Текст книги "Разрушители. Грибки и грядущая пандемия"

Герман Меркель знал парк как свои пять пальцев. Помимо ухода за тысячами деревьев, он и его команда высаживали травы, кустарники и цветы. Когда Меркель не занимался растениями, то помогал отлавливать сбежавших животных (маленькую пуму, «не более и не менее» опасную, чем фокстерьер, и луговых собачек, роющих в земле норы). Он построил и укрепил каменные стены у вольера львов³⁹, обеспечил надлежащий дренаж для антилоп, построил бетонные барьеры вокруг деревни луговых собачек. И вот летом 1904 года он заметил⁴⁰ на некоторых каштанах пожелтевшие листья, которые скрутились по краям, словно уже пришла осень. Присмотревшись внимательнее, Меркель обратил внимание на красные и оранжевые пятна, усеивающие ветви, на которых стали отмирать листья, – пустулы, явно свидетельствующие о заражении каким-то грибком. В этом не было ничего хорошего, кроме того, что заболевание поразило всего несколько деревьев. Меркель подумал, что, возможно, в тот год они подверглись особому стрессу, поскольку за холодной зимой последовала засуха⁴¹. Каким бы ни был паразит, может, он погибнет за зиму и больше не вернется? Но он вернулся. К следующему лету, в 1905 году, каждый из 1400 каштанов умирал или уже погиб – это были практически все каштановые деревья в парке. Не имело значения, где они находились, сколько им было лет, какого они были размера. От недавно посаженных ростков до старых, «первобытных», исполинов со стволами диаметром по 3–3,5 метра – все они были заражены⁴², сделав кошмар руководителей парка явью. В надежде найти лекарство и хоть какую-то помощь Меркель отправил образец в Министерство сельского хозяйства США, где тот попал на стол Флоры Паттерсон. К сожалению, она ошиблась, посчитав его обычным грибком, поражавшим некоторые деревья⁴³, хотя и отметила, что не знала, чтобы он поражал еще и каштаны. Меркелю было рекомендовано обрезать больные ветви и обработать их новым фунгицидом⁴⁴.

В начале 1880-х годов французский профессор ботаники Пьер-Мари-Алексис Милльярде заметил нечто странное на винограднике в Медоке (регион Бордо), часть которого была заражена мучнистой росой. В то время некоторые виноградари обрабатывали лозы смесью медного купороса и гашеной извести, чтобы неестественный сине-зеленый оттенок отпугивал вредителей. Но Милльярде заметил, что обработанный виноград не поражается плесенью, и задался вопросом, не работает ли отпугивающее средство еще и как фунгицид. Так и оказалось – никакого ущерба для винограда и других растений. По крайней мере, так гласит история⁴⁵. Скорее всего, Милльярде уже знал, что химическая смесь может предотвратить грибковую инфекцию.

Год спустя весть о смеси «Бордо» пересекла Атлантику⁴⁶ и с легкой подачи фитопатолога Беверли Гэллоуэя из Министерства сельского хозяйства США, который был начальником Паттерсон, средство приобрело большую популярность. Оно стало основным фунгицидом, использующимся для обработки сельскохозяйственных культур по всей стране, и эта тенденция сохраняется по сей день. Правда, есть одна загвоздка. Бордоская смесь не может проникнуть в растения. Грибки погибают, когда остатки меди на листьях смачиваются росой или дождем. Влага позволяет высвободить ионы меди, способные разрушать белки, включая важнейшие ферменты грибков и других патогенов. Это не системный, а местный препарат, который лучше всего действует, когда грибки находятся на листьях, стеблях или коре растения. После применения он легко смывается дождем и больше не оказывает действия на растение (но медь накапливается в почве, что приводит к определенным проблемам на тех участках земли, где растения обрабатывались в течение десятилетий)⁴⁷.

Бордоская смесь могла бы быть полезной и для каштанов⁴⁸ в борьбе с чумой, если бы грибок был обнаружен до того, как прорастут споры. Однако, как только он проник в дерево, никакая местная обработка не могла помочь. А если бы шанс на успех все же существовал, сколько бы средства понадобилось, чтобы опрыскать все сучья и стволы всех исполинских деревьев? Так что Меркель начал обрезку и травление, но, поскольку в парке насчитывалось более тысячи деревьев – а за его пределами, по слухам, заражение пошло гораздо дальше, – эффект от его работы оказался незначительным. Растения захватил не обычный древесный грибок, и Меркель решил обратиться к другому специалисту.

