтон и другие придворные поэты по большей части зарабатывали деньги, сочиняя стихи, которые влюбленные придворные выдавали за свои.

Король сам изложил в стихах настроения, господствовавшие в начале его правления, упомянув о своей любви к невинным придворным удовольствиям:

 
Досуг в кругу друзей любить до смерти буду,
Открыв пред всеми двери, не потакаю блуду,
Всегда на радость Господу подобно стану жить,
В охоте, песнях, танцах отраду находить,
Заверю вас,
Что добрый спорт даст мне комфорт,
И в том весь сказ.
 
 
Юности свойственна резвость,
Разгульный досуг или трезвость;
Общество самым лучшим считает
Причуды и мысли в порядок поставить;
Ибо безделье – главный исток
Всех пороков;
Тогда что ни скажи, а смех и игра
Лучше зароков.
 
 
Честная компания
Есть благо, не место падения;
Хороша она или плоха,
А каждый имеет волю бежать греха:
За лучшим идти, лиха сторониться.
Мой разум пусть
Служит добру, не ко злу стремится,
Такова моя суть.