Текст книги "Серая Женщина"

Оуэн уже почти закончил сборы и с нежностью подумал о скорой встрече с женой, когда дверь неслышно открылась и в поисках каких-то вещей названного брата в комнату заглянул проказливый Роберт. Увидев хозяина, он в нерешительности помедлил, но буквально мгновение, потом дерзко вошел, положил ладонь на рукав Оуэна и осведомился:

– Как поживает шлюха Нест?

Желая оценить эффект от своих слов, Роберт ехидно заглянул в лицо Оуэна, но пришел в ужас от того выражения, которое увидел, и бросился к двери. Оуэн же тем временем постарался убедить себя, что он всего лишь ребенок: не понимает смысла того, что услышал от взрослых и повторил.

Спрятавшись в коридоре, Роберт продолжал выкрикивать оскорбления, и ладонь Оуэна, словно стремясь обуздать нарастающий гнев, сама собой сжала рукоять пистолета. Он держался, пока несносный мальчишка говорил гадости про него и Нест, но когда тот перешел к насмешкам над бедным мертвым младенцем, не справился с собой и, прежде чем обидчик успел скрыться, схватил его за руку и с силой ударил.

Уже в следующее мгновение он пришел в себя: остановился, ослабил хватку и, к своему ужасу, увидел, как Роберт сполз на пол. На самом же деле, наполовину оглушенный, наполовину испуганный, хитрюга предпочел изобразить обморок.

Увидев его лежащим без движения, несчастный Оуэн горько раскаялся в содеянном и собрался переложить мальчика на широкую резную скамью, чтобы привести в чувство, но в это мгновение появился сквайр.

Скорее всего, в то утро в Бодуэне лишь один человек оставался в неведении относительно отношений наследника с Нест Притчард и ее ребенком. Как бы ни старался молодой человек скрыть свои посещения Тай-Гласса, они происходили слишком часто, чтобы остаться незамеченными. К тому же изменившееся поведение переставшей появляться на танцах Нест говорило само за себя. Однако в Бодуэне непреложно властвовало влиятельное, хотя и не признанное официально мнение миссис Гриффитс: до тех пор пока госпожа этого не позволит, никто не смеет поставить сквайра в известность о произошедшем.

Наконец пришло время, когда она сочла возможным сообщить супругу о семье сына, но так, как ей выгодно: обливаясь слезами и всячески подчеркивая сомнительную репутацию Нест. По ее словам, недостойное поведение снохи не прекратилось и после замужества: она по-прежнему была, по старинному валлийскому выражению для посрамления женской репутации, «женщиной рощ и кустов».

Сквайр Гриффитс без труда нашел Оуэна в Тай-Глассе, куда отправился с одной целью: вылить на сына испепеляющий гнев, – и устроил ужасную сцену, свидетелями которой мы стали. Легче ему не стало, и дом Притчарда он покинул еще более разгневанным, чем туда пришел, а вернувшись в Бодуэн, услышал коварные намеки жены. Тем временем из холла донеслись странные звуки, среди которых послышался голос Роберта, и мгновение спустя сквайр увидел бездыханное тело своего любимца в руках Оуэна, лицо которого еще пылало как в огне. Отец обратился к сыну с негромкими, но исполненным ненависти словами. Тот слушал сдержанно, храня гордое молчание и не позволяя себе ответить тому, кто нанес ему куда более тяжкий, фатальный удар. Вдруг в комнату вошла мачеха. При виде ее естественных чувств гнев сквайра воспламенился с новой силой, а подозрение, что нападение на Роберта было заранее спланировано, прозвучало в обвинениях в форме доказанной истины. Он призвал домочадцев – якобы для того, чтобы оградить себя и жену от агрессии сына, – и теперь слуги стояли вокруг и в недоумении переводили взгляды с бившейся в истерике миссис Гриффитс на разгневанного сквайра и далее, на молча взиравшего на эту вакханалию печального Оуэна. Молодой человек, казалось, ничего не замечал, а слова отца не достигали его слуха. В сознании стоял образ невинно убиенного младенца, а в истошных воплях мачехи слышались стоны другой – еще более тоскующей и обездоленной женщины.

