Текст книги "Серая Женщина"

Итак, я отправился в Лондон. Не давая себе отдыха, ехал долгими летними днями и чудесными летними ночами. Сразу же по прибытии в столицу я поведал дяде всю историю от начала до конца, хотя в суете огромного города мистический ужас утратил остроту и трудно было вообразить, что дядюшка поверит в рассказ о страшном призраке, который я собственными глазами увидел за спиной Люси на пустынном болоте. Однако мудрый родственник прожил на свете много лет и успел узнать о самых невероятных событиях. Среди множества таинственных семейных историй ему довелось слышать о случаях, когда невинные люди становились жертвами злых духов, еще более страшных, чем тот, который овладел Люси, поскольку, как он заключил из моего рассказа, двойник не обрел над ней власти: чистая добродетельная душа осталась в стороне от злостного призрачного воздействия. Судя по всему, решил дядюшка, порочное существо попыталось внушить Люси непотребные мысли и спровоцировать непотребные поступки, но в своей чистой девственности она осталась вдалеке от любых дурных проявлений. Зло не затронуло невинной души, хотя, к горькому сожалению, отдалило девушку от общения и лишило любви. С энергией, более свойственной молодому человеку двадцати шести лет, а не умудренному сединами шестидесятилетнему господину, дядя погрузился в сложнейшую историю. Прежде всего он взялся выяснить происхождение Люси, для чего решил встретиться с мистером Гисборном и получить законные доказательства прямого родства молодой леди с Фицджеральдами из Килдуна, а затем постараться собственными ушами услышать все доступные сведения о действии проклятия и о том, предпринимались ли попытки, и какие, по изгнанию злого духа. Он рассказал мне о случаях, когда в результате молитвы и долгого поста порочный самозванец с воплями и причитаниями покидал захваченное тело; поведал о недавних странных событиях в Новой Англии; упомянул о произведении мистера Дефо[30]30
  Дефо Д. (ок. 1660–1731). «Правдивый рассказ о появлении призрака некой миссис Вил на следующий день после ее смерти перед некой миссис Баргрейв в Кентербери 8 сентября 1705 года».


[Закрыть], где изложен ряд способов усмирения призраков и возвращения их туда, откуда они явились, и, наконец, осудил жестокие способы принуждения ведьм снять проклятие. Слушать рассказы о пытках и сожжениях было выше моих сил, и я заявил, что Бриджет вовсе не зловредная ведьма, а измученная страданиями одинокая женщина. Более того: Люси – ее ближайшая родственница, поэтому, пытая огнем или водой бабушку, мы тем самым замучим – возможно, до смерти – внучку, которую стремимся спасти.

После глубокого размышления дядя пришел к выводу, что в последнем умозаключении я прав. Во всяком случае, пытки не должны иметь место до тех пор, пока не будут испробованы все остальные способы избавления. Он согласился на мое предложение самому поехать к Бриджет и все ей рассказать.

В результате я снова поселился в придорожной гостинице возле Колдхолма. Явился туда поздним вечером и за ужином спросил хозяина, что слышно о Бриджет Фицджеральд. Тот ответил, что много лет она вела одинокую и дикую жизнь, а тех, кто оказывался рядом, отпугивала жестокими словами и враждебной манерой. Жители деревни так ее боялись, что беспрекословно исполняли все повеления. Если угождали, их ожидало процветание, а если, напротив, ослушивались приказаний или игнорировали заветы, то непременно переживали неудачи и даже несчастья. Бриджет Фицджеральд вселяла в души не столько ненависть, сколько безотчетный страх.

Утром я отправился к ней. Бриджет Фицджеральд приняла меня на поляне возле хижины с мрачным величием лишенной трона королевы. В лице я прочитал узнавание и даже заметил тень приветливости, но пока не изложил суть своего появления, хозяйка сохраняла каменную неподвижность.

– У меня есть известия о вашей дочери, – начал я, решив сразу обратиться к глубочайшему чувству и не пожалеть красок. – Она мертва!

Суровая фигура слегка вздрогнула, но рука нашла опору в дверном косяке.

