Текст книги "Случайностей на свете не бывает"

Вежливо раскланиваюсь со встречающимися женщинами, вроде все тихо и спокойно. Пронесло? Ан нет.

– Милочка, будьте любезны притормозить.

Я встала как вкопанная. Милочка? О как! Это что ко мне? Развернувшись, увидела ту самую экономку, что хотела меня заселить на этаж к слугам. Глазки смотрели выжидающе, остренько, примериваясь куда кольнуть? Но, я спокойна как танк. И вообще, как на Земле говорят? Русские не сдаются. Фашистам не сдались, а уж злой тётеньке экономке и подавно не сдадутся. Так чего она хотела?

– Вы что – то хотели, лари? Я вас слушаю. – Вежливо и с достоинством. Нельзя показывать никому, что вас задевает тон или слова.

Глазки сузились. Вот ведь интересно, знает, что я стихийник, призывник, и не останавливает её сие знание. Ведь как пить дать, подыскивает слова побольнее задеть. Неужели на два хода просчитать не может – не стоит связываться со стихийником, тут ведь не только кактус, любая поросль врагом стать сможет. Вы когда-нибудь ранились от простой травки? Резали руки больно пребольно сорной травой? Но лари по всей видимости такого не видела и не только на два шага вперед, но и не утруждала себя взглянуть дальше своего носа.

– Лари Вайрес, здесь не проходной двор. Вам оказана честь, вы заселены в жилые комнаты Имперского Дворца! И запомните раз и навсегда – водить мужчин, да ещё и по ночам сюда не позволяется! Здесь не придорожная таверна, не дом терпимости, вы позорите своим поведением дворец Императора!

И ведь на повышенных тонах сия нотация была озвучена, оглашена, так сказать, доведена до сведения моих соседок по этажу.

– Я учту, лари. Здесь не таверна, не дом терпимости.

Вот интересно, она что подосланного убийцу за посетителя приняла? Нет что бы на помощь позвать, так подозревает во всех грехах. Да уж, на таких подозрительных положиться никогда не при каких обстоятельствах нельзя.

– Позвольте, но господин Трейд, если можно так выразится, не мужчина, он начальство, – услышала я из-за открытой соседней двери знакомый голос.

Дина. Как я рада!

– Тебя уже заселили, Дина?

– Вот как? – одновременно со мною встряла экономка.

– Да, можно сказать, что ночью уже, – ответила мне подруга. – Не хотели переносить на сегодняшний день. Сегодня бал, еще там какие – то дела у господина Трейда, его целый день не видно. Сказал, что лучше не откладывать, и коли я попросила быть к тебе поближе, ему пришлось самому все организовывать.

И уже обращаясь к экономке:

– Так что, лари, не стоит возводить напраслину и чернить имя гвардейца Имперского охранного подразделения. Просто наше с Ани начальство очень ответственно подходит к своим обязанностям. А вот вас – таки найти на месте господин Трейд не мог, поэтому ему пришлось заняться моим обустройством самому. Так что видимый кем – то очень любопытным мужчина, это начальник охранной службы, к коей мы с Ани и относимся. К такому объяснению у вас претензий не будет?

Дама сжала и без того тонкие, некрасивые губы и не говоря ни слова развернулась к нам спиною и важной поступью удалилась. Вот и ладненько. Идите лари от куда пришли.

Мы же с Диной зашли ко мне.

– Ты уже вернулась?

Я утвердительно кивнула, не зная, что отвечать и что Дина имела в виду.

– Как там, очень интересно? Поди красотища неописуемая, о ней много чего говорят, я слышала еще мелкой. Господин Трейд сказал, что тебя командировали на один день в Имперскую научную оранжерею, в помощь научному работнику, который долго добивался, чтобы объявившийся стихийник попал к нему в распоряжение хоть на день. Не сильно устала? Поди загоняли тебя поручениями и пожеланиями.

– Да нет, терпимо, я не устала.

Улыбаясь скорее Динкиной разговорчивости, чем тому, что не надо самой что – то придумывать. Спасибо Николасу за легенду, однако.

