Текст книги "Психотерапия с достоинством. Конкретная логотерапия"

«Судьбоносная область» характеризуется тем, что в ней находится все то, что человек в данной ситуации уже не может более подвергнуть контролю. Да, это область велика. В нее входит вся история этого человека с момента его зачатия до настоящего времени. В ней также находится его физическое и психическое состояние, какое оно есть на данный момент. В будущем оно может поменяться, но не в этот момент за доли секунды. Словом, в этой области расположено все, что решается не этим человеком, а другими людьми или всесильной судьбой, к которой никто не имеет доступа. Это колоссальная по размеру область.

Справа от этой области в данной модели находится «личное свободное пространство». Что расположено там? Мы приходим к выводу, что там есть две вещи: отношение личности и ее действия здесь и сейчас, т. е. человек может выбирать, какую внутреннюю позицию занять по отношению ко всем деталям «судьбоносной области» (а также к будущим возможностям).

Гениальная идея Франкла – в том, что он «свел к нулю» огромную судьбоносную область, и мы можем рассматривать ее как зону, в которой у нас нет возможностей (ноль) выбора. А на маленькую область справа, на личное свободное пространство мы можем смотреть как на «звездное небо, усеянное возможностями», с которого нам позволяется сорвать одну из них и осуществить. Конечно, это звездное небо может иметь границы. Если человек прикован к постели из-за болезни или сидит в тюрьме, возможности выбора ограничены. Но все же какие-то из них присутствуют – до последнего его вздоха.

Проследуем за нашими мыслями дальше. Все ли звездочки-возможности имеют одинаковую ценность, чтобы воплощать их в жизнь, и не все ли равно, какую из них мы выберем? Отнюдь. У нас есть много возможностей поступить глупо. Мы можем прыгнуть с балкона, можем покрасить себя в ярко-желтый или фиолетовый цвет и т. д. У нас также есть возможность поступить жестоко – о таком выборе регулярно пишут газеты. Искусство жизни состоит в том, чтобы распознать, взять и осуществить самое достойное из возможного. В рамках нашей модели это значит: обнаружить самую яркую из звездочек (имеющую наибольший смысл) в области справа и перенести ее влево, в историю нашей жизни, где она останется навсегда, нетленной истиной о нас самих.

Мы должны уяснить себе, что исчезают возможности, а не их претворение в жизнь. Звездочки, которые не были выбраны, «гаснут». Если я сейчас не прыгну с балкона, эта возможность исчезнет из моей нынешней жизни. Она останется нереализованной. Если же я прыгну, эта возможность перестанет быть возможностью, но станет частью (печальной) действительности. Она перейдет со всеми своими последствиями в мое прошлое, откуда ее уже нельзя будет убрать. Все некогда выбранное «увековечивается».

С этой моделью логотерапевт может работать просто великолепно. Пациенты ищут помощи, потому что в их «судьбоносной области» есть нечто темное, с чем они не могут справиться. Будь то травмы, пережитые трагедии, конфликты, плохие привычки или депрессивные состояния. Аккуратная диагностика в любом случае необходима. Мы обращаем внимание наших пациентов на их «личное свободное пространство», и они могут увидеть свое звездное небо в данный момент. Мы даем им возможность удивиться всей полноте возможностей, которые есть у них даже в самые темные времена, и приглашаем их осторожно пробраться к их ярчайшей звезде – найти самую прекрасную из их возможностей. Логотерапия – это не вскрывающая, а открывающая психотерапия.

Необходимо здесь и сейчас открыть именно то, что хорошо для человека и мира вокруг него. К сожалению, это не всегда нечто желанное, предпочитаемое пациентом. Иногда это то, что дается им действительно тяжело. Но, во-первых, это всегда то, что они могут осуществить (иначе оно вообще не находилось бы в их свободном пространстве), а во-вторых, это всегда то, что они должны осуществить, потому что оно соответствует их совести. Принимать решение о выборе должен сам пациент, но мы можем предложить ему помощь в реализации и абсолютно честно уверить, что темнота вокруг него перестанет быть столь густой, если он обогатит свою жизнь «светом звезд, достойных его выбора».

