Текст книги "Сокровище Голубых гор"

– Что тут такое? – осведомился капитан у боцмана.

– Да вот впереди нас морскую корову преследует стая акул или еще каких-то неприятелей. Должно быть, здорово попало бедняжке. Наверное, это был ее предсмертный крик, – пояснил Ретон.

Капитан распорядился сесть на весла и как можно скорее продвинуть плот к тому месту, где разыгрывалась морская драма. Он хотел предупредить пожирание добычи охотившимися за ней преследователями.

Все четырнадцать человек команды принялись усердно работать веслами, чтобы ускорить ход тяжелого плота. Рев дюгоня повторился еще несколько раз, но все слабее и слабее и наконец совсем замер.

– Ишь ведь сколько времени боролась, – заметил боцман. – Но теперь уже конец.

– Пожалуй, мы не поспеем вовремя, – сказал капитан, – плот идет слишком медленно, а охота удаляется от нас. Приналягте еще, ребята!

– И так из последних сил стараемся, капитан, – пробурчал кто-то в ответ. – На голодное-то брюхо не очень поработаешь. Руки почти не действуют.

Дон Педро и его сестра тоже появились из каюты, заинтересовавшись этим, можно сказать, сенсационным событием.

– Ба, да это рыба-меч! – вдруг вскричал дон Хосе, вглядевшись в то место, где кипели пенистые волны. – Ну, в этом удовольствия мало.

– А что это за рыба? Почему у нее такое странное название? – полюбопытствовала девушка.

– Потому что природа снабдила ее орудием, очень похожим на меч, и она им пользуется не хуже самых опытных воинов, – пояснил дон Хосе. – Вообще эта рыба – одна из самых опасных, но вместе с тем и вкусных.

– Ишь ты, какое дело, – удивился старый боцман, хлопнув себя ладонью по бедру. – Сроду не видывал и не слыхивал, чтобы на дюгоня нападали другие рыбы, кроме акул.

– Ну а мне это давно уже известно, – сказал капитан. – Еще отец рассказывал об этом, да и сам я не первый раз вижу охоту меч-рыбы на дюгоней. Брюхо у этих китообразных мягкое, и меч-рыбе ничего не стоит пронзить его одним ударом, подкравшись снизу. Кстати сказать, меч-рыба так же падка на человеческое мясо, как акула, и ее надо очень остерегаться. Она всегда ходит стаями, и если нам удастся попасть в середину стаи, то в провизии недостатка не будет.

– Капитан, никак там сызнова начинается баталия? – вскричал боцман, указывая рукой немного в сторону от места, где перед тем шла битва между морскими чудовищами.

Старик был прав: метрах в десяти по правому борту плота вода снова зашумела, образуя огромные пенистые волны, в которых мелькало множество голов и хвостов, покрытых блестящей чешуей.

– Гм, – продолжал он, – должно быть, к «мечам» пришла другая рыба, оспаривая добычу. Но какая именно? Не пожалел бы целой трубки табаку, чтобы узнать это.

– И без этой жертвы сейчас узнаешь, мой бравый Ретон, – сказал дон Хосе. – Потерпи немного. Видишь, подходим к месту.

Команда добросовестно работала веслами. Матросы отлично понимали, что наградой им будет избавление от голодной смерти, которая пугала моряков больше, чем быстрая гибель при какой-нибудь катастрофе. Добыча дюгоня могла обеспечить им надолго пропитание.

Близ берегов Новой Каледонии водится немало китообразных, длиной от пяти до шести метров, при обхвате в три метра. Туземные дикари, не менее свирепые, чем те, которые обитают на Соломоновых островах, на Новой Ирландии и Новой Британии, яростно охотятся за дюгонями и стараются по возможности схватить их живыми, чтобы потом похвастаться своей храбростью и ловкостью. Для этого они вплавь окружают то место, где заметили дюгоня, шумом и криками заставляют «рыбу» подняться на поверхность воды, ловят ее за хвост и за широкие плавники и тащат на берег, где и умерщвляют каменными топорами. Этот способ охоты распространен у всех островитян Тихого океана.

