Текст книги "Серая Женщина"

– Джон, Джон! Ради бога, иди быстрее! В дом забрались грабители: как бы не убили дядю и тетю! – прошептала она в ужасе сквозь запертую на засов дверь. Спустя мгновение дверь распахнулась, и показались готовые к бою Джон и ветеринар. Бесси сбивчиво повторила все, что сама не успела толком понять.

– Говоришь, открылась входная дверь? – уточнил Джон, вооружаясь вилами, в то время как ветеринар тоже что-то схватил. – Тогда нужно бежать туда и поймать их в западню.

– Быстрее! Быстрее! – Бесси схватила Джона Киркби за руку и потащила за собой.

Все трое вскоре оказались возле распахнутой парадной двери и поспешили внутрь. Мужчины не забыли прихватить фонарь, и в неверном свете Бесси увидела главный объект своей тревоги – дядю, – беспомощно и ошеломленно лежащего на полу кухни. Мысли обратились к нему, поскольку она не знала, что тетушка тоже находится в непосредственной опасности, хотя сверху доносился шум: шаги и приглушенные голоса.

– Закрой за нами дверь, девочка, чтобы они не смогли убежать! – распорядился храбрый Джон Киркби, не ведая страха, хотя и не знал, сколько грабителей наверху. Тем временем ветеринар сам закрыл дверь и запер на ключ, а ключ положил в карман, чтобы незваные гости не смогли сбежать.

Бесси опустилась на колени возле дяди, который не произносил ни слова и не проявлял признаков сознания, взяла со скамьи подушку и подложила ему под голову. Хотела сходить за водой в черную кухню, но звуки отчаянной борьбы, тяжелых ударов, проклятий сквозь стиснутые зубы, как будто жалко было тратить дыхание на внятные слова, заставили неподвижно сидеть на полу возле дяди в глубокой, почти осязаемой темноте. Внезапно ее охватил ужас. Как это порой случается в темной комнате, почувствовалось близкое присутствие постороннего, хоть и сохранявшего полную неподвижность. Бесси слышала чье-то дыхание, но не дяди, чувствовала тепло тела, но не его. Очевидно, притаившийся в кухне грабитель ждал удобного момента, чтобы сбежать. Ощущение, что он здесь, рядом – молчаливый как могила, с ужасными мыслями и намерениями, возможно, с куда более острым зрением, чем у нее, уже привыкший к темноте, способный различить ее фигуру и позу, смотрит, как дикий зверь, – внушало настоящий ужас. А тем временем сверху слышались удары, крики боли, тяжелое дыхание, а когда возникали краткие моменты затишья, Бесси могла уловить совсем рядом легкое движение, и ощущалось оно скорее благодаря колебанию воздуха, чем осязанию или слуху. Бесси поняла, что тот, кто здесь находится, теперь бесшумно пробирается к внутренней двери, что ведет на лестницу. Решив, что грабитель намерен присоединиться к сообщникам, она с воинственным кличем бросилась на него, но, едва оказавшись у двери, увидела, как сверху с такой силой кого-то столкнули, что темная фигура скатилась почти к ее ногам, но быстро вскочила и, скользнув влево, скрылась в чулане под лестницей. Времени обдумать цель странного поступка у Бесси не было: она не знала, собирался ли грабитель помогать сообщникам или просто решил скрыться. Не вызывало сомнений только одно: это враг, грабитель, – а потому она подскочила к двери чулана, мгновенно задвинула прочный засов и замерла в темном углу, в ужасе от того, что ее пленником окажется или Джон Киркби, или ветеринар. Если это один из них, то что же случится с ними – с дядей, с тетей, с ней самой? К счастью, спустя мгновение страх рассеялся: оба доблестных защитника медленно, тяжело спускались по лестнице и волокли за собой обозленного, избитого, обессиленного грабителя, чье лицо в свете фонаря, что нес в зубах Джон, превратилось в распухшее кровавое месиво. Впрочем, и сами они выглядели немногим лучше.

– Осторожнее, – предупредила из угла Бесси. – Прямо у вас под ногами кто-то лежит: не знаю, жив ли, а дядя на полу, посреди кухни.

Мужчины остановились на лестнице, и в тот же миг сброшенный вниз бандит пошевелился и застонал.

