Текст книги "Бремя прошлого"

13

У Пэдрейга О'Киффи были волосы цвета порыжевшей соломы и нездоровое лицо, усыпанное веснушками и бородавками. Нижняя челюсть слегка отвисала, выставляя на всеобщее обозрение несколько уцелевших пожелтевших зубов. Грудь была впалой, короткие ноги – кривыми, а руки длинными, как у гориллы. Все считали Пэдди О'Киффи уродом, каких свет ни видывал.

Но как случилось, что у такого урода было два таких красавца-сына?

– Да, это моя порода, – хвастался он после нескольких кружек.

При этом он совершенно забывал, что его жена была из семьи, все члены которой отличались прекрасной внешностью, и что сам он был коротышкой из семейства О'Киффи.

Люди смеялись и над ним самим, и над его безумными фантазиями. Но не смеялись ни над Дэниелом, высоким, сильным, с красиво посаженной головой, увенчанной шапкой курчавых рыжих волос, ни над юным Финном, который был младше брата на два года, стройным, с черными волосами и серыми глазами, которые могли бы поспорить цветом с небом над Коннемейрской бухтой, когда в нее заползает с моря туман. Дэниел был умен и методичен, быстро пускал в ход кулаки, Финн же имел склонность к коммерции, отличался остротой ума и готовностью посмеяться. И если Дэниел был просто смазливым, то Финн О'Киффи – настоящим красавцем. Единственным недостатком братьев было то, что они родились бедняками.

Пэдди всю свою жизнь работал в конюшнях Арднаварнхи. Жена была прачкой в Большом Доме и частенько брала с собой маленьких детей, которые играли на кухонном дворе или помогали конюхам, не забывая ни на минуту, что при появлении его светлости надо было сразу же прятаться, дабы тот их не увидел.

Детство их проходило в бедности и лишениях. Половина населения этого края сорок лет назад во время великого голода переселилась в Америку на приводивших в ужас кораблях, которые нельзя было назвать иначе, как старыми калошами. Когда Дэниелу было двенадцать, а Финну десять, во время эпидемии инфлюэнцы, с завидной регулярностью прокатывавшейся по сельской местности и за одну ночь уносившей каждого десятого, умерла их мать, а за нею и шестеро их братьев и сестер. Финн и Дэниел оказались на попечении отца, любившего больше выпивку, чем собственных чад.

В их крытом соломой, сложенном из камня, побеленном известкой доме была всего одна комната с земляным полом. В камине постоянно горел торф, и над слабыми языками пламени в черном чугунном котелке обычно кипел водянистый суп. Поперек очага висела нитка коптившейся рыбы, пойманной Дэниелом в бухте и добавлявшей неописуемый «аромат» к запаху торфа и цыплят, копошившихся в углу, на куче соломы.

Этот «аромат» пропитал насквозь мальчиков и стал неотъемлемой их частью. Так было до того дня, когда двенадцатилетний Финн оказался в Большом Доме. И однажды экономка в присутствии многочисленных слуг крикнула ему:

– Эй, мальчик! От тебя разит дикими зверями! Убирайся отсюда вместе с этой вонью! И не появляйся здесь, пока не отмоешься.

Пристыженный Финн выронил из рук пустые ведра и умчался в конюшню, где Дэниел помогал отцу убирать из стойл навоз. Вокруг них жужжали мухи. Финн стоял и смотрел, как они ползали по испачканной навозом соломе, и впервые задумался над их положением в Большом Доме. И он сам, и отец с братом были здесь последними людьми – уборщиками навоза и подносчиками угля.

– Что с тобой? – опершись на вилы, взглянул на брата Дэниел. Глаза Финна были злыми, а щеки пылали. – Не заболел ли ты, парень?

Дэниел подошел к брату. Воспоминания о том, как его мать и шестеро братьев и сестер метались в жару, в конце концов, унесшем их в могилу, всплыли в его сознании, и он приложил свою широкую ладонь ко лбу Финна, с тревогой всматриваясь в лицо мальчика. Лоб был холодным, и Дэниел облегченно вздохнул. После смерти матери отец стал пить так, что почти никогда не бывал трезвым. Дэниелу пришлось взять на себя роль хозяина в разваливавшемся доме и ответственность за младшего брата.

