Текст книги "Сокровище Голубых гор"

XI. Гермоза

Через небольшой просвет в листве Математе, острое зрение которого позволяло ему хорошо видеть и ночью на целую сотню шагов, различил очертания пяти человеческих фигур, выходивших из лесной чащи на прогалину. При слабом мерцании звезд он даже разглядел, что четверо из этих людей были темнокожие, а один – белый. Наблюдения эти он передал шепотом капитану.

«Белый в сопровождении четырех туземцев, – подумал Ульоа. – Гм! Уж не нас ли они разыскивают?.. Неужели нас предали наши?.. Впрочем, нет, за старика-боцмана я чем угодно поручусь, а вот насчет юнги несколько сомневаюсь. Но посмотрим, что будет дальше, и будем действовать сообразно обстоятельствам».

Вскоре небольшой отряд, вооруженный каменными топорами, вместе со своим предводителем, в руках которого был карабин, остановился в нескольких шагах от убежища путешественников, видимо, прислушиваясь и приглядываясь.

Математе нагнулся к Ульоа, сидевшему ниже его на толстом суку, и еле слышно шепнул ему:

– Видишь, вождь, белого? Это один из тех, которые приплыли сюда на большой крылатой лодке.

– Вижу, но не могу понять, что он делает. Птиц, что ли, ищет?

– Нет, тогда он действовал бы по-другому.

– Значит, он кого-нибудь ищет или ожидает?

– Да. Будем молчать. Увидим, – отрывисто прошептал дикарь. Между тем отряд двинулся вдоль ряда деревьев, окаймлявших с восточной стороны поляну. Он останавливался перед каждым деревом, причем предводитель внимательно осматривал на известной высоте ствол дерева. Добравшись до одной из роскошных колоннообразных сосен, называемых каори и принадлежащих к семейству даммаросов, высотой до сорока метров, при обхвате в полтора метра, темнокожие вдруг испустили радостный крик и указали своему предводителю на дерево. Тот поспешил подойти поближе, посмотрел и с видимым удовлетворением несколько раз кивнул головой; потом что-то сказал своим темнокожим спутникам, после чего все торопливо направились тем же путем назад.

– Что бы все это значило? – прошептал с полным недоумением Ульоа.

– Увидали на том дереве, что им было нужно, и ушли, – пояснил Математе. – Теперь они не вернутся до утра. Можно спокойно поужинать. Только не следует сходить с дерева: на нем все-таки безопаснее. Я сейчас сделаю тут для молодой дочери нашего вождя постель, – продолжал канак. – А ты, – обратился он к брату, – принесешь сюда птиц, они теперь уж готовы.

Пока Котуре спускался вниз и доставал из ямы жаркое, Математе с поразительной быстротой и ловкостью устроил на дереве из тонких ветвей удобный и прочный гамак и устлал его мягкими листьями.

Птицы действительно оказались изжаренными, и сильно проголодавшиеся путешественники принялись вместе с канаками усердно истреблять вкусную дичь. Обвернутые ароматными листьями и изжаренные по вышеописанному способу дикарей, ноту представляли собой настоящий деликатес.

Когда все насытились, канаки устроили гамак побольше для капитана Ульоа и молодого Бельграно.

Как только молодые люди улеглись в импровизированные воздушные постели, они тут же крепко заснули. Что же касается капитана, то, по привычке всех моряков, он еще долго продолжал сидеть, куря трубку, пока наконец его тоже не одолел сон и старый моряк устроился рядом со сладко спавшим молодым человеком.

Бодрствующими остались одни канаки. Дикари благодаря своей удивительной выносливости могут без особенного для себя неудобства не спать несколько суток подряд и продолжительное время подвергаться всевозможным лишениям.

Давно уже измученные путешественники не спали так спокойно, как в эту ночь, под бдительной охраной дикарей и в полнейшей тишине, вдыхая чудесный воздух.

Когда Ульоа проснулся на рассвете, дикари радостно приветствовали его, почтительно называя «великим белым вождем». Накануне они его называли просто «белым вождем», а теперь прибавили к этому эпитет «великий». Этим было многое сказано. Ульоа хорошо понимал, что значит такое отличие, и остался очень доволен. Это свидетельствовало о том, что почтение к нему дикарей за ночь не уменьшилось, а, напротив, еще больше увеличилось. Из этого можно будет извлечь большую пользу для дела.