– Сама знаю, что мертва, – тихо, почти беззвучно произнесла Бриджет и, на миг умолкнув, добавила: – Слезы высохли уже много лет назад. Так расскажите же о ней, молодой человек.

– Не сейчас, – ответил я, ощущая странную силу в противостоянии той, перед кем в глубине души испытывал ужас.

– Когда-то у вас была собачка, – продолжил я, и эти слова вызвали более активное проявление чувств, чем известие о смерти дочери.

Бриджет подхватила:

– Да, была! Ее собачка. Последнее, что осталось от моей Мери. Несчастное животное жестоко, бессмысленно пристрелили. Бедный Миньон умер у меня на руках. А совершивший преступление негодяй раскаивается по сей день, потому что кровь невинного бессловесного создания проклятием легла на самого дорогого ему человека.

Зрачки ее расширились, словно она впала в транс и увидела проклятие в действии.

– О, женщина! – воскликнул я горячо. – Но ведь этот проклятый, самый дорогой его сердцу человек не кто иной, как ребенок вашей умершей дочери!

Бриджет посмотрела на меня с энергией и страстью, стремясь понять, говорю ли я правду. А спустя миг без единого слова с устрашающей горячностью бросилась на землю и конвульсивно вцепилась в невинные маргаритки.

– Моя плоть и кровь! Значит, это тебя я прокляла! Неужели несешь на себе проклятие?

Лежа в агонии, она продолжала стенать, а я замер в ужасе от воздействия своих слов. Бриджет не слушала моих обрывочных фраз, не задавала вопросов, довольствуясь моим удрученным видом, красноречиво подтверждавшим сказанное. Я начал бояться, что от потрясения она умрет, и тогда Люси навсегда останется во власти колдовских чар.

И в этот миг я увидел, как Люси идет к хижине по лесной тропинке. Как всегда, рядом шагала мистрис Кларк. То, что это она, я понял по охватившему меня ощущению блаженного покоя, в то время как глубокие серые глаза смотрели на меня с радостным удивлением. При виде неподвижно распростертой на полу старухи взгляд наполнился нежной жалостью. Люси подошла и попыталась ее поднять, а осознав, что не в силах этого сделать, села на траву, положила голову Бриджет себе на колени и принялась бережно поправлять выбившиеся из-под чепца седые пряди.

– Помоги ей Господь! – пробормотала Люси. – Как же страдает моя бабушка!

По ее просьбе мы с мистрис Кларк отправились за водой, а когда вернулись, Бриджет уже пришла в себя и, стоя на коленях перед внучкой, неотрывно смотрела в прекрасное лицо с таким выражением, словно созерцание возвращало здоровье и душевный мир. Слабый румянец на щеках Люси сообщил, что она заметила наше возвращение. Во всем остальном она выглядела так, как будто сознавала свое целительное воздействие на склонившуюся перед ней фигуру и не собиралась отводить любящих глаз от морщинистого, измученного страданиями лица.

Внезапно, в мгновение ока, совсем близко за спиной Люси появился призрак – устрашающе похожий на нее внешне, но стоявший на коленях в издевательском подражании молитвенно сложившей ладони Бриджет. Мистрис Кларк в страхе вскрикнула. Бриджет медленно поднялась, шумно, со свистом втянула воздух и стремительно бросилась вперед, однако, подобно мне, схватила лишь пригоршню пустоты. Видение исчезло так же внезапно, как и появилось, но Бриджет продолжала смотреть вдаль, словно провожая его взглядом. Люси сидела неподвижно – бледная, дрожащая, слабая. Думаю, если бы я не поддержал, она упала бы в обморок. Пока я был занят ею, Бриджет, ни слова не говоря, вошла в хижину и заперлась, оставив нас на улице.