– Бесси, – заговорил Джон, – скорее беги в коровник и принеси веревки и сбрую: надо покрепче их связать. Потом вытащим из дома, чтобы ты смогла помочь своим старикам: им это необходимо.

Когда девушка вернулась, в доме стало заметно светлее: кто-то развел в камине огонь.

– Кажется, вот у этого сломана нога, – заметил Джон Киркби, кивнув в сторону по-прежнему лежавшего у подножия лестницы грабителя.

Бесси пожалела беднягу, глядя, как его крепко-накрепко связывают – ничуть не бережнее, чем сообщника, которого принесли сверху, – даже сбегала на кухню и принесла для него кружку воды.

– Не хочу оставлять тебя с ним наедине, – сказал Джон, – хотя уверен, что нога у него сломана. Ладно. Даже если он придет в себя, пошевелиться и навредить тебе не сможет. Первым делом займемся этим парнем, а потом один из нас вернется и заберет второго. С этим все вроде в порядке: разве что морда в синяках да нос расквашен.

Он перехватил полный ужаса взгляд Бесси и усмехнулся. Эта недобрая усмешка почему-то не позволила ей сказать, что в чулане заперт еще один грабитель, целый и невредимый. Она побоялась, что дверь каким-то образом откроется, и Джон его просто убьет, поэтому лишь попросила:

– Возвращайтесь скорее: я боюсь оставаться с этим.

– Он не причинит тебе вреда, – заверил ее Киркби.

– Но что, если он умрет? А ведь мне надо позаботиться о стариках. Поспешите, ладно?

– Хорошо, хорошо! – заверил Джон, явно довольный. – Не бойся.

Бесси закрыла за мужчинами дверь, но запирать не стала – на случай каких-нибудь непредвиденных обстоятельств, – и подошла к дяде, чье дыхание теперь казалось легче и ровнее. При свете камина она увидела, что причиной обморока послужил удар по голове. Бесси приложила к кровоточащей ране смоченное в холодной воде полотенце, потом зажгла свечу и пошла было в спальню к тетушке, но, проходя мимо лежавшего на полу связанного грабителя, услышала громкий шепот:

– Бесси! Бесси!

– Голос прозвучал так близко, что поначалу она решила, будто ее зовет тот, кто лежал на полу, но голос раздался снова:

– Бесси! Ради бога, выпусти меня!

Она подошла к двери чулана, но не смогла сказать ни слова: так отчаянно стучало сердце, – и опять совсем рядом, услышала:

– Бесси! Они же сейчас вернутся. Выпусти меня! Ради всего святого, открой!

Пленник принялся яростно стучать в дверь.

– Тише, тише! – проговорила Бесси, охваченная ужасом, не в силах поверить своим ушам. – Кто вы?

Ей не нужен был ответ: она знала, знала точно и несомненно, что это Бенджамин.

Послышалось ругательство.

– Выпусти, и я завтра же уеду из Англии, а ты получишь все отцовские деньги.

– Неужели ты думаешь, что они мне нужны? – возмутилась Бесси, дрожащими руками отодвигая засов. – Я была бы рада, если бы вообще не существовало такого зла, как деньги, чтобы ты не знал искушения. Иди, ты свободен. Не желаю больше никогда тебя видеть. Ни за что бы тебя не выпустила, если бы не боялась разбить сердце, твоим родителям если, конечно, твои дружки их еще не убили.

Однако прежде чем она договорила, Бенджамин исчез во тьме, оставив дверь распахнутой настежь. Бесси закрыла ее и на этот раз заперла на засов, потом села на первый попавшийся стул и облегчила душу громкими рыданиями. Однако времени долго предаваться слабости не было, поэтому она заставила себя встать, медленно, словно на свинцовых ногах, прошла в кухню и выпила холодной воды. И здесь, к собственному удивлению, услышала слабый дядин голос:

– Подними меня и положи рядом с ней.

Бесси, конечно, перенести старика не смогла – лишь кое-как сумела помочь ему взобраться по лестнице. А когда тот упал на ближайший стул, вернулись Джон Киркби и ветеринар Аткинсон. Джон сразу бросился на помощь. Тетушка лежала поперек кровати в глубоком обмороке, а дядя сидел на стуле в таком разбитом состоянии, что племянница испугалась, как бы оба не умерли. К счастью, Джон ее успокоил и, пока Бесси старалась помочь Эстер, отправился на поиски джина, на всякий случай хранившегося в угловом шкафчике.