Отправив дикарей за кокосовыми орехами на завтрак, Ульоа разбудил своих молодых спутников. Все с удовольствием позавтракали кокосовым молоком и кремом.

По окончании завтрака Математе предложил капитану и его спутникам спуститься на землю и посетить, если им будет угодно, селение племени крагоа, где они будут приняты со всеми почестями, подобающими великому белому вождю и детям их бывшего великого вождя.

Ульоа за себя и за своих спутников изъявил согласие на это любезное предложение и прибавил:

– Кстати, взглянем на то дерево, к которому приходил ночью другой белый с темнокожими.

К немалому изумлению Ульоа и его спутников и большому испугу дикарей, они увидели на дереве грубое изображение трех ноту, вырезанное ножом.

– Табу! – вскричали канаки, с испугом отскакивая от дерева.

– Знаки ноту! – воскликнули путешественники, с любопытством и удивлением рассматривая изображение птиц.

– Только тут прибавлено два креста, которых нет у меня, – заметил Бельграно.

– Зато они были на значке, выловленном Ретоном из моря. Я это хорошо помню, – сказал Ульоа. – Кто-нибудь из ваших мог начертить эти знаки? – спросил он у канаков.

– Нет, – поспешил ответить Математе, – из наших никто не осмелится делать знаки, на которые великим вождем наложено табу: за это накажет Таки.[4]4
  Таки – один из злых духов канакской мифологии. – Прим. авт.


[Закрыть]

– Так кто же мог сделать это? – недоумевал Ульоа. – Очевидно, те, которые приходили сюда ночью, искали этот знак, следовательно, он начертан не ими, а для них… Дон Педро, – обратился моряк к молодому человеку, – вы говорите, что, кроме вас и Рамиреса, никому не должен быть известен этот иероглиф?

– Да, я уверен в этом, – ответил тот. – По всей вероятности, ночью приходил сюда сам Рамирес, для которого был оставлен этот знак. Но сказать это наверняка, конечно, нельзя: в темноте невозможно было разглядеть его лицо.

– А между тем нам необходимо знать, с кем мы имеем дело, – сказал Ульоа, – поэтому мы должны прежде всего…

Но здесь слова его были прерваны пронзительным свистом, раздавшимся вдруг из леса.

– Туда! Скорее! – вскричал Математе и, схватив Ульоа за руку, потащил его вдоль побережья в противоположную сторону от того места, где была проведена ночь. – Нуку… Людоеды! – пояснил он уже на бегу.

Котуре увлекал за братом молодых людей.

Вскоре все очутились под деревьями, росшими в воде.

– Некоторое время придется идти по воде, – предупредил Математе. – Позволь, госпожа, – обратился он к девушке, – перенести тебя на руках. Здесь у нас с братом есть такое убежище, которое никому не известно.

С этими словами он подхватил девушку на руки и пустился со своей ношей в узенький пролив, где вода доходила только до колен.

Ульоа и дон Педро, руководимые младшим канаком, следовали сзади.

Минут через десять перед беглецами открылась обширная пещера, далеко вдававшаяся в берег и вся проросшая корнями деревьев. В этой пещере и устроилась небольшая компания. Сухое песчаное дно пещеры напоминало своей твердостью прекрасный мозаичный пол, вертикально пронизывавшие песчаную толщу корни могучих ризофоров походили на колонны, а их подножия – на скамьи. Пещера была таких размеров, что в ней свободно могли поместиться человек десять.

– Котуре, – обратился Математе к брату, – проберись вон туда, – он указал рукой в сторону налево от себя, – набери там побольше плодов и высмотри, сколько там нуку. Будь осторожнее.

Младший дикарь кивнул головой и тут же исчез. Через полчаса он вернулся с большим мешком, искусно связанным из огромных листьев какого-то дерева. Мешок оказался наполненным кокосовыми орехами и какими-то неизвестными молодым путешественникам плодами величиной с голову двухлетнего ребенка, покрытыми шероховатой, усеянной наростами оболочкой.

– Что это за плоды? – полюбопытствовала Мина.

