Текст книги "Путь к сердцу"

19

2006

Почти неделю мы с Веней упрямо воротили друг от друга нос, не разговаривая и даже не здороваясь. Мы демонстративно «не замечали» друг друга, делая вид, что все в порядке. Но, если честно, я скучала. Мне не хватало его смешных комментариев на уроках, наших прогулок после школы и вообще общения с ним.

Я виделась с Сашей почти каждый день, в основном в гараже на репетициях. Она показала музыку, что написала, ребятам, и Гера был в полном восторге, даже сказал, что у него практически уже есть слова для нее. Смешно, но никто не понял, что это за мелодия, и что она означает. И это было хорошо. Потому что эта музыка буквально обнажала Сашу. А она не была к этому готова.

Пару раз мы с ней вместе шли до моего дома, точнее, она меня провожала. Тогда эти прогулки непременно заканчивались поцелуями у подъезда. Ее губы были такими же горячими, как и ладони. Ее поцелуи раскрывали, расхищали и будто «обворовывали» меня. Я была в их абсолютной власти. Или в ее. Тогда это казалось неделимым. Но даже эти редкие моменты близости не давали моей душе успокоения. Помимо того, что я переживала о Вене, я понимала, что Саша не пускает меня ближе. К себе, в душу, в свой разум. Она стала больше шутить, язвить, говорила громче обычного и с показной решимостью и уверенностью. Я понимала, что она боится, что я проникну глубже. И мне оставалось только ждать. Ждать, когда она поверит, что я не тот, у кого есть кнут или хлыст, и что от меня не нужно ожидать ударов.

Была пятница, когда после последнего седьмого урока я шла по пустому коридору в школьную библиотеку, чтобы взять книгу по истории государства для доклада. В коридоре на лавке сидел Веня. Его голова была опущена на руки, а руки локтями упирались в колени. Волосы спутаны. Было видно, что он их явно ерошил пальцами. А так он делал только когда нервничал. Я остановилась и нерешительно стала переминаться с ноги на ногу. Подойти или нет?

В итоге, плюнув на все наши недопонимания, я сделала пару шагов к нему и уселась рядом.

– Что с тобой?

Веня слегка вздрогнул. Видимо, он был настолько погружен в свои мысли, что даже не слышал, как я шла.

– Меня Настя бросила, – тихо сказал Веня, не поднимая головы.

– О. А… почему? – я придвинулась чуть ближе, мысленно радуясь, что он не послал меня к черту.

– Долгая история. Да это и неважно.

– Очевидно, важно, потому что тебя это расстраивает, – пробормотала я и посмотрела на свои вытянутые ноги.

– Самое забавное, что нет. А ведь должно, понимаешь? – грустно усмехнулся он и, наконец, поднял голову.

– Ты… не расстроен? – я удивилась его ответу. Очень удивилась. Я думала, он влюблен, и у них все прекрасно.

– Нет, – пожал он плечами. – Я больше был расстроен из-за нашей ссоры, чем из-за этого. Точнее… – Веня выдохнул и тоже вытянул ноги. – Мы с Настей поругались из-за какой-то мелочи. Она сказала, что пока я не извинюсь, она не будет со мной разговаривать. А мне… Понимаешь, мне было все равно. Я только и думал, как о том, что мы с тобой не разговариваем. И мне было все равно, что она на меня обиделась или что я был неправ. Хотя я был прав, но не в этом дело. В итоге она сказала, что ссора с тобой меня волнует куда больше, поэтому шел бы я… В общем, она со мной порвала.

– Черт, – пробормотала я. – Хочешь, я с ней поговорю? Мы ведь дружим столько лет, конечно, нас это волнует, к тому же, мы никогда не ругались до этого. Я ей все объясню и…

– Не надо, – прервал меня Веня. – Какой в этом смысл? Я действительно не чувствую каких-то переживаний по этому поводу. Знаешь, я думал, что она мне нравится. Ну, по-настоящему, понимаешь? Но разве так может быть, если мне было действительно все равно, поругались мы с ней или нет? Разговаривает ли она со мной, обижена ли? И так далее. Ведь если тебе важен человек, ты только и думаешь, как наладить общение или… отношения. Разве не так?