Вскоре плот благодаря дружным усилиям команды оказался возле места новой морской битвы. На этот раз сражение происходило между меч-рыбами и акулами.

Из бушевавших в этом месте волн показывались то огромные головы с чудовищными разинутыми пастями, снабженными рядами треугольных острых зубов, то яростно размахивавшие во все стороны чешуйчатые хвосты, то нечто вроде длинных черных мечей, со свистом разрезавших воду. Волнение моря здесь было так же сильно, как в хорошую бурю, и плоту приходилось очень осторожно маневрировать, чтобы не быть опрокинутым или залитым водой.

Сцепившиеся враги стоили друг друга. Меч-рыба хотя и не может равняться с акулой ни величиной, ни силой, зато превосходит ее быстротой и ловкостью движений, а главное, крепостью и силой своего орудия, давшего ей прозвание.

Белые гребни крутящихся волн были покрыты полосами крови, но другого следа от дюгоня не было видно. Должно быть, прожорливые морские чудовища уже успели растерзать и проглотить добычу. Взбешенные неудачей матросы яростно колотили чем попало по головам и спинам барахтавшихся вокруг акул и меч-рыб, надеясь вознаградить себя добычей хоть одного из этих чудовищ. Но морские обитательницы извивались в воде с такой быстротой, что не представлялось никакой возможности попасть в них даже гарпуном, а стрелять в этот момент и совсем было бы бесполезно.

Вдруг один из матросов по имени Кардосо, стоявший на самом краю плота, был сбит с ног какой-то темной с серебристым отливом громадной массой и издал раздирающий душу вопль. Стоявшие вблизи товарищи поспешили к нему на помощь и принялись колотить чем попало висевшую на нем массу. Кардосо отчаянно бился, продолжая испускать нечеловеческие вопли, постепенно переходившие в тяжелое хрипение.

– Вы что же это, негодяи, – загремел капитан, думая, что тут происходит убийство, – товарища убивать?!

И он выхватил из-за пояса револьвер.

– Бог с вами, капитан, разве вы не видите, что на Кардосо насел «меч»? – возразил Алонсо. – У бедняги пробита грудь, и он, должно быть, уж умирает.

Наконец чудовищная рыба, пораженная несколькими ударами ножа в наиболее чувствительное место, перестала шевелиться, но и ее жертву уже нельзя было спасти: длинный и острый меч чудовища пронзил беднягу насквозь, задев сердце и легкие; смерть его была неизбежна.

Меч-рыба оказалась одной из самых крупных: она имела в длину более трех метров и весила около двухсот килограммов. Эти морские хищники очень опасны, когда раздражены, и случаи вроде описанного нередки среди рыбаков тех побережий, где водится меч-рыба. Она не боится ни акулы, ни даже кита, легко распарывая им брюхо своим страшным орудием.

Наверное, той меч-рыбе, которая свалила злосчастного Кардосо, пришлось бы окончить свое существование и без постороннего содействия, потому что ее орудие застряло в позвоночнике матроса, и она была не в состоянии вытащить его обратно. Бывает, что на подводных частях деревянных кораблей находят повисшими по нескольку штук мертвых этих чудовищ, в слепой ярости или от жадности вонзивших в них свое страшное жало.

Когда мертвое чудовище было снято с умиравшего, дон Хосе, сильно потрясенный этим несчастным случаем, стал принимать меры, чтобы остановить кровь, потоками лившуюся из огромной раны.

– Не трудитесь. Напрасно. Умираю… – еле слышно лепетал умирающий, устремляя на капитана потухающий, но благодарный взгляд.

Это был красивый, мужественный малый лет двадцати пяти, и дону Хосе было очень жаль лишиться его, да еще таким ужасным образом.

– Дай Бог, – продолжал умирающий, напрягая последние силы угасающей жизни, – чтобы моя смерть послужила на пользу бедным товарищам, без этого случая им не овладеть бы рыбой, и…

Хлынувший изо рта новый поток пенистой крови заглушил последние слова несчастного. Голова его, покоившаяся на плече у боцмана, стоявшего возле него на коленях, бессильно повисла, все тело вздрогнуло и вытянулось.