– Вероятно, вы слыхали о хлебном дереве, растущем в тропических странах, – это именно и есть его плоды, – пояснил Ульоа. – Ну что, Котуре, видел ты нуку? – спросил он у канака.

– Видел, великий вождь.

– А много их?

– Много, великий вождь. Очень много. И белый с ними. Тот самый, который приходил ночью.

– Далеко они отсюда?

– Подходят к дереву, на котором табу.

Ульоа передал эти ответы дикаря своим спутникам и прибавил:

– Без сомнения, они ищут нас. Кто-нибудь сообщил Рамиресу о нашем прибытии сюда.

– Но кто же мог сделать это?! – воскликнул молодой Бельграно.

– Кроме Ретона или Эмилио, некому. Но возможно ли представить себе, чтобы такой прямой и честный человек, как боцман, мог решиться на подобную гнусность? Трудно допустить это и по отношению к Эмилио, который еще так молод, что…

– А не приходило вам в голову, что они могли попасть в плен к Рамиресу? – перебил Ульоа. – Этот бесчеловечный негодяй мог под жестокими пытками выведать у них все, что ему нужно.

– Не думаю, дон Хосе, чтобы на такое ужасное преступление решился даже Рамирес, хотя знаю, что он не из совестливых, – возразил молодой человек. Он все-таки постесняется.

– Полноте, мой друг, кого он будет стесняться на этом затерянном среди океана диком острове, вдали от всякой цивилизации! – воскликнул Ульоа. – Напротив, я нисколько не удивлюсь, когда узнаю, что этот проходимец именно так и поступил. Боже мой! – вдруг прервал он сам себя, вскакивая с места и бросаясь к выходу.

– Куда вы? Что с вами, дон Хосе? – с изумлением спросили молодые люди.

Но Ульоа ничего не ответил. Высунувшись в отверстие пещеры, он стал напряженно прислушиваться к лаю собаки, доносившемуся сначала издали, потом постепенно приближавшемуся.

– Гермоза!.. Гермоза! – радостно крикнул Ульоа, еще больше высунувшись в отверстие.

– Кто это – Гермоза? – снова в один голос спросили брат и сестра, крайне заинтересованные поведением и видимым волнением своего спутника и руководителя.

– Это моя собака-ньюфаундленд, таинственным образом исчезнувшая перед самым моим отплытием от берегов Чили, – возбужденно ответил наконец Ульоа, полуобернувшись к молодым людям.

Последние с удивлением переглянулись и чуть не засмеялись. Слишком уж нелепым показалось им предположение их спутника, чтобы собака, пропавшая в Чили, могла вдруг очутиться на островах Новой Каледонии.

– Вероятно, вы ошибаетесь, дон Хосе, – сдержанно заметил молодой человек, стараясь скрыть улыбку недоверия.

– Нет, нет, этого быть не может! – тоном глубокого убеждения возразил Ульоа. – Я узнаю голос моей Гермозы среди лая хоть целой тысячи других собак.

– Но каким же образом она могла попасть сюда? Не последовала же она за вами вплавь по морю! – воскликнула девушка.

– А разве Рамирес не мог украсть ее и привезти сюда?

– С какой же целью? – удивился молодой человек.

– Да мало ли какие могут быть цели у этого негодяя! – вскричал Ульоа. – А что это лает моя Гермоза – ручаюсь головой.

Лай собаки раздавался теперь совсем близко.

– Великий вождь, наше убежище открыто! – взволнованно проговорил Математе.

– Да, и благодаря моей собаке! – смущенно пробормотал Ульоа, не зная, что предпринять.

– А у тебя была собака, вождь? Это очень опасное животное, – заметил канак.

– Да-а, – машинально проговорил Ульоа, занятый своими мыслями, и вдруг, ударив себя по лбу, вскричал: – А, теперь я понял цель похищения Рамиресом Гермозы! При помощи моей умной собаки негодяй рассчитывал скорее напасть на мои следы, и он не ошибся: она навела его на них. Что же нам теперь предпринять?

– Прежде всего нужно убить собаку, вождь, – посоветовал старший канак.