– Надо уже собираться, не хотелось бы опаздывать. Меня граф Олдри, кстати пригласил на бал, представляешь? Я сначала даже не поверила. Кто он, а кто я.

– Дина, ты призывник. Он призывник. Вы абсолютны равны по статусу. Запомни это.

– Чудно, но я с тобою похоже соглашусь.

– Ты в чем пойдешь?

– О, у меня есть платье! Мне родительница прислала еще с утра. Она так расчувствовалась, что я оказалась с даром, даже не стихийником, а самым настоящим призывником! Все всхлипывала и всхлипывала, причитала и причитала. А платье уже давно у неё висело, вдруг замуж меня солидный дворф позовёт, а я не готова, вот несчастье. Но на бал меня позвали раньше.

– Дина, я тебе помогу одеться, хорошо?

– Вот еще! Я же дворф, Ани! У нас не такие платья и не чуть не хуже. Все практично и удобно, я сама справлюсь. Не переживай. А тебе я помогу. Через четверть часа загляну? Идёт? Дальше уже тянуть нельзя.

– Пунктуальность – наше всё!

– Точно! У нас сосед есть, его Кассиль зовут, на помелотах работает дальнего следования, вот он как заведется об пунктуальности, так не остановишь, всех в округе уже выдрессировал. Вот так и говорит, как ты сейчас: «Пунктуальность – наше всё!»

Я промолчала. Хотя было чему удивиться. Да, оказывается мир и впрямь, весьма тесен. Что Геспервайд, что Земли. Кассиль оказывается соседствует с семейством дворфов. Может, когда-нибудь я смогу прийти и познакомиться с ним поближе. Когда-нибудь, когда все это закончится, и опасность, смертельная опасность, нависшая над моим домом будет позади.

– Я с платьем тоже сама управлюсь, у меня друг, Кедро из Теневого Леса в комнате живет. Я тебя потом с ним познакомлю. А вот с прической поможешь, Дина? Я понятия не имею как ее укладывать.

Через полчаса мы с Диной уже спускались к бальному залу. Почти все гости были уже в сборе, мы оказались в числе последних, кто входил в переполненный бальный зал Имперского дворца. Я чувствовала себя Золушкой, что попала – таки на королевский бал, миновав все препятствия, что учиняли злые сестры и мачеха. Не хватало лишь кареты тыквы у дворцовых стен, да мышей – лошадей. Но также, как и у сказочной девушки у меня замирало сердце, я так же не имела представление, чем все закончится, и я так же была прелестна в подаренным Николасом платье. Только вот от той Золушки я отличалась тем, что пришла в свой дворец. Правда инкогнито, но иначе, к сожалению, сейчас нельзя. И если мое сердце и замирало, то причиной была не растерянность девушки из сказки, а внутренняя собранность гвардейца охранного подразделения, призывника, стихийника, и дочери Императорской четы, на которую делали и делают покушения. Я просто не могу быть беспечно порхающей красавицей на первом в своей жизни балу.

У главного входа нас ожидали одногруппники. Не все, понятное дело, даргов среди них не было, но оно и к лучшему. Олдри, Треволл, Ролманд выглядели сногсшибательно. Впрочем, о чем это я, на бал по – другому и не ходят. На балах, знаете ли, у всех одна цель – сбить с ног как можно больше народу, исключительно противоположного пола. А наши товарищи – красавцы, право слово! Длинные, чуть выше колена приталенные пиджаки. Или их называют как – то по – другому? Сюртук? Вроде да. Крой и материал выше всяких похвал, все сидело как влитое, подчёркивая статность и широкий разворот плеч. Красавцы! Жилеты с начищенными до блеска пуговицами, белоснежные вороты рубах. Волосы уложены аккуратно, волосок к волоску были перехвачены темными лентами сзади. Одним словом, высокие, красивые, просто загляденье. Если бы я не знала ребят, то первое, что бы испытала так это робость. Но она даже на горизонте не маячила. За эти дни мы стали не просто друзьями, нас сроднила какая – то сила. Может оттого, что я рискнула всем и ушла в Горы ради одного из них, может от боя с даргом, когда каждый понимал, что мог потерять меня, но как бы то ни было мы стали близкими, родными людьми.