Арендт: То есть речь идет о том, что в конкретной ситуации будет благом для нас и мира вокруг?

Лукас: Можно выразиться и так. Франкл говорил: «Каждый поступок – это памятник самому себе». Это значит, что каждым действием или бездействием, но также и своим отношением, и позицией мы создаем наш собственный памятник, нашу собственную личность. Счастливы те люди, которые могут быть довольны собой. А довольным можно быть только той жизнью, в которой «исполнен смысл».

Арендт: Тогда на нас лежит невероятно большая ответственность!

Лукас: Да – за нас и наши действия. Франкл подчеркивал это, когда писал в своей книге «Врачебная забота о душе»[2]2
  Frankl Viktor E. Arztliche Seelsorge. Munchen: dtv, 2017. Рус. издание: В. Франкл. Доктор и душа. – Прим. пер.


[Закрыть]: «.есть что-то ужасающее в ответственности человека, но одновременно и что-то великолепное! Ужасно знать, что каждое мгновение я несу ответственность за ближнего, что каждое решение, самое малое и самое большое, является решением „навечно“, что я в каждый миг могу реализовать или потерять возможность – возможность именно этого мгновения. Но великолепно – знать, что будущее, мое собственное и вместе с ним будущее событий и людей вокруг меня, как-то, пусть и в незначительной степени, зависит от моего решения в каждый момент. То, что я, благодаря этим решениям, реализую, что я „привнесу в мир“, то я и спасу для действительности и сохраню от забвения»[3]3
  Ibid., S. 77 und folg. Пер. цитаты Н. Панькова. – Прим. пер.


[Закрыть].

Арендт: Доктор Лукас, я очень благодарен вам за эту поучительную беседу!

Из практики логотерапевта
Элизабет Лукас и Хайди Шёнфельд

Вступление

Лукас: В связи с дебатами на неоднозначную тему эвтаназии по желанию пациента исследователи Онвутеака-Филипсен и Янсен-ван дер Вейде провели в 2005 г. несколько исследований в Нидерландах. Среди прочего речь шла о том, почему умирающие от тяжелых заболеваний просят об эвтаназии[4]4
  Aktive Sterbehilfe – eine Analyse. Masterarbeit von Maximilian Schlegel im Studiengang „Philosophie Politik Wirtschaf“ an der Ludwig-Maximilians-Universitat, Munchen. S. 16. («Активная помощь умирающим – анализ», магистерская работа М. Шлегеля на учебном курсе «Философия, политика, экономика» Университета Людвига и Максимилиана в Мюнхене. – Прим. пер.)


[Закрыть]. Результат разошелся с общими ожиданиями. Только для 7 % опрошенных причина этой просьбы была в депрессии, и менее трети опрошенных назвали в качестве причины страх боли. Самым главным в обосновании желания умереть оказалась «бессмысленность страдания» – так указали 67 % опрошенных. Далее следовал страх перед «унижением», т. е. потерей достоинства – 65 %. Исследователи с удивлением обнаружили, что большую часть из того, что лишает тяжелобольных их воли к жизни, невозможно победить лишь медицинским лечением или паллиативной помощью.

Я упомянула это исследование, потому что опыт работы с людьми здоровыми или с людьми, у которых имеется «всего лишь» душевное заболевание, показывает, что их оптимизм связан, в сущности, с двумя условиями:

1) несмотря на все трудности видеть смысл в жизни;

2) осознавать свою безусловную ценность и человеческое достоинство.

При наличии даже одного из этих условий снижается риск того, что человек захочет ставить свою (или чужую) жизнь под угрозу, наносить ей ущерб, укорачивать ее или кидаться в пучину безудержного удовлетворения своих сиюминутных желаний, не задумываясь о последствиях. Ответственная жизнь возможна исключительно на поле смысла и ценностей.