– Никогда! – угрожающе крикнул Ульоа. – Я ни за что не допущу этого и накладываю на собаку табу. Слышишь? Мы будем иметь дело только с людьми, а собака, когда узнает меня, нас же станет защищать… Это очень смышленое и сильное животное, – прибавил он, обращаясь к молодым людям, – не то что та жалкая порода собак, которая была разведена здесь вместе с поросятами Куком и другими мореплавателями, пристававшими к этим берегам… Э, да будь что будет! – с решимостью отчаяния вдруг вскричал он и, снова высунувшись в отверстие, громко свистнул.

В ответ на этот свист тотчас же послышался радостный, полуприглушенный визг, затем раздался звук падающего в воду какого-то тяжелого тела и усиленное шлепанье по воде. Оба канака, опасаясь нападения, загородили было собой вход в пещеру и приготовились встретить врага ударами своих каменных топоров.

– Прочь отсюда! – властно крикнул им Ульоа.

Едва канаки успели посторониться, как в пещеру влетела огромная собака, покрытая блестящей белоснежной с черными пятнами шерстью. С прерывающимся от волнения визгом она подбежала к Ульоа, поднялась на задние лапы, положила ему на плечи передние и, усиленно вертя во все стороны хвостом, принялась усердно облизывать лицо моряка. Затем она, продолжая стоять на задних лапах и опираясь передними о колено своего хозяина, намеревалась выразить радость свидания с ним громким лаем.

– Куш, Гермоза! – остановил он собаку, погрозив ей пальцем. Лай собаки мог выдать их присутствие здесь врагам, если те еще не догадывались об этом.

Девушка, со своей стороны, тоже старалась успокоить собаку, между тем как ее брат и Математе охраняли вход, а Котуре, растянувшись на земле и приложившись к ней ухом, прислушивался, близко ли преследователи. Ульоа ласкал собаку, приговаривая прерывавшимся от радостного волнения голосом:

– Гермоза… Славная моя Гермоза!.. Ты не забыла своего старого хозяина… сразу узнала его… Я так и знал… Ведь вы, собаки, никогда не забываете своих хозяев… Ну, теперь мы уж не расстанемся с тобой, нас может разлучить только смерть. Вот видите, сеньорита, – обратился он к девушке, со слезами умиления наблюдавшей эту сцену, – я не ошибся, когда утверждал, что это был лай моей Гермозы.

– Да, эта встреча просто чудесная. Быть может, она послужит к нашему счастью, – отозвалась Мина.

– Во всяком случае, у нас прибавился новый храбрый и сильный друг, на преданность которого можно вполне рассчитывать, – проговорил Ульоа, лаская собаку, не перестававшую лизать ему одежду, руки и лицо.

Заметив, что дикари опасливо косились на животное, пугавшее их своей величиной и страшными зубами, Ульоа поспешил успокоить их.

– Не бойтесь, друзья, этой собаки, – сказал он. – Она не только не сделает вам ни малейшего зла, но еще будет защищать вас от всех ваших врагов. Вы только сами не задирайте ее, а постарайтесь лучше поскорее подружиться с ней.

Успокоенные этими словами, дикари несмело подошли к собаке, которая, по приказанию своего хозяина, изъявляла, со своей стороны, полную готовность подружиться с ними, и стали внимательно и с заметным удивлением разглядывать ее.

– Странно, что преследователи до сих пор не показываются, – заметил Бельграно, отходя от своего наблюдательного поста. – Должны же были они видеть, куда бросилась собака, и последовать за ней.

– Может быть, они решили дождаться наступления темноты, чтобы захватить нас врасплох, – предположил Ульоа.

– А мы так и будем сидеть здесь, как в осаде?

– Что же еще мы можем сделать? – Устроить вылазку? Я бы, пожалуй, не прочь, но опасаюсь за вашу сестру.

– О, за меня не беспокойтесь, дон Хосе! – воскликнула девушка. – Я ничего не боюсь с вами и с братом, а обращаться с ружьем, как вы сами видели…

– Тсс! – прошептал Математе, вдруг обернувшись к ним и внушительно подняв вверх указательный палец правой руки.

Среди воцарившейся тишины послышались глухие удары сверху по корням, образовавшим свод пещеры. В то же время вода у входа стала медленно, но заметно прибывать.