– Ну, наконец – то, лари! Впрочем, мы не ругаем, результат стоил нашего ожидания. Вы обе прелестно выглядите.

На что мы с Диной вежливо поклонились в заученном накануне поклоне. Чем вызвали улыбки на лицах друзей. Ведь сколько сил положено, чтобы я кланялась и с достоинством, и с почтением. Олдри тем временем подал Дине руку, та коснулась её едва – едва, и мы все впятером вошли в бальный зал. Николса Трейда никто не видел.

Смотритель, не моргнув глазом пропустил меня, хотя я думала, что нужно будет представиться, сказать кто ты и что ты, коли Николаса не было поблизости. Но я была в сопровождении благороднейших отпрысков знатных семейств, как шутя отозвался о себе Треволл и тут же пояснив, что об объявившемся стихийнике и призывнике только ленивый не знал, так что пригласительного с меня не потребовали бы ни при каких обстоятельствах. Ну должны же быть какие –то плюсы от моего дара! Как поговаривал кот Матроскин: «Усы и хвост – вот мои документы!» Так похоже и со мною, представляться нет необходимости.

Я переступила порог залы и услышала позади себя чистый, густой голос смотрителя бала, объявившего наше появление:

– Виконт Треволл, барон Ролманд, студенты Земельного Факультета Академии Стихий, граф Олдри, Дина Лесс призывники и студенты Земельного Факультета Академии Стихий, Ани Вайрес, стихийник земли, призывник, гвардеец охранного подразделения, студент Земельного Факультета Академии Стихий.

Ух ты… И тишина…

Мы все впятером склонились в приветственном поклоне. Картина маслом, однако – где еще таких ботаников можно сыскать! До полноты картины надо даргонийцев еще в ряд поставить, вообще будет глаз не отвести, да и желающих поступить на наш курс явно будет ой как много. Лари, как пить дать, в очередь выстроятся, а конкурс же в этом году, думаю, будет зашкаливать и бить все рекорды. А что вы хотели – ботаник – это звучит гордо! Впрочем, даргоницы не заставили себя ждать, подошли, приветствуя каждого и нас, чем похоже удивили всех приглашенных. Ну не водится за ними такая слава, как вежливость, учтивость и добродушие. Меня же это после знакомства с Реем перестало удивлять. Не стоит вешать ярлыки, давать характеристику, только потому что дракон должен быть кровожадным, а те, в чьих жилах течет их кровь надменными и бесчувственными.

Вскоре я оставила друзей, к которым направились знакомые из разных уголков бального зала. Знакомиться с ними сейчас мне не хотелось, успеется. Я стараюсь идти медленно, с вежливой улыбкой отвечать на поклоны встречающихся мне на пути гостей. За непринуждённой улыбкой никто не замечал моей собранности и внимательности. Где – то здесь был мой враг. Он не мог не прийти после вчерашнего покушения. В голове крутилась детская считалочка: «Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать». Где же он? Где ты? Ну же, не стой в тени…Выходи… Имей смелость выступить вперед, когда напротив тебя стоит не трёхлетний беспомощный ребёнок, а стихийник и призывник, готовый дать отпор. Выходи же…