К этому времени Роберт открыл глаза, и, хотя все еще страдал от последствий ударов, происходящее вокруг воспринял вполне адекватно.

Если бы Оуэн остался в одиночестве, сердце его наполнилось бы жалостью и состраданием к жертве собственной несдержанности, но сейчас несправедливость и боль ожесточили душу. Он отказался от попытки оправдания и даже не попытался воспротивиться заточению, провозглашенному сквайром, до того момента, пока доктор не вынесет профессиональное заключение относительно состояния Роберта. И только когда его, словно дикого хищного зверя, заперли в комнате на засов, он вспомнил о несчастной Нест, переживавшей горе в одиночестве и так нуждавшейся в участии и поддержке. Как там она? Что подумает о его отсутствии? Вдруг вообразит, что он поверил словам отца и бросил ее в тяжком, невосполнимом горе? От этой мысли Оуэн пришел в безумную ярость и начал искать путь к избавлению.

Его заключили в маленькую пустую комнату на втором этаже – с резными дубовыми панелями на стенах и такой массивной дверью, что выдержала бы усилия дюжины крепких мужчин. Окно, как это было принято в старинных валлийских домах, располагалось над камином с трубами по обе стороны, которые образовывали с внешней стороны подобие выступа. Конструкция представляла собой легкий путь к спасению, даже если бы узник не испытывал столь отчаянной решимости. Таким образом, осторожно спустившись по выступу, Оуэн смог бы незаметно исполнить первоначальное намерение: вернуться в Тай-Гласс.

Буря утихла, и залив осветился бледными лучами солнца. Именно в эту минуту молодой человек спустился из окна и, прячась в обширной предвечерней тени, прошел к небольшой травянистой площадке в саду, на вершине крутой, нависающей над морем скалы. Отсюда он часто спускался на прочно укрепленной веревке в неизменно стоявшую наготове в глубоких водах маленькую парусную лодку (подарок отца – увы, давно минувших дней!). Оуэн всегда держал лодку в этом месте, поскольку оно находилось близко к дому, но сейчас, чтобы не выходить на освещенный солнцем участок двора перед окнами, без малейшего укрытия или тени, пришлось обойти пространство по периметру неухоженного подлеска, который, если бы кто-нибудь им занялся, вполне можно было бы превратить в кустарник. Шаг за шагом тайком пробираясь сквозь заросли, беглец слышал голоса гулявших неподалеку отца и мачехи. Сквайр нежно что-то говорил, утешая жену, а та упорно на чем-то настаивала. Потом пришлось спрятаться от поварихи, возвращавшейся с огорода с пучком овощей. Вот так наследник поместья Бодуэн навсегда покидал родной дом в надежде избежать семейного проклятия. Наконец он вышел на площадку и, вздохнув свободно, склонился, чтобы отыскать спрятанный в сухом месте под плоским круглым камнем моток веревки. В таком положении он не увидел приближавшегося отца, а от шума крови в ушах не услышал шагов. Сквайр схватил сына сзади, прежде чем тот успел понять, кто на него напал в тот самый миг, когда свобода была так близка. Пытаясь вырваться, Оуэн импульсивно вступил в борьбу с неведомым врагом и с силой толкнул его на только что сдвинутый неустойчивый камень.

Сквайр сорвался и полетел вниз, а вслед за ним полетел и сам Оуэн, следуя инерции внезапно прекратившегося сопротивления и даже, возможно, непреодолимому стремлению спасти отца. Хорошо зная и скалу, и море, он интуитивно выбрал более безопасное место, чем то, куда невольно столкнул сквайра. Падая, соперник с силой ударился головой о край лодки и, скорее всего, погиб еще до того, как утонул в море. Оуэн не видел ничего, кроме осуществления проклятия. Пытаясь спасти отца, он нырнул в глубину в поисках уже утратившего гибкость тела, увидел его, схватил, поднял и перевалил через борт лодки. Измученный невероятным усилием, он и сам начал было тонуть, но все-таки смог уцепиться, подтянуться на руках и забраться в качающееся на волнах суденышко. На дне лежал отец с глубокой раной на разбитой голове и черным, залитым кровью лицом. Напрасно Оуэн пытался ощутить биение пульса, услышать стук сердца: признаков жизни не было. Тогда он принялся звать в напрасной надежде разбудить мертвого:

– Отец, отец! Вернись! Очнись! Ты не знал, как я тебя любил, как мог бы любить даже сейчас, если бы только… О господи!