– Готов, – проговорил дон Педро, утирая набежавшие на глаза слезы.

Дон Хосе молча кивнул головой.

– И как нарочно, он был одним из лучших среди нас, – сказал боцман, делая разные гримасы, чтобы скрыть свое волнение, проявлять которое ему, старому морскому волку, казалось неприличным.

Поднявшись на ноги, он поспешил в каюту и принес оттуда кусок парусины, которым и прикрыл покойника, между тем как столпившиеся вокруг товарищи погибшего совершали над ним молитву, к которой присоединились и все остальные.

– Дурное предзнаменование для нашего предприятия, – заметил дон Педро, удаляясь вместе с капитаном на другой конец плота.

– Хорошо, что вы не сказали этого при матросах, – сказал дон Хосе. – Это бы их окончательно обескуражило, и тогда действительно можно было бы ожидать всего худшего. Будем надеяться, что этим несчастьем и окончатся наши испытания. Немного погодя я прикажу похоронить этого беднягу. А пока пусть товарищи поплачут над ним и помолятся за упокой его души.

– А мне кажется, что этим дело не кончится, – стоял на своем молодой человек. – Какое-то тяжелое предчувствие давит мне грудь. Боюсь, не напрасно ли мы с сестрой затеяли эту опасную игру… Не можете ли вы, дон Хосе, сказать мне, по крайней мере, где мы теперь находимся?

– Полагаю, что недалеко от Новой Каледонии. В полдень сделаю измерения, и тогда мы узнаем в точности, сколько еще осталось до бухты. Может статься, что мы миль на двадцать или на тридцать уклонились в сторону от прямого курса, но это не страшно: стоит ветру подуть с востока – и мы в несколько часов исправим это положение.

– А если дон Рамирес теперь уже на месте?

– Так что же? Потягаемся с ним и возьмем свое. У него такой сброд на судне, который едва ли сумеет дать нам сильный отпор. При первом же нашем натиске все попрячутся. Талисман-то у вас цел?

– Цел, дон Хосе. Не беспокойтесь Я берегу его как зеницу ока.

– Да, берегите. Без него нам действительно придется плохо.

Во время этой беседы они подошли к каюте, на пороге которой сидела девушка, закрыв лицо руками. Услыхав шаги приближавшихся, она подняла голову и сквозь слезы коротко спросила:

– Умер?

– Увы, сеньорита, да! – ответил капитан. – Никто из нас, моряков, не застрахован от такого конца. Дон Педро, успокойте свою сестру, а я пойду распорядиться относительно отдачи последнего долга бедному Кардосо. При восходе солнца мы, может быть, уже увидим вершины Голубых гор. Не огорчайтесь, сеньорита, а главное, не унывайте.

Взяв сестру за руку, дон Педро увел девушку в ее помещение и уговорил прилечь, после чего забрался в свою койку и вскоре тоже крепко заснул.

Рыба вокруг плота исчезла; вызванное ею волнение прекратилось, и плот тихо продвигался вперед.

Когда горизонт с востока окрасился пурпуром утренней зари, дон Хосе отправился в свое отделение каюты, чтобы взять там подзорную трубу, с помощью которой собирался делать наблюдения. Труба эта лежала в большой деревянной шкатулке, никогда не запиравшейся, вместе с запасным компасом, секстантом, хронометром и другими приборами.

– Что за странность? – пробормотал он, открывая шкатулку и протянув руку за трубой. – Не слыхать тиканья хронометра. Не мог же он остановиться сам собой? Я всегда аккуратно завожу его.

Дрожавшей рукой моряк дон Хосе схватил часы и приложил к уху. Они стояли. Он побледнел и испустил сквозь крепко сжатые зубы проклятие. Остановка хронометра лишала его возможности делать правильное измерение долготы и широты данной местности. Простояв некоторое время как в столбняке, дон Хосе положил хронометр обратно в шкатулку и вынул секстант. Но взглянув на этот инструмент, он в бешенстве топнул ногой и снова выругался: стекла секстанта были разбиты и их осколки валялись на дне шкатулки.