Уильям Меррилл был новым помощником куратора Нью-Йоркского ботанического сада, расположенного неподалеку от зоопарка. Меркель попросил⁴⁹ его осмотреть больные деревья, и молодой амбициозный специалист не согласился с диагнозом Паттерсон. Даже если Министерство сельского хозяйства США правильно определило заболевание, почему оно вдруг превратилось в настолько смертоносное? Эта микологическая загадка стала для Меррилла карьерным трамплином, и он написал в своей автобиографии (говоря о себе в третьем лице): это был «еще один своевременный виток в лестнице удачи, по которой он поднимался к славе и влиянию»⁵⁰. Сперва Меррилл привез в лабораторию грибок и заразил им веточки каштана, чтобы убедиться: симптомы вызывает именно он.

Десятилетиями ранее микробиолог Роберт Кох, стремясь определить стандарты для идентификации невидимых, но смертельно опасных заболеваний, разработал ряд шагов, позволяющих связать микробы с болезнями. Его открытие во многом опиралось на фундаментальную работу химика и микробиолога Луи Пастера, который в 1860-х годах провел ряд экспериментов, признанных в научных кругах культовыми. В них он рассматривал микробы как причину, а не следствие заболевания. Пастер продемонстрировал, что они не только способны вызывать болезни, но и в некоторых случаях необходимы для нормальной жизнедеятельности. Кох продолжил работу Пастера и попытался изучить те организмы, которые вызывают заболевания. Но как убедиться, что это делают именно они?

Изыскания Коха стали частью важной теории, которая известна как микробная теория болезней. Он вывел и описал стратегию, которая позволяет устанавливать причинно-следственную связь между микроорганизмом и заболеванием. Стратегия состоит из нескольких этапов, на первом из которых необходимо определить причину, то есть микроб, который, предположительно, вызывает болезнь (его нельзя обнаружить у здорового хозяина). Далее нужно выделить его, то есть изолировать, а после заразить этим микробом здорового хозяина, понаблюдать за тем, как развивается болезнь, и снова выделить этот микроб.

Взяв за основу данную стратегию, Меррилл принялся за работу: он выделял микроб⁵¹, заражал им и снова выделял – и молодые веточки каштана расцвели грибковыми пустулами, которые были идентичны тем, что поразили деревья в зоопарке. Через несколько недель из зараженных саженцев начали выделяться споры – так Мерриллу удалось связать новый смертоносный грибок с болезнью. Он назвал его Diaporthe parasitica⁵² и отправил зараженную веточку в Министерство сельского хозяйства США, чтобы заявить о своем открытии. Позже грибок был переименован в Cryphonectria parasitica, или каштановую чуму.

Когда грибковая спора попадает на кору каштана и начинает развиваться, мицелий проникает через рану или зазубрину, а затем прорастает внутри. В отличие от пузырчатой ржавчины сосны, каштановая чума может быстро распространяться, так как грибок выпускает споры в течение нескольких недель после заражения дерева. Обычно споры бесполого размножения липкие и сочатся из плодовых тел грибов⁵³, в то время как споры полового размножения либо выбрасываются в воздух, либо разносятся ветром. Первые, они же конидии, когда в зоопарке наступила весна, миллионами вырвались наружу через блестящие серно-желтые усики, называемые пикнидиями. Липкие споры прилипали к лапкам насекомых и птиц, таких как поползни, американские пищухи и дятлы. Также споры могли с помощью дождя попадать на нижние ветки или соседние деревья. При половом размножении мужская и женская споры соединяются, образуя новый вид половой споры, называемый аскоспорой. Упакованные в похожую на луковицу структуру, аскоспоры могут выстреливать в воздух. Именно так подхваченные ветром аскоспоры из зоопарка смогли расширить радиус заражения: они приземлялись на каштаны, расположенные дальше, за пределами местности, которую уже захватили. Учитывая «целеустремленность» грибка и его способность быстро завладевать организмом хозяина, неудивительно, что ни фунгициды, ни обрезка ветвей не смогли справиться с этим чудовищем.