– Так, – согласилась я, вспомнив, как сама переживала из-за непонятного поведения Саши.

– Ну, вот. Значит, она просто не та девушка. И все.

– А вы с ней… – вопрос повис в воздухе, а я покраснела.

– Что? – Веня прищурился. Когда до него дошло, он широко раскрыл глаза и громче, чем нужно, сказал: – Ты что! Нет! Конечно, нет! Ты думаешь, если бы я с кем-то… переспал, я бы тебе не сказал?

– Ну, просто мы были в ссоре… – я пяткой поковыряла бетонный пол, смущенно отводя глаза.

– И что? Помнишь, мы с тобой говорили о том, что когда это случится, это должен быть особенный человек?

– Помню, – кивнула я.

– Настя не была той особенной. Я это чувствовал. Я понимаю, вокруг все больше парней, которые только и думают, чтобы кому-то залезть под юбку, но… Я не хочу так. Мои родители встретились, когда им было по восемнадцать, и они были первыми и единственными друг у друга. И я хочу также.

– В таком случае, у тебя есть еще год, – хихикнула я.

– Да уж, – улыбнулся Веня, потом стал снова серьезным. – Слушай, извини меня. За то, что я тогда сказал. В машине. Саша – твоя подруга, и я не вправе ее осуждать. Если ты с ней дружишь, может, действительно, в ней что-то есть. Просто… не делай глупостей.

– Конечно, – немного нервно улыбнулась я.

Интересно, то, что мы с ней… общаемся таким образом, Веня отнес бы к разряду «глупостей»? Мне было неприятно это признавать, но я понимала, что не могу ему рассказать о том, что происходит между мной и Сашей. По крайней мере, не сейчас.

– Ты в библиотеку? – Веня чуть выпрямился и больше не походил на убитого горем старика.

– Да, у нас же доклад по истории.

– Хорошо. Пойдем, потом провожу тебя до дома.

– И понесешь мой рюкзак? – засмеялась я.

– И понесу твой рюкзак, – кивнул Веня и встал, протягивая мне руку.

* * *

Мы с Маратом ехали по центральной улице и подпевали группе «30 Seconds To Mars», чья песня доносилась из автомагнитолы. Было воскресенье, но дороги были заполнены машинами. Все куда-то ехали или откуда-то возвращались.

Когда мелодия закончилась и сменилась другой, Марат убавил звук и посмотрел на меня.

– Марина, а ты всегда хотела быть компьютерным профи? – спросил он, чуть оттягивая ремень безопасности.

– М-м-м… нет. Раньше я хотела быть профессиональным художником, – улыбнулась я, вспоминая свои наивные детские мечты.

– А почему не стала?

– Ну… Жизнь сложилась по-другому. Мне пришлось делать выбор, и я его сделала.

– Мама говорит, что счастье человека в его руках. И если чего-то хочется, нужно непременно к этому идти.

– Твоя мама очень умная женщина, и она абсолютно права.

– Да, но почему тогда ты не стала художником? Если ты этого хотела?

– Это было очень давно, и, как я уже говорила, у меня был выбор. Исполнить одну мечту и забыть о другой или стать художником, но… В общем, иногда приходится чем-то жертвовать, – пожала я плечами. Как объяснить одиннадцатилетнему мальчугану, что тогда происходило в моей жизни? Он вряд ли поймет. Я в тот момент еле понимала, а мне было восемнадцать.

– И как? Оно стоило того? – не унимался маленький «следователь».

– Тогда мне это казалось единственно верным решением.

– А сейчас?

– А сейчас в этом уже нет никакого смысла.

– То есть ты сожалеешь, что тогда сделала такой выбор?

– Нет. Более того, боюсь, предстань передо мной снова тот выбор, я бы повторила все в точности.