В сознании возник образ мертвого младенца, и Оуэн воскликнул:

– Да, отец! Ты же не знал, как он упал, как умер! Если бы только у меня хватило сил рассказать тебе! Если бы ты захотел меня выслушать! А теперь все кончено! О, бедный отец!

Неизвестно, то ли миссис Гриффитс услышала крики, то ли просто отправилась искать мужа, то ли, что более вероятно, обнаружила побег пасынка и пришла, чтобы сообщить об этом сквайру, но внезапно Оуэн услышал прямо над головой ее голос: мачеха звала супруга.

Храня молчание, он неслышно завел лодку под скалу – так близко, что борт коснулся камней, а свисающие ветки закрыли ее от взоров сверху. Чтобы надежнее спрятаться, он, промокший до костей, лег на дно рядом с мертвым отцом и вдруг вспомнил раннее детство, когда сквайр только овдовел. Тогда сын делил постель с отцом и по утрам будил его, чтобы услышать какую-нибудь старинную валлийскую легенду.

Трудно сказать, сколько Оуэн пролежал, окоченев и утратив ощущение кошмарной реальности, но все-таки очнулся и заставил себя подумать о Нест.

Достав большой парус, он прикрыл тело, а потом онемевшими руками взял весла и начал грести в открытое море, по направлению к Криссиету. Двигаясь вдоль берега, отыскал среди камней глубокую расщелину, завел туда лодку и поставил на якорь. Едва держась на ногах и мечтая упасть в темную воду, чтобы обрести покой, но в то же время инстинктивно выбирая самые надежные места, чтобы поставить ноги, выбрался наверх по почти отвесной скале и, словно спасаясь от погони, с безумной энергией побежал в сторону Пенморфа. Долго бежал Оуэн, но вдруг словно споткнувшись, остановился, развернулся и так же быстро побежал обратно, к скале. Там он бросился ничком на край и посмотрел вниз, в лодку, в надежде уловить хоть малейший признак жизни: возможно, изменившееся положение савана. Внизу царила мертвая неподвижность, но внезапно луч света создал иллюзию легкого шевеления, и Оуэн бросился туда, где скала спускалась ближе к поверхности воды, разделся и поплыл к лодке. Увы, его встретила лишь тишина! Минуту-другую он не осмеливался приподнять парусину, но потом, испугавшись вновь испытать тот же ужас, что приказал вернуться – не бросать отца без помощи, когда в теле мелькнула искра жизни, – заставил себя снять покров. Встретив мертвый взгляд, он опустил отяжелевшие веки, подвязал челюсть, а потом подтянулся на руках и, поцеловав холодный лоб, проговорил едва слышно:

– Таково мое проклятие, отец! Было бы лучше, если бы я умер, едва родившись!

Дневной свет уже померк. Драгоценный дневной свет! Оуэн поплыл обратно, выбрался на берег, оделся и опять отправился в Пенморф. А когда открыл дверь Тай-Гласса, сидевший в темном углу возле печки Эллис Притчард взглянул на него укоризненно и проворчал угрюмо:

– Наконец-то вернулся! Никто из наших не бросил бы жену в одиночестве горевать над мертвым ребенком. И никто из наших не позволил бы деду убить родного внука. Я забираю у тебя свою дочь навсегда.

– Я ничего ему не говорила! – в отчаянии воскликнула Нест, жалобно глядя на мужа. – Он только спросил, кто приходил, а об остальном догадался сам.

Обезумев от горя, она продолжала укачивать младенца, словно живого, а Оуэн подошел к Эллису Притчарду и приказал сурово:

– Молчите! Не должно ни прозвучать лишнего слова, ни свершиться лишнего деяния. Больше сотни лет предназначение ждало меня. И вот время настало, и человек пришел сам. А я исполнил то, что было назначено много поколений назад!