Теперь предстояло сосредоточить усилия на возвращении Люси в тот дом, где она провела ночь. Мистрис Кларк рассказала, что, не получив от меня письма (видимо, почта замешкалась), встревожилась и уговорила подопечную отправиться на поиски бабушки. Конечно, она ни словом не обмолвилась о жуткой репутации Бриджет и подозрениях о разрушительном влиянии на судьбу несчастной невинной девушки, но в то же время понадеялась на способное снять заклятие мистическое возбуждение крови. Накануне вечером мистрис Кларк и ее воспитанница прибыли на деревенский постоялый двор неподалеку от Колдхолма, но не тем путем, которым приехал я. И вот только что состоялась первая встреча бабушки с внучкой.

Душным полднем я бродил по запутанным лесным тропинкам и раздумывал, где найти помощь в столь сложном и таинственном вопросе. Встретив местного жителя, спросил дорогу к ближайшему священнику и отправился в надежде на мудрый совет, однако пастор оказался ограниченным невежей и не пожелал вникнуть в тонкости ситуации, а моментально предложившим и собственное мнение, и способ действия. Например, едва услышав имя Бриджет Фицджеральд, святой отец воскликнул: «Ведьма из Колдхолма! Ирландская католичка! Если бы не другой папист, сэр Филипп Темпест, я бы давным-давно с ней разобрался! Если бы он не запугал честных людей, они бы призвали ее к ответу за черные деяния. Местный закон велит сжигать ведьм на костре! Да, и Священное Писание тоже! И все же если папист – богатый помещик, то ему нипочем ни закон, ни Писание! Собственными руками сложил бы костер, чтобы избавить местность от колдуньи!»

Нет, такой советчик мне не мог помочь. Более того: я постарался заставить святого отца как можно быстрее забыть о беседе, угостив несколькими кружками крепкого пива, ибо по его предложению беседа проходила в баре местного постоялого двора. Достигнув цели, я оставил пастора отдыхать, а сам поспешил в Колдхолм, причем выбрал путь мимо пустынного замка Старки, но с тыльной стороны. Здесь сохранились остатки старинного крепостного рва, наполненного спокойной, неподвижной розовой в лучах заходящего солнца водой. По берегам рва выросли высокие деревья, темно-зеленая листва которых отражалась в воде, а в ближайший к замку конец смотрелся надломленный солнечный диск. У края воды на одной ноге стояла цапля и лениво высматривала рыбу. Разбитые окна, поросшее сорняками крыльцо, едва державшиеся на одной петле ставни завершали картину разрухи и упадка. Я бродил по берегу рва до тех пор, пока густые сумерки не напомнили, что надо возвращаться к людям. Тогда я пошел по дорожке, проложенной в лесу по приказу последней хозяйки замка Старки, а дорожка привела к хижине Бриджет. Я сразу решил повидать хозяйку и, несмотря на запертую дверь, вознамерился добиться ответа. Постучал сначала осторожно, потом громче и громче, и в конце концов забарабанил что было силы. В результате старые петли не выдержали, дверь провалилась внутрь, и я – красный и вспотевший от долгих усилий – оказался лицом к лицу с Бриджет. Она стояла передо мной неподвижно, с полными ужаса глазами, с бледными трясущимися губами, сжимая в руках распятие, словно старалась защититься от вторжения святым символом. Увидев меня, мгновенно успокоилась и без сил опустилась на стул. Колоссальное напряжение спало, и все же глаза с ужасом смотрели во тьму, казавшуюся еще гуще от стоявшей возле образа Святой Девы лампы.

– Она здесь? – хрипло спросила Бриджет.

– Нет, я пришел один. Вы должны меня помнить.

– Да, помню, – подтвердила Бриджет, все еще не освободившись от страха. – Но она – эта безумная – весь день смотрела на меня в окно. Я завесила окно шалью, но тогда она перешла к двери, и, пока не стемнело, я видела под дверью ее ступни и понимала, что она слышит каждый вздох, каждое слово молитвы. Я не могла молиться, потому что слова застывали прямо на губах. Скажите, кто она такая? Что означает присутствие второй девушки? Первая была в точности похожа на мою покойную Мери, а от той, другой, леденела кровь, и все же внешне она ничем не отличалась от первой!