– Это явное предательство! – прошептал он побледневшими губами. – Но кто мог это сделать? Почти всех своих людей я знаю по нескольку лет и не имею никакого основания подозревать кого-нибудь из них. И, во всяком случае, кому из экипажа могло прийти в голову портить инструменты, с помощью которых его капитан ориентируется в море?

Выскочив из каюты, дон Хосе одним взглядом окинул плот. Весь экипаж находился возле тела погибшего товарища. Один только Эмилио сидел на корме, нагнувшись над водой, словно собираясь ловить рыбу.

– Ретон! – крикнул капитан.

Боцман со всех ног бросился к своему командиру.

– Что прикажете, капитан? – спросил он.

– Попроси ко мне дона Педро – он, по всей вероятности, у себя, – и приходи вместе с ним.

– Но что с вами, капитан? У вас такой расстроенный вид.

– Сейчас узнаешь. Ступай!

– Слушаю, капитан. Сейчас.

И старик поспешно отправился за молодым человеком, между тем как дон Хосе, вернувшись в свою каюту, снова достал хронометр и посмотрел на стрелки, которые показывали без двадцати минут одиннадцать.

– Значит, это было сделано ночью, – пробормотал капитан, с силой сдавливая в сжатой руке хронометр.

V. Неразрешимая загадка

Лицо капитана было так искажено, что у дона Педро упало сердце, когда он взглянул на него.

– Боже мой! Что случилось, дон Хосе? – вскричал молодой человек. – Я никогда не видел вас таким.

– Погодите немного, дон Педро, – перебил его капитан. – Ретон, кто этой ночью стоял на часах до одиннадцати часов?

– Я, капитан.

– Да не один же ты? Кто еще был с тобой?

– Трое матросов и юнга.

– Ты где стоял?

– У руля.

– А остальные?

– По боковым сторонам плота.

– И Эмилио находился там?

– Нет, он один стоял на носу.

– Впрочем, дело не в этом мальчике. Не заметил ты, чтобы кто-нибудь из матросов подходил к моей каюте?

– Нет, капитан, при мне никто с места не сходил.

– Припомни хорошенько, Ретон. Дело нешуточное: между нами есть предатель.

– Предатель? Не может быть! А что касается вахтенных, то могу чем угодно поклясться, что из них никто не покидал своего места.

– А когда ты ушел от руля?

– Часов около одиннадцати, когда первый раз послышался свист дюгоня.

– Ну а потом?

– Потом мы все бросились на носовую часть, в надежде овладеть добычей.

– Да?.. Гм… Ну, значит, в это время кто-нибудь и совершил это злодеяние.

– Позвольте узнать, капитан, о каком злодеянии вы говорите? – спросил недоумевавший старик.

– Кто-то испортил у меня хронометр и секстант, чтобы лишить возможности делать измерения, понимаешь?

Боцман и дон Педро в недоумении переглянулись. Наступило продолжительное молчание. Все трое погрузились в грустные размышления.

– Это, должно быть, сделал кто-нибудь из ваших людей, капитан, – сказал наконец дон Педро. – Кому же еще?

– Конечно. Но кто? Из людей моего экипажа нет никого, на ком можно бы остановить подозрение.

– Так не извне же проник сюда изменник? – заметил молодой человек. – Следовательно, это кто-нибудь из ваших.

– Из вахтенных никто не отходил от меня, за это могу ручаться головой, – утверждал боцман, усиленно ворочая во рту табачную жвачку, это любимое «лакомство» моряков. – Да и попробовал бы кто-нибудь сделать хоть одно подозрительное движение – я тотчас же отправил бы его в гости к акулам! – прибавил он, сжимая кулаки.

– А разве не мог прокрасться в каюту кто-нибудь из остальных? – продолжал дон Педро. – Не сам же собою остановился хронометр и разбился секстант.