Все ожидали, что Дэниел О'Киффи вырастет в добропорядочного, сильного мужчину и станет хорошим мужем одной из деревенских девушек; другое дело – Финн. «С такой наружностью да со сладкими речами, – рассуждали за стаканом вина отцы семейств, – надо будет держать ухо востро и, пожалуй, запирать дочерей дома, когда этот Финн О'Киффи войдет в мужскую силу».

Пока же Финн не чувствовал, что являл собою потенциальную угрозу для женщин. Он не чувствовал ничего, кроме жгучего стыда и злости на самого себя за то, что никогда не задумывался о том, как от него пахнет.

– Почему ты ни разу не сказал мне об этом? – спросил он брата, отшвыривая ногой слипшуюся солому. – Почему не говорил, что от меня воняет конским навозом? Диким зверем, как она сказала. И все смеялись.

Краска стыда тронула щеки Дэниела, когда он посмотрел на брата. Во всем виноват был он, Дэниел. Ведь он отвечал за все. Ему следовало знать, что в доме нужно поддерживать чистоту, следить за тем, чтобы они как следует мылись каждый день и чтобы одежда всегда была чистой.

– От нас никогда так не пахло при маме, – сердито сказал он. Отбросив в сторону вилы, он схватил брата за руку и повел к водяной колонке. – Стягивай с себя все, дружище, – приказал он.

Финн колебался. Был довольно сильный ветер, и он знал, что вода ледяная.

Дэниел наполнил водой оцинкованное ведро и вылил ее на брата. Финн завопил, и весь конный двор залился долго не стихавшим насмешливым хохотом. Дэниел снова наполнил ведро обжигающе холодной водой и вылил ее на голого дрожавшего брата.

– В кладовке найдешь чистую мешковину, – сказал он, наконец, закончив процедуру. – Завернись в нее и иди домой. Вечером выстираем твою одежду, и завтра уже ни одна служанка не скажет, что от моего брата разит дерьмом.

Финн побежал между деревьями к дорожке, которая вела в их домик. Он боялся, что кто-нибудь может увидеть его посиневшим от холода и едва прикрытым куском грубой старой мешковины. Сердце его упало, когда он услышал топот копыт по изрытой дороге. Он выглянул из-за угла, со страхом думая о том, кто бы это мог быть.

Глаза его расширились от ужаса, и он с громким стоном бросился в канаву под изгородью. Топот копыт приближался. Он замер в зарослях крапивы, моля Бога, чтобы его не заметили.

– Эй, Сил, как ты думаешь, что это там шуршит? – услышал Финн громкий и властный серебристый голос.

– Я думаю, что это какой-нибудь дикий зверь. Может быть, медведь, Лилли? В Ирландии есть медведи?

– Ну, разумеется. Танцующие медведи, – отозвался голос той, которую звали Лилли. – А что, Сил, не заставить ли нам его сплясать?

И в ту же секунду Финн ощутил легкое прикосновение рукояти плетки к своему боку.

– Поднимайся, кто бы ты ни был, ну же, поднимайся! – раздался насмешливый голос.

Он медленно повернул голову и увидел девочку. От ее рук исходил запах хорошего мыла.

– Вставай же, медвежонок, – дрожа от любопытства, подпрыгивала в своем седле Сил. – Он попляшет для меня, правда ведь, Лилли?

Финн медленно поднялся из канавы, взглянул в расширившиеся от удивления голубые глаза Лилли и стыдливо опустил голову, плотнее запахивая на себе грубую ткань. Он готов был провалиться сквозь землю.

– О! – победно воскликнула Лилли. – Это же Финн О'Киффи. И мне кажется, Сил, что под этой дерюгой он голый, как в день собственного рождения.

Двенадцатилетняя Лилли с интересом смотрела на мальчика. Она давно знала Финна О'Киффи. Они родились в одном и том же месяце и в одном и том же году.

Знала она и его брата, Дэниела, совершенно не похожего на Финна. Хотя тоже красивого. Она слышала, что он такой же задира, как она сама.

Она искоса взглянула на сестру:

– Ты, в самом деле, хочешь, чтобы он тебе сплясал?

– О, да, да! Да, пожалуйста!

Сил энергично откинула упавшие на лицо рыжие волосы.

– Он может сплясать, Лилли?

Лилли выпрямилась в седле и гордо вскинула подбородок. Снова ткнув Финна в бок рукоятью плетки, она проговорила:

– Пляши, Финн О'Киффи. Пляши, как дрессированный медведь, для моей маленькой сестренки.