«Можно с уверенностью предсказать, – писал Меркель в ежегодном отчете Зоологического общества за 1905 год, – что через два года в окрестностях зоопарка не будет найдено ни одного живого экземпляра американского каштана»⁵⁴. Он был прав. К 1910 году ботанический сад тоже потерял более тысячи каштанов. Грибок распространился по склонам холмов и накрыл каштановые леса Аппалачей. Грибковый фронт⁵⁵ продвигался со скоростью примерно 40–55 миль в год, уничтожая эти уникальные деревья от Пенсильвании до Джорджии. А те из них, которые не погибли от болезни, были вырублены лесниками, которых призывали это делать, пока это могло хоть как-то повлиять на распространение заболевания.

Повсеместное уничтожение американских каштанов, которые являлись одним из самых значимых видов деревьев для страны, пугало. Засуха, пожар, насекомые тоже могли уничтожить лес, но это были стихийные бедствия, которые могли случиться в любой момент. Например, популяция горного соснового лубоеда в рамках своего цикла периодически переживала подъем, то же касалось и других видов насекомых. Многим деревьям и диким растениям, устойчивым к воздействию огня, для бурного роста необходимо, чтобы сперва в пожаре погибли растения-конкуренты. И даже грибки, способные уничтожить целый урожай, не такая уж и большая редкость – они существуют еще с библейских времен. Но грибок, уничтожающий только один вид деревьев, – это необычное явление. Из-за него холмы и склоны гор, когда-то украшенные великолепными каштанами, оказались покрытыми призрачным сухостоем. Серой безжизненной древесиной. Газета New York Times назвала это заболевание «злом в мире деревьев»⁵⁶. Сотни писем из разных уголков Вирджинии свидетельствовали о том, как быстро каштановая чума распространялась по восточному побережью – там, где американские каштаны росли особенно густо, грибок молниеносно распространялся от дерева к дереву. В некоторых письмах высказывалось мнение, что болезнь – это «бич за греховность и расточительную жизнь», а значит, надо молиться и полностью пересмотреть ценности, то есть возродиться и стать лучше.

Не теряя надежды на то, что люди смогут победить грибок, в 1912 году Джеймс Уилсон, министр сельского хозяйства, написал: «Нам неизвестна ни одна заразная болезнь, которая не поддавалась бы мерам санитарии и карантину»⁵⁷. Но ни Уилсон, ни кто-либо другой, работавший в одно с ним время, не видел, как по лесу ступает грибок-убийца. Вспышка смертоносного заболевания даже в теории не поддавалась контролю и имела беспрецедентные масштабы. По некоторым оценкам, за несколько десятилетий погибло от трех до четырех миллиардов каштанов, навсегда изменив леса, культуру и образ жизни тех, кто от них зависел. Когда Герман Меркель умер в 1938 году, все американские каштаны, кроме нескольких (они были посажены далеко за пределами страны или росли на изолированных участках лесов и поэтому, по сути, находились в карантине), погибли или вот-вот должно было это произойти.

Через несколько лет после открытия грибка в зоопарке Бронкса ученые сообщили, что он был найден на каштановом дереве в Китае, откуда, скорее всего, и начал свое путешествие. Как и пузырчатая ржавчина белой сосны, данная чума также прибыла на корабле в составе импортного груза.

* * *

В конце XIX века любой домовладелец или садовод мог заказать по почте всего за доллар и даже меньше испанский, американский или японский каштан⁵⁸. Питомники, предоставляющие такую услугу, находились в Нью-Хейвене (штат Коннектикут), Рочестере (штат Нью-Йорк) и Билтморе (штат Северная Каролина). Американцы также могли купить на местных рынках фрукты и орехи, собранные с растений, импортированных в страну, а у фермеров была возможность выращивать пшеницу из России или капусту из Хорватии. Как и в случае с животными, ввозимыми в страну сегодня, интерес к новинкам пересиливал опасения завезти вместе с растением какую-нибудь неизвестную болезнь.

И тогда, и сейчас работа по сбору семян фруктов и зерновых, овощей, новых деревьев и других декоративных растений осуществлялась под эгидой Министерства сельского хозяйства США. Растения, прибывшие из разных уголков мира, могли превратить почву страны в деньги, а это благо для потребителей, фермеров и экономики. То, что это могло привести к проблемам из-за завезенных вредителей и патогенов, министерству было хорошо известно – в его распоряжении находились микологи, такие как Флора Паттерсон, энтомологи и другие ученые, способные выявлять грибки и затем давать советы фермерам и землевладельцам, как с ними бороться. Но министерство было мало заинтересовано в предотвращении этих проблем. Специалисты считали, что природу почти всегда можно победить новыми технологиями, лучшей селекцией и химией. В течение десятков лет под контролем Министерства сельского хозяйства США тысячи и тысячи растений, семян и саженцев, собранных в далеких странах, упаковывались в ящики и отправлялись через море, чтобы пустить корни на американской земле.