В поисках человеческого участия Бриджет крепко сжала мою ладонь. Ее не покидала едва заметная, но не проходившая дрожь. Тогда я рассказал свою историю от начала до конца – точно так же, как рассказывал вам, не опуская ни единой подробности.

Поведал о том, как мистрис Кларк объяснила, что сходство побудило отца выгнать несчастную Люси из дому; о том, как я сначала не поверил, но потом собственными глазами увидел стоявшую за спиной моей Люси другую Люси: не отличавшуюся ни лицом, ни фигурой, но с демоническим взором безумных глаз. Рассказал, ничего не утаив, поскольку верил, что та, чье проклятие сломало жизнь ни в чем не повинной девочке, оставалась единственным существом, способным принести избавление. Когда же завершил историю, Бриджет долго сидела молча, потом наконец спросила:

– Вы любите дочку Мери?

– Да, люблю, несмотря на действие страшного проклятия. И все же после того жуткого видения на болоте боюсь. Увы, и друзья, и даже влюбленные не смогут вынести печальной участи. О, Бриджет Фицджеральд! Снимите проклятие! Освободите свою внучку!

– Где она сейчас?

Я с готовностью ухватился за мысль, что присутствие Люси необходимо, чтобы посредством какой-то неведомой молитвы или акта экзорцизма (изгнания нечистой силы) снять заклятие.

– Позвольте сейчас же привести ее к вам! – воскликнул я, но Бриджет предостерегающе вскинула руку и тихим хриплым голосом проговорила:

– Не торопитесь. Боюсь, не выдержу, если увижу ее так же, как сегодня утром, а мне нужно дожить до того мгновения, когда моя девочка будет свободна от злой участи. – Она опять взяла распятие и внезапно приказала: – Оставьте меня! Презираю демона, которого сама вызвала, и готова с ним сразиться!

Подчинившись не знающему страха вдохновенному экстазу, Бриджет встала. Не могу объяснить, почему я медлил до того момента, когда она вытолкнула меня на улицу. Уже шагая по лесной дорожке, оглянулся и увидел, как она кладет распятие на крыльцо, на место отсутствующей двери.

Следующим утром мы с Люси пришли, чтобы навестить Бриджет и попросить позволения соединить свои молитвы с ее обращением к Господу. Хижина стояла открытой и пустой. Распятие оставалось на крыльце, а сама Бриджет исчезла.

Глава 3

Я задал себе вопрос, на который не знал ответа: что делать дальше? Что касается Люси, то она была готова подчиниться судьбе. Чрезмерная покорность и набожность в условиях столь тяжелой жизни казались мне проявлением излишней пассивности. Она никогда не жаловалась, в то время как мистрис Кларк сетовала чаще и громче обычного. Я же любил свою Люси глубже и нежнее прежнего, однако с ужасом думал о фальшивом демоническом воплощении. Интуиция подсказывала, что временами мистрис Кларк испытывала искушение покинуть подопечную. Нервы доброй женщины не выдерживали тягот, а некоторые замечания подсказывали, что призрак мог лишить Люси первой и последней поддержки. С болью признаюсь, что временами и сам силой воли заставлял себя преодолевать стремление освободиться и оставался рядом. Нередко поведение Люси казалось мне излишне смиренным и терпеливым. Но надо признать, что постепенно она завоевала расположение всех детей Колдхолма (они с мистрис Кларк решили остаться в деревне, поскольку это место оказалось ничуть не хуже любого другого; к тому же мы продолжали надеяться на возвращение или помощь пропавшей Бриджет). Так вот, как я сказал, один за другим вокруг Люси собрались все малые дети Колдхолма, привлеченные ее искренней добротой, улыбками и ласковой речью. Увы! Спустя несколько дней они в смертельном ужасе бежали прочь, и мы точно знали почему. Этот случай послужил последней каплей, терпеть дольше я не мог. Решив не тратить время в бездействии, я отправился к дяде, чтобы там, в Лондоне, среди ученых светил, найти действенный способ снять заклятие.