– Тогда это было правильное решение, – подвел итог мальчик. – Мама говорит, что нет ничего страшного, когда мы принимаем неверные решения. Да, от этого бывает грустно, но это наши решения.

– Так и есть. Ты… Ты очень умный, – искренне призналась я. Честно говоря, интеллект Марата меня иногда немного пугал. Мне казалось, что лично я в его возрасте была не намного умнее деревянной ложки.

– Мама тоже так говорит, – рассмеялся он, – правда, потом она добавляет, что иногда ей тяжело привыкать к мысли, что я уже не маленький мальчик, которому было достаточно сказки и чашки чая на ночь. Но она мной гордится. Я хочу, чтобы она мной гордилась.

– О, не сомневайся. Она тобой гордится, – улыбнулась я.

– Я надеюсь. Я все-таки единственный мужчина в доме. Поэтому мне надо учиться. Когда я вырасту, то смогу делать всю мужскую работу. Ну, заменить лампочку или прибить полку. Или прочистить трубы.

– Это не сложно на самом деле.

– Что именно? Быть настоящим мужчиной? – Марат с интересом уставился на меня.

– Нет, это как раз очень трудно. Я про лампочку и трубы. Или полку. Это не сложно.

– Ты умеешь? – глаза мальчика засияли еще больше.

– Ну да. Меня мой отец научил. У нас была дача… точнее, она есть, мы ее переоборудовали в полноценный дом, и там живет бабушка. И мы постоянно там что-то чинили.

– Это так круто! А сейчас ты к ней тоже ездишь?

– Ну… Не так часто, как хотелось бы. Я же раньше жила в другом городе. И все мои немногочисленные родственники остались там.

– А твой папа? Вы с ним общаетесь?

– Конечно. Мы с ним всегда были очень близки. Пару лет назад он женился, и они с новой женой много путешествуют. Даже бабушку однажды умудрились утащить с собой. Ездили в Грузию.

– Это здорово. А… мама? Где твоя мама?

– Ее нет. Она ушла, когда я была совсем крошечной, и я ее не помню. Потом ее не стало.

– Ушла? Как и мой отец. Свалил от нас, мне еще и года не исполнилось, – фыркнул Марат.

– Ты его не видел после этого? – осторожно спросила я.

– Почему? Видел. Мне было семь, когда он заявился. Вспомнил, что у него есть сын. Мама хотела, чтобы мы поладили, все твердила, что он мой отец и все такое. Но я не считаю его отцом. Мне вообще все равно на него. Он нас бросил. А когда у мамы и меня все наладилось, он появился и решил начать с чистого листа. Разве не идиот?

– Марат, – поучительно отреагировала я на ругательство.

– Что? «Идиот» – вполне литературное слово. Тем более, это правда. В общем, пару раз он таскал меня в детский театр и парк аттракционов. А потом ему предложили работу в другом городе, где-то на Севере, и он сказал, что должен уехать. Я слышал, как они с мамой ругались из-за этого. Он исследователь, ученый, и постоянно переезжал. Я не особо расстроился, что его не будет в нашей жизни. А год назад я услышал, как мама говорила с Викторией Павловной, что у него появилась семья. Ну, жена, ребенок. Надеюсь, что их он не бросит.

– Да. Надеюсь… – пробормотала я. – Ты сказал «с Викторией Павловной», кто это?

– О, вообще, это моя няня. Она помогает маме с тех пор, как мне исполнилось два. Но она настоящий член нашей семьи. И ее семья – наша семья. Она классная. Взрослая, но классная. И очень веселая. Как и ее дочь.

– Вы все очень дружны, как я вижу? – улыбнулась я, поражаясь тесным связям совсем не родственников. Они походили на какую-то идеальную сумасшедшую семейку. Как в кино.

– Да. Тебе Виктория Павловна понравится. Она очень крутая, ты должна с ней познакомиться. Ее дочь, Слава, живет в другом городе и приезжает нечасто. Но они каждый день созваниваются. Ей тридцать, но когда Виктория Павловна начинает ее воспитывать – я просто валяюсь. Она и маму воспитывает. И иногда ей это даже удается, – рассмеялся Марат.