Одним из самых ярых коллекционеров был Дэвид Фэйрчайлд, который в 1898 году стал первым директором Управления по внедрению семян и растений, вошедшего в состав Министерства сельского хозяйства США. Фэйрчайлд объездил всю Европу, пересек Суэцкий канал и отправился пароходом на Яву и Суматру, а по пути собирал съедобные растения и семена. Работая в Министерстве сельского хозяйства США, Фэйрчайлд курировал импорт фисташковых деревьев, кешью, цветущей вишни, лимонов, нектаринов с территории нынешнего Пакистана и более ста тысяч других пищевых растений с целью их выращивания. Под его руководством исследователи посещали отдаленные деревни в России, Китае, Японии, Алжире и десятках других стран мира и доставляли в США семена, саженцы и черенки сельскохозяйственных культур и декоративных растений. Благодаря этим усилиям Фэйрчайлд и его коллеги смогли изменить как пищевые пристрастия американцев, так и внешний вид садов, которые они высаживали вокруг своих домов.

К концу века сотни тысяч растений прижились вдали от родных мест. Американцы наслаждались разнообразием, а фермеры получали от этого выгоду. Конечно, это затмевало опасность, которую несли насекомые, ржавчина, парша и другие болезни, добравшиеся до континента. Но не для всех – у действий Фэрчайлда и его миссии, одобренной Министерством сельского хозяйства США, нашлись и критики, самым ярым из которых был Чарльз Марлатт.

Марлатт знал своего оппонента еще ребенком: оба выросли в Канзасе⁵⁹, и Марлатт, который был на шесть лет старше, считал Фэрчайлда кем-то вроде младшего брата. Фэйрчайлд тяготел к растениям, а Марлатт изучал насекомых и вредителей сельскохозяйственных культур. Они были родственными душами, представляя собой инь и ян современного сельского хозяйства. Фэйрчайлд отправился в экзотические страны, начав карьеру странствующего исследователя, а Марлатт погрузился в изучение периодических цикад и вредителей сельскохозяйственных культур в Калифорнии, Вирджинии и Техасе. В 1889 году Марлатт был принят в Бюро энтомологии Министерства сельского хозяйства США на должность ассистента⁶⁰. Воссоединившись в Вашингтоне, ученые все еще оставались достаточно хорошими друзьями, чтобы Марлатт в 1905 году стал шафером на свадьбе Фэрчайлда и Марион Белл, дочери Александра Грейама Белла. Но дружба была недолгой.

Марлатт считал чудесные растения, импортируемые Фэрчайлдом и другими, не более чем троянским конем⁶¹, который прятал внутри болезни, каждая из которых могла стать потенциальной катастрофой для американских лесов, а значит, и для американцев. За время своей работы в Министерстве сельского хозяйства США Марлатт выступал против необдуманного ввоза в страну переносчиков вредителей и патогенов⁶², но это была непопулярная позиция, поэтому все усилия шли насмарку. Министерство стремилось расширить сельскохозяйственные возможности страны, а ее граждане наслаждались новинками – экзотическими фруктами и овощами, растениями и деревьями, которые украшали теперь их сады. Более десяти лет Марлатт беспокоился о том, что не мог увидеть или потрогать, но что обладало силой уничтожить урожай или превратить здоровые леса в безжизненных призраков. А в это время Фэйрчайлд находил только положительные стороны в очередном новом сорте персика, яблока или зерна. Это привело к тому, что два старых друга оказались по разные стороны баррикад, и каждый считал, что именно он знает, что есть черное, а что белое.