– Да, вы правы, – согласился капитан. – Но кто мог решиться на такую подлость и с какой целью – вот что меня интересует… К счастью, остался в целости компас; им теперь и придется руководствоваться. Если с ним одним нельзя добраться до определенного пункта, например, до Балабиосской бухты, то хоть мимо берега не проплывем. Прошу вас, дон Педро, и тебя, Ретон, оставить все это между нами. Пусть никто и не подозревает, что у нас случилось. Виновный сам не проговорится, а остальным лучше не знать, в каком затруднении мы оказались, чтобы не вызывать нежелательных волнений среди команды. Будем молча и зорко наблюдать за всеми. Теперь наша последняя надежда на компас: если испортят или совсем уничтожат и его, мы пропали. Другой компас, находившийся на «Андалузии», был сорван вместе с будкой и унесен в море ураганом, так что у меня остался только этот.

– А вам не приходило в голову, что тут замешана рука Рамиреса? – спросил дон Педро.

– Приходило, – ответил капитан. – Я даже не сомневаюсь, что это злодейство подстроено им. Наверное, подкупил здесь кого-нибудь. Но кто именно продал нас ему – вот в чем вопрос. Клянусь моей душой, если этот негодяй попадется мне в руки, я его не пощажу!

– Не поглажу его по голове и я! – проскрипел сквозь зубы боцман.

– Хорошо, пока довольно об этом, – сказал дон Хосе. – Ступай, Ретон, к рулю и правь к северо-западу. Ветер подул с востока, а это-то нам и нужно.

Пока старый моряк спешил на корму, капитан и молодой человек направились к носу плота. Часть команды прощалась с погибшим товарищем, другая часть управляла плотом. Один из матросов был занят разделкой меч-рыбы, другой разрезал ее на ломти и тут же густо солил их. На их лицах ясно было написано сильное отвращение: матросам претила необходимость питаться тем, что послужило причиной ужасной гибели одного из их товарищей. Но голод, этот величайший деспот, уже давал себя чувствовать команде, целые сутки не получавшей ничего, кроме той порции, которой было бы недостаточно и ребенку.

Море начало слегка волноваться, и капитан должен был прислониться к высокой бочке, чтобы удержать равновесие. Дон Педро стал возле него. Дон Хосе долго и напряженно всматривался вдаль, потом, глубоко вздохнув, опустил руку с трубой.

– Ничего не видно, капитан? – спросил его молодой человек.

– Чернеется на самом горизонте какое-то пятно, но разобрать, что это такое, пока еще невозможно. Быть может, это вершина горы, а может статься, и просто облако.

– А какой приблизительно высоты горы Новой Каледонии?

– Самые высокие имеют от четырех до пяти тысяч футов, но их отсюда не видно: они находятся на южной стороне.

– Не берег ли это уже виднеется, дон Хосе?

– Нет, этого быть не может, – возразил капитан. – Берега Новой Каледонии очень низки; кроме того, мы должны считаться с тем, что земля круглая. Немного спустя опять сделаю обзор, а пока пойдемте завтракать, дон Педро.

– Сырой рыбой?

– Что же делать! Нельзя же развести огонь на плоту. Ведь это значило бы прямо обречь себя на самосожжение. Да вы не бойтесь, мой друг: рыба будет хорошо посолена, и вообще к сырью обыкновенно очень быстро привыкают.

– Ну, сестра едва ли согласится.

– Для нее на сегодня остался кусок солонины с сухарем, а потом, если мы почему-либо еще не скоро достигнем берега, она сдастся: голод возьмет свое.

Созвав экипаж к столу, расставленному под парусиновым навесом посередине плота, капитан напомнил, что нужно быть экономными в порциях, потому что еще неизвестно, когда попадется другая добыча.

Девушке, с общего согласия, был предложен оставшийся кусок солонины и два последних сухаря.

Все ели в угрюмом молчании. Самых грубых из моряков угнетало сознание, что они питаются чудовищем, погубившим их товарища. Голод у них был еще не настолько силен, чтобы заглушить в их сердцах голос совести.

Встав из-за стола, капитан приказал завернуть покойника в старую парусину, потом, после новой общей молитвы, скомандовал опустить его в море. Едва мертвое тело скрылось в волнах, как на поверхности воды показалась огромная пасть со страшными зубами. Очевидно, его подстерегала под плотом акула, всегда еще издали чующая добычу.