Я напрягла свое зрение, стараясь не пропустить ни малейшей детали, вглядываясь в мелькавшие передо мною лица. Уж не знаю почему, но я была уверена, что ненависть, толкающая на убийство не может не проявиться на лице, она обязательно будет корректировать черты, проявляя неприглядные оттенки души, накладывая отпечаток, который не сотрешь, не припудришь. Вы замечали это? Людские лица с возрастом начинают отражать душу, делая явным тьму, впрочем, как и свет. Внезапно моё зрение, как и ночью в подземелье стало заостряться. И я начинаю видеть не только мельчайшие детали, а словно минуя преграду очевидности, различаю, или вернее чувствую, вижу души, а если точнее, то их цвет, их переливы, распознавая кто есть, кто. Однако…Как же это может быть? Что со мною все время происходит? У меня уже сил на удивление не остаётся… И ведь не знаю, и объяснить не могу, но ведь вижу… Вот здесь, к примеру, восторг – надо же, как от него плещет яркими, теплыми всполохами, так красиво. И ведь действительно, возле молодой женщины собралась уже небольшая группа людей, все смеются, радуются, не осознавая того, что греются в теплых лучах светлой души. Вот восхищение, отдающее карамелью и ванилью, чуть приторно, слащаво на губах, но терпимо, если в меру. Здесь безудержная радость, как бесконечно осыпающееся конфетти, заслоняет все, отодвигая на задний план, делая душу добрее, ярче осыпается на плечи стоявших рядом, вызывая невольные улыбки. А вот поди же рядом прекрасно соседствует зависть, с душком теплой прелой лежалой гнили, отравляя своим гнилостным дыханием на добрых два – три метра все в округе. Тут же глухая ревность, горькая, словно расколовшийся на зубах черный острый перец, который все пытаются заесть, да проку никакого, так и будет на зубах скрипеть, постоянно внося ноту горечи и в свою жизнь и жизнь окружающих. А тут, поди же, неприязнь, душная и липкая как воздух в жару в закрытой глухо наглухо комнате. Но это все не то. Не то, что мне сейчас надо. Неприязнь, ревность, зависть – в них нет ничего приглядного, но мне нужно понять, где притаилась лютая, непримиримая за столько лет ненависть. Ненависть, что толкает на убийство. Ненависть, для которой трехлетняя малышка всего лишь пешка на шахматной доске, смахнуть которую можно одним щелчком, не задумываясь.

Я продолжаю медленно двигаться по залу, минуя гостей, с которыми вежливо раскланиваюсь в выверенных друзьями поклонах, что – то отвечаю одногруппникам, когда прохожу мимо кого – то из них, надеюсь, что в тему, а не невпопад.

Но вот я ощутила неприятный колкий холодок, и развернувшись в этом направлении делаю шаг, другой, третий. Где – то в стороне от всех, на другом конце зала словно чернильное пятно пульсируя, в такт черному сердцу, разливается через край ненависть, разбрызгивая, словно плюясь, давясь ею смертельно ядовитые брызги. А веет то как оттуда – словно могильным холодом. Это же уже мертвая душа. В ней нет ни чего живого. Страшно, ведь и воззвать будет не к чему. Такой проигрывать нельзя. О пощаде и милости ей точно ничего не известно.

Она, ненависть, пока что не направлена на меня, её вектор в другом направлении. В каком? Я даже не сомневаюсь, что стрелка этого вектора направлена на моих родителей. Так значит, вот где мой враг. Что ж, пойдем и посмотрим ему в глаза. Краем глаза я замечаю Рейдера наверху у стены, увитой цветами. Вижу, как он счастлив меня видеть, но предпочитает оставаться в тени. Что ж, он мудрее меня, значит так будет лучше. Не нужно открывать противнику всех карт. Этот козырь я приберегу до последнего.

– Ани! Я уже думал вы не придете! Мы ведь вас обыскались. А Рей молчит как враг на дознании.

Николас. Мой начальник и опекун вот уже четырнадцать долгих лет. Спасший меня тогда на дереве, для которого я скорее родная младшая сестра. Ник! Как же рада я тебя увидеть после стольких лет! Как непередаваемо чудесно иметь такого брата! Как же я по нему соскучилась!

– Ник! Как я рада тебя видеть!

Слова вылетели из моих уст, прежде чем я смогла обдумать на два шага вперед, оправданием могло послужить лишь то, что я была безумно рада видеть Николаса Трейда после того, как вспомнила кем он являлся для меня все эти долгие годы.

Глаза, холодная сталь которых широко распахнута, так что зелень прожилок словно подступила наружу, близко-близко. Взгляд вмиг сузившихся глаз словно ныряет в мои, ища подтверждение своим догадкам.

– Ани, знаешь, Ником меня звала только одна живая душа в этом мире.

Глухо, одними губами ответили мне.

– Я знаю. Я помню. Сейчас я уже всё помню, Ник.

– Яннин? Янночка…

– Тише, тише, Николас Трейд. Ни ты, ни я сейчас никому не скажем и полслова.

– Но твой отец? Мать? Яннин, почему?