– Серьезно? – удивилась я. Ирина Викторовна, уважаемая бизнес-леди, позволяет кому-то собой помыкать? Это мило.

– О, да. Только я ее любимчик. Со мной она почти всегда мягкая. Говорит, что я ей как внук.

– И ты этим, конечно, пользуешься? – усмехнулась я.

– Ну, я же не дурак, – ухмыльнулся Марат. – Хотя и мне иногда от нее «прилетает». Она может быть очень грозной.

– Не сомневаюсь, – кивнула я и притормозила. – Кажется, мы приехали. Добежишь сам?

– О чем ты? Ты идешь со мной. Мама сказала, что без ужина ты не уйдешь. Так что паркуй машину и пойдем, – решительно сказал мальчик, а в его интонации я уловила директорские нотки его матери. Яблоко от яблони, как говорится.

– Спасибо, но это как-то неудобно. Может, в другой раз…

– Никаких других разов. Сегодня и сейчас. Ты же не хочешь, чтобы я объяснял маме, что это не я негостеприимный, а ты упрямая? – он вздернул одну бровь и наклонил голову.

– Ладно. Но на полчасика. Не больше.

– Да-да, конечно, – пробормотал Марат, вылезая из машины, когда мы припарковались. Но что-то мне подсказывало, что это «да-да» было для отвода глаз.

20

2006

Был конец учебного года. Мы с Веней активно готовились к экзаменам, и крайние пару месяцев я буквально разрывалась. Между встречами с Сашей, подготовкой к тестам и контрольным, а также между занятиями в художке и бассейне. В итоге, от последнего пришлось отказаться. И Веня, и папа устроили мне настоящий допрос с пристрастием, почему я бросила плавание, которое я так любила и в котором делала такие успехи. Тренер видел во мне чуть ли не будущее олимпийской сборной, да и сама я с малых лет обожала воду. Но я ограничилась скромным «разонравилось, не хочу». Не могла же я отцу и другу сказать, что у меня просто не хватает времени на все. Особенно на свою… девушку? Мы не говорили об этом с Сашей. Мы не давали названия тому, что происходит, но кроме меня она ни с кем не «общалась» так, как это делала со мной.

Я пару раз ночевала у нее дома, когда ее родители уезжали в очередную командировку. Мы держались за руки, обнимались, целовались, но не больше. Она знала, что у меня никого не было, что у меня не было абсолютно никакого опыта ни в отношениях, ни, тем более, в сексе. И она не настаивала. Странно, но я испытывала смешанные чувства по этому поводу. С одной стороны я была рада, что она не склоняет меня к чему-то большему, с другой – я задумывалась о том, а хочет ли она вообще этого «большего». У Саши был опыт, как с девушками, так и с парнями, и я серьезно сомневалась, что она просто ждет, когда я буду готова. Я начинала беспокоиться о том, что, может, она не рассматривает наши отношения, как настоящие отношения. Ну да, мы дружили, общались, нам было весело и интересно вместе, но дальше она идти явно не собиралась. Более того, она не говорила о том, что между нами происходит. Всякий раз, когда я открывала рот, чтобы как-то об этом заговорить, чтобы узнать, что она обо всем этом думает, я натыкалась на непробиваемую стену. Саша или тут же переводила тему, или начинала злиться, заявляя, что я веду себя, как настоящая женщина. Точнее, она использовала слово «баба». И я не думаю, что это был комплимент.

Ее друзья, Гера, Игорь, Стас, также ничего не знали. Саша сказала, что не хочет, чтобы кто-то совал нос в ее жизнь, поэтому нет необходимости что-то им сообщать. Я согласилась. Так как не знала, что именно мы можем сообщить. Что мы иногда видимся и целуемся? Что мы много разговариваем, но никогда о нас? Я хотела ответов. Я жаждала ясности. Я ждала объяснений.