– Самая подходящая могила для моряков, – с горькой иронией произнес капитан.

– Как бы нам всем не пришлось позавидовать, что для этого парня все уже кончилось! – проворчал себе под нос старый боцман.

Хорошо, что никто не слыхал его зловещих слов.

Рассыпавшись по плоту и обмениваясь между собой впечатлениями, матросы зорко всматривались в далекий небосклон, не покажется ли признака земли, и в море – не попадется ли еще рыба. Но ничего утешительного нигде не было видно. До земли, без сомнения, было еще далеко, а рыба хотя и шныряла поблизости, словно дразня несчастных пловцов, но держала себя очень осторожно: покажет голову, махнет хвостом и снова исчезнет. Особенно много мелькало красивой крупной рыбы с лазурной чешуей, сверкавшей в лучах солнца золотистыми блестками. Эта рыба ловится гарпунами, но она так проворна, что только самый искусный ловец может попасть в нее. Экипаж капитана Ульоа из себя выходил от досады, что у него перед глазами целая уйма вкусной пищи, а получить ее нет никакой возможности.

По временам проносились мимо плота и целые стаи морских змей, длиной в метр, цилиндрических по форме, темно-коричневых сверху и с желтовато-белыми брюшками. Мясо этих змей хотя и нежно, но моряки на него не льстятся, зная, что оно ядовито.

Вдруг один из матросов заметил, что и лазурные рыбы, и змеи в ужасе бросаются врассыпную, лишь только в их середину врезается плот. Обратили внимание на это обстоятельство и остальные моряки. Сам плот, даже и с людьми, не мог так напутать этих проворных морских обитателей, которым ничего не стоило увертываться от него. Очевидно, под плотом находилась та самая акула, которая закусила несчастным Кардосо и теперь притаилась в ожидании другой, не менее лакомой добычи.

Когда Алонсо сообщил боцману о своем предположении, тот сказал:

– Разумеется, она. Эта бестия, должно быть, намерена сопровождать нас до самого конца, чтобы по пути распугивать всю рыбу. Пока она не будет уничтожена, нам нечего и мечтать о пополнении запаса провизии.

В полдень капитан, чтобы успокоить всю команду, производил по обыкновению свои измерения, хотя, как известно, ни хронометр, ни секстант больше не действовали.

– Ну, теперь, слава богу, до бухты осталось всего каких-нибудь восемьдесят миль, – веселым голосом говорил он окружавшим его матросам, с беспокойством следившим за его манипуляциями. – Если только не переменится опять ветер, мы скоро будем иметь удовольствие отдыхать под тенью кокосовой пальмы.

Однако, когда дон Хосе оказался один на один со своим молодым другом, то сказал совсем другое.

– Неприятная новость, – проронил он, уныло глядя в сторону.

– Что еще случилось, капитан? – с беспокойством осведомился дон Педро.

– Того черного пятна, которое я накануне заметил на горизонте, больше не видно. Будь это облако, оно уже надвинулось бы ближе. Следовательно, то была земля, а теперь ее и следа не осталось.

– Что за странность, дон Хосе? Почему же это?

– Да просто потому, что мы сильно отклонились в сторону. А я-то надеялся, что мы за этот день исправим курс!

– Куда же нас отнесло?

– На север, если только мой компас не врет. Может быть, и он испорчен, кто ж его знает?

– Так мы уже миновали бухту?

– Возможно, и так. Право, кажется, нет такого несчастья, которое не могло бы стрястись с нами. До сих пор я придерживался другого взгляда, а теперь…

И, не договорив начатой фразы, дон Хосе безнадежно махнул рукой.

– Занесет нас на тот край океана! – с горечью проговорил дон Педро в тон своему собеседнику. – Доставшейся нам такой дорогой ценой рыбы надолго не хватит. Не больше чем на завтра, а потом что будет?

– Ах, я и сам не знаю! – с отчаянием отозвался капитан. – Положим, море полно всяких случайностей, и плохих и хороших. Стоит только, например, пройти здесь какому-нибудь судну – и мы спасены.