К этому времени дядя уже успел собрать все необходимые свидетельства относительно происхождения и рождения Люси. Источниками сведений послужили как ирландские юристы, так и сам мистер Гисборн. Джентльмен прислал из-за границы длинное подробное письмо (он снова служил в австрийской армии), полное страстного раскаяния и одновременно стоического сопротивления. Не оставалось сомнений в том, что, вспоминая Мери, ее короткую жизнь, трагическую смерть и собственную вину, он не находил достаточного количества гневных слов для осуждения своего поведения. С этой точки зрения проклятие Бриджет он рассматривал как пророческий приговор, навеянный высшими силами в качестве мести более глубокой, чем расплата за убийство бедной собачки. Однако едва речь заходила о дочери, вызванное поведением демонического существа отвращение едва скрывалось за глубоким равнодушием к судьбе Люси. Возникало впечатление, что мистер Гисборн точно так же готов лишить ее жизни, как расправиться с отвратительной рептилией, пробравшейся в спальню или проникшей в кровать.

Итак, огромная недвижимость Фицджеральдов принадлежала Люси, однако это ровным счетом ничего не значило.

Одним мрачным ноябрьским вечером мы с дядей сидели в своем доме на Ормонд-стрит. Я простудился и плохо себя чувствовал, не говоря уже о тисках безысходного отчаяния. Мы с Люси часто писали друг другу, но этого было мало, а встречаться не отваживались из страха перед ужасной третьей лишней, которая уже не раз заменяла собой настоящую Люси. В тот день, о котором я рассказываю, дядя заказал во многих церквях Лондона воскресные молитвы за избавление терзаемой злыми силами души. Он еще верил в силу молитв, я – уже нет и, более того, переставал верить во все на свете. Так мы и сидели: он пытался отвлечь меня рассказами о былых днях, а я почти не слушал и думал о своем, когда старый слуга Энтони распахнул дверь и без объявления впустил чрезвычайно импозантного и приятного на вид джентльмена, чей костюм свидетельствовал о принадлежности к католическому священному сану. Вошедший незнакомец взглянул на дядю, потом на меня, после чего поклонился именно мне и проговорил:

– Я не назвал своего имени, потому что оно вряд что-нибудь вам скажет, если вы, сэр, будучи на севере, не слышали об отце Бернарде, капеллане из Стоуни-Херста.

Впоследствии я вспомнил, что действительно слышал об этом человеке, но в тот момент имя не вызвало никаких ассоциаций, так что пришлось признаться в неведении. Тем временем гостеприимный дядюшка, хотя и ненавидевший папистов со всей силой, на которую был способен истинный протестант, предложил посетителю кресло возле камина и велел Энтони принести стаканы и бутылку кларета.

Отец Бернард принял любезность со свойственной светскому человеку элегантной легкостью и любезной признательностью, а затем повернулся ко мне и пронзил пристальным, острым взглядом. После недолгой вводной беседы, цель которой состояла в выяснении степени моего доверия к дядюшке, он немного помолчал и произнес совсем иным, крайне серьезным тоном:

– Я приехал с сообщением для вас, сэр, от женщины, к которой вы отнеслись с искренней добротой. Она является одной из моих кающихся грешниц в Антверпене, а зовут ее Бриджет Фицджеральд.

– Бриджет Фицджеральд! – воскликнул я. – В Антверпене! Скорее же расскажите все, что о ней знаете, сэр!

– Рассказать предстоит немало, – ответил отец Бернард. – Но могу ли прежде спросить, знаком ли этот джентльмен – ваш дядюшка – с теми подробностями, которые известны нам обоим?

– Ему известно то же, что и мне, – ответил я, ухватив дядю за руку, поскольку тот собрался встать и выйти из комнаты.

– В таком случае, готов беседовать с двумя джентльменами, которые, хотя и придерживаются иной веры, в полной мере сознают тот факт, что злые силы неустанно следят за нашими дурными мыслями. И если хозяин наделяет их силой, воплощают мысли в действия. Такова моя теория природы того греха, которому я не отваживаюсь не верить, как желали бы некоторые скептики, – греха колдовства. Мы с вами знаем, что Бриджет Фицджеральд повинна в этом смертном грехе. С тех пор как вы видели ее в последний раз, в наших церквях прозвучало множество молитв и месс, прошло множество покаяний, и все ради того, чтобы по воле Господа и святых заступников грех исчерпал себя, однако воля не проявилась.