Существует такая психотерапия, которая, можно сказать, специализируется на смысле и человеческом достоинстве, и это логотерапия Виктора Франкла. Она исходит из аксиомы, что нет такой ситуации в жизни, которая, несмотря на свою сложность, не предусматривала бы возможности смысла; что нет такого человеческого существа (пусть еще не рожденного, с ограниченными возможностями, умирающего или любого другого), которое выпало бы из духовности «человеческого» и перестало быть ее частью. На основе этой аксиомы Франкл и разработал свои психотерапевтические концепции и создал в итоге «психотерапию достоинства», подобных которой сложно найти в потоке современных видов лечения. Впечатляющие примеры из практики, предоставленные Хайди Шёнфельд и прокомментированные мной, свидетельствуют об этом.

То, чему я сама имела честь научиться у Франкла на курсе психологии, я передавала дальше своим ученикам. Доктор Хайди Шёнфельд – моя бывшая ученица, одна из тех, которыми я очень горжусь. Она продолжает традиции Франкла и делает это прекрасно, поэтому для меня честь сопровождать ее терапию на страницах этой книги и украдкой наблюдать за тем, насколько мастерски она ее проводит. Я уверена, что такой «взгляд украдкой» будет очень интересен и читателям этой книги. Если даже вы не психолог, то в случае необходимости почерпнете для себя что-то из лечебной практики. Если вы специалист, возможно, чтение вдохновит вас на более близкое знакомство с медицинскими трудами Франкла.

Мы живем во времена большой нестабильности и усугубляющейся потери ориентиров. Снова вспомнить об основополагающих элементах человечности, а также о «сокровенном голосе» внутри нас, который все знает и оповещает нас о том, что имеет смысл, – значит дать поддержку нашему духу, с помощью которой мы сможем пережить любые потрясения. Судьба неизбежно будет обрушиваться на нас со всей силой – как на отдельных людей, так и на целые сообщества, но что мы из этого сотворим, полностью зависит от наших мыслей и действий. В этой «последней свободе» коренится наше достоинство; наша задача черпать ее, улавливая смысл. Если после прочтения книги вы не забудете об этом, для нас с коллегой это будет большой наградой.

Как поступать с жалостью к себе

Лукас: В разговорном языке есть множество пословиц, которые свидетельствуют о том, что человек прекрасно замечает ошибки других, нередко даже рассматривает их во всех подробностях «под лупой», в то время как собственные оплошности «заметает под ковер». Поэтому ему советуют «оборотиться на себя» или указывают на то, что он «в чужом глазу соринку видит, а в своем бревна не замечает» и т. д. Если что-то фиксируется в народном языке, значит, речь идет о давней традиции. Несмотря на то что этот феномен, кажется, противоречит распространенному ныне девизу удачной жизни «думай в первую очередь о себе», все же многие привыкли замечать и осуждать слабости и ошибки своих собратьев по биологическому виду. Видимо, здесь нет никакого интереса к другому человеку, но есть скрытая заинтересованность в том, чтобы выглядеть лучше – по сравнению с тем, другим. И происходит это постольку, поскольку можно изящно спихнуть вину за собственные «реактивные» слабости и оплошности на других.

Однако цена за то, чтобы выглядеть правильно и безгрешно, высока. Приходится даже платить двойную цену. Во-первых, наш скрытый чувствительный элемент – нашу собственную совесть – сложно провести. Когда мы начинаем рассказывать ей о злодеях вокруг, не заслуживающих ничего, кроме гнева и нашего неприятия, и о том, что бессердечность без нас останется безнаказанной, то совесть всегда колеблется между верой и скепсисом. И ее нельзя в чем-то стопроцентно убедить с помощью жалоб и осуждений. Находясь в самом сердце нашего духа, она ощущает наличие «сора под ковром» или «бревна в собственном глазу», и нужно ее порядочно одурманить, чтобы она перестала что-то подозревать.

Во-вторых, пустота собственной жизни распространяется как раковая опухоль в клетках тканей совести, зараженных жалостью к себе. Занимаясь обвинениями других, приписыванием фальши, упрекая, объясняя свое состояние чьими-то плохими поступками, люди оставляют мало ресурсов для формирования собственной жизни. Тот, кто объявляет себя невинной жертвой обстоятельств, возлежит распластавшись на жертвенном камне и никак не может с него слезть. И пока нависший над ним топор не начнет опускаться, он так и останется лежать ропща и дрожа, жалуясь на несправедливость мира под висящим над ним топором. Но как же он сможет увидеть мир, полный возможностей смысла, не вступив в него?