Глаза Финна запылали гневом.

– Я не буду плясать, как медведь, ни для мисс Сил, ни для кого другого! – выкрикнул он.

– Э, нет уж, спляшешь! – поддразнивая, наклонилась Лилли в седле в его сторону. – Я тебе приказываю.

– Пляши, пляши, пляши! – нараспев требовала Сил, все больше возбуждаясь. – Пляши, мой медвежонок!

Финн посмотрел на нее и смягчился. Она же маленькая девочка. Да к тому же дочка его светлости. Что плохого в том, если он ее повеселит? Плотнее затянув вокруг себя мешковину, он стал медленно кружиться посередине дороги.

Сил хлопала в ладоши, а Лилли смеялась.

– Быстрее! – кричала она. – Быстрее, пляшущий медведь!

– Больше не буду! – сказал он, задетый ее смехом. – Я хотел доставить удовольствие маленькой.

Он гневно отвернулся, чтобы не видеть ее насмешливых глаз, и зашагал к дому.

– Я не отпускала тебя, Финн О'Киффи, – окликнула его Лилли.

– Я сказал, больше плясать не буду! – со злостью крикнул он через плечо.

Услышав за спиной топот копыт взявшей в галоп лошади, он обернулся как раз в тот момент, когда Лилли с ним поравнялась. Наклонившись в седле, она вытянула руку, схватила мешковину и сорвала ее с Финна, оставив его голым посреди дороги.

– Иисусе! – воскликнул он, прикрываясь обеими руками.

Лилли победоносно крутила дерюгу над головой.

– Господи Иисусе! Мисс Лилли! – Он согнулся и со всех ног помчался к дому.

– Не рассказывай никому об этом, – предупредила сестру Лилли, когда они повернули к конюшне.

– Почему? – невинным голосом спросила Сил.

– Потому что папе это не понравится, – объяснила та, теперь несколько смущенная.

Конюх в принятой у Молино форме – бело-зеленой полосатой рубашке, в зеленой куртке и бежевых бриджах, подбежал, чтобы помочь ей слезть с лошади, но Лилли обошлась без него. Она легко спрыгнула с седла и зашагала через двор, а за нею уже бежала Сил. Проходя мимо кучи навоза, Лилли нахмурилась.

– Какая вонь! – с отвращением заметила она. И обвела взглядом Дэниела, грязного и лохматого, пристально смотревшего на нее, опершись на вилы. – Немедленно это убрать, – распорядилась она, – иначе, когда вернется отец, я скажу ему, что на конном дворе беспорядок.

– Второй раз сегодня жалуются на вонь вокруг нас, – беззубо улыбнувшись, заметил Пэдди.

– В последний раз! – словно поклялся себе Дэн, провожая злым взглядом Лилли и думая о том, какую заносчивую и властную принцессу она из себя строила и что, будь он ее отцом, он давно отшлепал бы ее.

Лилли шагала по выложенному плиткой коридору в сопровождении Сил. Они поднялись по широкой винтовой лестнице на второй этаж и прошли через длинную галерею, стены которой были украшены мраморными панелями с резными барельефами, изображавшими римских императоров и греческих воинов; выше на темно-зеленом фоне висели писанные маслом картины.

Эти двери внезапно распахнулись, и перед ними оказалась женщина с недовольным лицом.

– Так вот вы где! – сердито воскликнула она. – Я искала вас повсюду.

– Мы только что вернулись с прогулки верхом, мисс Найтингейл, – объяснила Лилли, заискивающе улыбаясь гувернантке. – Мы вам нужны?

Мисс Найтингейл сердито фыркнула, и глаза ее затуманились слезами.

– Вы прекрасно знаете, что вас ожидали уроки. А теперь – взгляните-ка на часы – уже утро кончается.

– Не для меня, мисс Найтингейл, – пропела Лилли и, увернувшись от гувернантки, помчалась по другому, более узкому коридору, в свою комнату. Бросившись на кровать, она заболтала в воздухе ногами и разразилась смехом, вспоминая о том, как Финн О'Киффи, словно дрессированный медведь, плясал по ее команде, а затем убегал от них голышом со всех ног.

– Ты видела его, Сил? – спрашивала она сестру, со смехом прыгнувшую к ней на кровать. – Видела? О, он никогда не простит мне этого. Никогда. Я уверена в этом.