– Да разве заходят сюда корабли? Что им здесь делать?

– Все может случиться, – самоутешался капитан. – Действительно, мы далеко от обычного курса судов, идущих от Зондских островов в китайские воды и обратно. Но ведь какое-нибудь судно может отклониться и в сторону Новой Каледонии. Есть же любители исследовать малоизвестные страны. Конечно, все это предположительно. С вами я могу быть откровенным, а другим не рискну сказать правду.

– Стало быть, дело наше очень плохо, и на спасение, в сущности, нет почти никакой надежды! – с тоской воскликнул молодой человек.

– Я не Бог, и верного ничего не могу сказать, – уже с оттенком раздражения проговорил дон Хосе. – Но пусть наши опасения останутся при нас. Раньше времени не следует обескураживать команду.

Между тем, что бывает очень редко в этих жарких областях, потянуло свежим ветерком с юго-востока, и это угрожало отбросить злополучных пловцов от северных мысов Новой Каледонии. Тщетно боцман старался выправить курс, плот относило все дальше и дальше в сторону от намеченной цели. Экипаж же радовался ветру: это увеличивало надежду на скорое достижение берега. Еще более обнадеживало моряков появление птиц – не альбатросов и фрегатов, которые могут встречаться и за тысячу миль от берега, – а тех, которые держатся близ земли.

К вечеру стало показываться на море и огромное количество водяных растений, покрытых как бы желтоватым порошком, называемым английскими моряками опилками. На самом же деле это вещество производится альгами, микроскопическими водорослями, в изобилии встречающимися близ рифов и скалистых берегов.

Подметив эти благоприятные признаки, капитан поспешил под навес, где дон Педро занимал беседой скучающую и подавленную горькими размышлениями сестру.

– Вы с доброй вестью, дон Хосе? – спросил молодой человек, поднимаясь ему навстречу.

– Да. Некоторые признаки указывают на близость берега, – ответил тот.

– Новой Каледонии?

– Именно. Ветер опять переменился, еще посвежел и несет нас как раз к Балабиосской бухте.

– А самой береговой полосы еще не видно?

– Пока нет. То, что я утром готов был принять за очертание горы, наверное, было лишь дождевым облаком. В Новой Каледонии в это время года часто идут дожди.

– А когда можно надеяться пристать к берегу, капитан?

– Определить это я пока не могу. Все зависит от ветра, который в этих широтах крайне непостоянен. Кроме того, надо считаться с разными встречными течениями.

– Следовательно, мы и в виду берега можем долго пролавировать, не имея возможности пристать к нему? Ах, подумать только, что провизии хватит всего только еще на один день! – ужасался дон Педро.

– Была бы вода, а без пищи можно обойтись денька два. Во всяком случае, нам нечего опасаться страшной участи экипажа «Медузы», – утешал капитан.

– Какое зловещее совпадение! Я уже второй день все вспоминаю о «Медузе»! – вскричала девушка, только теперь из неосторожных слов брата понявшая, что до сих пор истинное положение дел от нее скрывалось.

– Мало ли какие бывают совпадения! Не придавать же значение каждому пустяку, сеньорита, – возразил капитан, желая ее успокоить. – Вы лучше думайте не о дурном, а представляйте себе, как мы не сегодня завтра будем сидеть под великолепными тенистыми деревьями, отягченными сочными плодами, а потом – рыться в золоте, спрятанном для вас вашим отцом в недрах Голубых гор.

Однако, как нарочно, к ночи ветер стал утихать, потом поднялось сильное морское волнение с востока, явившееся, должно быть, отголоском шторма, разыгравшегося где-нибудь в отдалении. Под напором огромных валов плот подвергался такой качке, что все находившееся на нем раскатывалось и сталкивалось, угрожая разбиться или свалиться в воду. Команде всю ночь не пришлось сомкнуть глаз и следить за целостью груза.

Когда наконец снова поднялось солнце, положение пловцов нисколько не улучшилось: шедшее с востока волнение еще не улеглось и на горизонте ничего утешительного не показывалось. Все тот же безграничный морской простор со всех сторон охватывал злополучных пловцов, а над их головами сияло яркое лазурное небо без единого облачка.