В психотерапевтической практике мы нередко сталкиваемся с такими пациентами[5]5
  Для простоты далее мы ограничимся использованием существительных типа «пациент» только в мужском роде, но всегда будем иметь в виду заболевания или проблемы как у мужчин, так и у женщин. (В немецком языке при обозначении лиц обычно указывают как мужской, так и женский род, например: «пациент и пациентка», «пациенты и пациентки». – Прим. пер.)


[Закрыть]. Неважно, водрузили ли их на жертвенный алтарь члены их семей, или же они сами забрались на него по каким-то извращенным мотивам, но теперь они распростерлись там и ожидают плохих вещей, которые могут с ними произойти. Требуется серьезное усилие (часто лишь в их воображении), чтобы побудить их слезть с этого пьедестала.

Шёнфельд: Ко мне на прием пришла г-жа Г., 48 лет, и сразу начала с длинного списка своих печалей. Она перестала справляться со своей жизнью, потому что «все» вокруг ее усложняли. Под «всеми» подразумевалась прежде всего семья. Несколько лет назад г-жа Г. уже обращалась за советом к психотерапевту, но беседы ей не помогли. Она считает, что раз у нее такая семья, то и психотерапевт не поможет. Неизвестно, что говорили или не говорили ей мои коллеги, но ее непрекращающимся жалобам пора было положить конец. Поэтому я решила посвятить ее возмущению лишь немного своего времени. Жалость к себе – это качество, которое не должно разрастаться, иначе оно, как лиана, задушит свою жертву.

Г-жа Г. начинает рассказывать об отношениях со своим отцом, которые в последнее время значительно ухудшились. Семидесятилетний мужчина недавно женился снова и с тех пор почти не общался с дочерью. Он все время проводил в путешествиях со своей женой. Кроме того, он сделал ремонт в доме и заменил овощные грядки на цветочные клумбы. Теперь дом, шикарно обустроенный его новой женой, больше не был похож на старый, добрый, родительский. На мой вопрос, часто ли г-жа Г. сама старается общаться с отцом и его женой, она реагирует потоком критики. «Ничего хорошего выйти из этого не может», – таков смысл ее слов. Ее отца якобы совсем не интересуют ее проблемы, и вообще он ей больше не отец. «Бог мой, – думаю я, – она находится уже в середине своего жизненного пути, а он и вовсе пожилой человек… Так какой „отцовской заботы“ она все еще от него требует?»

Но г-жу Г. не остановить, она продолжает жаловаться: вся ее семья такая же непростая. Лишь со своим младшим братом она видится несколько раз в год, когда он приглашает ее на дни рождения детей. Подолгу они не разговаривают, потому что у брата всегда много дел, но хотя бы соблюдают приличия. Чего нельзя сказать про ее отношения со старшей сестрой. Та еще в детстве ей завидовала. Сестра не переносит критики, гиперактивна, занимается театром в городе, что все время заставляет ее бегать туда-сюда. Из-за своей неугомонности она уже много лет не находит времени для г-жи Г. На день рождения сестра прислала ей милую, но скудно подписанную художественную открытку и даже не позвонила. Когда г-жа Г. два года назад отправила сестре письмо на Рождество, написав, что чувствует себя обиженной, в ответ ей прилетело лишь гневное сообщение на электронную почту. С тех пор г-жа Г. перестала общаться с сестрой. Таким образом, не считая встреч с братом по случаю дней рождения, она совсем одна.