– Простит, – возразила та, с обожанием глядя на сестру. – Тебя всегда все прощают, Лилли.

И он, разумеется, простил. На следующий день она увидела Финна, когда тот помогал брату до блеска надраивать карету.

Они с Сил были в оранжерее, где украдкой поедали виноград, предназначенный для стола. Рты их были вымазаны выдававшим их с головой пурпурным соком, и Лилли пыталась вытереть его подолом своей розовой хлопчатобумажной юбки. Она искоса поглядывала на Финна.

Она думала о том, что у него красивое лицо. Даже очень красивое.

– Не слишком ли плохо мы тогда обошлись с ним, Сил? – прошептала она.

– О да, Лилли, – громко прошептала Сил, – мы поступили с ним очень плохо.

Разгладив юбку, Лилли направилась прямо к Финну. Протянув ему руку, она мягко сказала:

– Мы вчера плохо поступили с тобой, и я хочу извиниться.

Она пристально смотрела на Финна своими сверкающими голубыми глазами, а он, не отрывая от нее своих, думал о том, что его мучительница выглядит как ангел, спустившийся с неба.

– Ну? – нетерпеливо спросила Лилли. – Ты принимаешь мои извинения или нет?

– Да, мисс, – ответил Финн и, вытерев руку об штанину, осторожно взял в свою ее руку. Она показалась ему мягкой, как пух одуванчика, и лицо его засветилось, когда он улыбнулся Лилли.

Она ухмыльнулась и, подавшись вперед, лукаво прошептала:

– Я никому не скажу о вчерашнем. По крайней мере, пека ты будешь делать то, что я тебе скажу.

Финн настороженно отступил, в глазах его мелькнуло подозрение.

– И что же вы имеете в виду?

Лилли преувеличенно печально вздохнула.

– Не нужно бояться…

– Я вас никогда не боялся, – громко возразил он, снова залившись краской, на этот раз от гнева.

– О, ты просто невозможен, Финн О'Киффи.

Лилли топнула ножкой, свирепо взглянув на парня.

– Я попрошу тебя всего лишь поехать завтра со мною верхом на прогулку.

– Верхом, с вами?

Он уставился на нее округлившимися от удивления глазами.

– Мне говорили, что ты прекрасный всадник. Почти как я сама. Мне хотелось бы в этом убедиться. Устроим гонку по берегу. Завтра, на рассвете.

Сердце его вдруг сильно забилось.

– Вы всего лишь девочка, – сказал он с широкой ухмылкой, – и завтра убедитесь в том, что не сможете тягаться со взрослым мужчиной.

– Мужчиной?

Она задрала подбородок и окинула его с головы до ног уничтожающим взглядом.

– Ну, это мы завтра увидим, мужчина ты или мальчишка. Завтра, на рассвете.

Следующим утром Лилли встала чуть свет. Она с любовью посмотрела на спокойно спавшую сестру. Рот Сил был приоткрыт, а темно-рыжие длинные ресницы доходили до начала выпуклости полных щек. Лилли улыбнулась, выскальзывая из комнаты вместе со своими любимыми далматинами, Фэргейлом и Меркурием.

Финн стоял, непринужденно опершись о косяк двери, с таким видом, будто провел в этой позе уже несколько часов.

Лилли взглянула на ожидавших их лошадей: ее любимая быстроногая пятилетка уже была оседлана и стояла рядом со старым гунтером.

– Ты не можешь ехать на этой развалине, – властно объявила Лилли, подходя к посадочной подставке, где конюх придерживал за уздечку ее кобылу, и легко вскочила в седло.

– Вы, вероятно, хотите, чтобы я ехал на пони вашей сестренки, надеясь легко победить Финна О'Киффи? – язвительно спросил он.

– Ну что ж, тогда бери Панча, – предложила она, тронув повод. Она проехала под каменной аркой и выехала на гравийную аллею, выходившую к дороге, что вела к морю.

Финн мгновенно оседлал Панча и пустил его в галоп, между деревьями, вдогонку за Лилли.

Посадка у Лилли была чисто мужская. Утро было холодным и туманным. Лошади поднимали копытами жесткий песок, влажный воздух холодил ей кожу. Она громко кричала от счастья, ощущая полную гармонию с окружающим миром. Она быстро оглянулась на Финна как раз в тот момент, когда он ее стремительно обходил.