– Будьте добры, объясните, кто вы и каким образом связаны с Бриджет. Почему она оказалась в Антверпене? Умоляю, сэр, ничего не скрывайте. Если проявляю нетерпение, простите: я болен, в лихорадке, и оттого растерян.

Невыразимо успокоительным, убедительным тоном святой отец издалека начал рассказ о знакомстве с Бриджет…

Я знавал мистера и миссис Старки еще во время их жизни за границей, поэтому, когда приехал в Стоуни-Херст, чтобы служить капелланом в поместье Шербурнов, наше знакомство естественным образом возобновилось. Таким образом, я стал исповедником целого изолированного от Святой Церкви семейства. Шербурны оказались ближайшими соседями, исповедовавшими истинную веру. Конечно, вам известно, что тайна исповеди соблюдается непреложно и уходит в могилу вместе со священником. Но я уже достаточно изучил характер Бриджет и понял, что имею дело не с простой женщиной, а с той, что готова совершить как добро, так и зло. Верю, что время от времени оказывал ей духовную поддержку, а она в свою очередь видела во мне слугу той Святой Церкви, которая обладает способностью трогать людские сердца и освобождать от груза грехов. Знаю, что даже самая страшная буря не могла помешать ей преодолевать дикие болота, чтобы исповедоваться и получить прощение. После этого, успокоенная и умиротворенная, она возвращалась к служению госпоже, причем никто в доме не знал, где она была в ночные часы, которые обычно предназначены для сна. После отъезда дочери и особенно после таинственного исчезновения Мери мне не раз приходилось налагать сложные длительные епитимьи, чтобы снять грех нетерпеливого осуждения, часто ввергавший Бриджет в более предосудительный и тяжкий грех богохульства. Она отправилась в долгий путь, о котором вы, должно быть, слышали: в бесплодный путь в поисках Мери, – а в это время я получил приказ вернуться к исполнению прежних обязанностей в Антверпене и в течение долгих лет ничего не слышал о Бриджет Фицджеральд.

Несколько месяцев назад, возвращаясь вечером домой, на улицу Мейр, я увидел на ступенях святилища Богоматери Семи Скорбей женщину. На голову ее был надвинут объемистый капюшон, так что, несмотря на свет фонаря, лицо оставалось в густой тени. Руками крепко обхватив колени, она сидела, глядя в землю, и не оставалось сомнений, что она пребывает в безысходной печали, так что я не смог не остановиться и не заговорить. Разумеется, начал по-фламандски, предположив, что беседую с бедной горожанкой. Незнакомка покачала головой, но лица не показала. Я перешел на французский, и она ответила, но так неуверенно и скованно, что я решил воспользоваться своим родным языком. Женщина сразу узнала мой голос, встала, схватила за руку, подвела вплотную к часовне, упала на колени и заставила опуститься рядом, воскликнув: «О, Пресвятая Дева! Ты больше не желаешь слушать меня, так послушай же этого праведного человека! Тебе давно известно, что он выполняет все твои заветы и старается излечить разбитые сердца. Послушай его!»

Она повернулась ко мне: «Если вы помолитесь, святой отец, она услышит вас. А меня не слышит. Ни она, ни святые на небесах не ведают моих молитв, ибо злой дух уносит их, как унес ту, первую. Ах, отец Бернард, помолитесь за меня!»

Я вознес молитву за страждущую душу, не зная, в чем именно заключается печаль. Но Святой Деве все ведомо. Бриджет крепко держала меня за руку и время от времени тяжко, страстно вздыхала. А когда закончил молиться, поднялся с колен, перекрестил ее и собрался благословить во имя Святой Церкви, она отпрянула, подобно испуганному зверю, и проговорила: «Я повинна в смертном грехе, но не исповедалась и не получила отпущения».