Лукас: Да, так и есть: если сам прозябаешь в пустой жизни, тебе необходимо быть очень великодушным человеком, чтобы «позволить» членам семьи и своему окружению жить жизнью, до краев наполненной смыслом! Особенно ярко разница видна между членами описываемой семьи. Отец наслаждается своим недавно заключенным браком, получает удовольствие от поездок, создает уютное жилище на свой вкус. Разумеется, такого любителя причитать, как г-жу Г., это может повергнуть в чувство зависти. Брат ведет себя благородно, но он счастлив родительством и прочими заботами, сестра питает слабость к искусству и нашла соответствующее поприще, на которой может себя проявить. Этому всему г-же Г. нечего противопоставить, разве что свое отчаяние и одиночество. Словно ребенок, она вымаливает к себе крошки внимания, чтобы быть услышанной в своем горе, освободиться из своего кокона, в который сама себя упрятала и которым отпугивает всю свою семью. Очевидно, что каждый рад хоть что-то о ней услышать и хоть иногда ее увидеть, но никто не знает, как ей помочь, и всех коробят ее притязания на обладание счастьем, которое обошло ее стороной.

Когда Виктор Франкл описывал в своих научных работах ноогенные неврозы и ноогенные депрессии, он вспоминал одну группу пациентов, которая не вписывалась в рамки обычных картин заболеваний. У людей не обнаруживалось ярко выраженных симптомов, и они не страдали от объективно бедственного положения. Нередко в материальном отношении у них было больше чем нужно, а иногда даже наблюдался избыток. Часто они имели отличную физическую форму и прекрасное образование и могли бы этому радоваться, если бы были в состоянии радоваться хоть чему-нибудь. Но радость обходила этих людей стороной. Потому что ничто для них не шло в счет, ничто не имело значения, ничто не имело смысла. И поскольку про все они говорили, что им «все равно», они переносили это безразличие на отношения с людьми: другие им были безразличны, а они были безразличны другим. Их окутывал «экзистенциальный вакуум» (Франкл).

Некоторые из таких пациентов начинают интенсивно этому противиться и погружаются в невротическую суету. Они неуверенно переходят из одних отношений в другие и получают одно разочарование за другим. Иные же отчаиваются и вязнут в хроническом пессимизме, из-за которого, чтобы избежать возможной неудачи, покидают или отвергают отношения и таким образом все время терпят поражение. Можно было бы им посочувствовать, если бы они не были пропитаны такой жалостью к себе, что иногда хочется оставить их наедине с их проблемами, а свое сочувствие направить на тех, кому приходится страдать по объективным причинам.

У сочувствия есть особенность. Тот, кто по собственной вине лишает себя сочувствия со стороны других, легко упрекает их в том, что они недостаточно ему сочувствуют. Но тот, кто высказывает такие упреки, тут же лишает себя последних капель сочувствия.

Шёнфельд: Г-жа Г. рассказывает, что несколько лет она состояла в отношениях, которые тоже не были идеальными. Когда по этой причине она пошла к психологу, в разговоре с ним ей стало ясно, что корень ее привязанности к партнеру был в ее эгоизме. Она просто не хотела быть одна. Это открытие стало для нее ударом. Поэтому от партнера она ушла. С тех пор у нее не было близких отношений.

С течением времени контакты с подругами тоже прекратились. Ее подруги были по большей части заняты семейными делами, и у них оставалось все меньше желания встречаться с г-жой Г. Ах, жизнь так ужасна и тяжела, когда с тобой так плохо поступают, – таким был постоянно повторяющийся мотив повествований г-жи Г.

Лукас: Пора прекратить это «постоянное повторение». Моя коллега абсолютно права в том, что с самого начала задала внутри себя лимит жалобам пациентки, потому что есть угроза, что та все больше станет погружаться в жалость к себе. Ее последние высказывания уже граничат с иррациональным. Тот случай раскрытия эгоизма не ставил целью разрушить ее отношения, а должен был привести к его спаду и подъему настоящей любви. Отношения с подругами также не имеют целью отвлекать от семейных обязанностей, но призваны оказать поддержку участием, когда это необходимо. Моей коллеге придется начать издалека, чтобы нарастить у г-жи Г. осознание ответственности, которое присутствует у той лишь рудиментарно, и наконец побудить ее, словами поговорки, «оборотиться на себя».