– Я не хочу закончить свой путь столь рано, Ник. Пусть у меня останется хоть один козырь. Враг не знает меня, но и я пока не знаю его. Не надо давать ему форы.

– Императорский вальс!

Зычно покрывая всеобщий гомон неожиданно для нас объявил распорядитель бала.

Пары расступились, и я увидела мою маму и папу стоящих друг на против друга, перед Императорским троном, готовые открыть бал. Взгляд. Только взгляд. Все что я могу сейчас себе позволить. Да и то украдкой, спрятавшись у плеча Ника.

– Яннин, окажите честь танцевать с вами первый танец.

– С радостью, Ник.

Я оглянулась в сторону черноты, но пойти туда сейчас не предоставлялось возможным. Что ж, подождем, знать, что мы в одном месте уже хорошо, не нужно будет искать за тридевять земель. Но, то, что найду я уже знала наверняка. А стянуть с врага, со злейшего врага покрывала тайны, обнажить, открыть пусть пока и для себя его сущность уже половина дела. Пусть не победа, но знание над кем надо одержать. Это уже не мало.

Я танцевала уже третий легкий, словно порхание бабочки танец. На второй танец меня приглашал Поль, который также, как и Дина был уверен, что я была в Императорской научной оранжерее. Потом меня снова пригласил Николас, он словно боялся выпускать меня из рук и кружа в танце, был безмерно счастлив.

– Николас, прошу тебя не улыбайся столь обворожительно, ты весь светишься. Мне кажется на нас все смотрят.

– Я могу светиться по разным причинам, согласись.

– Можешь. Но не нужно давать повода задуматься по каким. Ты самый строгий и самый серьезный начальник охранного отделения Империи. Забыл?

– Яннин, ты не представляешь, что для меня значит найти тебя. Я кричал словно в пустоту, годами, звал тебя. И эта надежда, когда мы узнали, что ты пересекла границу Геспервайда, но снова пропала. А ведь я сразу почувствовал, при первой же встрече, что в тебе есть что – то необычное. Мне уже тогда не хотелось тебя никуда отпускать.

– Я была без документов. Испугалась, что не пройду контроля, хотя больше меня потрясло от осознания, что я прекрасно понимаю речь Геспервайда даже без языковой арки. А ведь еще несколько часов до этого я и понятия не имела о его существовании. Марта Вайрес со своим предложением была так кстати, так вовремя, что я не думая согласилась принять её помощь и назваться внучатой племянницей для её родни.

– Я тогда проходил всю ночь по Городу, заглядывал на каждую скамейку в парках, обошел почти все кварталы. Был зол на сопровождающего, что он так и не понял для чего его, наняли.

– Но ты ведь встретил меня, тогда у Кайроса Лиримини? У меня тогда не было шанса пройти мимо тебя.

– Да. Меня – таки притянуло к тебе. Мне бы сообразить. Как ты поняла? Что ты это ты? Когда?

– Я вспомнила в Источнике. Сегодня ночью.

– В Источнике??? О чем ты, Яннин?

– Тише, Ник, тише, не сбивайся с ритма. Давай, раз, два, три, раз, два, три. Очень похоже на земной вальс скажу я тебе. Я вспомнила все в Источнике, под замком. Он очень древний, мудрый, в нем столько силы и покоя. Как только я вступила на землю Геспервайда, он дозывался до меня. Мне снились сны, и с каждым разом он пробивался сквозь беспамятство, что наложили тогда на меня в розарии, питая меня силой, будя дар и призыв.

– Яннин, если это то, о чем я подумал, то это Источник сила Геспервайда, его сердце, его душа, если хочешь. И туда нельзя пройти, он был запечатан еще в древности. И входа в него нет.

– Да, я видела столько пыли и паутины, что соглашусь, там очень давно никого не было. Но, Ник, меня звали, понимаешь? Меня приглашали прийти, меня ждали там. А вход, я думаю, ему не трудно было открыть его для тех, кого он ждет.