– Оба страшно испуганы, – покачал головой Джон, по чайной ложке вливая в рот сначала Найтену, потом Эстер разбавленный горячей водой джин, а Бесси тем временем растирала им ноги. – Случившееся не пошло обоим на пользу!

Он обеспокоенно посмотрел на стариков, и Бесси мысленно благословила его за этот взгляд.

– Мне пора идти. Отправил Аткинсона на нашу ферму за Бобом. Джек пришел вместе с ним, чтобы присмотреть за вторым негодяем, а тот начал нам угрожать; поэтому, когда я уходил, парни затыкали ему рот уздечкой.

– Не слушайте его! – в панике закричала бедная Бесси, испугавшись, что станет известно, кто все это организовал. – Такие вечно ищут оправдания своим делишкам! Хорошо, что вы ему заткнули рот.

– Верно! Но я хотел сказать другое: мы с Аткинсоном оттащим второго, того, что потише, в коровник, чтобы смотреть и за больной коровой заодно. А я оседлаю старую гнедую кобылу и съезжу в Хайминстер за констеблями и доктором Престоном: пусть осмотрит Найтена и Эстер, а потом и того бедолагу, что лежит внизу. Он дорого заплатит за свои грехи.

– Да! – поддержала Бесси. – Обязательно нужен доктор. Бедные дядя и тетя лежат, словно два каменных изваяния в церкви: такие же неподвижные и торжественные.

– После джина с водой их лица немного ожили. На твоем месте я бы положил на разбитую голову Найтена новый холодный компресс и время от времени давал обоим понемногу джина.

Вслед за Джоном Бесси спустилась по лестнице, а потом посветила, пока он вместе с товарищем выносил связанного грабителя. Прежде чем они завернули за угол, она поспешила закрыть дверь, поскольку боялась, что Бенджамин прячется где-то рядом, чтобы снова проникнуть в дом, бросилась в кухню, заперла заднюю дверь, задвинула тяжелый засов и даже для надежности подтащила буфет, а проходя мимо незанавешенного окна, крепко зажмурилась, опасаясь увидеть за стеклом белое лицо. Несчастные старики лежали спокойно, молча, хотя Эстер немного изменила позу: повернулась на бок, лицом к мужу, и морщинистой рукой обняла его за шею. Найтен же оставался в том же положении: с мокрыми полотенцами на голове, с не лишенными определенной осмысленности, но равнодушными к происходящему глазами.

Эстер время от времени произносила какие-то слова: вроде бы за что-то благодарила, – но он молчал.

Весь остаток этой ужасной ночи Бесси провела рядом. Сердце настолько переполнилось болью и горечью, что двигалась она словно во сне. Ноябрьское утро не спешило вступать в свои права. Доктор Престон приехал в восемь часов, и к этому времени в состоянии обоих стариков ничего не изменилось. Джон Киркби, который его привез, был полон впечатлений.

Насколько Бесси могла судить, про третьего грабителя речь не заходила. Это обстоятельство принесло облегчение от ужасного страха, но в то же время еще ночью вселило отвращение и практически парализовало мысли. Сейчас же она чувствовала и соображала с лихорадочной живостью – несомненно, из-за отсутствия сна и почти не сомневалась, что дядя, а возможно, и тетя, узнали Бенджамина. И все же существовал слабый шанс, что это не так. В любом случае никто не смог бы вырвать из нее тайну, и ни единое неосторожное слово не выдало бы присутствие третьего грабителя. Что касалось Найтена, то он не издал ни звука, а вот молчание Эстер внушало опасение, что она знала о возвращении сына.

Доктор внимательно осмотрел стариков, пристально изучил рану на голове Найтена и задал несколько вопросов Эстер, на которые она ответила кратко и неохотно. Хозяин же просто лежал с закрытыми глазами, как будто даже вид постороннего человека доставлял ему боль. Бесси рассказала все, что могла о состоянии дяди и тети, а когда осмотр подошел к концу, с лихорадочно бьющимся сердцем спустилась вслед за доктором. Выяснилось, что Джон Киркби не тратил времени даром: проветрил комнату, вычистил камин, развел хороший огонь и расставил по местам стол и стулья. Заметив, что Бесси смотрит на его опухшее, разбитое лицо, он слегка покраснел, но попытался отделаться шуткой:

– Видишь ли, я закоренелый холостяк, вот по привычке и решил немного навести порядок. Как они, доктор?