Финн низко пригнулся к шее лошади, как настоящий жокей, давая животному возможность развить максимальную скорость. Лилли во весь опор мчалась за ним, смеясь и оглашая пляж криками, когда они вместе повернули обратно и понеслись рядом, голова в голову. И только когда до финиша оставалось не больше пяти ярдов, Финн сделал последний рывок, оторвавшись от своей спутницы.

Он победоносно улыбнулся Лилли, ожидая от нее либо ворчания, либо капризного обвинения в нечестности. Но Лилли его удивила.

– Да, люди были правы, Финн О'Киффи, – проговорила она, задыхаясь с восхитительным блеском в глазах. – Ты мчишься как ветер и, наверное, даже вдвое быстрее!

Они пустили лошадей шагом по дорожке. После долгой паузы она спросила:

– А завтра ты поедешь со мной? Так же, на рассвете? Финн согласился, думая о том, что судьба не могла сделать ему большего подарка.

14

Каждое утро, едва начинало розоветь небо, Лилли вскакивала с кровати и натягивала на себя куртку джерси и бриджи. Ни дождь, ни жара не были ей помехой.

– Куда ты уходишь так рано? – однажды ревниво спросила ее Сил.

– Я хочу прогуляться верхом с Финном, – шепотом ответила Лилли, выскальзывая из их общей спальни, ведь Сил уже давно отказалась спать в детской. Ей всегда хотелось быть рядом с Лилли.

– Я помню тебя с тех пор, когда была еще очень маленькой, – говорила она Финну, устремив взгляд в серое небо и наматывая на палец свою косу. – Ты всегда был на конном дворе, прятался за дверью кладовой, где хранится сбруя, или же на сеновале, который был твоим наблюдательным пунктом.

– А я помню вас на пони, когда вам было всего три года. Ваш отец связывал вам руки за спиной, чтобы научить держать равновесие, а конюх водил пони за поводья по взрыхленной площадке, чтобы вам было мягко падать, и вы громко смеялись. И не чувствовали никакого страха, – восхищенно добавил Финн.

Помолчав немного, она сказала:

– А еще я помню, как умерли твоя ма и маленькие сестры и братья. Я пришла к вам домой. Мать принесла большую корзину еды для поминок, и я помню, как она со слезами на глазах смотрела на вас обоих. – Подавшись вперед, Лилли поцеловала его в щеку. – Так-то вот! – вызывающе проговорила она.

Финн в изумлении приложил ладонь к щеке. И опять его сердце учащенно забилось.

– Вы так добры, мисс Лилли… – порывисто проговорил он.

– Никогда так меня не называй, – сердито возразила Лилли. – Ты мой друг и должен звать меня просто Лилли. У тебя – красивые глаза, – застенчиво добавила она.

Дни свободы пролетели быстро. Мать с отцом возвращались из-за границы. Лилли и Сил, услышав шум колес подъезжавшего экипажа, с радостными возгласами помчались ему навстречу. Тринадцатилетний Уильям, напыщенный как индюк, надменно посмотрел на них сквозь очки в металлической оправе.

– Вы как пара оборванцев, – презрительно проговорил он.

Дворецкий выстроил улыбавшихся слуг в вестибюле и сам приготовился приветствовать своих хозяев. Сил с Лилли едва не сбили его с ног, за ними летела свора догов.

– Дорогая моя девочка, – пророкотал лорд Молино, заключив Лилли в свои объятия и нежно целуя. – Мне так тебя не хватало! И тебя тоже, – добавил он, целуя в голову Сил. – Теперь вы расскажете мне все, чему научились во время моего отсутствия. И обо всем, что делали.

Леди Молино тепло приветствовала слуг, пожав каждому руку и расспросив об их семьях. Ей отвечали признательными улыбками.

С появлением лорда Молино в Большом Доме воцарилась атмосфера напряженности. Первым делом он инспектировал свои конюшни.

– Мама правит домом, – говорил он Лилли, – а здесь мои владения, дорогая девочка. И ваши, потому что я знаю, как вы меня любите.

Его голубые глаза – совсем как у нее самой – улыбались дочери, и она отвечала ему улыбкой обожания, думая о том, какое счастье, что в отцы ей достался такой прекрасный человек. Особенно в сравнении с Пэдди О'Киффи, забившимся в угол двора, перепуганным и некрасивым, с носом пьяницы и бледными, водянистыми глазами. Как странно, что у него такие красивые сыновья! Ее отец посмотрел в сторону Пэдди.