– Хоть бы какая-нибудь пирога показалась! – с отчаянием говорил капитан боцману. – И что всего хуже, мы даже не знаем, где находимся, из-за негодяя-предателя, скрывающегося среди нас… О, только бы мне узнать его! Понял бы он тогда, как проделывать такие шутки!

– Что же, капитан, долго мы еще будем прохлаждаться здесь? – спрашивала команда, обступив его, когда он сошел со своего наблюдательного поста.

– А вот подует ветер опять нам в спину, тогда мы через несколько часов будем у берега, – утешал он моряков, на лицах которых было написано угрюмое недоверие.

– Рыбы хватит только на сегодняшний обед, капитан, – заметил один из моряков.

– Что же будет с нами завтра, если не удастся сделать нового улова? – добавил другой.

– Эх, братцы, люди постятся по целым неделям и то не умирают! Вот если бы у нас вышла вся вода, тогда действительно было бы скверно, но ее пока, благодаря Богу, достаточно.

– Да мы и эти последние три дня живем впроголодь.. – начал было Алонсо.

– Моя порция не больше вашей, однако я креплюсь, – перебил его капитан.

– Это верно, капитан, и мы не смеем ничего возразить, – единодушно отозвалось несколько человек, пораженных верностью этих слов своего командира. – Вместо того чтобы ныть по-бабьи, постараемся лучше поймать еще хорошую рыбку, – прибавил один из них, очевидно, самый благоразумный.

– Вот это дело, ребята! – одобрил дон Хосе. – Давно бы так, чем терять время на пустые разговоры.

Запасшись разного рода приспособлениями для ловли рыбы, команда уселась на краю плота и вся погрузилась в это занятие.

Однако, несмотря на все их старания, не попалось ни одной рыбки, и в полдень капитан раздал остаток соленой меч-рыбы. Даже молодая девушка была вынуждена победить свое отвращение к сырому мясу и съесть кусок.

С ужасом смотрели моряки на опустевшую бочку. Вдруг Эмилио, усерднее всех исполнявший обязанности вахтенного, заявил, что навстречу несется целая стая очень крупной летающей рыбы, преследуемая костедробительницами.

Вся команда бросилась на носовую часть и убедилась в верности слов юнги. Должно быть, летающей рыбе угрожала опасность не только со стороны птиц, но и от какого-нибудь врага под водой, вроде меч-рыбы или акулы, иначе, если бы не было такой опасности, она не стала бы держаться над водой на виду у пернатых хищниц.

– Дайте-ка мне палку, товарищи! – крикнул один из матросов, малый лет под тридцать, жилистый, сильный и ловкий, настоящий испанский матадор, привыкший одним ударом сваливать быка. – Хорошо бы еще чего-нибудь на приманку, и у нас будет сегодня хороший ужин.

– Кроме рыбьих внутренностей, которые я сберег на всякий случай, ничего нет, – отозвался повар.

– Вот и отлично! Давай сюда, приятель.

– Что ты хочешь делать, Джон? – спросил капитан у «матадора», бывшего чистокровным американцем и носившего английское имя. – Уж не задумал ли ты поймать на лету одну из этих «рыбок», которые немного меньше тебя самого.

– Задумал и сделаю, капитан, – ответил Джон. – Когда я был еще у себя на родине, в Калифорнии, то чуть не каждый день притаскивал домой по несколько таких рыбин.

– Неужели? Но ведь в каждой из них не менее двухсот фунтов. Впрочем, летучая рыба бывает и гораздо мельче, и ты ловил ее, наверное, сетями. А какой способ ловли ты намерен применить здесь?

– А вот не угодно ли вам будет посмотреть, как мы, американцы, ловим эту рыбу прямо на удочку. Даже и не на настоящую удочку, а на простую палку, – ответил калифорниец, наматывая на длинную и толстую палку часть рыбьих кишок.

Присутствовавшие с любопытством обступили полукругом самоуверенного ловца. Привлеченная любопытным зрелищем, подошла даже девушка, держа под руку брата.