– Бедные старики пережили ужасное потрясение. Пришлю им целебную настойку, чтобы успокоить пульс, и мазь для раны на голове у хозяина. Хорошо, что открылось кровотечение и она не загрязнилась, иначе могло бы начаться воспаление.

Доктор, все подробно объяснив, не забыл дать Бесси строгие указания, чтобы больные не вставали с постели без надобности. В результате она пришла к выводу, что смерть им, слава богу, не грозила, как она того боялась. Доктор уверил ее, что все обойдется, но предупредил о необходимости ухода. Ей же почти хотелось, чтобы исход оказался иным: чтобы все они обрели вечный покой на кладбище, – настолько жестокой оказалась жизнь, настолько ужасным представлялось воспоминание о приглушенном, но таком знакомом голосе из чулана.

Тем временем Джон с почти женской сноровкой приготовил завтрак и накрыл на стол. Бесси не понравилась настойчивость, с какой он приглашал доктора Престона остаться на чашку чая: хотелось, чтобы посторонние как можно скорее покинули дом и оставили ее наедине с мыслями. Она не знала, что Джон все делал из любви к ней, что суровый немногословный сосед, глядя на ее несчастный вид, пытался вдохнуть в нее жизнь, хотя бы разбудив чувство гостеприимства приглашением за стол доктора.

– Ты не волнуйся и насчет коров, – доложил Джон. – И твои, и наша подоены. К счастью, Аткинсон справился с ее недугом. Как удачно совпало, что именно этой ночью она заболела! Если бы нас здесь не оказалось и ты не прибежала, два этих парня быстро бы с ними разобрались. Драка получилась неслабой. Похоже, один не забудет о ней до конца своих дней. Правда, доктор?

– Ну, по крайней мере, на суде в Йорке вряд ли он сможет стоять, – ответил доктор Престон. – За оставшиеся две недели нога точно не заживет.

– Кстати, Бесси, – вспомнил Джон, – констебли поручили передать, что тебе придется дать показания судье Ройдсу, но не бойся, процедура будет недолгой, хотя вряд ли приятной. Придется отвечать на вопросы, как все случилось. Джейн придет посидеть со стариками, а я отвезу тебя в своей коляске.

Никто не знал, почему Бесси сразу побледнела, почему глаза ее затуманились. Никто не понял, что она испугалась, как бы не пришлось сообщить, что организовал нападение на собственных родителей Бенджамин, – конечно, если полиции удастся его выследить и арестовать.

Джон предупредил ее, что надо конкретно отвечать на заданные вопросы, не говорить ничего лишнего, чтобы не усложнять следствие, и ее свидетельское выступление прошло легко. А поскольку и сам судья Ройдс, и секретарь хорошо знали репутацию Бесси, то постарались не утомлять ее долгой свидетельской процедурой.

Когда суд закончился и они ехали обратно, Джон выразил радость относительно того, что улик оказалось вполне достаточно для осуждения грабителей, и не пришлось вызывать Найтена и Эстер для опознания. Бесси настолько устала, что не осознала, насколько удачным оказался исход дела: намного удачнее, чем догадывался спутник.

Джейн Киркби осталась в доме Хантройдов больше чем на неделю и невероятно помогла Бесси. Той казалось, что без доброй соседки она сошла бы с ума: каменное выражение лица дяди постоянно напоминало об ужасной ночи. Тетушка переживала горе мягче, и скоро снова стала прежней доброй благочестивой Эстер, но нетрудно было заметить, как кровоточит ее сердце. Силы возвращались к ней быстрее, чем к мужу, однако доктор с опасением предупреждал о наступлении полной слепоты. Каждый день и даже каждый час, стараясь не вызвать подозрений, Бесси твердила дяде и тете, что только два грабителя признаны виновными в нападении. Найтен никогда не задавал вопросов, даже если племянница ничего не рассказывала, но всякий раз, возвращаясь откуда-нибудь, она встречала его острый вопросительный взгляд и спешила успокоить старика рассказами обо всем, что услышала, радуясь, что со временем опасность разоблачения отступила.