В итоге, когда экзамены были сданы, а я по виду напоминала швабру, так как от постоянного нервного напряжения мои килограммы буквально таяли, я решила поговорить с Сашей. Последние несколько недель она была словно сама не своя. Агрессия, срывы, перемены настроения – все это очень беспокоило меня. Гера только пожимал плечами и вздыхал, когда я пыталась что-то у него узнать. Конечно, Саша могла тоже переживать из-за экзаменов, но, честно говоря, я в этом сомневалась. Никогда не замечала у нее особого рвения к учебе или волнения по поводу оценок. Напротив, это я заставляла ее заниматься, усаживая с собой рядом и буквально всовывая учебник ей в руки. Что-то явно было не так. К тому же, я заметила, что она стала реже отвечать мне на смс, чаще отказываться или переносить наши и так нечастые встречи, а не взять трубку – для нее вообще было обычным делом. Я подозревала, что у Саши проблемы в семье. Она несколько раз обмолвилась о том, что снова ночевала в гараже, но от моих расспросов она уходила постоянно, отвечая только: «Обычное дело, не парься».

Поэтому, когда я вышла на ступеньки школы, освещенные майским солнцем, я твердо решила сегодня расставить все точки над «i». Закинув сумку на плечо, я сбежала вниз по лестнице и посмотрела на часы. У Саши в этот день тоже был последний экзамен, и я знала, что она придет ко мне через несколько часов. Поэтому я направилась домой, мысленно настраиваясь на разговор.

Я ждала ее к четырем. Мы договорились прогуляться и «отметить» конец учебного года. У меня было достаточно времени, чтобы зайти в книжный, добраться до дома и привести себя в порядок. А если постараться, то я успевала и сделать уборку, и приготовить что-нибудь поесть, и сложить все школьные принадлежности куда подальше на два с лишним месяца.

Пока я сновала по квартире с тряпкой и пылесосом, одновременно следя за ужином, который готовила для отца, я придумала, что скажу, и сделала мысленные заметки о том, что хочу спросить у нее. Но моей главной фантастической идеей было то, что я хотела предложить Саше поехать со мной к бабушке в деревню. Хотя бы на пару недель. Чистый воздух, речка в сотне метров от дома, прогулки под синим безоблачным небом, и посиделки на чердаке. Это было моим самым любимым местом в доме. Особенно в дождливые дни. Когда дождь барабанит по металлической крыше, обитой рубероидом, в трубе завывает ветер, а сквозь маленькое квадратное окошко виден серый пейзаж и гнущиеся от непогоды деревья. Но ты сидишь на чердаке и тебе тепло. И ты чувствуешь безопасность. Это самые теплые воспоминания о бабушкином доме. Я даже несколько раз засыпала на этом чердаке с книжкой. Когда бабуля нажаловалась папе, что я постоянно торчу наверху, а когда спускаюсь, то вся грязная с головы до ног, мы с папой потратили целое лето, чтобы переоборудовать чердак в настоящую жилую комнату.

Бабушка поначалу ворчала и была категорически против, а в конце ремонтных работ принесла белую тюлевую занавеску на единственное маленькое окно. На чердаке не было места для кровати, так как посередине проходила труба от печи, но туда влез матрас, небольшая тумба, и папа обезопасил трубу и провел мне электричество. Поэтому моим любимым занятием было лежать в дождливый день на матрасе и в обнимку с чашкой ароматного чая с листиками смородины, читать что-то типа «Маленького оборвыша» или рассказы Джека Лондона. Именно этим я и хотела поделиться с Сашей. Она бы отдохнула от ссор с родителями, от учебы, насладилась бы природой. Даже загорела бы. Ее зимние пронзительные глаза великолепно смотрелись бы в сочетании с бронзовой загорелой кожей.

И в тот момент, когда я представляла, как мы сидим поздним вечером на берегу реки у костра, она играет мне на гитаре, а я любуюсь, как отблески от огня скачут в ее глазах, чуть прикрытых вечной челкой, раздался звонок в дверь.