Эллис Притчард, конечно, слышал о старинном проклятии его рода и даже смутно верил в предсказание, но никак не думал, что оно осуществится при нем и непосредственное его затронет. Однако он настолько плохо знал характер Оуэна, что решил, будто бы тот намеренно отомстил за гибель новорожденного сына. Рассматривая поступок с этой точки зрения, истинный валлиец счел убийство поступком, несколько превышающим справедливое наказание за страдания единственной дочери, но он понимал, что суд отнесется к событию совсем иначе. Даже мягкое валлийское законодательство того времени не оставило бы без расследования смерть такого уважаемого человека, как сквайр Гриффитс, поэтому проницательный Эллис Притчард задумался, как на время спрятать преступника.

– Пойдем. Успокойся и не бойся: это твоя судьба, а не твоя вина. – Он положил руку зятю на плечо и спросил изумленно: – Да ты весь мокрый! Откуда такой? Нест, – обратился он к дочери, – твой муж промок до костей и продрог, потому и выглядит таким бледным и изнуренным.

Та бережно опустила младенца в колыбель. Плохо соображая от горя и слез, она не поняла смысла слов Оуэна об исполнившемся пророчестве, а может, и вообще не услышала признания.

Теплое прикосновение растопило заледеневшее сердце Оуэна, и он прошептал, сжимая жену в объятиях:

– Ах, Нест, любишь ли ты меня еще? Можешь ли любить, дорогая?

– Почему же нет? – не переставая плакать, ответила несчастная женщина. – Люблю еще больше, ведь ты отец моего бедного сыночка!

– Но, Нест!.. Объясните же ей, Эллис, вы же знаете!

– Незачем, незачем, – решительно отказался тесть. – Девочке и так есть, о чем подумать. Беги, скорее, дочка, и принеси мой воскресный костюм.

– Ничего не понимаю! – воскликнула Нест, сжав лоб ладонями. – Что мне нужно объяснить? И почему ты такой мокрый? Помоги Господь несчастной дурочке: не знаю, что означают твои странные слова и твой странный вид! Знаю только, что мой мальчик мертв!

И она снова безудержно разрыдалась.

– Иди же, Нест! Быстрее! Принеси сухую одежду! – строго повторил отец, и она не осмелилась ослушаться, слишком ослабев умом, чтобы постараться что-то осознать.

А едва дочь скрылась за дверью, Эллис тихо, торопливо обратился к зятю:

– Как я понимаю, сквайр мертв? Не стоит обсуждать, как это произошло, – скорее всего внезапно. В конце концов, всем нам суждено умереть. Надо будет предать тело земле; хорошо, что ночь уже близко. Не удивлюсь, если ты захочешь отправиться в путешествие: это именно то, в чем сейчас больше всего нуждается Нест – а потом… Что же, многие уезжают из дому и больше не возвращаются. Насколько понимаю, сквайр лежит не в своем доме. Конечно, поднимется шум, начнут искать, спрашивать, но время пройдет, и наследник вступит в законные права – спокойно, как и положено. Именно это ты и сделаешь: в конце концов приведешь Нест в Бодуэн.

В комнату как раз вошла Нест, но Притчард поспешил ее отослать:

– Нет-нет, дочка, принеси чулки получше. Найди синие шерстяные, которые я купил на ярмарке в Лланверсте.

Когда Нест ушла, он продолжил:

– Только не впадай в уныние. Того, что сделано, уже не исправишь. Говорят, что это суждено тебе со времен Тюдоров[40]40
  С 1485 по 1603 г.


[Закрыть]. Он заслужил свою судьбу. Взгляни вон туда, в колыбель, и просто скажи, где его искать, а я постараюсь собраться с духом и покончить с этой историей.

Оуэн продолжал безучастно сидеть и дрожать от холода, сырости и нервного потрясения, неподвижно глядя в огонь, словно ловил видения прошлого, и не слышал ни единого слова тестя. Не пошевелился он и тогда, когда Нест вернулась с ворохом сухой одежды.

– Ну же, парень, очнись! – раздраженно прикрикнул Эллис, но Оуэн даже не пошевелился.