– Что там происходит наверху? – спросил Ульоа у старшего дикаря, когда тот по его знаку подошел к нему.

– Должно быть, нуку задумали завалить нас сверху землей… Стараются пробить ее около корней, как раз в том месте пещеры, где можно укрыться от воды, – высказал свое предположение дикарь.

Когда Ульоа передал его слова дону Педро, тоже подошедшему к нему, молодой человек заметил:

– Значит, нам угрожает быть засыпанными землей или затопленными водой?.. Приятное положение!

– Можно спастись, – сказал канак, очевидно понявший молодого человека, хотя тот сделал свое замечание на испанском языке, на котором говорил с Ульоа.

– Каким же образом? – спросил последний у канака на его родном языке.

– Проделать проход… Вот здесь, – пояснил Математе, указывая на одно место. – Отсюда мы выйдем в такую чащу, где нас никто не найдет.

– Гм, – пробормотал моряк, рассматривая указанное дикарем место. – Да тут, наверное, такая толщина, которую не скоро преодолеешь, а нам дорога каждая минута.

– Не бойся, великий вождь, – успокоил его дикарь, – если дружно примемся за работу, живо проложим путь. Нам уже приходилось делать такие проходы, и мы знаем, что это вовсе не так трудно.

– Да ведь нас того и гляди зальет водой или засыплет землей… Вон земля уже начала осыпаться, – возразил Ульоа.

– Ничего, – стоял на своем дикарь, – нам нужно немного прорыть, чтобы уйти отсюда… А там будет уже не так опасно.

– Но если эту пещеру засыплют землей, в ней не будет воздуха…

– И об этом не беспокойся, великий вождь: воздух будет. Между корнями везде пустота, через нее и проходит воздух. Не задохнемся, – уверял дикарь.

– Ну хорошо, будь по-твоему, – согласился Ульоа.

Все поспешно принялись за дело. Канаки начали ловко действовать своими орудиями, а Ульоа и Бельграно – тяжелыми ружейными шомполами. Работа закипела. По указанию Математе следовало прочистить путь в одной из боковых стен пещеры. Рыхлая земля поддавалась легко; труднее было сладить с густой массой толстых корней, переплетенных частой сетью мелких отростков. Двое были заняты перерубанием этих преград, а другие двое – уборкой срубленного. Вскоре часть пещеры была завалена этими обрубками.

Во время работы мужчин Мина взяла на себя обязанность сторожа. Держа наготове карабин, мужественная девушка чутко прислушивалась к тому, что происходило снаружи.

Через полчаса дружной работы был уже прорыт проход, который нужно было только несколько расширить, чтобы выбраться через него наружу, в стороне от того места, где находились враги.

Вдруг раздался яростный лай Гермозы, а вслед за ним грянул выстрел. Мужчины поспешно оглянулись и увидели девушку с дымившимся ружьем в руках.

– В кого ты стреляла, Мина? – спросил у нее брат.

– Какой-то дикарь хотел проникнуть сюда со стороны воды. Я его прихлопнула, – ответила она.

– Убила его?

– Вероятно, потому что он пошел ко дну, не успев даже вскрикнуть.

– Вы настоящая героиня, сеньорита! – восторженно воскликнул Ульоа. – Но за одним врагом наверное последуют и…

– Угадали, приятель, – прервал его чей-то грубый и насмешливый голос, донесшийся сверху. – Нас здесь много. Сдавайтесь скорее, иначе через несколько минут от всех вас останется только одно неприятное воспоминание!

– Кто вы такой? – крикнул, в свою очередь, Ульоа, держа наготове карабин.

– Разумеется, человек, да вдобавок еще белый!

– И, конечно, пират?

– Это меня-то вы называете пиратом?! Ну, я вам покажу.

– Кто же, кроме пирата, решится преследовать людей, которые не сделали ему никакого зла? Какому порядочному человеку придет в голову во главе шайки дикарей-людоедов…

– Укоротите свой чересчур длинный язык, милейший!..

– Я вам не «милейший»! Меня называют капитаном! – кипятился Ульоа.

– Ха-ха-ха! – раздался насмешливый хохот. – Хорош капитан без корабля и без команды! Ну, так как же, господин капитан, намерены вы сдаться или нет?