В 1909 году Марлатт решил добиваться федеральной защиты от импортируемых вредителей и патогенов. В идеале он хотел бы полностью прекратить импорт экзотических растений и их культивирование⁶³, но начать пришлось с разработки законопроекта, который наделял бы Министерство сельского хозяйства США полномочиями контролировать получение и распространение импортных растений. Однако против выступил комитет восточных питомников – небольшая группа, очень зависящая от импорта. Питомники, как позже писал Марлатт, «больше заботились, как бы их не ограничили в деятельности, а о последствиях, к которым она могла привести страну, не слишком переживали»⁶⁴. К ним присоединились дамские клубы, куда входили тысячи образованных женщин, для которых не нашлось места в садоводческих и ботанических обществах. Они собирали средства на украшение территорий и активно участвовали в политике, направленной на сохранение американского ландшафта. Они протестовали против принятия нового законопроекта, и то, что их мнение имело для конгресса даже больший вес, чем позиция питомников, «было зловещим знаком»⁶⁵ для его инициативы, как писал Марлаттт. Попытка провалилась. А затем появились вишневые деревья.

Шестого января 1910 года две тысячи японских вишневых деревьев были отправлены из Японии в округ Колумбия для посадки на недавно созданной аллее, ведущей к монументу Вашингтона. Эта идея принадлежала Фэйрчайлду. Несколькими годами ранее он и его жена Мэрион посадили японские вишневые деревья в своем поместье и заметили, какую радость окружающим доставляют пышные розовые цветы. Желая поделиться этой красотой, Фэйрчайлд представлял себе простирающееся в разные стороны пространство, полное цветов, – прекрасную картину, которой смогли бы любоваться все желающие. Время для реализации этого проекта было выбрано удачно: в 1907 году Соединенные Штаты и Япония заключили так называемое «джентльменское соглашение». По нему японцы согласились ограничить иммиграцию в Соединенные Штаты, а США пообещали вынудить Сан-Франциско, где процветала расовая нетерпимость, отменить недавно принятый приказ о сегрегации «всех азиатских» детей, вынудивший их ходить в отдельные школы. Для президента Уильяма Говарда Тафта вишневые деревья стали рукопожатием, которое по традиции скрепляет сделку, и Фэйрчайлд ее организовал. Он инициировал ввоз трехсот деревьев⁶⁶, а мэр Токио выбрал и отправил две тысячи. Казалось, все были счастливы. Кроме Марлатта.

Поскольку Министерство сельского хозяйства США контролировало ввоз деревьев, Марлатт увидел для себя возможность проинспектировать их – у него были на это полномочия. Вишневые деревья прибыли в Сиэтл в декабре 1909 года и были отправлены по железной дороге в Вашингтон. В январе 1910 года они прибыли в конечный пункт назначения, и Марлатт отправил группу энтомологов, включая миколога Флору Паттерсон, чтобы они осмотрели деревья. Скоро до Марлатта дошло сообщение – в прибывшей вишне были найдены щитовки, личинки древоточцев, корончатые галлы (заболевание, вызванное бактерией) и грибки, которые можно было идентифицировать только до принадлежности их к определенному роду, но не дальше. После осмотра Марлатт написал: «Я оказался в разворошенном осином гнезде, в котором гудели без остановки фитопатологи и энтомологи»⁶⁷. Он рекомендовал уничтожить все прибывшие деревья, сказав, что страна, в которой сельское хозяйство защищено законом, не позволила бы ввозить настолько больные экземпляры⁶⁸. Отчет был отправлен Тафту, который приказал сжечь деревья, и 28 января вишни, проделавшие путь через Тихий океан, а затем через весь континент, были свалены в кучу и сожжены – не лучший шаг для налаживания отношений между странами. В статье New York Times выражалась обеспокоенность по поводу того, что «чувства японцев могли быть ранены»⁶⁹, когда «прекрасный подарок, богатый корнями и ветвями», был сожжен. Как писали в Times, «тщательно организованный несчастный случай», возможно, стал бы более разумным выходом. Но международного инцидента не произошло, и пока народ переживал, мэр Токио принес извинения⁷⁰ за то, что прислал бракованные деревья. Два года спустя более трех тысяч молодых, здоровых вишневых деревьев прибыли из Токио, прошли проверку и были высажены вдоль Приливного бассейна. Жене японского посла выпала честь высадить в землю округа Колумбия второе дерево.