– Кровь. Имперская кровь. Это она взывала о помощи от всего святого, что есть в Геспервайде. А кровь – это не водица, Яннин. В ней душа, в ней жизнь, и она может бороться. Источник её услышал. Это потрясающе. Хотя почему я удивляюсь – тебя защищает весь Императорский род, души ушедших, святыня Геспервайда, по-другому и быть не могло. И Меч Имперский к тебе тогда пошел, посчитав достойной. Мне бы тогда уже догадаться, но я только чувствовал, что не все так просто с тобою. Как же я счастлив, Яннин.

– Но не бывает безмятежного счастья, Ник, за него надо бороться. Нам еще с предстоит узнать кто стоит за всем этим. И, поверь, я чувствую, что оттянуть время уже не получится. Слишком накалилось зло, направленное против нас. И оно здесь, во дворце.

Тем временем танцующие пары распределились по нескольким залам, кружа из одного в другой, смеясь, шутя, радуясь. Мельком я видела даргонийцев, ребят – все танцевали и были счастливы. Надо как –то сообщить им, чтобы были все поблизости к концу бала, мало ли что. Хотя вряд ли что – то произойдет в самый разгар веселья. Здесь так много народу. И даргонийцам тоже надо дать знать, их помощь в случае чего будет очень кстати.

По всюду сновали официанты, вежливо улыбаясь гостям, разнося с ловкостью жонглеров мороженное выстроенное на подносах горками, напитки в высоких прозрачных бокалах по десятку не меньше на одном подносе, которые они словно и не держали вовсе, придерживая подушечками пальцев одной руки. Удивительно, возможно это результат моего сегодняшнего сидения под водой в источнике, но в какой-то момент я поняла, что чувствую воду или точнее будет сказано жидкость. Вот тот официант разносил в бокалах что – то сладкое, и слегка пьянящее, это плоды сочного дерева, собранные, когда начинают едва трескаться от спелости, от переполняющего сока. Радужные пузырьки в бокалах лопались, словно давясь от безудержного смеха. Веселые, безудержные, радующиеся свету, шуму, царящему вокруг веселью. Вот кто ни о чем не заботился… Даже не подумав, что я делаю, я послала им теплый привет, который мягкой волной долетел до них за считаные секунды и о, чудо, в ответ на мой спонтанный порыв все пузырьки в бокалах засверкали, салютуя мне искристой пеной, поднявшейся на самые края бокалов! Однако?! Что это значит? Мне ответили? Но я же стихийник земли, а тут жидкость, и как это понимать?! Другой официант пронес безобидную шипучку, с ароматом терромы, что я пила у мадам Клосс, бодрящую, восстанавливающую силы.

В какой – то момент я оглянулась и увидела родителей с бокалами в руках. Холод беспощадный, сиротский, равнодушный буквально стеганул меня наотмашь по щеке. Я что было силы ухватилась за рукав Николаса. В бокалах была смерть. Яд. Та же шипучка с терромой, но несколько капель в одном и в другом бокале пронизывали, прошивали как пули, несущие смерть мельчайшие ядовитые брызги. Шипящие струи терромы, поднимающие к верху, перемешивающие содержимое бокала только на руку яду, упрощая ему задачу.

– Быстро, к ним. Да в темпе вальса, Ник. На раз, два, три. У них яд в бокалах!

Видя, как побелел Ник, проследив за моим взглядом, я взмолилась:

– Улыбайся, Ник, улыбайся! Никто не должен ничего заподозрить. Я не дам им умереть!

Мы подлетели в танце близко – близко, кружа и безудержно смеясь над только нам ведомой шуткой. Императорская чета, рядом сестра Его Величества, Лилиан, она тоже делает знак официанту, разносящему бокалы, чтобы поднесли и ей. С десяток мужчин, о чем –то переговариваются между собою беззаботно улыбаясь, но при этом улыбка не отражается в глазах. Как же страшно! Пострашней волчьего оскала. И ненависть! Поглотившая все вокруг и уже невозможно отследить от кого из них она исходит. Чернильная мгла разлилась, заполняя собой все пространство, безудержно, яро кружа мрачными вихрями вокруг моих родителей, обвивая, словно стягивая их собою в плотный, душный кокон.