Я тогда сказала ей: «Встань, дочь моя, и иди со мной».

В одной из исповедален церкви Святого Иакова, куда я ее привел, она опустилась на колени. Я приготовился слушать, но до меня не доносилось ни слова: злые силы лишили несчастную дара речи. Как стало известно впоследствии, так случалось всякий раз, когда она жаждала исповеди.

Бриджет была слишком бедна, чтобы оплатить необходимую процедуру экзорцизма. А те священники, к которым обращалась, либо по невежеству не понимали ее ломаного французского и ирландского варианта английского языка, либо принимали ее за умалишенную. Действительно, ее дикие манеры внушали подобные мысли, поэтому они пренебрегали единственным способом развязать скованный язык, чтобы страдалица могла исповедаться в смертном грехе и после должного покаяния получить искупление. Но я давно знал Бриджет и чувствовал, что эта грешница послана мне высшей волей, а потому провел все необходимые священнодействия, предусмотренные нашей Церковью в подобных случаях. Считал себя тем более обязанным это сделать, ибо выяснил, что Бриджет приехала в Антверпен с единственной целью: разыскать меня и исповедаться. О природе этого страшного признания мне запрещено упоминать. Многое вам известно… а может быть, даже все.

Теперь Бриджет Фицджеральд остается освободиться от смертного греха и освободить других от его трагических последствий. Никакие молитвы и мессы никогда этого не сделают, хотя смогут наделить ее силой, способной совершить акты глубочайшей любви и чистейшей преданности. Страстные речи и мстительные крики, равно как неправедные молитвы, не достигали ушей святых! Силы зла перехватывали их и делали так, что посланные к небесам проклятия падали на ее голову и тело, а затем, мощью ее же любви, ранили и терзали сердце. Вот почему прежнее естество должно было получить погребение, причем немедленное – чтобы никогда больше не появиться на земле и не издать ни звука. Бриджет Фицджеральд вступила в монашеский орден клариссинок[31]31
  Орден клариссинок, или «бедных Клэр», был основан в 1212 г. в Сан-Даминиано, Италия, монахиней Клэр Оффредуччио де Фавароне (1194–1253) на принципах и учении святого Франциска Ассизского: члены замкнутой обители живут в бедности, уединении и сестринской взаимопомощи.


[Закрыть], чтобы неустанным покаянием и бесконечным служением людям в конце концов обрести прощение и душевный покой. До тех пор невинной душе предстоит страдать. Я явился к вам, чтобы умолять о невинной, причем не от имени ведьмы Бриджет Фицджеральд, а от имени раскаявшейся пособницы всего человечества бедной Клэр – сестры Магдалены.

– Сэр, – проговорил я, когда гость умолк, – я с уважением выслушал вашу просьбу, но могу заверить, что меня вовсе не надо убеждать сделать все для той, любовь к которой стала огромной частью моей жизни. Даже если на какое-то время я оставил ее, то лишь для того, чтобы обдумать действия по ее избавлению. Я как приверженец Англиканской церкви и дядюшка как пуританин по утрам и вечерам молимся, называя ее по имени, в то время как в ближайший шабат различные лондонские конгрегации будут молиться о том, чтобы неизвестная особа освободилась из плена темных сил. Больше того, должен сказать вам, сэр, что темные силы не нарушают покоя ее души. Она продолжает жить непорочной, незапятнанной, чистой, полной любви жизнью, в то время как все вокруг спешат от нее прочь. Хотел бы я обладать ее верой!

Долго молчавший дядюшка наконец заговорил:

– Племянник, полагаю, что, несмотря на ошибочную веру, этот джентльмен нашел верный способ наставить Бриджет на путь любви и милосердия, тем самым освободив от греха ненависти и мести. Так давай же и впредь пойдем дорогой подаяния неимущим и помощи сиротам, чтобы сделать свои молитвы действенными. Я же тем временем немедленно отправлюсь на север и позабочусь о молодой леди. К счастью, я уже слишком стар, чтобы бояться людей или демонов. Привезу невинную страдалицу в этот дом как в ее собственный, и пусть демон последует за ней, если захочет! Здесь его встретит сообщество ангелов. Посмотрим, каким окажется исход!