Я посмотрела на часы. Было три, и я никого не ждала в это время. Стянув с плеча полотенце и вытерев руки, я пошла в прихожую.

На пороге стояла Саша. Вид у нее был затравленный. Она криво улыбнулась и сказала:

– Привет. Можно войти?

– Конечно, – кивнула я, придя, наконец, в себя. – Ты рано. Что-то случилось? Ты не сдала? Я тебе писала, но ты не ответила, – в моем сердце вновь поселилось беспокойство.

– Я сдала, все нормально.

– Я тоже! Поздравляю тебя! – улыбнулась я и слегка сжала ее руку чуть выше локтя. – Видишь, не зря я заставляла тебя заниматься. Так что случилось? Ты странно выглядишь.

– Нет, все нормально, не случилось ничего… такого, – пробормотала она, снимая один кроссовок.

– Какого «такого»? – спросила я, указывая на мягкий пуфик, и собираясь выйти в кухню. – Разувайся, проходи, я тебя накормлю. Скоро будет готов ужин, но мне надо еще полчаса, чтобы собраться. Ты же подождешь? – кричала я, уже стоя у плиты. – Слушай, я с тобой хотела поговорить, точнее, я хотела дождаться, когда мы пойдем гулять, и сказать все там, но ничего не могу с собой поделать. У меня есть одно предложение, и я очень надеюсь, что ты согласишься. Я понимаю, что оно очень неожиданное, но, обещай, что ты хотя бы подумаешь?

Я перемешала рагу, что тушилось в кастрюле, и посмотрела на дверной проем. Саша стояла и молча смотрела на меня. Но что-то в ее взгляде меня насторожило. Было в нем что-то другое, новое, но я не могла понять, что именно.

– У тебя точно все в порядке? – уже тише спросила я, одновременно убавляя огонь на плите.

– Марина, мы не сможем пойти гулять.

– О, – я не смогла скрыть расстройства в голосе, – жаль. У тебя какие-то дела? Может, завтра? Но я все равно скажу о своем предложении, и ты подумаешь, ладно? – снова затараторила я, делая шаг к ней навстречу.

– Подожди минуту, – Саша подняла руку, и я инстинктивно остановилась.

– Что-то все-таки произошло, – пробормотала я, скорее, утверждая, чем задавая вопрос.

– Да. Я… Я имею в виду, что мы вообще больше не сможем гулять, – она смотрела мне прямо в глаза, а холод, который насквозь пронзал ее голос, отдавался у меня в груди.

– Что это значит?

Я знала ответ. Я знала, к чему она ведет, но мне нужно было услышать это от нее, чтобы окончательно все осознать.

Я где-то читала, что в медицине есть такая штука, что когда умирает пациент, врач обязан сказать родственникам об этом, используя четкую формулировку. Типа: «гражданин такой-то умер. Нам очень жаль», даже если это случилось прямо у них на глазах. Считается, что пока человек не услышит эту конкретную фразу, до определенного отдела мозга, до сознания информация не доходит, ее будто блокирует.

Поэтому мне было важно услышать конкретно, что она имеет в виду, говоря о том, что мы больше не будем гулять.

– Я думаю, будет лучше, если мы сделаем вид, что ничего не было. Тебе нужно идти дальше. Я сделаю все, чтобы не попадаться тебе на глаза и не напоминать о себе. Извини. Ты прекрасный человек, но это… Это мое решение. Прости, – она развернулась и направилась обратно в прихожую.

– Почему? – громко спросила я, когда уже услышала, как она открыла дверь.

Я буквально чувствовала, как она колеблется. И, наконец, прозвучал ответ.

– Потому что.

Когда я услышала щелчок замка, вокруг была пронзительная тишина, разрезал которую лишь булькающий звук тушеных овощей в сковороде. Я села на табуретку и уставилась в окно, пытаясь понять, каким образом, день, на который было возложено столько надежд, превратился в сплошное разочарование.