Шёнфельд: Я приступаю к теме и приглашаю г-жу Г. ответить на мой вопрос. «Если бы я сейчас подняла руку и ударила вас, – я аккуратно показываю жестом, – что мое действие сказало бы о вас? Какой вывод можно было бы сделать о вашем характере?»

Г-жа Г. настораживается, думает, но не находит ответа. Наконец, она пожимает плечами и говорит: «Я правда не знаю, что это может сказать обо мне». Я киваю, соглашаясь, потому что она уловила суть. «Правильно! Если бы я сейчас вас ударила, это вообще ничего не сказало бы о вас. Но интересно, что же в это секунду произошло бы со мной? В тот момент, когда я это делаю, я становлюсь бьющим – или нет?»

Г-жа Г. в растерянности, но, недолго поразмыслив, она соглашается: «Да, конечно, это так».

Я подбираю второй пример. «Что скажет о вашем характере то, что я тайком возьму себе вашу сумку и достану оттуда кошелек?» Мы быстро приходим к единому мнению, что мое воровство абсолютно ничего не сказало бы о ее личности и чертах ее характера. Но при этом со мной что-то произойдет – а именно то, что я сделаюсь вором. За этими мысленными предположениями, которые поначалу кажутся простыми, спрятана железная закономерность: все, что я делаю, что из меня исходит, что я излучаю в мир, формирует мою личность и записывает мою историю в реальности. В моих утрированных примерах именно я, совершая описанные действия, превратилась бы в бьющего или крадущего человека. О г-же Г. в этот момент мы бы не узнали ничего. Что-то узнать про нее мы смогли бы только после моих поступков, потому что только тогда настал бы ее черед действовать. Стала бы она защищаться? Атаковать меня? Говорить со мной? Молчать? Плакать? Или она осталась бы спокойной? В тот момент начнется ее собственное формирование себя, и все, что она предпримет, и все, что будет от нее исходить, станет ее зафиксированной подлинной историей. Это может быть история о проявлении в отношении моего злодеяния мудрости и смелости или об аналогичном жестоком ответном ударе – возможностей тут много…

Мы надолго задерживаемся на этой закономерности, проверяя ее и взвешивая. Она очевидна. Я аккуратно примериваю ее к тому, как г-жа Г. трактовала свою жизнь. Сразу же в ее глазах меркнет то, что другие люди причиняют или не причиняют ей. Вдруг уходит на второй план, заботится ли о ней отец. Становится неважно, придиралась ли к ней в своем письме сестра. Ведь так мало значения имеет то, что исходит в ее адрес от других, потому что этим они формируют только себя. Увлекательным открытием для г-жи Г. становится история действий, исходящих именно от нее, – и здесь можно найти лишь скудные следы. Но все же мы заново и детально рассматриваем одно событие в ее жизни за другим. Результат таков: у г-жи Г. нет причин слишком гордиться тем, что мы обнаружили, но ей все интереснее становится это поменять. С этих пор она хочет гордиться тем, что исходит от нее, в отношении чего она сама принимает решение.

Лукас: Моя коллега преподала своей пациентке отличный логотерапевтический урок, лучше которого и быть не могло! Очевидно, что ей удалось хорошо выровнять такие эмоциональные реакции г-жи Г., как испуг, озарение, шок и смущение, и в итоге озарение перевесило смущение. Сам процесс беседы удивителен! Внезапно женщина, которая беспрестанно и равнодушно обвиняла свое окружение, отбрасывает свои жалобы и претензии, концентрируется на глубокой теме и намеревается измениться. Это почти чудо: будто пелена спала у нее с глаз, а жалость к себе – с души. Тут мне остается лишь поздравить коллегу.

Мы услышали от пациентки слово, которое, возможно, стоит применить в «терапевтических целях». Она произнесла, что не хочет быть «эгоистичной». Честно это сказано или нет, но намерение звучит многообещающе. Кроме того, она сказала, что в будущем хотела бы гордиться своими делами и реакциями. Уже неплохо, намерения заполняют внутреннюю пустоту и разгоняют «экзистенциальный вакуум» – при том условии, что эти намерения хорошего качества и обладают достаточным весом, чтобы быть реализованными. Над этим и будет проведена дальнейшая терапевтическая работа.