В 1911 году, после того как было публично продемонстрировано, какой риск несут необдуманные поставки растений, Марлатт все еще добивался принятия необходимого закона. Он решил обратиться к народу, опубликовав статью в популярном журнале National Geographic⁷¹, которым в то время руководил Александр Грейам Белл, тесть Фэйрчайлда. К слову, последний был также помощником редактора. Марлатт использовал эту возможность, чтобы расшевелить читателей. Для этого он решил напугать их перечислением завезенных вредителей и болезнетворных микроорганизмов, орудующих в их домах и дворах, а также по всей стране. Он опубликовал фотографии, на которых были запечатлены скопления непарных шелкопрядов на стволе дерева, черные опухолевидные массы картофельной парши, облепившие клубни (эта болезнь, уже распространившаяся по Ньюфаундленду, угрожала теперь картофельной промышленности США), ряды уничтоженных каштанов. «Похоже, что вся каштановая роща Америки обречена», – написал Марлатт и добавил, что «всего этого можно было избежать, если бы были приняты соответствующие законы о карантине растений». Он отметил, что 50 % известных вредителей имеют иностранное происхождение. Другие страны уже признали, что импортируемые растения несут с собой не только дары, но и бедствия. В некоторых из них были приняты строгие законы, предусматривающие карантин и контролирующие меры, в других был введен полный запрет на импорт растений из питомников, находящихся на территории Соединенных Штатов.

Марлатт сказал, что США – единственная «великая держава», которая никак не регулирует импорт, и это сделало ее «свалкой» зараженных растений, забракованных европейскими портами. Франция уже пережила разрушительную инфекцию, вызванную крошечным насекомым под названием Phylloxera vasta trix, то есть виноградная филлоксера. Этот вредитель был родом из долины реки Миссисипи и питался виноградными листьями и корнями. В 1862 году он был завезен во Францию вместе с виноградными лозами⁷² и начал свое шествие по Провансу и Бордо, а после распространился в Бургундии. Со временем нашествие насекомых охватило Испанию, Италию, Германию и другие страны. Тогдашние пестициды не смогли уничтожить жука, и отчаявшиеся виноградари, понимая, что европейские лозы больше не выдерживают этого натиска, стали выращивать американский виноград или его гибриды, что пришлось не по нраву любителям вина. Полученному в результате напитку, по мнению французов, не хватало хорошего вкуса. Это привело к тому, что садоводы с неохотой стали прививать свои лозы на американские корни⁷³. Оправившись от заражения, Франция возобновила импорт вина⁷⁴, но самозванцы уже продавали дешевые подделки, а вредитель дал незараженным странам возможность увеличить экспорт, по крайней мере на то время, которое требовалось французским виноградникам на восстановление. Чтобы обезопасить себя в будущем от подобных ситуаций, в 1878 году несколько европейских стран объединились и заключили фитосанитарное соглашение⁷⁵, по которому весь импорт растений должен был проходить проверку на отсутствие виноградной филлоксеры. Чего не скажешь о Соединенных Штатах, которые по большей части продолжали оставаться открытыми для бизнеса, не выражая серьезных опасений.

После статьи Марлатта прошло несколько месяцев, прежде чем в National Geographic появился ответ, написанный Фэрчайлдом. К своей статье он приложил изображения фиговых деревьев и манго, а также фото разросшихся полей люцерны и рядов винограда без косточек, привезенного из Италии, – из него получался особенно вкусный изюм. Там же была фотография мешков, доверху заполненных семенами. Посыл Фэрчайлда был прост: вместо смерти и разрушений общество ждет изобилие, главное – собрать его и привезти домой. Но к тому времени аргументы Марлатта успели набрать определенную силу.

В августе 1912 года конгресс после некоторых изменений принял закон о карантине растений. В соответствии с ним был создан совет, которому было поручено разработать систему инспекции, которой он будет управлять. Марлатт хотел, чтобы карантину подвергались все ввозимые растения, но закон привязал импорт к надежности страны-поставщика: если она признавалась безопасной, потому что с большим вниманием относилась к выявлению вредителей и болезней, значит, торговать с ней было разрешено. Если нет – на количество и использование импорта вводилось ограничение. Растения, известные как переносчики болезней, попадали в черный список или требовали обязательного карантина и фумигации. Закон также позволил Министерству сельского хозяйства США проводить инспекцию и принимать решение о карантине в отношении импортируемых растений и тех экземпляров, которые продавались между штатами⁷⁶.