Мы привлекли внимание, что ж, ожидаемо, думаю такого Николаса Трейда никто в этом зале отродясь не видел. Он сиял, что – то говоря мне одними губами, не сводя с меня взгляда, вызывая во мне безудержный, искрящийся смех. Ну откуда им было знать, что он шептал слова надежды и ободрения: «Яннока, мы не отдадим их смерти! У нас все получится! Мы успеем! Ты, я, Жало – мы стоим целого батальона». Это он еще о Рее правду не знает! Какой батальон – армия! Но лишь бы успеть, иначе все будет напрасно, и я не хочу быть сиротою!

Я неловко шатнулась в сторону, и взмахиваю руками, от чего Императрица вздрагивает, и роняет бокал, тот вдребезги рассыпается на мелкое хрустальное крошево у наших ног. Один ноль. Его Величество помогает удержаться жене, а Николас, вот ведь умничка, рассыпается в изысканных придворных извинениях, и забирает мешающий бокал у Элерика, пока тот подходит к жене. Передавая его стоящему мужчине, но делает это не глядя, ведь вся забота извиниться перед самим Императором, и второй бокал, падает следом, дел то отпустить хрустальную ножку чуть раньше.

– Ваше Величество, прошу простить меня покорно. Я сегодня так неловок.

– Да уж, Николас, неловкость, последнее, что за тобою водилось. Удивил.

– Ани, как вам посещение Имперской оранжереи? Говорят, вас долго не было – задала вопрос Императрица.

Я взглянула в мамины глаза и вежливо поклонилась – это все, что я могла себе сейчас позволить.

– Благодарю, Ваше Величество, очень познавательно. Я бы хотела, если будет такая возможность отпрашиваться и в будущем на день, по возможности с вечера. Ночные цветы непередаваемо интересны, и более разговорчивы, чем днем, я провела незабываемые часы в общении с ними.

– Ани Вайрес? Так кажется вас зовут? Мой брат описывал вас как очень талантливого боевого стихийника земли и призывника.

– Моё почтение, Ваше сиятельство.

– Зовите меня просто Лилиан, никогда не могла терпеть эти сиятельства. Мне кажется настолько интересным понимать язык цветов. Такая редкость, такой дар, заслуживающий пристального внимания и изучения. Вам надо холить его, взращивать, больше тренировать, работать над собою.

Я лишь молча присела в глубоком почтительном реверансе перед своей тётей. Риторическое замечание. Ответа, я так понимаю, от меня и не ожидали. Надо же, у меня есть тётя… Но и она в черноте. Что же это? Ее опутала та же ненависть, что и моих родителей? Она тоже мишень моего врага?

– Ани, мне бы хотелось посмотреть, как это действует на практике. Жан, поднеси цветы. Хочу послушать, что скажет о них стихийник, и что они скажут нам.

Уже немолодой статный мужчина, стоявший чуть поодаль от всех, вежливо поклонился, выслушав приказ и отошел. Я его и не сразу заметила. Слуга? На бал разве ходят со слугами? Пока Лилиан рассказывала о своих цветниках, что раскинулись возле ее дворца бегло, быстро, словно наспех, я смотрела на мою мать, отца, жалея только об одном – о невозможности сейчас, в сию же минуты заявить о себе, обнять их, прижавшись к самым дорогим людям в этом мире. Несколько раз наши взгляды пересекались, мама не могла скрыть интереса. Может такое быть, что она стала догадываться? Не знаю, но я не имела права выдать себя, и каждый раз отводила взгляд. Нельзя, сейчас нельзя, вокруг клокочет, наливаясь ненависть, подступая к ним вплотную, сжимая все туже и туже свои непрошеные, незваные объятия. Как же страшно это видеть.

Но тут в мои мысли буквально просочился еле различимый шепот, почти шелест:

– О, принцесса, милая, принцесса, просим вас не бойтесь нас, позвольте нам сказать вам… слово, только несколько слов. О большем не молим… Не бойтесь, только не бойтесь нас…умоляем…мы не раним, не заденем…молим, всего несколько слов.