Шёнфельд: На следующей нашей встрече г-жа Г. спрашивает, существует ли какой-нибудь единый критерий, по которому можно судить, имеешь ли ты право чем-либо гордиться. Я предлагаю ей подумать над словами Виктора Франкла. Согласно ему, мы находим правильные пути, если ориентируемся в своих действиях на смысл. На первый взгляд, это представляется убедительным, но все не так просто, как кажется. Что конкретно означает «действовать со смыслом»? Если бы мы задали людям такой вопрос, многие спонтанно ответили бы: «Для меня имеет смысл то, что приносит пользу». Это нельзя считать неверным, но я объясняю пациентке, что такого ответа недостаточно. Какой-нибудь правитель может прийти к мысли, что нефтяные месторождения и рудники в соседней стране принесли бы ему пользу, поэтому имеет смысл напасть на эту страну. Имело ли бы это смысл на самом деле? Г-жа Г. быстро смекает, что не может иметь смысла та ситуация, в которой кто-то страдает от наносимого ущерба. Таким образом, мы приходим к выводу: смысл – это всегда лучшее из возможного для всех участников.

Мы на какое-то время погружаемся в слова «лучшее из возможного». Но в каждой ли ситуации есть «лучшее из возможного», которое мы можем выбрать? Ну, конечно! При условии, что мы вообще можем выбирать, а не находимся в младенчестве, во сне, коме, невменяемом состоянии и т. д., перед нами всегда разворачивается набор возможностей, и среди них непременно есть те, которые для всех участников при данных обстоятельствах располагаются между показателями «оптимальные» и «вполне сносные» – в зависимости от того, как обстоит дело. Смысл необязательно требует от нас геройского поступка. Это может быть что-то совсем простое, например, приготовить себе обед. Почему нет? Но это может быть и что-то сложное, например, отказаться от обеда, если весишь на пару килограммов больше, чем нужно. Г-жа Г. удивляется: пока мы находимся в сознании, всегда существует «лучшее из возможного», и если мы делаем этот выбор, будь он простой или сложный, мы можем быть собой довольны. Она никогда не смотрела на действительность с такой точки зрения.

Я снова обращаюсь к ситуации с возмущенной реакцией сестры на письмо, отправленное два года назад. Почему сестра была так возмущена, мы не знаем, а догадки нам мало чем помогут. Может быть, это была просто торопливая отписка, потому что ей было некогда. Или, может, это была спонтанная реакция, потому что был задет чувствительный нерв. Оставим это. То, что мы знаем наверняка, – это то, что г-жа Г. после резкого отпора сестры погрузилась в ледяное молчание. Этот «лед», как она сама признает, «заморозил» также и ее собственную жизнь. «Но что я тогда должна была ей ответить?» – оправдывает она себя.

Я приглашаю ее еще раз поразмышлять над тезисом Франкла. Есть «лучшее из возможного» для всех участников… Поначалу г-жа Г. настроена скептически, но я рассматриваю с ней различные варианты того, как она могла бы тогда поступить. Она могла бы откровенно высказать свое мнение в письме в таком же агрессивном тоне (в мыслях она так часто делала). Она могла бы пожаловаться брату, попытавшись привлечь его на свою сторону. Она могла бы переслать то гневное письмо театральным друзьям сестры, чтобы продемонстрировать, как грубо та ведет себя с членами своей семьи. В «пространстве мести» можно было бы отыскать и другие варианты, но они нанесли бы еще больше вреда, а это противоречит критерию смысла!