Несмотря на то что закон улучшил ситуацию, вредители и патогены все равно проскальзывали. Некоторые были слишком малы, чтобы их можно было увидеть, – микроскопические споры. Некоторые могли жить в почве, окружавшей корни, или скрывались в виде яиц под листьями. Понимая, что мер недостаточно, разочарованный Марлатт сделал еще одну попытку и предложил стране полностью запретить импортные растения, но Фэйрчайлд, который в 1917 году уже покинул Министерство сельского хозяйства США, написал в ответ на ужесточение правил: «Мы можем сказать себе: “Давайте будем независимы от иностранного производства растений”. Давайте защитим нашу природу и построим стену карантинных правил, чтобы не допустить проникновения болезней… Но мир смотрит на это иначе, выбирая расширение связей… уменьшение изоляции, а также увеличение разнообразия растений и растительной продукции по всему земному шару»⁷⁷. Полный запрет был отклонен, но в 1918 году Министерство сельского хозяйства США ужесточило ограничения, запретив ввоз растений с почвой, которая крепилась к корневому комку. Также было добавлено требование о фумигации некоторых партий. Все импортируемые растения должны были проходить через Вашингтон или Сан-Франциско, чтобы их могли осмотреть сотрудники Министерства сельского хозяйства США. Данные изменения фактически положили конец импорту растений для прямой продажи потребителям (растений для посадки, а не для разведения)⁷⁸. Помогло бы это сохранить каштановые леса в США, введи министерство ограничения на несколько десятилетий раньше, – сказать сложно.

Если вы посмотрите на карту распространения каштановой чумы от северных истоков до хребта Аппалачей, то увидите, что ее путь похож на чернила, растекающиеся по промокательной бумаге. Гибель зрелых деревьев составила почти 100 %, и американский каштан исчез, оставив после себя единичные экземпляры, разбросанные по всей стране. Однако грибок, который их уничтожил, остался, прочно укоренившись на побегах, которые продолжают прорастать и по сей день. У некоторых получается стать зрелыми деревьями, которые плодоносят орехами, но они все равно умирают. Болезнь превратила некогда доминирующий вид в кустарниковый подлесок и привела к функциональному исчезновению одного из ключевых видов.

* * *

За последнее столетие мир далеко шагнул в попытках защитить растения от завозных болезней. Теперь существуют карантины для некоторых видов, проводятся регулярные проверки на наличие патогенов и насекомых, но борьба с микроскопическими грибками, прячущимися в стебле саженца, или яйцами насекомых, которые нашли убежище с обратной стороны листьев, и сегодня представляет собой непосильную задачу. В 1990-х годах во Флориде, Калифорнии и на Гавайях был обнаружен штамм ржавчинного грибка под названием Austropuccinia psidii. Грибок поражает деревья, принадлежащие к миртовым (Myrtaceae) – семейству, в которое входят одноименные деревья, душистый перец, гуава, лавровишня, эвкалипт и тысячи других видов, способные производить ароматические масла. Известно, что сотни из них восприимчивы к заболеванию, а именно этой ржавчине, в отличие от многих других, не нужны другие хозяева для прохождения полного цикла. A. psidii⁷⁹ способна образовывать все свои споры, даже половые, на одном хозяине. Они имеют яркий сернисто-желтый цвет и покрывают листья и почки зараженных растений, в конечном счете убивая их, поскольку гриб лишает их пищи. Чаще это происходит с молодыми экземплярами. За последнее столетие A. psidii расселился по всему миру, вероятно, путешествуя в древесине или других продуктах растительного происхождения. В последние несколько десятилетий он ускорился, но о его происхождении по-прежнему известно мало⁸⁰. Возможно, он появился в Южной Америке и является там эндемиком.

В 2004 году в Австралии были обнаружены споры⁸¹. Они находились на древесине эвкалипта, в обилии произрастающего в Бразилии, известной крупными плантациями этого вида (деревья, выращиваемые для бумажной промышленности, не являются уроженцами Южной Америки). По мере распространения грибка австралийские лесники и другие специалисты в Австралии забеспокоились, ведь на территории страны обитает более двух тысяч восприимчивых к данному грибку видов. Деревья и другие растения в лесах, на заболоченных участках, улицах, в садовых питомниках и садах на заднем дворе – все они были в опасности. Ржавчина может стать катастрофой, и чтобы как-то на это повлиять, был разработан быстрый ДНК-тест, способный выявить споры⁸².