Добрый смелый дядюшка! Блажен, кто верует… Только вот отец Бернард сидел в задумчивости:

– Вся ненависть не может покинуть ее сердце, все христианское милосердие не может проникнуть в душу, иначе демон уже потерял бы свою власть. А вы, кажется, сказали, что внучка по-прежнему страдает?

– По-прежнему страдает! – с горечью подтвердил я, вспомнив последнее письмо мистрис Кларк.

Отец Бернард распрощался. Впоследствии мы узнали, что он приезжал в Лондон с секретной миссией по поручению якобитов, и тем не менее проявил себя посланником благородным и мудрым.

Месяцы проходили один за другим без изменений. Люси умоляла дядюшку оставить ее на севере, опасаясь, как я узнал, что, если приедет в сопровождении своей компаньонки и поселится в одном доме со мной, чувство мое не выдержит неизбежных испытаний. Так она считала не из-за недоверия к моей преданности, а из-за полного жалости сочувствия к тому тяжкому удару по нервам, который испытывали все свидетели демонических проявлений.

Я ощущал себя беспомощным и несчастным, старался совершать благие дела, однако работал не из чувства сострадания, а исключительно из надежды на награду и воздаяние. Конечно, никакой награды не последовало и в конце концов я попросил у дяди позволения поехать в путешествие. Он разрешил, и я отправился в дорогу с одной-единственной целью, общей для многих скитальцев: убежать от себя. Несмотря на происходившие в то время военные события в Нидерландах, странный порыв привел меня в Антверпен. Точнее говоря, именно желание принять участие в чужих, внешних событиях привело меня в гущу борьбы с австрийцами[32]32
  Одним из последствий войны за испанское наследство (1701–1713) стала передача Нидерландов, включая Антверпен, австрийскому королевскому дому Габсбургов. Автор подразумевает враждебность и противостояние жителей Антверпена по отношению к завоевателям-австрийцам, которым служил мистер Гисборн.


[Закрыть]. В то время во всех городах Фландрии не прекращались акты гражданского неповиновения и даже восстания, безжалостно подавляемые силами австрийских гарнизонов.

Приехав в Антверпен, я первым делом навел справки об отце Бернарде. Выяснилось, что он на пару дней уехал в деревню. Тогда я спросил дорогу к монастырю клариссинок, однако увидел в нижней части города лишь зажатые в узких улицах высокие мрачные серые стены и наглухо закрытые ворота. Хозяин квартиры объяснил, что, если бы я страдал какой-нибудь тяжелой болезнью или переживал любое другое несчастье, монахини непременно приняли бы меня и оказали помощь. О «бедных Клэр» он отозвался как о строжайшем ордене милосердия, где сестры носили мешковатые одеяния из самых грубых тканей, круглый год ходили босиком, питались тем, что подавали жители, да и тем делились до последней крошки с толпившимися вокруг нищими. Они не контактировали с окружающим миром и посвящали себя исключительно облегчению чьих-либо страданий. На мой вопрос, смогу ли поговорить с кем-то из сестер, хозяин с улыбкой ответил, что им запрещено разговаривать даже для того, чтобы попросить пищу. И все-таки они умудряются выживать и даже помогать тем, кто обращается за помощью.

– Но предположим, что все о них забудут! – воскликнул я. Неужели и тогда монахини не станут привлекать внимания к своей участи? Что, просто тихо лягут и умрут?

– Если бы такое случилось, «бедные Клэр» приняли бы все безропотно. Однако основательница монастыря предусмотрела способ спасения в таких крайних случаях. У монахинь есть колокольчик – совсем небольшой, как я слышал, который на человеческой памяти еще ни разу не звонил. Так вот, если «бедные Клэр» останутся без еды на сутки, то смогут подать сигнал бедствия: жители города непременно помогут тем, кто неизменно заботится о нас денно и нощно.