– Прежде чем ответить на этот дерзкий вопрос, я требую, чтобы вы сказали, кто вы и с какой целью преследуете нас, – с твердостью крикнул Ульоа.

– Ну, об этом вам придется потолковать с моим капитаном.

– А кто ваш капитан?

– Дон Рамирес.

– А, так вы, значит, из его шайки! – воскликнул Ульоа. – А где он сам?

Ответа на этот вопрос не последовало. Только тонкий слух девушки, ближе других стоявшей к отверстию, через которое происходили эти переговоры, уловил, как незнакомец наверху пробормотал про себя:

– Эта проклятая капе[5]5
  Капе – род крепкой водки, выделываемой туземцами. – Прим. авт.


[Закрыть] совсем отшибла у меня память! Капитан строго-настрого запретил называть его, а я все-таки проболтался. Ну да ладно, как-нибудь выпутаюсь!..

– Значит, мы не ошиблись в своем предположении? Рамирес здесь, – заметил Бельграно.

– Да, мой друг, и нам придется… – начал было Ульоа, но тот же голос сверху снова прервал его:

– Эй вы, пещерные затворники, черт бы вас побрал! Говорите толком: сдаетесь или нет? Мне начинает надоедать возиться с вами!

– Возьмите нас, если можете! – насмешливо ответил Ульоа, к которому вернулось его обычное хладнокровие.

– Очень нужно! – кричал голос. – Вы и так издохнете там: выхода оттуда нет.

– Знаете что, дон Хосе, – проговорил бледный от волнения молодой Бельграно, – он прав: мы действительно здесь заперты. Не предложить ли Рамиресу мировую, уступив ему половину сокровища?

– Боже вас сохрани! – горячо возразил Ульоа. – Это было бы непоправимой глупостью с нашей стороны. По всей очевидности, негодяй задался целью в одиночку овладеть сокровищем. Для вида он, быть может, и согласится на такое предложение, чтобы с нашей помощью скорее отыскать клад, а потом, когда мы больше не будем ему нужны, он не постесняется избавиться от нас, то есть отправить на тот свет.

– Что же в таком случае нам делать, дон Хосе? – с отчаянием проговорил молодой человек. – Вон опять стала осыпаться земля. Еще немного, и мы…

– Прежде всего нам необходимо закончить то дело, которое было прервано переговорами с этим нахалом, – заявил Ульоа. – Сначала выберемся из этой ловушки, а потом обстоятельства сами подскажут нам дальнейший образ действий… Давайте опять помогать нашим неутомимым друзьям. Смотрите, вон они продолжают свое дело.

Дикари действительно продолжали прокапывать боковую галерею и уж прорыли, по их соображениям, не менее половины. Работа пошла вдвое быстрее, когда к ним опять присоединились Ульоа и Бельграно. Как только вода из пролива стала заливать пещеру, новая галерея была уже готова и могла вместить всех осажденных. Сверху больше не доносилось никаких звуков; казалось, находившиеся там люди удалились.

– Как бы нам не задохнуться! Воздуху здесь слишком мало, – высказал Ульоа свое опасение дикарям.

– Не беспокойся, вождь, мы скоро будем на воле, – утешали его те.

– Почему вы так думаете?

– По виду корней… Еще немного покопать – и мы выйдем отсюда.

Напрягая все силы, Ульоа и его молодой спутник старались не отставать от неутомимо работавших канаков. Мина, видя, что вокруг все спокойно, поставила к стене карабин, который все это время не выпускала из рук, и стала помогать в работе мужчинам, убирая срубленные корни деревьев.

Галерея все время шла под довольно высокими сводами нависших сверху корней. Между ними кое-где виднелись небольшие просветы, сквозь которые проникал воздух. Это были или отверстия нор каких-нибудь мелких животных, или же не успевшие еще затянуться илом промоины от проливных дождей.

Около полудня Математе с торжеством объявил:

– Сейчас будет готово!

– Что именно? – спросил Ульоа.

– А вон видишь там большой просвет? Это ход из дупла. Через него мы и выйдем наверх.