И все же с каждым днем Бесси убеждалась, что дядя знает больше, чем казалось поначалу. Эстер бережно, трогательно успокаивала мужа – своего сурового молчаливого Найтена, по жалобной, отчаянной и в то же время любящей манере Бесси понимала, что тетушка тоже все знает. Когда она невидящим взглядом смотрела в лицо мужа, из глаз текли слезы. А иногда, думая, что никто их не слышит, Эстер повторяла слова, которые священник произносил в церкви в прежние, более счастливые дни, и верила в их способность утешать. И все же с каждым днем сама становилась все печальнее.

За три-четыре дня до начала суда старики получили вызов в Йорк на заседание. Ни Бесси, ни Джон, ни Джейн не понимали, как и почему это произошло, ведь все они давно выступили со свидетельскими показаниями и получили заверения в том, что улик вполне достаточно.

Увы! Защищавший обвиняемых адвокат услышал от грабителей, что в налете участвовали трое, и даже узнал, кто именно был этот третий. Долг адвоката заключался в облегчении участи подзащитных, для чего требовалось доказать, что они выступали орудиями в руках того, кто, зная расположение комнат и обычаи обитателей, задумал и организовал нападение. Для этого возникла необходимость допросить родителей, которые, по словам обвиняемых, должны были узнать голос сына. Никто не догадывался, что Бесси тоже могла свидетельствовать о присутствии Бенджамина, а поскольку считалось, что молодой человек покинул Англию, речь о предательстве со стороны сообщников не шла.

Накануне суда старики приехали в Йорк в сопровождении Бесси и Джона. Найтен по-прежнему молчал, так что трудно было понять, о чем он думает. Жена нежно о нем заботилась, но, судя по суровой манере, он не замечал трогательного внимания.

Порой Бесси со страхом замечала, что Эстер впадает в детство. Бесконечная любовь к мужу то и дело заставляла ее попытаться растопить лед его манер, и порой в жалких потугах вернуть Найтена в прежнее состояние жена забывала, почему тот настолько изменился.

– Наверняка судьи не станут их мучить, когда увидят, насколько старики слабы! – воскликнула Бесси утром, со страхом ожидая начала суда. – Не могут же они быть столь жестокими!

И все же, несмотря на ее твердую убежденность, все произошло именно так, как должно было произойти. Увидев, кого привели на свидетельскую скамью, адвокат почти виновато посмотрел на судью, однако тот приказал стороне защиты начать допрос, и Найтену пришлось отвечать.

– В интересах своих клиентов, милорд, я вынужден приступить к делу, о котором по всем иным причинам сожалею, – начал адвокат.

– Приступайте! – распорядился судья. – Все, что правильно и законно, должно быть исполнено.

Однако, сам немолодой человек, судья не смог скрыть сочувствия, когда Найтен с серым неподвижным лицом и ввалившимися глазами положил руки на перила свидетельской трибуны и приготовился отвечать на вопросы, смысл которых уже начал понимать. Он не захотел уклониться от правды, ибо, как сказал сам, не без труда вспомнив строки Вечной книги, «камни возопиют против такого грешника»[68]68
  «Но он сказал им в ответ: сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют». Лк, 19:40.


[Закрыть].

– Полагаю, вас зовут Найтен Хантройд?

– Да.

– Живете на ферме Наб-Энд?

– Да.

– Помните ночь двенадцатого ноября?

– Да.

– Полагаю, той ночью вас разбудил какой-то шум. Что именно это было?

Глаза старика остановились на адвокате с выражением загнанного существа. Этот взгляд барристер больше не смог забыть до смертного дня.

– В наше окно летели мелкие камешки.

– Вы сразу услышали звук?

– Нет.

– Что же вас разбудило?

– Она.

– И тогда вы оба услышали стук в стекло. А что-нибудь еще услышали?

Наступила долгая пауза, а затем последовал тихий, но внятный ответ:

– Да.

– Что же именно?

– Наш Бенджамин попросил его впустить. Она сказала, что это точно он.

– И вы подумали, что это он, верно?

– Я сказал ей, – на сей раз голос зазвучал громче, – чтобы спала и не воображала, что каждый проходящий по улице пьяница – наш Бенджамин, потому что сын умер.

– А она?

– Она ответила, что, еще не проснувшись, ясно услышала голос Бенджамина, и он попросил впустить. Но я велел не верить снам, а повернуться на бок и спать дальше.

– И она подчинилась?