Что еще можно было бы предпринять? Г-жа Г. предлагает свой вариант: она могла бы объяснить сестре, почему была так обижена на ее нападки. Неплохо! А можно ли повернуть этот вопрос в обратную сторону? Могла ли моя пациентка спросить сестру, что разозлило ее настолько, что она прибегла к таким резким словам? «Да, – отвечает г-жа Г., – это был бы конструктивный вопрос». Тогда можно было сразу написать, что г-жа Г. хочет поговорить с сестрой лично обо всех возникших разногласиях. «А как бы отреагировала сестра?» – «Вероятно, она согласилась бы, – отвечает г-жа Г. – Моя сестра точно была бы готова со мной встретиться. Но мне потребовалось бы очень большое усилие, чтобы сказать ей: „Наши отношения не в порядке. Давай вместе подумаем, как их наладить!“ Думаю, в своем кипящем гневе я не смогла бы так сказать!» – «Ах, – возражаю я, – человек может намного больше, чем думает. Чтобы суметь гордиться собой, нужно сделать нечто хоть сколько-нибудь существенное.» – «Теперь я это знаю, – смеется г-жа Г., – но тогда никто мне этого не сказал».

Лукас: Процедура, которую провела моя коллега, Франкл назвал бы расширением поля зрения. Люди с душевным недугом часто страдают от обратного: суженного поля зрения. Конечно, речь здесь не о физической способности видеть, а о «внутреннем взоре». Они часто видят лишь несколько или даже только одну из возможностей того, как именно вести себя под давлением сильных эмоций. Альтернативы им как будто неизвестны. В таких случаях центральной задачей терапевта является донесение до сознания пациентов широкого спектра возможностей, которые открыты для них даже при их катастрофическом эмоциональном настрое. Среди прочего это лучший способ целительно повлиять даже на преступников. Например, если кто-то двигался по одностороннему маршруту «злиться – доставать оружие», теперь он научится останавливаться на «перекрестке», где сходится множество «улиц». Символически его злоба находится в центре перекрестка, и он может ее обогнуть и заглянуть в расходящиеся улицы. Рядом с «улицей оружия» и «улицей ссоры» есть «улица юмора», «улица прощения», «улица понимания», «улица безразличия», «улица гения» и т. д. Будет большим шагом вперед, если пациент хотя бы прочтет таблички с названиями разных улиц, потому что тогда он почувствует дуновение свободы, которая заключается в том, что он может обращаться со своей злобой как ему угодно, а не в обязательном порядке позволять ей загонять себя, беспомощного, в тупик.

Подобные односторонние маршруты можно обнаружить при ноогенных неврозах и депрессиях с преступными мотивами или без них. Комбинация «пустая жизнь – жалость к себе и причитания» одна из часто посещаемых «улиц». По моему опыту, требуется довольно много усилий, чтобы пробудить в таких пациентах интерес к тому, что существует тот самый перекресток, ведь они привыкли сваливать вину за свои поражения на других (и здесь обнаруживается определенная параллель с преступниками). То, что подобные пациенты сговорчивее преступников, связано скорее с их духовной инертностью и равнодушием, нежели с выраженными моральными качествами.

Г-жу Г. все же удалось убедить в необходимости «прочтения названий улиц». И не только. Удалось и другое! Уже скоро она сможет обходить убогие тупиковые улочки и находить главную улицу, ведущую к триумфу. Невероятный терапевтический успех! Осмелится ли она ступить на эту улицу? Во всяком случае, для нее горит зеленый свет.

Здесь я позволю себе вставить два теоретических замечания.

1. То, что, нам, людям, дано по-разному реагировать на возникающие обстоятельства, является нашей способностью к самодистанцированию (Франкл). Мы можем немного отстраниться от самих себя духовно и взглянуть на себя с образовавшейся дистанции. Тогда все бурлящие в нас эмоции можно рассмотреть будто со стороны, и только в таком состоянии стороннего зрителя с ними можно совладать. Иногда диалог с самим собой может способствовать прояснению ситуации. Если бы, например, г-жа Г. сказала себе: «Ты разочарована из-за отца», или «Ты грустишь из-за своего одиночества», – она перестала бы быть «идентична» со своим разочарованием или печалью и они превратились бы в нежелательных спутников, которые хоть и завлекли ее в свои сети, но против которых она могла бы восстать. Обратившись к себе, она могла бы сказать следующее: «А! Пусть отец развлекается! Найди и ты себе хорошее хобби, и ты тоже развлечешься!» или «Чего ты хочешь? У тебя еще полжизни впереди! Прибереги свою грусть для кризисов посерьезнее и предприми хоть что-нибудь!»