– Вылезайте, вылезайте скорее, голубчики! – послышался сверху тот же насмешливый голос. – Милости просим! С нетерпением поджидаем вас! Встретим как нельзя лучше. Ха-ха-ха!

Осажденные в безмолвном ужасе переглянулись.

– Значит, все наши труды пропали! – прошептал Ульоа, скрежеща зубами. – Догадались, мерзавцы, и все время следили за нами. Впрочем, и немудрено было догадаться: ведь мы так шумели при работе…

– Что же нам теперь делать, дон Хосе? – с отчаянием спросил Бельграно.

– А вот посоветуемся с нашими проводниками, – ответил Ульоа и, обратившись к Математе, начал было:

– Как ты думаешь…

– Я знаю, что нужно сделать, вождь! – с живостью прервал его дикарь. – Это только сейчас пришло мне на ум. Пусть сын нашего великого белого вождя даст мне его табу – это спасет нас.

Когда Ульоа перевел дону Педро предложение канака, молодой человек поспешно достал свой талисман и вручил его дикарю. Математе несколькими ловкими ударами топора перерубил последнюю преграду, отделявшую проход от дупла, влез в это дупло и, высунувшись из него, громко крикнул только одно слово, повторив его три раза:

– Табу! Табу! Табу!

– Какое там еще к черту табу?! – в бешенстве вскричал знакомый уже голос на испанском языке.

– Какое табу? – повторил на туземном наречии другой, твердый и сухой, голос.

– Табу великого белого вождя! – продолжал на местном наречии Математе. – Смотрите, люди племени нуку! Вы должны знать его табу.

И он высунул из дупла руку с куском коры, на котором были изображены птицы.

– Это дук-дук! – вдруг раздался целый хор голосов.

– Выходите безбоязненно все, и белые, и канаки! – крикнул сухой и твердый голос на местном гортанном наречии. – Мы не знали, что у вас есть дук-дук, иначе не пошли бы против вас.

– Можете смело выходить, – сказал Математе, вылезая из дупла, – теперь все нуку за нас.

– А тот белый, который ими предводительствует? – усомнился Ульоа.

– Нуку не станут больше ему повиноваться, и он теперь в наших руках, – уверенно проговорил дикарь.

Путешественники, а за ними и дикари поспешили выбраться через довольно широкое отверстие дупла на поверхность земли и очутились посредине лесной поляны перед двумя десятками вооруженных копьями и каменными топорами дикарей, предводительствуемых белым. Это был человек средних лет, высокого роста, с черной бородой и чисто разбойничьей физиономией, украшенной широким багровым рубцом на правой щеке. Рядом с ним стоял пожилой статный дикарь с властным взглядом и тяжелыми медными серьгами в ушах.

При появлении Ульоа с волшебным талисманом в руках туземец в серьгах что-то крикнул на своем языке толпе. Туземцы, побросав оружие, опустились на колени и с громкими криками принялись колотить себя кулаками в грудь и в голову: этим они приносили клятву в верности владельцу талисмана.

– Измена! – яростно вскричал чернобородый белый, топая ногами. – Поганые черти! Вы предаете своего великого вождя первому попавшемуся обманщику, которому вздумалось заморочить вам головы поддельным табу… Настоящее табу только у нашего вождя, а все другие…

– Мы этого не знаем, – твердо и спокойно возразил дикарь в серьгах. – Мы делаем только то, что нам приказывает дук-дук.

– А вот я вам сейчас покажу, что ваш дурацкий дук-дук ровно ничего не значит! – вне себя от злобы крикнул чернобородый незнакомец, направляя дуло карабина в Ульоа, стоявшего впереди своих спутников. – Умри, проклятый обманщик, явившийся сюда смущать этих дураков!

– Сначала умрешь ты, негодяй! – прогремел Ульоа и, прежде чем чернобородый успел выстрелить в Ульоа, меткая пуля последнего угодила ему прямо в лоб.

Незнакомец, выронив из рук карабин и схватившись за голову, упал навзничь.

– Умер! – объявил дикарь в серьгах, приблизившись к убитому и заглянув в его неподвижные глаза.

После этого дикарь, очевидно старший в отряде, обернулся к толпе и сделал знак рукой. Вся толпа снова упала на колени перед Ульоа, изъявляя ему этим свою полную преданность.