Снова наступила долгая пауза. Судья, присяжные, адвокаты, публика – все затаили дыхание. Наконец Найтен произнес:

– Нет!

– Как вы поступили? Простите, милорд, но я вынужден задавать эти болезненные вопросы.

– Понял, что она не успокоится, потому что всегда верила, что он вернется к нам, как блудный сын из Евангелия, – голос дрогнул, однако Найтен сделал над собой усилие и справился. – Она сказала, что если не встану, то встанет сама, и как раз тогда я тоже услышал голос. Джентльмены, сейчас я не в себе. Долго болел, дрожу от слабости. Так вот, кто-то произнес: «Папа, мама, я здесь, умираю от холода. Встаньте и впустите меня».

– И этот голос…

– Был похож на голос нашего Бенджамина. Понимаю, к чему вы клоните, сэр, и скажу всю правду, хотя меня это убивает. Не утверждаю, что это был его голос, просто похож…

– Вполне достаточно. Спасибо, уважаемый мистер Хантройд. Значит, по просьбе голоса, похожего на голос сына, вы спустились и открыли дверь вот этим двум обвиняемым и кому-то третьему?

Найтен кивнул в знак согласия, и даже суд проявил милосердие и не заставил продолжать показания.

– Позовите Эстер Хантройд.

На свидетельское место вошла пожилая, явно почти слепая женщина с миловидным мягким усталым лицом и почтительно поклонилась тем, кого привыкла уважать, но чьего присутствия не видела.

В ее скромном незрячем обличье, пока она стояла, ожидая, что произойдет дальше, было нечто невыразимо тронувшее всех присутствующих. Адвокат снова извинился, однако судья не смог ответить: лицо его дрожало. Присяжные с тревогой смотрели на защитника обвиняемых. Тот почувствовал, что может зайти слишком далеко, тем самым склонив присяжных к сочувствию одной из сторон, но задать пару вопросов все-таки счел необходимым, поэтому, поспешно обобщив все, что услышал прежде, спросил:

– Вам показалось, что голос сына просил его впустить?

– Да! Уверена, что наш Бенджамин вернулся домой. Правда, не знаю, где он сейчас.

Эстер повернулась, словно в тишине зала суда надеялась снова услышать голос сына.

– Да. Значит, той ночью он пришел домой, и муж спустился, чтобы открыть ему дверь?

– Думаю, что так. Снизу донесся громкий шум. Там было много народу.

– И среди других голосов вы снова услышали голос сына?

– Это ему навредит, сэр? – спросила Эстер, и в лице отразилась сосредоточенность на вопросах.

– Я не для этого вас спрашиваю, – ответил адвокат. – Полагаю, ваш сын покинул Англию, а потому ничто вами сказанное не сможет ему навредить. Итак, вы снова услышали его голос?

– Да, сэр. Точно услышала.

– И какие-то люди поднялись в вашу комнату? Что они сказали?

– Спросили, где Найтен хранит свой чулок.

– И вы… вы сказали?

– Нет, сэр. Знала, что Найтену это не понравится.

– Как вы поступили?

На лице Эстер отразилось нежелание, как будто она начала сопоставлять причины и следствия.

– Позвала Бесси. Это моя племянница, сэр.

– И услышали, как кто-то кричит снизу?

Эстер взглянула жалобно, но не ответила.

– Господа присяжные, хочу привлечь к этому факту ваше особое внимание: свидетельница признает, что услышала, как кто-то третий кричит тем, кто поднялся по лестнице. Что он сказал? Это мой последний вопрос к вам. Что сказал оставшийся внизу третий человек?

Лицо свидетельницы исказилось мукой. Рот несколько раз открылся, словно для ответа. Эстер умоляюще вытянула руки, но не произнесла ни звука и упала на руки тех, кто оказался рядом. Найтен пробился к свидетельской трибуне.

– Господин судья, женщине плохо. Стыдно так обращаться с матерью. Мой сын, мой единственный ребенок попросил нас открыть дверь, а потом крикнул двум другим, чтобы, если старуха не прекратит звать на помощь племянницу, схватили ее за горло. Теперь вы знаете правду – всю правду. Оставляю вас в руках Господа; пусть рассудит, каким способом вы ее получили.

В тот же день Эстер Хантройд разбил паралич, а еще через несколько дней она умерла, но те, у кого разбито сердце, вернулись домой, чтобы получить утешение от Бога.