– Что с ним такое, отец? – ничего не понимая, спросила убитая горем Нест.

Эллис продолжал наблюдать за зятем, а когда дочь повторила вопрос, ответил коротко:

– Пусть сам скажет.

– Ах, дорогой муж, что случилось? – опускаясь на колени и заглядывая в каменное лицо Оуэна, спросила Нест.

– Разве не знаешь? – мрачно отозвался тот. – Как только услышишь, сразу разлюбишь. И все же я просто исполнил волю судьбы. Таково семейное проклятие.

– О чем он, отец? – в недоумении спросила Нест, подняв голову, однако Эллис жестом указал ей на Оуэна, и она продолжила: – Буду любить, что бы ни случилось, муж мой. Только позволь узнать, что же случилось, и не бойся сказать даже самое плохое.

Повисла долгая пауза, во время которой и Нест, и Эллис перестали дышать.

– Мой отец мертв, – наконец сквозь зубы процедил Оуэн.

Нест судорожно, шумно вздохнула.

– Да простит его Господь! – пробормотала она, подумав о младенце.

– Да простит Господь меня! – возразил Оуэн.

– Но ведь не ты… – перебила его Нест.

– Я. Теперь ты знаешь все. Такова воля судьбы. Разве я мог противиться? Дьявол мне помог: положил камень так, что отец сорвался с обрыва. Я прыгнул в воду следом, чтобы его спасти: честное слово, Нест! Едва сам не утонул. Но он разбил голову и умер!

– Значит, он спокойно лежит на дне моря? – с надеждой в голосе уточнил Эллис.

– Нет, в моей лодке, – возразил Оуэн, вздрогнув, но не столько от холода, сколько от воспоминания о разбитом лице отца.

– Ах, муж, скорее переоденься! – взмолилась Нест. Смерть старика предстала перед ней всего лишь страшной историей, в то время как недомогание супруга тревожило до глубины души.

Пока жена помогала Оуэну снять мокрую одежду, от которой сам он не в силах был освободиться, Эллис деловито готовил еду и крепкий горячий напиток. А когда несчастный молодой человек наконец переоделся, встал над ним и почти силой заставил поесть и принять изрядную порцию приготовленного питья. Не забыл он и о дочери, убедив ее тоже немного подкрепиться. Сам же все это время лихорадочно думал, как лучше скрыть следы содеянного и того, кто исполнил предназначение. Несмотря на боль от гибели внука, его не покидало ощущение вульгарного торжества при мысли, что его сраженная горем, растрепанная и небрежно одетая девочка стала хозяйкой поместья Бодуэн, богаче которого он в жизни не видел, хотя и предполагал, что на свете есть дома и получше.

Пока зять ел и пил, несколькими толковыми вопросами тесть выяснил все необходимое. Делясь пережитым ужасом, Оуэн испытывал облегчение, так что к концу трапезы Эллис уже знал все, что хотел знать.

– Ну а теперь, Нест, скорее оденься и собери нужные вещи: к утру вы оба должны оказаться на полпути к Ливерпулю. Отвезу вас на своей рыбацкой лодке в Рил-Сандс, а вашу поведу следом. Оттуда вернусь с грузом рыбы и выясню, много ли шума в Бодуэне. В Ливерпуле сможете надежно спрятаться до тех пор, пока придет время вернуться.

– Никогда и ни за что не вернусь домой! – возразил Оуэн. – Это проклятое место!

– Глупости! – отмахнулся Эллис Притчард. – Послушай меня, парень! Что ни говори, а произошел несчастный случай! Пристанем в Холи-Айленде, на мысе Ллин. Там живет мой родственник, священник. Да, сквайр, когда-то Притчарды знавали лучшие дни. Там и похороним тело. Повторяю: это был всего лишь несчастный случай. Выше голову! Вы с Нест еще вернетесь домой и наполните Бодуэн детскими голосами, а я поживу, чтобы это увидеть.

– Никогда! – убежденно повторил Оуэн. – Я – последний мужчина в роду. Сын уже убил отца!

В комнату вошла одетая, готовая в дорогу Нест, и Эллис поспешил погасить камин и запереть дверь.