Я развернулась, ища, от кого может исходить этот молящий шелест и увидела подходящего Жана с огромной корзиной, полной кроваво – красных, а некоторых почти черных пышных роз. Розы…Розы… Бог мой, сколько же роз… Мой страх, который сопроводил – таки меня даже на бесконечно далекую Землю, которому не преграда была ни безумное расстояние, ни блокирующие память путы. Как же я их боюсь… как же я их боюсь. Дышать стало труднее, шлейф розового аромата достиг, укутал меня, подступая со всех сторон.

– О, пожалуйста, принцесса, дайте нам только шанс… молим… выслушайте нас…мы не причиним вам вреда… поверьте нам…

Это цветы? Да, тут я не могла ошибиться, это их шелест, их мольба. Я их слышу! Они хотят со мною поговорить? Но для разговора мне нужно соприкосновение, как я вообще без него услышала этот шелест не понятно. А для них это вообще на грани возможностей. Это я слышала шелест, а они по всей видимости издавали вопль. Вопль отчаяния, мольбы. И? Прислушаться? Довериться? Что же они могут мне сказать? Принести извинения? Оправдаться? После того, как рвали на мне одежду, царапали в кровь руки и ноги, рвали волосы. Трехлетнему испуганному ребенку! О чем можно говорить после такого?

– Молим…

Розовый шелест, как эхо, уносящийся вдаль…

– Молим…

Мне нужно подойти ближе и взять их из рук Жана. Я должна это сделать.

– Ну же, Ани, о чем говорят эти цветы? Нам интересно послушать, что вы скажете.

Я взглянула на Лилиан, та улыбалась моим родителям. Мама смотрит с нескрываемой брезгливостью на розы, они ей тоже неприятны, вызывают отвращение. Она и не пытается это скрывать. Да, она должна их так же ненавидеть, как и я, ведь именно там, в розарии они потеряли меня.

– Ну же! Что вы медлите, стихийник?

Я посмотрела на Лилиан еще раз, ей так натерпится увидеть дар стихийника? Тогда почему так холодны её глаза, обращенные на меня? Или ей важно другое? Потупив взгляд, пусть считают, что от скромности, я же боялась выдать лихорадочно мелькнувшее в моем мозгу подозрение. Но ведь этого просто не может быть?! Семья – это же самое дороге!

Сделав шаг вперед, я подошла к Жану, пытаясь сдержать дрожь в руках, стараясь отодвинуть от себя удушливую тошноту, что подступала к сознанию, едва я почувствовала вблизи одурманивающий густой розовый аромат, который с каждым моим шагом только усиливался. Спокойствие. Только спокойствие. Краем глаза увидела Рея, что ободряюще мне кивает, что ж, Рей знает, что советует.

А у Жана, однако, на руках – то свежие царапины, и глубокие. И тут розы показали свой нрав, может их шепот – это лишь игра, и мне не стоит им доверять? Может они снова вцепляться в меня как тогда в розарии? Будут рвать платье, оставлять на руках порезы, и указывать на меня врагу?

– О, принцесса, только один шанс, молим, выслушайте нас…поверьте нам…молим…

Они знают кто перед ними? И о каком шансе молят? Поверить своему страху? Взглянуть на него по-новому? Это легко? Да ну… Но единственный способ преодолеть свой страх – это не убегать от него, а пойти навстречу, встретиться с ним лицом к лицу. Что ж, я убегала годами. Увиливала, уворачивалась как могла. А вот сейчас либо я одержу победу над ним, либо останусь гол как сокол перед своим врагом, который где – то здесь среди обступивших меня людей, совсем рядом. Уж он то вполне сможет сложить два плюс два и догадаться отчего такая неприязнь у стихийника земли к розам, ведь мне априори полагается любить цветы. Все, без исключения.

Шаг, другой, еще один. Поравнявшись с Жаном, который внимательно смотрит мне в лицо, я протянула руки, чтобы взять предложенный мне букет роз. Коварных, злых, раздирающих меня тогда, когда мне как никогда нужна была помощь и защита.

Вот я и взяла розы, да не одну, не три, а целую охапку в свои руки, в первый раз за долгих четырнадцать лет смогла прикоснуться к ним. Ни один шип не впился в моих руки, более того, я вижу, как стебли вбирают их в себя буквально у меня на глазах, словно бояться ненароком задеть, оцарапать. Быть не может…