– Пэдрейг О'Киффи! – позвал он. – Идите сюда и дайте мне взглянуть на ваше лицо.

Лилли рассмеялась, увидев Пэдди, который, покачиваясь на своих коротких ногах, с длинными, болтавшимися, как у старого шимпанзе, руками, смотрел на окружающих. Отец, нахмурившись, повернулся к ней:

– Никогда больше так не делайте, Лилли, – выговорил он ей, гневно сверкнув глазами. – Эти люди наши арендаторы, и на нас лежит ответственность перед ними. Им не так повезло, как вам, но это вовсе не значит, что они должны быть для вас предметом насмешки.

Стоя в дверях шорницкой, Финн молча наблюдал за этой сценой.

– Это, должно быть, ваш сын? – спросил лорд Молино, указывая плеткой на Финна.

– Да, ваша светлость, это Финн. А там, во дворе, работает другой мой мальчик, Дэниел. Ему всего четырнадцать, ваша светлость, а посмотрите-ка, какой он рослый!

– Позовите мальчиков сюда, – приказал лорд Молино. – Я хочу сказать им пару слов.

Пэдди взмахом руки подозвал сыновей, и они, почтительно сняв шапки, встали перед своим хозяином. Финн чувствовал на себе взгляд Лилли, но сам взглянуть на нее не осмеливался. Он смотрел прямо в глаза лорду Молино. Даже в твидовом пиджаке и кепке его хозяин выглядел могущественным землевладельцем-аристократом, и Финн понимал, что власть этого человека над его жизнью безгранична.

– Без него у нас не было бы крыши над головой, – объяснял ему брат, когда он жаловался на скудную еду и на плохую одежду. – Без лорда Молино и без Арднаварнхи мы просто не могли бы существовать.

Дэниел тяжело вздохнул.

– Такова всегда была судьба ирландцев, – с горечью заключил он, глядя на дым, поднимавшийся над кусками горевшего в очаге торфа.

– У вас два очень симпатичных парня, Пэдди, – проговорил отец Лилли, оглядывая их с ног до головы и отмечая про себя силу Дэниела и стройность Финна. – Я слышал, что младший прекрасный наездник. Не хотел ли бы ты стать личным конюхом моих детей? – спросил Финна лорд Молино.

На его лице не было улыбки, но голос звучал мягко, и предложение его было, несомненно, заманчивым.

Финн гордо поднял голову.

– Это было бы здорово, милорд.

– Я хотел бы также, чтобы ты помогал и молодому хозяину, – продолжал лорд Молино. – Моему сыну нужен надежный сверстник, которому он мог бы доверять. Надеюсь, Финн О'Киффи, что ты сделаешь из него хорошего наездника. Должен признаться, мне это не удалось.

– Обещаю вам это, сэр, – пылко ответил Финн.

Уильям ему нравился. Ему казалось, что он знал, как помочь юному Молино преодолеть страх и нелюбовь к лошадям.

Лорд Молино изучающим взглядом смотрел на Дэниела, который был не по годам физически силен.

– Дэниел, – сказал ему хозяин, – ты будешь работать с О'Двайером и сможешь помогать ему, когда у меня будут гости. И поработай с егерями. Научишься у них всему, что они знают, чтобы не быть простой мишенью для браконьеров.

Лицо Дэниела засветилось. Вместо тяжелой, черной работы, вроде уборки навоза и чистки карет, ему давали возможность приобрести специальность. Это был большой шаг в жизни такого парня, как он, и Дэниел это понимал.

– Скажи управляющему, чтобы выдал тебе форменную одежду, – распорядился лорд Молино, отъезжая рысью бок о бок с дочерью.

Финн с тоской смотрел, как они проехали под аркой. Ставшая его другом Лилли даже не взглянула на него. Она казалась ему такой далекой, такой чужой… Вдруг она обернулась и подмигнула ему. Лицо Финна озарила широкая улыбка. Она не забыла его! И он понял, что означал этот знак. Теперь, когда ему предстояло стать ее личным конюхом, он сможет еще больше времени проводить с ней. Они по-прежнему смогут прогуливаться верхом на рассвете. Если что и изменилось, то только к лучшему.

Он чувствовал себя на седьмом небе и сиял радостью, как и его брат.

– Нам повезло, Финн! – в волнении воскликнул Дэниел. – Мы на пути к успеху!