– Дочка, дорогая, позволь я понесу вещи, пока будем спускаться по ступеням, – предложил Притчард.

Муж никак не отреагировал, лишь молча склонил голову. Нест отдала отцу большой узел, в который собрала то, что он велел, но другой сверток, поменьше, крепко прижала к груди и тихо проговорила:

– С этим мне никто не поможет.

Отец не понял смысла слов, зато понял муж: крепко обнял ее за талию и поцеловал в лоб.

– Отправимся в путь все вместе, Нест, и неважно куда.

Он взглянул на мчавшиеся с наветренной стороны темные тучи.

– Ночь будет бурной, – заметил Эллис, наконец-то обернувшись к спутникам. – Но ничего, выдержим!

Он пошел было туда, где стояла лодка, но вдруг в задумчивости помедлил, а потом приказал решительно:

– Подождите лучше здесь! Мало ли, встречу кого-нибудь: придется слушать и говорить. Я потом за вами вернусь.

Супруги присели рядышком на обочине дороги, и Оуэн попросил:

– Позволь взглянуть на него, Нест!

Она развернула шаль, и оба долго, с глубокой нежной печалью смотрели в восковое личико сына, а потом поцеловали и опять бережно, благоговейно укутали.

– У меня такое чувство, будто дух отца только что нас посетил и склонился над нашим несчастным младенцем. Когда я смотрел на него, меня охватил странный холод. Думаю, душа нашего чистого, невинного сына надежно ведет душу отца по небесным тропам к вратам рая, минуя злобных адских псов, не далее как пять минут назад метнувшихся с севера в погоне за заблудшими душами.

– Не говори так, Оуэн, – остановила мужа Нест, крепче прижимаясь к нему под сенью деревьев. – Вдруг кто услышит?

Оба замолчали и так сидели, охваченные суеверным страхом, пока не услышали громкий шепот Эллиса Притчарда.

– Где вы? Идите сюда, только тихо. Там люди: ищут сквайра, а мадам в истерике.

Они быстро спустились в маленькую бухту и сели в лодку. Даже в укрытии море волновалось, а рваные тучи куда-то мчались в дикой спешке.

Мужчины вывели суденышко в залив. Тишину изредка нарушали краткие команды Эллиса. Путь лежал к каменистому берегу, где Оуэн привязал лодку, но на месте ее не оказалось: судя по всему, веревка оборвалась, и лодка исчезла вместе с грузом.

Оуэн в отчаянии закрыл лицо руками. Простое, естественное происшествие поразило воспаленный суеверием ум. Возможность похоронить отца и сына в одной могиле представлялась знаменательным актом примирения. И вот теперь показалось, что прощения нет и быть не может: даже в смерти отец воспротивился возможности союза. Эллис, в свою очередь, воспринял событие с практической точки зрения: если тело сквайра будет найдено дрейфующим в лодке сына, неизбежно возникнут определенные подозрения относительно гибели. Чуть раньше Эллис хотел предложить зятю похоронить тело в так называемой могиле моряка: иными словами, зашить в парусину и, утяжелив грузом, навеки затопить, но, опасаясь бурной реакции Оуэна, так ничего ему и не сказал. Если бы тот согласился, можно было бы вернуться в Пенморф и дождаться того времени, когда обстоятельства позволят молодому сквайру вернуться в Бодуэн. Ну а если бы Оуэн слишком погрузился в переживания, Эллис посоветовал бы на время уехать, чтобы в отдалении переждать поиски и разговоры.

И вот теперь все изменилось: возникла необходимость срочно покинуть родные места. Предстояло немедленно, бурной ночью, исчезнуть в морских просторах. Эллис не знал страха, точнее – не знал бы страха, если бы зять остался таким, каким был неделю, даже день назад. Но что делать с безумным, отчаявшимся, беспомощным, преследуемым судьбой Оуэном Гриффитсом?

Они взяли курс в черное штормовое море, и больше никто никогда их не видел.

Поместье Бодуэн постепенно превратилось в мрачные темные руины, а землей Гриффитсов владеет теперь какой-то неизвестный сакс.